Lex Z
06.03.2012, 21:56
Сад, в котором я никогда не был
Я буду грезить вновь о знойных дальних странах
О ласках, о садах, о мраморных фонтанах
О пении райских птиц, о блеске синих вод…
Ш. Бодлер. «Парижские картины. Пейзаж»
Я бежал… проклятые ватные ноги. В саду звучала свирель, плыл теплый лунный свет, жирные крысы суетились и уже готовы были запрыгнуть мне на спину.
* * *
Я никогда не был в этом саду. Но кто, кроме меня, еще видел его и осязал?.. Запах бергамота до сих пор струится во мне неизбывным солнечным светом, заполняя все тело. Я слышал, как величавым и тягучим пением ублажают мой слух крошечные птицы с рубиновыми перышками. Я видел, как в прозрачной хрустальной глади ручья отражается солнце, небо в треснутых облаках, а по ночам плачут звезды.
А в самом дальнем и темном уголке этого дивного сада, в глубине изумрудных зарослей, кто-то невидимый, раз за разом, затягивал на свирели бесшабашную и развеселую мелодию. Музыка повторялась, но от этого не была скучной и утомительной… почти хит. Но, когда я углублялся в тень миртовых деревьев, чтобы поближе познакомиться с этим жизнерадостным музыкантом, или же козлоногим сатиром, играющем на дудке, то путь мне неизменно преграждал мощный свирепого вида пес, весь черный, с коричневыми подпалинами. У пса были умные и добрые глаза (казалось, вот-вот подмигнет, или лизнет в нос), но жутким рыком он отправлял меня назад, к винограднику, свято оберегая невидимого волшебного музыканта. Тогда я рвал сочные антрацитовые гроздья, сок тек у меня по подбородку, и падал я в высокую траву, пахнущую настоящей травой, в блаженной истоме, пялился в небеса. Звучала невидимая свирель, песня неслась ввысь, а я лежал с открытыми глазами, боясь пропустить хоть кусочек безбрежного неба.
Таким я впервые увидел сад. Это было яркой вспышкой моего детства, расчеркнувшей серость.
В следующий раз я увидел свой сад вместе с первой поллюцией. Засыпая, я шептал имя, как мантры, воистину чувствуя себя духовным человеком. Сладкое и таинственное имя, расцарапавшее мой мозг и источающее аромат… Роза. Учительница была на десять лет старше меня и преподавала в нашем классе историю. Именно от нее я впервые узнал о безысходности пути… Когда славный римлянин Квинтилий Вар шел, как на заклание, под проливным дождем в Тевтобургский лес, да еще и вел на погибель доблестные легионы.
Тогда-то, я и сидел в саду на зеленой лужайке, среди моря васильков, а вокруг меня водили хоровод голоногие нимфы в полупрозрачных туниках, все под ту же веселую мелодию все той же бесшабашной свирели. Я облизывался и любовался их крепкими упругими бедрами, изящной грацией молодых здоровых потных тел и чувствовал в себе невесомость и блаженство… Среди ночи меня и взорвало изнутри.
Потом, еще раз пять или шесть я бывал в своем саду. Посещения сада были долгими, на всю ночь, и ждал я их с нетерпением… Забавно… тогда для наслаждения хватало и этой дозы. А днями насвистывал, запавшую в душу, мелодию. Мой закадычный дружок Кристиан, слывший заядлым меломаном по округе, слушал меня и багровел. У него даже веснушки приобретали пурпурный оттенок, а на носу выступали капельки пота, когда он спрашивал: «Кто это поет?». Я пожимал плечами и расплывался в идиотской ухмылке.
Однажды, в саду выпал густой снег. Валил всю ночь, стеной… тяжелая давящая белая пелена. Ветки омерзительно хрустели, ломались и гнулись до земли под его тяжестью. Я брел по щиколотку в жгучей холодной жиже и шмыгал носом. Нимфы заголосили и разбежались, унеся с собой пахучее тепло женского тела. А среди безмолвия и снега вдруг пронзительно грустно заиграла одинокая свирель и отчаянно завыла собака.
Я бросился бежать из сада и понял, что заблудился… нет выхода. Наутро я встал мокрый от пота, с воспаленным горлом, а палач в моей груди раздували угли.
* * *
Я гнал «ауди» по шоссе с годной скоростью, но все же успел нажать на тормоза, когда, соткавшаяся из раскаленного знойного воздуха, женщина в лиловом платье подняла вверх большой палец. Она заглянула в салон, и веяло от нее родниковой водой и прохладой хвойного леса. Женщина скованно улыбнулась, напряглась и спросила, не окажу ли я любезность, чтобы довезти ее до поместья «Ти-джан». Тогда-то, я и ответил, что нам по пути, потому что заглянул в ее глаза. Правда, «Ти-джан» уходил миль на тридцать в сторону от моей конечной цели, но я был уверен, что наверстаю упущенное. Сумасшедшая уверенность человека, заглянувшего через щель в райские кущи
- А вам действительно по пути? – хрипло выдавила она, видя, как я украдкой бросил взгляд на часы и слишком резко вдавил педаль акселератора… завизжали шины, словно за багажником неумехи начали резать поросенка.
Я ограничился лишь кивком головы… совсем разучился флиртовать.
Чтобы не смущать пассажирку, сбросил скорость и позволил нам любоваться пролетающим мимо ландшафтом. Висело марево и красная пыль до самого горизонта. Хотел еще раз услышать ее хриплый голос, но женщина молчала и слишком аккуратно сложила руки на коленях. Я начал злиться, в желудке стало пусто и вспотели ладони. Тогда и попросил у нее разрешение закурить… хотел быть галантен, но прозвучало фальшиво. Она рассеянно кивнула и… то ли улыбнулась, то ли усмехнулась самыми краешками губ. Сигарету я выкурил, но вкуса радости не почувствовал. Пассажирка так и не проронила ни слова, хотя я уже свернул к «Ти-джан»
- Вы там живете? – наконец, сипло выдавил я, отметив, что это достаточно остроумный вопрос, наклонился и начал щелкать кнопками, пытаясь найти свою любимую радиостанцию… между лопаток неприятно потекла струйка пота.
Она удивленно посмотрела на меня, словно не услышала вопроса, мгновение помедлила, а затем кивнула головой. Длинный каштановый волос зацепился за рукав моей белоснежной рубашки. Я решил, что это добрый знак и загнал злость внутрь.
- Да, я там живу. У меня двухэтажный особняк. Он построен еще в восемнадцатом веке. Никакого стекла и бетона.
Вот теперь, она, действительно, улыбалась и улыбка ее совсем не портила, никакого оскала и перекошенного лица.
Я хмыкнул, пожал плечами и буркнул, что несказанно рад. Нужную радиостанцию уже нашел. Из динамиков полилась скрипичная музыка, скрипач знал дело, терзал душу, никакого елея, а я попытался сосредоточиться на своих делах. Волшебство случайной встречи пропало, будто Фея Моргана осталась все той же злой Морганой, какие бы миражи она не создавала, и как ее не назови.
Я так удачно складывал мозаику из последних событий, оставалось совсем немного цветных стекляшек, что даже вздрогнул, услышав ее голос, а скрипач умолк, порвав все струны.
- Пожалуйста, направо.
Мили через три мы оказались перед роскошным двухэтажным домом из темно-красного кирпича. Мне такие дома нравятся… Да, это не стекло и бетон, и не скоростной лифт, уходящий в пустоту… Очарование эпохи. Еще секунда и пары закружатся в чопорном менуэте. Кавалеры начнут бесцеремонно рассматривать мушки на лицах своих дам, возможно, даже заглянут в глаза, попытаются прочитать манускрипт, сочинение - в котором никогда не будет конца, лишь миттельшпиль.
Я, улыбнувшись, открыл своей незнакомке дверь… Вокруг висел едва уловимый аромат бергамота и даже запах отработанного бензина не мог его перебить. Да, это бергамот, его благоухание… этот запах, как картонный паяц выскочил из моей памяти, фигляр противно захихикал. Подавая ей руку, я почувствовал, что стою босыми ногами по щиколотку в снегу, коченеют пальцы, а за синими холмами уныло загудели колокола… неужели там спят драконы.
- У вас сад? – подсевшим голосом спросил я.
- Да, у меня сад. Причем великолепный сад.
Она выглядела слишком серьезной, чтобы потешаться надо мной, а ее ладонь задержалась в моей дольше положенного, или это я сжал ее, наплевав на все приличия.
- Меня зовут Ребекка.
Совсем некстати, я и засвистел мою любимую мелодию моей свирели, моего сада.
http://cimmeria.ru/kartinochka.png
Примечание администрации: Полный текст выложен в архиве.
Оценки судей:
Я буду грезить вновь о знойных дальних странах
О ласках, о садах, о мраморных фонтанах
О пении райских птиц, о блеске синих вод…
Ш. Бодлер. «Парижские картины. Пейзаж»
Я бежал… проклятые ватные ноги. В саду звучала свирель, плыл теплый лунный свет, жирные крысы суетились и уже готовы были запрыгнуть мне на спину.
* * *
Я никогда не был в этом саду. Но кто, кроме меня, еще видел его и осязал?.. Запах бергамота до сих пор струится во мне неизбывным солнечным светом, заполняя все тело. Я слышал, как величавым и тягучим пением ублажают мой слух крошечные птицы с рубиновыми перышками. Я видел, как в прозрачной хрустальной глади ручья отражается солнце, небо в треснутых облаках, а по ночам плачут звезды.
А в самом дальнем и темном уголке этого дивного сада, в глубине изумрудных зарослей, кто-то невидимый, раз за разом, затягивал на свирели бесшабашную и развеселую мелодию. Музыка повторялась, но от этого не была скучной и утомительной… почти хит. Но, когда я углублялся в тень миртовых деревьев, чтобы поближе познакомиться с этим жизнерадостным музыкантом, или же козлоногим сатиром, играющем на дудке, то путь мне неизменно преграждал мощный свирепого вида пес, весь черный, с коричневыми подпалинами. У пса были умные и добрые глаза (казалось, вот-вот подмигнет, или лизнет в нос), но жутким рыком он отправлял меня назад, к винограднику, свято оберегая невидимого волшебного музыканта. Тогда я рвал сочные антрацитовые гроздья, сок тек у меня по подбородку, и падал я в высокую траву, пахнущую настоящей травой, в блаженной истоме, пялился в небеса. Звучала невидимая свирель, песня неслась ввысь, а я лежал с открытыми глазами, боясь пропустить хоть кусочек безбрежного неба.
Таким я впервые увидел сад. Это было яркой вспышкой моего детства, расчеркнувшей серость.
В следующий раз я увидел свой сад вместе с первой поллюцией. Засыпая, я шептал имя, как мантры, воистину чувствуя себя духовным человеком. Сладкое и таинственное имя, расцарапавшее мой мозг и источающее аромат… Роза. Учительница была на десять лет старше меня и преподавала в нашем классе историю. Именно от нее я впервые узнал о безысходности пути… Когда славный римлянин Квинтилий Вар шел, как на заклание, под проливным дождем в Тевтобургский лес, да еще и вел на погибель доблестные легионы.
Тогда-то, я и сидел в саду на зеленой лужайке, среди моря васильков, а вокруг меня водили хоровод голоногие нимфы в полупрозрачных туниках, все под ту же веселую мелодию все той же бесшабашной свирели. Я облизывался и любовался их крепкими упругими бедрами, изящной грацией молодых здоровых потных тел и чувствовал в себе невесомость и блаженство… Среди ночи меня и взорвало изнутри.
Потом, еще раз пять или шесть я бывал в своем саду. Посещения сада были долгими, на всю ночь, и ждал я их с нетерпением… Забавно… тогда для наслаждения хватало и этой дозы. А днями насвистывал, запавшую в душу, мелодию. Мой закадычный дружок Кристиан, слывший заядлым меломаном по округе, слушал меня и багровел. У него даже веснушки приобретали пурпурный оттенок, а на носу выступали капельки пота, когда он спрашивал: «Кто это поет?». Я пожимал плечами и расплывался в идиотской ухмылке.
Однажды, в саду выпал густой снег. Валил всю ночь, стеной… тяжелая давящая белая пелена. Ветки омерзительно хрустели, ломались и гнулись до земли под его тяжестью. Я брел по щиколотку в жгучей холодной жиже и шмыгал носом. Нимфы заголосили и разбежались, унеся с собой пахучее тепло женского тела. А среди безмолвия и снега вдруг пронзительно грустно заиграла одинокая свирель и отчаянно завыла собака.
Я бросился бежать из сада и понял, что заблудился… нет выхода. Наутро я встал мокрый от пота, с воспаленным горлом, а палач в моей груди раздували угли.
* * *
Я гнал «ауди» по шоссе с годной скоростью, но все же успел нажать на тормоза, когда, соткавшаяся из раскаленного знойного воздуха, женщина в лиловом платье подняла вверх большой палец. Она заглянула в салон, и веяло от нее родниковой водой и прохладой хвойного леса. Женщина скованно улыбнулась, напряглась и спросила, не окажу ли я любезность, чтобы довезти ее до поместья «Ти-джан». Тогда-то, я и ответил, что нам по пути, потому что заглянул в ее глаза. Правда, «Ти-джан» уходил миль на тридцать в сторону от моей конечной цели, но я был уверен, что наверстаю упущенное. Сумасшедшая уверенность человека, заглянувшего через щель в райские кущи
- А вам действительно по пути? – хрипло выдавила она, видя, как я украдкой бросил взгляд на часы и слишком резко вдавил педаль акселератора… завизжали шины, словно за багажником неумехи начали резать поросенка.
Я ограничился лишь кивком головы… совсем разучился флиртовать.
Чтобы не смущать пассажирку, сбросил скорость и позволил нам любоваться пролетающим мимо ландшафтом. Висело марево и красная пыль до самого горизонта. Хотел еще раз услышать ее хриплый голос, но женщина молчала и слишком аккуратно сложила руки на коленях. Я начал злиться, в желудке стало пусто и вспотели ладони. Тогда и попросил у нее разрешение закурить… хотел быть галантен, но прозвучало фальшиво. Она рассеянно кивнула и… то ли улыбнулась, то ли усмехнулась самыми краешками губ. Сигарету я выкурил, но вкуса радости не почувствовал. Пассажирка так и не проронила ни слова, хотя я уже свернул к «Ти-джан»
- Вы там живете? – наконец, сипло выдавил я, отметив, что это достаточно остроумный вопрос, наклонился и начал щелкать кнопками, пытаясь найти свою любимую радиостанцию… между лопаток неприятно потекла струйка пота.
Она удивленно посмотрела на меня, словно не услышала вопроса, мгновение помедлила, а затем кивнула головой. Длинный каштановый волос зацепился за рукав моей белоснежной рубашки. Я решил, что это добрый знак и загнал злость внутрь.
- Да, я там живу. У меня двухэтажный особняк. Он построен еще в восемнадцатом веке. Никакого стекла и бетона.
Вот теперь, она, действительно, улыбалась и улыбка ее совсем не портила, никакого оскала и перекошенного лица.
Я хмыкнул, пожал плечами и буркнул, что несказанно рад. Нужную радиостанцию уже нашел. Из динамиков полилась скрипичная музыка, скрипач знал дело, терзал душу, никакого елея, а я попытался сосредоточиться на своих делах. Волшебство случайной встречи пропало, будто Фея Моргана осталась все той же злой Морганой, какие бы миражи она не создавала, и как ее не назови.
Я так удачно складывал мозаику из последних событий, оставалось совсем немного цветных стекляшек, что даже вздрогнул, услышав ее голос, а скрипач умолк, порвав все струны.
- Пожалуйста, направо.
Мили через три мы оказались перед роскошным двухэтажным домом из темно-красного кирпича. Мне такие дома нравятся… Да, это не стекло и бетон, и не скоростной лифт, уходящий в пустоту… Очарование эпохи. Еще секунда и пары закружатся в чопорном менуэте. Кавалеры начнут бесцеремонно рассматривать мушки на лицах своих дам, возможно, даже заглянут в глаза, попытаются прочитать манускрипт, сочинение - в котором никогда не будет конца, лишь миттельшпиль.
Я, улыбнувшись, открыл своей незнакомке дверь… Вокруг висел едва уловимый аромат бергамота и даже запах отработанного бензина не мог его перебить. Да, это бергамот, его благоухание… этот запах, как картонный паяц выскочил из моей памяти, фигляр противно захихикал. Подавая ей руку, я почувствовал, что стою босыми ногами по щиколотку в снегу, коченеют пальцы, а за синими холмами уныло загудели колокола… неужели там спят драконы.
- У вас сад? – подсевшим голосом спросил я.
- Да, у меня сад. Причем великолепный сад.
Она выглядела слишком серьезной, чтобы потешаться надо мной, а ее ладонь задержалась в моей дольше положенного, или это я сжал ее, наплевав на все приличия.
- Меня зовут Ребекка.
Совсем некстати, я и засвистел мою любимую мелодию моей свирели, моего сада.
http://cimmeria.ru/kartinochka.png
Примечание администрации: Полный текст выложен в архиве.
Оценки судей: