Дьяволы пустыни

[Пелиас Кофийский]

Зогар, пожалуйста, если не сложно, оцени вот эту вот штуку. ну и остальные по желанию.

Пустынные дьяволы

Раскалённые пески подобно адскому зеркалу отдавали небу накопленный жар, заставляя воздух над ними колебаться и дрожать. В этом мареве, словно в чародейском хрустальном шаре, то и дело возникали знакомые силуэты далёких озёр и городов. Они то появлялись, то пропадали – волшебные миражи, неподвластные человеческому пониманию. Тишина и жара царствовали над этими песками. Жаркий ветер сдувал тончайшую золотую вуаль с верхушек барханов. Солнце ещё только поднималось, но уже дышало сжигающим пламенем, словно нестерпимо сияющая золотая монета – и в тот миг, когда миражи внезапно пропали, словно растворённые жаром светила, прямо из этого чудовищного сияния, словно из горнила адской печи, вынырнули две покачивающиеся на верблюдах фигурки.
Подобно теням на фоне ослепительно белого полукруга, перевалили они через вершину бархана и начали неторопливый путь вниз. Под косматыми ногами флегматичных зверей рождались струйки песка, и стекали вниз, словно реки золота. Путники ехали в таком же гнетущем молчании, как и вся природа вокруг.
Одним из них была девушкой в причудливом пёстром одеянии; казалось, ткачи многих народов позаботились об её гардеробе. Он куталась в цветастые ткани накидки в надежде спастись от безжалостного сияния – но её прелестное лицо, огромные голубые глаза и золотистые локоны, выбивающиеся их под расшитой электроном ткани, лучше всяких слов говорили об её юности и красоте. Её спутник был ничуть не менее примечателен. На нём не было ни накидки, ни тюрбана; казалось, он с презрением бросал вызов жаре сжигающего их светила. Суровые черты словно вырубленного из камня лица контрастировали с внимательными живыми глазами, яркими, словно искры света в кристально чистой воде ручейков. Их цвет был каким-то неопределённым, прихотливо меняясь в зависимости от угла падения солнечных лучей – от серого цвета талой воды до почти пылающего сапфира. На нём была лишь порядком изорванная пустынная джубба – одежда народов пустыни; однако ни его глаза, ни лицо ни в коей мере не навевали мыслей о юге. Было в них что-то суровое и холодное, словно в угрюмых ликах заснеженных северных скал. От всей его могучей фигуры веяло непоколебимой уверенностью и несгибаемой силой. То, как он держался, с какой-то хищной грацией и осанкой, неоспоримо свидетельствовали об его ремесле. Рука, лежащая на рукояти меча, служила веским аргументом в пользу данного предположения.
Невзирая на утомляющую монотонность песков, его глаза непрерывно обшаривали простирающуюся перед ними картину. Казалось, они не упускают ни единой детали. Было в нём что-то такое… казалось, никакая опасность не может грозить рядом с ним. Его спутница смотрела на него чуть ли не с обожанием. Он иногда ловил эти взгляды и усмехался.
— Скажи, Конан, — простонала девушка, в очередной раз пытаясь безуспешно избавиться от насыпавшегося ей за шиворот песка. — Когда мы наконец доберёмся до каких-нибудь городов?
Воин неопределённо пожал плечами.
— Кто знает… Эти пески не вполне мне знакомы… Я грабил караваны несколько южнее. Побереги дыхание, Натала. Воздух в этих пустынях настолько жаркий, что у тебя быстро пересохнет горло. Лучше дышать через ткань.
Девушка снова застонала.
— Мне кажется, мы тащимся уже целую вечность! Неужели нельзя было воспользоваться какой-нибудь старой караванной тропой?
Варвар весело хмыкнул.
— И попасться прямо в лапы стервятникам пустыни? Видят боги, я не последний воин в этом краю, но даже я не отобью тебя от стаи охочих до женских прелестей шакалов. Они вьются вокруг караванных троп, словно стервятники над недавно издохшим верблюдом. Потерпи немного. Лучше хорошенько прожарится на солнце, но добраться до шемитских поселении с целой шкурой. Возможно, увидим Эрук ещё до захода солнца, но… что за… во имя Крома!
Неожиданно Конан спрыгнул, бросив поводья, и, в мгновение ока вытащив из ножен клинок, нанёс разящий удар прямо в море песка. Натала вскрикнула от изумления, ожидая что клинок увязнет среди золотистых песчинок, но тот, против ожидания, вошёл в пыль, как в воду, канув в песчаное море. Песок заволновался; в нём взбурлили жёлтые водовороты, внезапно чья-то чёрная когтистая рука вынырнула из пыльного моря, чтобы схватить киммерийца за рукав. Тот мгновенно отпрянул. Рука вздрогнула и застыла.
Натал в ужасе смотрела на это жуткое чёрное пятно, словно вынырнувшее из/словно порождение материализованного кошмара. И в этот же момент пустыня словно вскипела. Вокруг киммерийца вздымались фонтаны песка; у Наталы ёкнуло сердце, но она заметила, что страшные руки хватали воздух, а Конан ускользал, странным образом оставаясь невредимым. Он скользил над песками пустыни легко и непринуждённо, словно танцуя среди чудовищ.
Натала заметила, что, невзирая на видимую лёгкость и небрежность, варвар ставит ноги только на вполне определённые участки пустыни, словно перешагивая или огибая остальные. Его противники выныривали из этих загадочных участков, словно волки из леса. Натала заметила жуткие, оскаленные лица, странно похожие на человеческие; овеществлённым кошмаром врезались они в её память, пылая там подобно безумию. Она вскрикнула и закрыла лицо руками. Ещё некоторое время раздавалось шарканье ног, свист клинка и тяжёлое дыхание киммерийца, а затем всё затихло. В приступе внезапного ужаса Натала открыла глаза, но её опасения не подтвердились: Конан стоял, слегка покачиваясь от усталости и вытирая пот с загорелого лба. Его противники неведомо куда исчезли; только рука, которая выползла в самом начале схватки, по-прежнему сжимала в когтистой горсти золотые крупинки песка.
Натала широко раскрытыми от ужаса глазами смотрела на неё. Конечность выныривала прямо из песчаного моря; она была эбонитово-чёрной, словно котлы преисподней, и длинные, скрюченные пальцы венчали огромные, серповидные когти. Она казалась кошмаром, внезапно ворвавшимся в окружающую действительность. Тело Наталы конвульсивно вздрогнуло, и Конан, взяв её за плечи, легонько встряхнул, предупреждая приближающуюся истерику. Он сглотнула и приобрела способность более или менее рассуждать здраво. Она старалась не смотреть на чудовищное чёрное пятно на золотой поверхности песка – словно овеществлённый кошмар, вынырнувший из глубин подсознания. Натала представила, чтобы смогли сделать с человеческой плотью эти ужасные когти, и ей стало дурно.
— Но… что это? — содрогаясь от отвращения, спросила она.
— Пустынный дьявол, — хмуро сказал киммериец. — Я видел таких ранее, в свою бытность среди зуагиров. Они обитают в толще песка, и их можно заметить по странному волнению песка вблизи поверхности. Вдобавок, они могут выползать на поверхность только в местах, где песок особенно мелкий, почти как саванная пыль. В таком песке легко может утонуть человек.
— Ты заметил его по движению?
Конан кивнул.
— Зуагиры изредка охотятся на них, когда дьяволы похищают их детей. Кочевники из южного племени Тлаи становятся у таких пустынных «окон» и сторожат с поднятыми копьями в руке. Они могут стоять так часами. А как только поверхность песка шевельнётся, они вонзают в него свои копья. Их копья тяжелы и смазаны ядом песчаной эфы, и потому убивают мгновенно. Но на моём клинка не было яда, поэтому пришлось повозиться.

[Пелиас Кофийский]

Чёрная рука внезапно дёрнулась, словно в агонии, и медленно сползла в лужу мелких песчинок, чтобы кануть в неё навсегда. Послышался тихий шорох песчинок, и лишь пять дорожек, оставленных чудовищными когтями, на более крупном слежавшемся песке рядом с «окном» напоминали о реализованном ужасе из преисподней.
— Там ему и самое место, — хмуро буркнул киммериец.
И в это момент, словно материализованное проклятие, что-то взметнулось за его широкой спиной. Яркие лучи солнца, ударившие Натале в глаза, не позволили рассмотреть, что это было. Оно поднялось в туче песка, которую солнце окрасило алым, словно предвещая скорую кровь. Но киммериец оказался быстрее. Быстрее молнии он обернулся, и клинок, сверкнув молниеносным лучом, перерубил невидимое тело почти пополам. Невидимый противник упал за киммерийцем. Тот медленно обернулся, сглотнув, и Натала увидела, что лицо его побелело.
— Не смотри, — предупредил он.
Под ногами у Конана возникло какое-то неоформленное движение. Натала вскрикнула, чтобы предостеречь, но чёрные руки, похожие на плотные тени, уже ухватили его на лодыжку. Они казались какими-то нереальными, словно ничего подобного не могло существовать в подлунном мире. Конан ударил клинком, но чудовищные когти вонзились в его плоть, потянув вниз, и он потерял равновесие. Удар пришёлся в песок. Неожиданно для самой себя, Натала бросилась к притороченным к седлу ножнам длинного ильбарского ножа, в мгновение ока выхватила их, и, словно куница, защищающая своих детёнышей, бросилась на песок у его ног – и единым движением, в которое вложила всю силу, всю энергию своего тела, вонзила нож в золотые крупинки чуть пониже того места, где песок разрезала чудовищная рука. Песок под нею взвихрился; какая-то страшная сила отшвырнула её, и она упала без сознания.
Очнулась она оттого, что холодные капли упали на её лицо. Пылающий золотой шар висел в небе, и она, вскрикнув, поспешно зажмурилась. Какая-то чёрная тень маячила напротив неё, отчасти заслоняя сияние яркого неба. Лучи солнца слепили, и за краткий миг она успела рассмотреть лишь абрисы могучего тела.
— Вставай, воительница, — донёсся до неё весёлый голос, — Пожалуй, если б не ты, жарили бы меня сегодня пустынные демоны у своих шатров. Эту скотину ты не убила, но отвлекла, и мне удалось покончить с нею одним ударом. Ну и здоровенная же была тварь! Наверное, это был их атаман.
Натала поднялась, с трудом держась на ногах. Слабость охватила всё её тело после внезапного напряжения сил, но живительная энергия жизни быстро возвращалась в юное крепкое тело. Красные пятна плавали перед глазами. На миг в голове всплыли кошмарные видения нечеловеческих лиц – и исчезли, словно память скорее пыталась избавиться от ужаса из преисподней. Натала растерянно потёрла грудь – туда пришёлся удар пустынного дьявола. Она неприятно ныла и болела.
— Это всего лишь синяк, — весело хмыкнул киммериец, заметив её неосознанное движение. — Зайдём в какую-нибудь шемисткую лавку, купим тебе лечебную мазь. — Ого, а вон и стены – чёртовы дьяволы, из-за них я ничего не заметил. Это пограничный форт Шантар. Стоит поблагодарить богов – и тебя – что мы добрались до него живыми.
Он с удовлетворением хлопнул её по заднице.
— Идём, малышка! Нас ждёт вино, хорошая еда – и даже корыто с водой, чтобы помыться. Клянусь, сейчас это лучше чем самые изысканные услады гаремов. А потом зайдём на рынок, и купим тебе всё, чего пожелаешь. Клянусь Морриган, ты это заслужила.

[Зогар Саг]

А за что это меня так отметили?)))

Пелиас, ну так на мой вкус у тебя оно все как-то уж слишком легковесно- так Конан убил перед завтраком непонятно кого и поехал дальше, даже не запыхавшись...Если ты пишешь как бы в стиле Говарда- то у него такого не было...Трагизму не хватает...
Ну и все-таки довольно предсказуемые сюжеты у тебя...однообразные малость...на комиксы смахивает, уж не обижайся......
да и в Наталу-амазонку, я не очень верю...

[Blade Hawk]

Че Зогар, опять пустыня, опять оазис, опять Конан валит какого-то местного монстра, опять купола или полусферы? Вот хорошо было бы хоть раз ошибиться.

[Зогар Саг]

Ну разве что без оазиса....

Да, Пелиас- "куница защищающая своих детенышей", оно конечно оригинально, но как-то уж слишком нестнадартное сравнение....

[Пелиас Кофийский]

Да и не пытаюсь писать прямо как Говард.... Тем более что это невозможно. Ну или очень сложно. Может быть, если бы это был ещё коллектив авторов, при этом каждый бы вложил наиболее удачные фрагменты... ну только если так.
Я вообще имел в виду просто - интересно было читать - не интересно, скучно - не скучно...
Сюжеты легковесные - так писатель я же юмористический...
Это так - маленький юмористический рассказ про Конана и есть... у Говарда в рассказах тоже всречаются явно юмористические моменты. Трагизьм есть в других рассказах, а тута его не надо...
На комиксы - так это же хорошо :) Моя цель - в первую очередь развлекать читателя.
Натала у меня персонаж около 6 рассказов, её характер постепенно меняется, в Дьяволах пустыни она уже чуть-чуть не та, что в Ползучей тени...

[Зогар Саг]

Я вообще имел в виду просто - интересно было читать - не интересно, скучно - не скучно...

Если бы я не читал других твоих рассказов- было бы интересно...А так- все слишком предсказуемо...Читать можно, но не более того...

[Пелиас Кофийский]

А ты читал какие-то другие мои рассказы? :)

[Стас]

Не могу читать.

Первые два слова: "Расклеенные пески..." :ph34r:

[Зогар Саг]

А ты читал какие-то другие мои рассказы? :)

Ну черновики выложенные тобой тут просматривал...Читал то, что вы в соавторстве с Варлоком накатали...
Мне нетрудно почитать вещь целиком, чтобы потом сделать о ней нормальное суждение)))):P

[Пелиас Кофийский]

Не могу читать.

Первые два слова: "Расклеенные пески...

ну прости, раскалённые :)))))

Добавлено через 36 секунд
Ну черновики выложенные тобой тут просматривал...Читал то, что вы в соавторстве с Варлоком накатали...
Мне нетрудно почитать вещь целиком, чтобы потом сделать о ней нормальное суждение))))

Ну так и как тебе? всё остальное?

Добавлено через 24 минуты
Ну черновики выложенные тобой тут просматривал...Читал то, что вы в соавторстве с Варлоком накатали...
Мне нетрудно почитать вещь целиком, чтобы потом сделать о ней нормальное суждение))))

Это потому, что у тебя ЕСТЬ желание делать эти суждения. А у меня нед.

[Зогар Саг]

Ну так и как тебе? всё остальное?


C "бэкгранудом" ( так это называется?) у тебя проблем нет...описания красочные, хотя в расписывании крутости Конана ты часто теряешь меру...Так же как и прелестей его барышень...
Сюжеты повторюсь, довольно однообразны....
Я не оригнален в своем мнении, Пелиас, но что поделать)))


Это потому, что у тебя ЕСТЬ желание делать эти суждения.


Ну в данном случае прочитал и сделал суждение, потому что ты попросил....

[Пелиас Кофийский]

Ну в данном случае прочитал и сделал суждение, потому что ты попросил....

Ну... благодарю. Я ж не в упрёк, я просто пояснил, что не хочется мне читать целый роман, даже если там супер-мега-круть.

Добавлено через 1 минуту
C "бэкгранудом" ( так это называется?) у тебя проблем нет...описания красочные, хотя в расписывании крутости Конана ты часто теряешь меру...Так же как и прелестей его барышень...
Сюжеты повторюсь, довольно однообразны....
Я не оригнален в своем мнении, Пелиас, но что поделать)))

Не знаю, почему у всех сложилось мнение, что я с этим спорю... видимо Чертознай так долго повторял это, что у народа это просто отложилось в памяти.
Я вовсе и не спорю. Я сам пишу правду и правды же жду.
Так и есть.

Добавлено через 1 минуту
хотя в расписывании крутости Конана ты часто теряешь меру...

Это знаешь, скорее юмор такой...

Так же как и прелестей его барышень...

Я просто тренируюсьЮ, половину потом повырезаю... объём черновиков у Говарда тоже частенько в три раза превышал объём изданных произведений...

Добавлено через 34 секунды
Сюжеты повторюсь, довольно однообразны....

Сюжетов там вообще нет, я пишу посто отрывки, их и сюжетами-то вполной мере назвать сложно...

Добавлено через 1 минуту
А за бекграунд - спасибо... меня просто чего-то пробрало в последнее время... думаю, надо улучшить свой литератруный уровень... в результате выписываю интересные и красивые выражения из книг, фильмов, песен даже иногда... повышал словарный запас, так сказать. Уже теперь надоело, но в общем, думаю, для писателя это не лишнее...

[Пелиас Кофийский]

Демоны Йога/пустыни

Лёгкий ветерок прилетел из темноты, чтобы пошептаться о чём-то с листьями пальм, приласкать их бархатистые колонны, заглянуть в трепещущие во мраке шатры, поцеловать разгорячённые лики невинных юных дев. Его лёгкие струи уносили с собой адское пекло дня; развевали смоляные локоны; прикасались к губам, словно трепетные поцелуи. Невидимые и неосязаемые, они были повсюду; их обнимали перистые руки пальм; им страстно шептали что-то тамариски; их разрезала сталь обнажённых клинков; их жадно пило всё живое – от яростных воинов, кутающихся в плащи – до лежащих под пальмами мохнатых громад верблюдов.
Всё затихло в оазисе Акель; текучий мрак и прохладный покой воцарились над бархатным морем пустыни. Это был оазис племени Дуэли, которое со времён Амир Курума владело пустыней Ар Шохра от песков Харамуна до оазиса Басры.
Луны не было, но всё было отчётливо видно в свете бесчисленных звёзд. Звёздный полог раскинулся от одного края горизонта до другого. Ветерок шептался о чём-то с верхушками пальм. Звёзды спали, словно драгоценные камни, рассыпанные на тёмном бархатистом покрывале. Пальмы тихонько покачивались в опаллесцирующем небе, усыпанном таким изобилием звёзд, что, казалось, они сыплются с неба, словно пригоршни серебра.
Во всём оазисе не спал лишь один человек, способный оценить их красоту.
Ни единый резкий звук не нарушал тишину. Тихий шёпот листьев и ветерка доносился из пальмовых рощ. Мохнатые тёмные силуэты пальм качались в мерцающем свете звёзд. Негромкий шепоток пальм убаюкивал, погружая в сон. Лёгкий ветерок ласкал их стволы упругими струями.
Днём оазис был полон лихорадочной активности, но теперь это было тихое, пустынное место. Не шли горделивые зуагирские женщины за водой; не возились детишки в пыли; не был слышен треск мяса, истекающего прозрачными каплями жира в домашних очагах; не ругались высокие, статные воины, готовые за неосторожное слово вонзить нож в сердце; не звякали шпоры и чешуйки доспехов, не доносилось ретивое ржание лошадей.
Лишь пустыня протиралась под звёздами – тихая, молчаливая. Негромко всхрапывали лошади во сне; неподвижными чёрными горами на песке лежали верблюды. Солнце давно зашло, и ночная прохлада опустилась на затихшее место. Пески пустыни остывали, отдавая накопленный за день жар; смертельное, палящее солнце больше не накаляло барханы, подобно горнилу печи. В песках шуршала какая-то жизнь, почти невидимая для обычного глаза: ползали пустынные змеи, ещё хранящие остаток тепла ушедшего солнца, иногда выныривали ящерицы или чёрные скарабеи. Но и они скоро затихли, и тишина, опустившаяся на пустыню, стала полной. Ночь струилась над древними барханами, и лёгкий ветерок, казалось, спускался с самих мигающих звёзд.
Лишь одна фигура не спала во всём этом великолепии, но и она была неподвижна, словно пески окружающей его пустыни. Тёмным ночным призраком возвышалась она над бархатной тенью песка.
Слабый свет звёзд обрисовывал контуры могучего тела; оно было похоже на человека, но его неподвижность была неподвижностью застывшего ветра, и не один зуагир, увидев эту чёрную фигуру, пятился назад, бормоча охраняющие душу слова. Так мог бы выглядеть демон, тысячелетиями взирающий на мигание звёзд и текучие формы пустыни.
Он сидел на брошенном на землю седле, воплощая собой изваянное безмолвие. Слово бесплотные тени полуночи, он сливался с неизменным вечным спокойствием древней пустыни.
Человек или демон, но застывший во тьме силуэт казался почти великаном. Широкий размах плеч вызывал благоговение, и вся его могучая стать делала его более похожим на бога, нежели на человека. Казалось, сам легендарный Амир Курум почтил своим присутствием эти безрадостные пески. Сухощавые, жилистые дети пустыни казались рядом с ним шакалами в тени могучего льва. Было в нем какое-то ненаигранное величие, дремлющее в его могучих руках, покрытых перекрученными узлами бронзовых мышц, спокойной осанке и грозном блеске сияющих глаз; он казался самим воплощением сил природы, таким же неукротимым и диким, как и лавина, сходящая с гор, или ветер, в несущий в месяц самумов горы золотого песка. В нём чувствовалась какая-то стихийная сила, способная поспорить, казалось, с самими богами.
Подобно бронзовой статуе, он застыл на границе с пустыней; его пугающая неподвижность отгоняла невольных любопытных. Подобно демону пустыни, смотрел он в растворяющиеся в полумраке пески.
В его лице или позе не было ничего неприятного или отталкивающего, но нечто устрашающее дремало в них, словно некое предупреждение о грозной силе, сокрытой в его фигуре до поры до времени. Он казался единым с окружающей его чёрной пустыней, шёпотом пальм и сиянием далёких мерцающих звёзд.
Когда он поднимал голову и свет мигающих звёзд падал на его чёрное в темноте лицо, становилось видно, что ярким огоньком сияют его неукротимые голубые глаза. Не один зуагир попятился, увидев столь дурной признак*, прежде чем узнавал лицо своего легендарного вождя.

* Среди детей пустыни считается, что голубые глаза – признак опасности и коварства.

[Пелиас Кофийский]

Сотни легенд слагали о нём у зуагирских шатров; а ведь всего год тому назад пришёл этот человек с далёких, мифических западных земель и менее чем за год стал подлинным вождём всех пустынных племён. Своей несгибаемой волей и талантом умелого полководца ему удалось объединить враждующие племена зуагиров, подчинив их единой воле, и направить их ярость против сатрапий утопающего в роскоши, жестокого и надменного востока. Под его предводительством им удалось разграбить ряд ключевых фортов гордого туранского королевства, приостановив его непрекращающуюся экспансию на запад, и теперь власть над этими древними землями принадлежала только им. Месяц длилось ликование среди пустынных шатров, когда пал форт Акла, самый западный форт туранских земель. Теперь племенам Ханарии и Харамуна не приходилось опасаться прихода затянутых в сталь туранских эмиссаров на земли благодатной Ханарии. Никогда не было у них вождя, подобного этому. Вожди пустынных племён чтили его, словно бога; но грозный вождь во многом оставался загадкой для детей южных пустынь.
Иногда он был бесшабашен и весел, и мог выпить больше вина и обнять больше женщин, нежели несколько сыновей пустыни, вместе взятых; но иногда на него нападала странная задумчивость, и он мог часами смотреть, как ветер веет песками пустыни и ветерок шелестит в листьях пальм. Когда он замирал, становясь похожим на пустынного демона, невольная дрожь охватывала их в его присутствии. В эти моменты зуагиры старались не мешать своему предводителю; они молча обходили его, стараясь не нарушать его уединения; суеверным детям пустыни казалось, что он говорит с богами. Ни один из них не смог бы сказать, о чём сейчас, глядя на простирающуюся в бесконечность пустыню, думал их загадочный вождь.
Имя этого вождя было Конан.

Вряд ли киммериец мог бы и сам объяснить, что он делает здесь, посреди бесплодной пустыни, вместо того, чтобы сжимать в своих объятиях страстную дочь Акобы или попивать вино из ограбленных караванов. Удивительная красота ночи пробралась ему в сердце, пробуждая забытые воспоминания.
Он сидел на брошенном на землю седле, и какие-то неясные, неоформленные мысли блуждали в нём. Он вспоминал свои странствия, подобные сверкающей круговерти, удивительные страны и обычаи, виденные им/мелькающие перед его внутренним взором. Вспоминал суровые горы Киммерии, оставшиеся где-то далеко позади. Перед его внутренним взором словно вставали суровые пики, глубокие лощины, в которых вечно лежала глубокая тень, дикие лица его соплеменников и огромные ели, простоявшие в тени гор бесчисленные столетия. Бесконечной вереницей проносились перед ним призраки прошлого. Вот он видел отца, сжимающего огромный клинок; а затем на фоне звёздного неба возникала его мать, ласково склоняющая над ним свою голову; безумная круговерть стали, крики и вопли умирающих, когда он впервые взошёл на стены Венариума, аквилонской крепости, сжимая в зубах свой мерцающий меч. Путешествие на север; безумные стычки с ванами и гиперборейцами; суровые лица, скрип снега и полыхание стали на широких клинках. Кровь, крики и раны; рабство среди серых домов, сложенных из огромных каменных глыб; его бегство на юг; безумное соревнование с закованными в сталь воинами и волками, сыновьями дикой природы. Заснеженный перевал, через который он очутился в Заморе. Мрак холодного севера, казалось, лёг на его сердце тяжёлой ношей.
И причудливые земли юга, манящие и загадочные, но всегда наполненные жизнью, в отличие от ледяных гор его сурового детства. Вино, женщины, драки, кровь, колдовство и мудрость переплелись здесь в тесный клубок. Он помнил объятия множества женщин; прикосновение многих атласных губ. Нежную, бархатистую кожу; шелковистые пряди волос, спадающие ему на плечо. Помнил их нежные признания и страстные стоны,; помнил их нежные, ласковые слова, произнесённые на прощание. По мере того, как он вспоминал их, казалось, уходила та неизбывная, необъяснимая тоска, которая поселилась в его сердце, сковав его зимней стужей. Помнил золотистые струи вина; шепот ветра в мохнатых головах пальм; крепкие объятия друзей. Воспоминания, казалось, лились ему в душу жарким огнём, постепенно оживляя и заставляя очнуться от многовековой стужи. Они казалось, текли по его жилам, наполняя их свежей жизненной силой; и необъяснимая тоска, вызванная ощущением странной бессмысленности существования сменилась безумной, кипучей жаждой действия. Он вскочил на ноги, полный горячей энергии, готовый действовать, но ещё не знающий, куда приложить свои силы; и в этот момент в пустыне раздался отчаянный, истошный вскрик женщины.

[Пелиас Кофийский]

В мгновение ока Конан оказался на ногах; переход от бездеятельности к действию оказался столь же стремительным, как и ветер, набирающий силу урагана. Короткий бег привёл его в заросшую колючим кустарником чашу между двумя старыми слежавшимися барханами, сокрытую бархатной тенью. Но в этой тени был кто-то ещё. Какое-то серое пятно двигалось по поверхности бархана, без особого усилия таща за собой белеющую в темноте фигурку. Не рассуждая, со скоростью тигра Конан взлетел по гребню бархана и оказался напротив неведомого похитителя. Серая фигура, сжимающая в объятиях пустынную деву, замерла напротив, образовав причудливую композицию.
Свет звёзд озарил его неведомого противника и киммериец на миг замер, как громом поражённый. Это был один из детей Йога, жуткого бога пустыни, о которых рассказывают страшные сказки среди зуагирских шатров, и в существование которых киммериец до сих ни на йоту пор не верил. Но опровержение его скепсиса стояло перед ним, сгустком воплощённого зла. Его высокое стройное тело имело человеческие очертания; но глаза пылали нечеловеческим огнём. Белёсое тело было лишь маской; это была воплощённая смерть в человечьем обличье. Сквозь его глаза прорывалось пламя, словно заключённое в нём; и в них было столько ненависти к людям человеческим, что Конан невольно отшатнулся.
Чудовище остановилось, но нападать не спешило; оно рассматривало Конана своими странными нечеловеческими глазами. Его тело белело в свете звёзд, выделяясь ярким пятном. Неведомые побуждения двигали им, ни один человек не смог бы постичь его кощунственной сущности. В неверном свете звёзд Конан успел разглядеть заострённые уши, плотно прилегающие к лишённому какой-либо растительности черепу; странные черты лица, в которых, казалось, в гротескной пародии объединились стигийские и гирканские черты лица. Но древним, доставшимся ему в наследство от предков инстинктом, Конан осознавал, что это не более, нежели просто иллюзия: чудовище было намного древнее и тех и других; оно жило в этих песках задолго до появления человека. Возможно, это был последний представитель вымирающей расы или демон, нерассуждающий отпрыск стихии. Более страшные и извращённые формы жизни не пришли киммерийцу на ум; но, если бы он узнал страшную правду, его сердце могло бы остановиться навеки.
Жуткие тайны скрывали волны пустыни; страшные и полузабытые уже тогда, когда люди впервые коснулись песка этих жутких земель. Дети людей построили вокруг города, не ведая секретов этой древней земли, и позабыли древние страхи, но иногда люди словно исчезали в песках, страшные призраки бродили по верхушкам барханов, а порывы ветра доносили отзвуки страшных воплей и завываний и ритмичные удары чудовищных барабанов.
В Замбуле, Чердруре и Маупуре слышал Конан чудовищные рассказы о жестоких пустынных дьяволах. Иногда пропавших торговцев находили с оторванными головами, и дрожащие жители городов поговаривали, что это сделали не зуагиры; а ушедших в пустыню иногда находили с широко распахнутыми глазами, и причину смерти угадать было невозможно. Говорили, что у них просто остановилось от ужаса сердце. А иногда страшные звуки доносились у запертых на ночь дверей; и голоса давно умерших просили отворить двери и впустить их внутрь. А ночью у дверей находили следы – странные, птичьи, а иногда тяжёлые, расплющенные, ни похожие на следы человека или зверей. Какие чудовищные ритуалы проводили демоны Ночи с похищенными ими людьми, в какую кощунственную оболочку заключали похищенную святотатственным образом душу, каким жутким образом мстили тем, кто отобрал у них власть над песками этой древней земли – не было ведомо даже жрецам блистательного Тарима.
Но зуагиры, дети пустыни, что жили вблизи её изменчивых волн, рассказывали, что волшебные времена, когда человек ещё не появился на свет из чёрной утробы Нут, в песках Харамуна жили существа и иные - страшные, древние владыки этих земель. Чёрные города основали они под песком, страшные ритуалы проводили в ночи. Пустыня была их домом, а песок – словно воздухом для порождений мрака и пекла. Они не были людьми или демонами в полном смысле этого слова; в них было немного и от того и от другого. Но однажды с далёкого севера спустились странные, закутанные в меха люди и вступили в ожесточённую схватку с исконными обитателями этих земель. И их ярость и сила была столь велика, что почти не уступали они детям Ночи. И изгнали они детей Аша и Ха под поверхность золотого песка, где тысячелетиями хранили они чёрную ненависть и вынашивали жуткие планы. Но людей становилось всё больше, и уже редко осмеливались обитатели Тёмного Царства беспокоить покой надземного мира. Жрецы Митры, Тарима и Ханумана изгнали их из исконных земель. Но здесь, в песках Ханарии и Харамуна, они сохранили свои страшные города и свою вековую ярость и злобу. Не раз и не два пропадали дети зуагиров и купцы из идущих на восток караванов; и что с ними происходило далее – неведомо. Но иногда страшные демоны появлялись в окружающих землях; и старики поговаривали, что удивительным образом походят они на пропавших людей.

Добавлено через 11 секунд
Всё это подобно вспышке молнии пронеслось в голове киммерийца, в то время как рука его сама собой обнажила мерцающий призрачным светом клинок.
Чудовище стояло и смотрело на него глазами цвета изменчивого пламени. Под мышкой оно держало стройную, почти обнаженную девушку, которая, очевидно, задержалась в ложбине после встречи с приятелем. В шатрах зуагиров в военное время царили довольно-таки вольные нравы. Конан не знал, что чудовище собирается сделать с пленницей; возможно, уволочь в один из страшных чёрных городов, что лежали под поверхностью земли. Иногда из-под холмов словно доносится рокот боевых барабанов, и зуагиры верили, что это дьяволы Ночи сидят у своих адских костров. Ненависть охватила киммерийца, но врождённая осторожность удержала его руку. Вдобавок он опасался ранить девушку; а потому просто стоял и ждал, когда порождение пекла сделает первый шаг.
Фигуру демона странным образом словно подсвечивали языки невидимого пламени; она отчётливо вырисовывалась в свете звёзд. Охваченная невидимым нечестивым пламенем, она казалась болезненным пятном на теле ночи. Тоненькое тело девушки белело в свете звёзд, и на неё тоже ложился отсвет этого странного пламени. Казалось, таким пламенем могли гореть костры преисподней.
Это походило на какой-то безумный сон; ничего подобного не могло существовать в действительности. Звёзды, глядя с небес, озаряли фантастическую, сюрреалистическую картину: человек против демона из преисподней.
Глаза чудовища пульсировали, расширяясь, и Конан подумал, что его восприятие пустыни странным образом изменилось: что-то нереальное появилось в ней. Словно растворившись, неясной, невидимой тенью колыхался сзади оазис, тоненькой белой вспышкой горело тело похищенной девушки. Зато барханы стали немыслимо чёткими, звёзды – огромными, ветер нёс крохотные песчинки, и каждая из них была подобна алмазу с тысячью граней, и Конан, казалось, мог различить каждую из них. И каким-то странным, необъяснимым образом Конан понял, что он воспринимает пустыню такой, какой её воспринимало чудовище, замершее напротив него.
Внезапно демон отшвырнул девушку на серый песок и быстрее оформленной мысли, скользнул в сторону киммерийца. Его тело двигалось молниеносно, словно размываясь в прохладном воздухе, и никто, кроме варвара, не смог бы отразить подобный удар. Но тело Конана двигалось быстрее, чем мысль о нападении сформировалась в сознании; и клинок замер напротив груди демона, подобно мерцающему лучу. Демон не остановился так, как останавливается всё живое; он просто замер, материализовавшись напротив сверкающего клинка. Его нечеловеческие глаза глядели на киммерийца, словно сверкающие алмазы. Киммериец молниеносно ударил клинком, но демон внезапно исчез, словно растворившись в ночи, и мгновением спустя возник на верхушке большого бархана. Его фигура трепетала и размывалась, словно огонь колдовской свечи.
И начался страшный, невероятный, необъяснимый поединок. Поступки демона подчинялись законам какой-то странной, нечеловеческой логики; но молниеносная реакция и удивительный инстинкт, унаследованный им от далёких предков, помогал киммерийцу раз за разом предугадывать его удары. И каждый раз движение фосфоресцирующей жуткой фигуры встречал холодный блеск кованного металла. Казалось, это был поединок не силы и скорости, но интеллекта. Наконец, похоже, чудовище осознало бесплодность предпринимаемых им попыток, а в этом странном, причудливо изменённом мире тело Конана, казалось, не знало усталости. Сколько они сражались – минуты, часы, а, быть может, века? – никто не смог бы сказать точно. Какая-то неведомая сила удерживала Конана от того, чтобы самому обрушиться в молниеносной атаке; но что это было – гипноз или здравый смысл, предупреждающий о сверхъестественных способностях демона – он не смог бы сказать. Что-то подсказывало ему, что чудовище невозможно уничтожить ударом клинка – да и существует ли тот в этом фантастическом, сюрреалистическом мире? Его острое, сверкающее лезвие останавливало атаки монстра – но так ли это было на самом деле? Что-то внутри Конана, какая-то первобытная память, наследие тысяч ушедших веков, подсказывала ему, что это не так. Чудовище признавало своё поражение – вот, что действительно останавливало его. В этом причудливом мире действовали законы нечеловеческой логики, и Конан, не рассуждая, воспринял их такими, какие они есть.

[Пелиас Кофийский]

Наконец, они замерли друг напротив друга – глаза переменчивого огня напротив полыхающих голубых льдинок – и Конан почувствовал, как чудовищная атака обрушилась на его мозг. Глаза чудовища иссушали; они словно выпивали его жизненные силы. Странные видения выныривали из лабиринтов его подсознания, подавляя волю и погружая душу в кипящие бездны; но порождение пекла недооценило силу воли и духа киммерийца. Невероятная ярость поднялась из глубины его души, ярость против отвратительной магии и непрошенного вторжения; и, подобно, своим могучим рукам, эта ярость стиснула волю демона в ментальных тисках, взяв его в плен. Чудовище удивлённо вздрогнуло, обнаружив силу воли, не уступающую его собственной; а в следующий миг Конан ощутил отголосок паники – паники существа, никогда не ведающего страха, когда оно осознало, что воля киммерийца превосходит его собственную. Шаг за шагом Конан вёл наступление на это неописуемое создание; подобно тому, как руководят наступлением армий владыки держав. Он чувствовал жуткие бездны, охваченные его яростным разумом; кошмарные тайны и неестественные желания таились в них. Всё его существо вздрагивало от омерзения, когда до него долетали отголоски мыслей реализованного кошмара. Но это ни на миг не ослабило его несгибаемой воли. Его железная сила неумолимо стискивала чудовище в неодолимых объятиях. И в какой-то момент сопротивление демона лопнуло, словно мыльный пузырь. Мелькнув угрюмым крылом, исчезла его чудовищная сущность, забрав с собой омерзительные кошмары, которые иссушали его мозг; а в следующий момент изменения коснулись и материального мира. Конан увидел, как фигура демона источается, словно тая; а в следующее мгновение она мигнула и погасла, как потухает огонёк свечи.
И в тот же миг словно что-то изменилось в пустыне; вместо фантастического, нереального места, она снова стала пустыней Ар-Шохра, привычно сереющей в свете мигающих звёзд. Конан тряхнул головой, избавляясь от чёрной паутины кошмаров, на миг опутавшей его мозг; и вот он уже снова было вождём зуагиров, уверенным в себе и неустрашимым. Победа заполнила его радостным опьянением, и ему захотелось расхохотаться во тьму ночи. Он глубоко дышал, впитывая холодный воздух, и, казалось, мягкий мерцающий свет звёзд и струи мягкого ветерка исцеляют его, подобно бальзаму.
Девушка вскочила и подбежала к нему; забыв обо всём на свете, она обвила его торс тоненькими руками и разрыдалась. Конан рассеянно провёл огромной рукой её по смоляной голове. Ужасы ночи, окружившие её, потихоньку растворялись; девушка тихонько всхлипнула, а затем утёрла слёзы и украдкой посмотрела на своего спасителя – страшного вождя зуагиров.
— Ну-ну, не бойся, всё позади, — с грубоватой лаской сказал он. — Оно убралось в свои проклятые чертоги, откуда и выползло. А ты кто такая?
— Я Хани, — чуть слышно шепнула она. — Дочь вождя Мукассара.
Она смотрела на него, и восхищение заполнило всё её существо. Он был огромен; его фигура затмевала перед ней звёзды. Голубые глаза на суровом лице сверкали чистым неукротимым огнём. Затаив дыхание, она всматривалась в его необычные, суровые и непокорные черты. Он был страшнее любого демона и могущественнее бога; только такой, как он, и мог победить страшного пустынного демона.
И, встретив взгляд этих восторжённых глаз, Конан улыбнулся в ответ. Кажется, он знал, чем всё это кончится – завтра о нём появится новая сказка среди зуагиров…

[Warlock]

Пелиас Кофийский, ты как-нибудь почитабельней свой текст сделай, а то перед глазами все сливается

[Пелиас Кофийский]

Ну вот. Сделал.

[Terrano]

Не все сделал... до конца, и внимательней пжалста

[Пелиас Кофийский]

Ишь ты, привередливые какие :D Никак читать станешь? тогда так и быть, доделаю :))))

Добавлено через 44 секунды
Всё вроде...

[Terrano]

Нее, слишком длинное, в ПН на работе распечатаю и почитаю )))

[Зогар Саг]

Пелиас, ты же вроде уже это выкладывал?...
Пелиас, честно, задрал уже с пустынями)))...Напиши ченить про ледяную Патению, где бродят снежные обезьяны...

[Стас]

уже дышало сжигающим пламенем, словно нестерпимо сияющая золотая монета

Монета никогда не дышит сжигающим пламенем, нет

Добавлено через 2 минуты
чудовищного сияния

Никогда не видел чудовищного сияния; видел только чудовищно неправильное употребление слов

Добавлено через 1 минуту
Подобно теням на фоне ослепительно белого полукруга

Только что солнце было как сияющая монета, теперь как "белый полукруг"; обрезанная монета, да, и уже, видимо, из платины или палладия.

Добавлено через 1 минуту
струйки песка, и стекали вниз, словно реки золота

Реки золота, вот бы и мне такую речушку. Угу.

Добавлено через 1 минуту
Раскалённые пески подобно адскому зеркалу отдавали небу накопленный жар

А солнце еще только наполовину высунулось из-за гнусных барханов.
И что это за адское зеркало? Что за манера лепить сравнения с вещами, про которые неизвестно, что это такое? Адское зеркало - это как "падали вниз стремительным домкратом" - если не лень, набери в поиске, откуда цитата и почитай там, вокруг нее.

Все это - примеры того, что я имею в виду под словом "гнусь".

[imhep-aton]

Да ладно, адское зеркало прикольно. :)

[Стас]

Да ладно, адское зеркало прикольно. :)

Что такое "адское зеркало", объясни мне. Это что, черное антрацитовое зеркало? Зеркало, побывавшее в аду? Зеркало, изготовленное в аду? Зеркало, показывающее адскую жизнь?
Адски тяжелое зеркало?

Когда волны перекатываются через мол и падают вниз стремительным домкратом - это тоже смешно, но у автора таких писаний спрашивают: ты знаешь, что такое домкрат? Вот словарь Брокгауза, вот домкрат - приспособление для поднятия тяжестей. И он обладает способностью стремительно падать?

Если человек не понимает одного слова - "гнусь", я вынужден ему на пальцах объяснять, что это такое.

[imhep-aton]

Что такое "адское зеркало", объясни мне.
Это наверное, типа метафора.

Добавлено через 47 секунд
Адское, типа такое же жаркое, как могло бы быть в аду.

[Пелиас Кофийский]

Все это - примеры того, что я имею в виду под словом "гнусь".

Да, по большей части замечания справедливы, кроме рек золота - когда песок стекает с бархана, это так и выглядит, я не придумал, а по телеку посмотрел.
Адское зеркало - в том плане, что они "отражали" тот жар, который получали от небес.

[imhep-aton]

Почему тогда адское? :)

[Пелиас Кофийский]

Адское - потому что отражает жару, раскалённое - по аналогии с Преисподней ;) Ну то есть ты фактически прав.

[Стас]

Извиняюсь за плагиат, последние три строки дословно украдены из оригинала

«Пустынные дьяволы-2

Темнота наступила неожиданно. Раскаленная монета солнца стремглав спряталась за барханы, и прохладная пустынная ночь окутала их своими мягкими объятиями. На небо высыпали неисчислимые мириады монеток-звезд. Адские зеркала, раскаленные как сковородки Крома, мгновенно превратились в зеркала льда.
Стало тихо и страшно, даже ветер умер, и осталось только эхо, причудливо коверкающее шорох их шагов и уносящее его вдаль. В отголосках эха Конану чудился счастливый утробный детский смех.
- Как красиво, - промурлыкала Натала, - показывая на молодой месяц, синий и мутный, как отдаленная горная вершина.
Конан прочувственно прослезился и восликнул:
- Твои слова звучат как поэма!
«…Эмо…Эмо…Эмо» - подхватило эхо и понесло над молчаливым жутким мерцанием мертвой пустыни под холодным неживым светом полумонетарной луны.
- О, Натала!
«… Ала…Атала…Анала…АНАЛА» - предательски и коварно поддержало жуткое нечеловеческое эхо.
Пески пустыни стыли в холодном безмолвии. Конан ощущал неизъяснимый ужас, который пробирался сквозь надкостницу и леденил костный моск. Внезапно, в глубочайшем мраке окружающего их эфира, послышалось зловещее шуршание – словно некто, неописуемо древний, шевелился под золотым песчаным покрывалом, собирался с силами, планируя что-то жуткое и невообразимое. Песок пересыпался, оживал, ходил волнами, подобными валам моря Запада, которые, в морозных миражах, казались подобными ледяным горам.
- О, Конан, - вскрикнула Натала, прижимаясь алебастровым куполом к его небритой груди, - По мне кто-то ползет…
- О, да, это они, спаси и помилуй нас Митра… Сморшенный как окаменевная какашка гнома зуагир рассказывал мне про них… Это анальные черви! Они любят только голубоглахзых и золотоволосых женщин; пробираются по их кишкам в голову и выедают моск…
- Но что же нам делать, - ломала руки Натала, ощущая, как что-то холодное и склизкое ползет по ее ногам,
- Зуагир говорил мне, что от них нет спасения – только поддаться и получить удовольствие, - отвечал Конан, - Без моска можно выжить. Женщинам моск не нужен, у них есть купола… Но, постой, зуагир… говорил мне об одном рецепте; его почти невозможно использовать…
- Почему? –всхлипнула Натала.
- Потому, что это средство – моча киммерийцев, а киммерийцев, окромя меня, по свету, почитай, и не бродит ни одного, потому что Тарка я убил… А остальные сородичи заняты важными делами: службой на Великой киммерийской стене; мостостроительством…
- Но что же делать?
Конан объяснил.
Хвала Митре, необходимый ингредиент имелся в наличии. Процедура была реализована, шуршание стихло, и снова адская тишина воцарилась над барханами.
- Мне неуютно, - хныкала Натала.
Конан с удовлетворением хлопнул её по заднице.
— Идём, малышка! Нас ждёт вино, хорошая еда – и даже корыто с водой, чтобы помыться. Клянусь, сейчас это лучше чем самые изысканные услады гаремов».

[imhep-aton]

Жжошь! :roll:
На небо высыпали неисчислимые мириады монеток-звезд.
Небо светило мелочью.
Конан ощущал неизъяснимым
Чем-чем ощущал?

[Rock]

Сморшенный как окаменевная какашка гнома а мне больше это понравилось:lol:

[Пелиас Кофийский]

Честно говоря, Стас, эффект получается скорее противоположный: я с удовольствием читаю и нахожу всякие неизбитые слово сочетания, разве что слегка переработав -
Багряная монета солнца спряталась за барханы, и прохладная пустынная ночь приняла их в свои объятья.
Эту фразу ты опредлённо в будущем сможешь встретить :D ...

[Стас]

Честно говоря, Стас, эффект получается скорее противоположный: я с удовольствием читаю и нахожу всякие неизбитые слово сочетания, разве что слегка переработав -



В этом то и дело, что мне приходится нормальный текст писать, а потом его уродовать в свете "новейших воззрений". Я так как ты писать не могу, даже с усилием воли.

[Пелиас Кофийский]

ну даже не знаю, если текст про червей ты считаешь нормальным...

[Стас]

ну даже не знаю, если текст про червей ты считаешь нормальным...

Нормальный текст на ненормальную тему.

По червей кто начал?:)

Имя у героини какие ассоциации вызывает?:D

Завершающие строки твоего рассказа о корыте с водой сподобили на выдумывание остального.:lol:

[Стас]

бархатистые колонны

Бархатистые колонны пальм. круто

Продолжение следует

[Стас]

адское пекло дня;

+

Добавлено через 50 секунд
прохладный покой

= Адский покой

Добавлено через 1 минуту
Пальмы тихонько покачивались в опаллесцирующем небе, усыпанном таким изобилием звёзд, что, казалось, они сыплются с неба, словно пригоршни серебра

Как ранее сказано, уже и звезды монетаризировались на "опалесцирующем небе".

Добавлено через 1 минуту
мохнатых громад верблюдов

+

Добавлено через 54 секунды
Мохнатые тёмные силуэты пальм

Все стало мохнатым.

Добавлено через 1 минуту
Лёгкий ветерок прилетел из темноты, чтобы пошептаться о чём-то с листьями пальм
+

Добавлено через 54 секунды
Ветерок шептался о чём-то с верхушками пальм
+

Добавлено через 48 секунд
Тихий шёпот листьев и ветерка доносился из пальмовых рощ
+

Добавлено через 1 минуту
Лёгкий ветерок ласкал их стволы упругими струями.

В трех абзацах одна и та же мысль четырежды; что означает, что она крепко засела у маниака-автора в голове.

Добавлено через 2 минуты
не звякали шпоры и чешуйки доспехов

Это у зуагиров.

Добавлено через 54 секунды
это было тихое, пустынное место
+

Добавлено через 1 минуту
ночная прохлада опустилась на затихшее место

Опять одно и то же.

[Пелиас Кофийский]

монетаризировались на "опалесцирующем небе".

:)))))
Да всё это я знаю. А вот это - ну даже не знаю, если текст про червей ты считаешь нормальным... была шутка.

[Стас]

Лишь одна фигура не спала во всём этом великолепии

Фигура не спала, гм. Кстати, и никакого "великолепия".

Короче, суммируя, первый пост - полная чушь. Только тафтологические описания, оснащенные супер-мега-красивыми сравнениями, которые, тем-не-менее, не становятся от этого правильными.
Имеется подозрение, что автор не только тяготеет к "красивым описаниям", пышностью превосходящим, всякое вероятие, но и в каждый отдельный момент, полностью поглошен каким-нибудь, кажущимся ему оригинальным, сравнением, которое он мусолит без конца, покуда у читателя от этого сравнения не начинает сводить зубы.

[Пелиас Кофийский]

Фигура не спала, гм. Кстати, и никакого "великолепия".

Короче, суммируя, первый пост - полная чушь. Только тафтологические описания, оснащенные супер-мега-красивыми сравнениями, которые, тем-не-менее, не становятся от этого правильными.
Имеется подозрение, что автор не только тяготеет к "красивым описаниям", пышностью превосходящим, всякое вероятие, но и в каждый отдельный момент, полностью поглошен каким-нибудь, кажущимся ему оригинальным, сравнением, которое он мусолит без конца, покуда у читателя от этого сравнения не начинает сводить зубы.

Стас, какой смысл разбирать рассказ, выложенный уже чёрт знает когда, явно являющийся получерновым, в то время как попросил тебя оценить совсем другой фрагмент? Честно говоря, это смахивает на каое-то садистское удовольствие.

[Стас]

Стас, какой смысл разбирать рассказ, выложенный уже чёрт знает когда, явно являющийся получерновым, в то время как попросил тебя оценить совсем другой фрагмент? Честно говоря, это смахивает на каое-то садистское удовольствие.

Не садистское. Мое внимание вполне объяснимо; я до этого читал мало, решил пробежаться по остальным выложенным образцам. Попался именно этот, получерновой. Мое мнение о недоделках озвучено ранее. Садистское удовольствие в том, чтобы выкладывать недоделанный (даже по мнению автора, что говорить о читателях) текст.

[Пелиас Кофийский]

Не садистское. Мое внимание вполне объяснимо; я до этого читал мало, решил пробежаться по остальным выложенным образцам. Попался именно этот, получерновой. Мое мнение о недоделках озвучено ранее. Садистское удовольствие в том, чтобы выкладывать недоделанный (даже по мнению автора, что говорить о читателях) текст.

Ладно, понял. Просто... э... текст представляет интерес даже черновым. Ну мне так кажется. Ты уж меня извини (больная тема) - но для меня начало Дара Крома видится только черновым. Пускать в печать ТАКОЕ могут разве что в Северо-Западе. Фишка в том, что я-то осознаю, что мойтекст черновой, а они нет.