Lex Z
01.06.2012, 23:48
Дым из кувшина
Автор – А.Тэмлейн.
Белые от цветов ветви яблонь заглядывали в комнату, осыпая ковёр ароматными лепестками. Ветер, стекающий с гор, раздувал муслиновые занавески, приносил густой запах свежего хлеба – из пекарни напротив. Тоненькая девочка, с густыми, смоляными локонами, и серо-голубыми глазами, что изредка встречаются у горцев Ильбарса, сидела среди подушек, подогнув ноги.
— Ну, мама! — попросила она. — Ну, мама! Расскажи мне ещё раз про отца!
Высокая женщина, стройная и красивая, ласково ей улыбнулась.
— Ну снова ты, бэтхи. Ведь уже столько раз тебе рассказывала – целый лакх, крор! [1]
Девочка шутливо швырнулась в неё подушкой, вышитой тонкими нитями серебра.
— Я ещё хочу! Ещё!
— Ох! — только и сказала женщина, погружаясь в воспоминания. Она встала и подошла к окну. С улицы доносились крики менял и зазывал; грохотали колёса телег по булыжнику. Внизу носились неугомонные мальчишки. Далеко-далеко синели горы – призрачные, похожие на облачную гряду.
— Случилось это давным-давно, — сказала она, и врата времени распахнулись перед ней, пропуская вперёд – по ступеням воспоминаний, в безоблачную пору сладкой юности.
1
Винье было всего семнадцать. Красива она была, как небесная дева. Глаза черны, как гагат, губы – напоминали лепестки роз. Стан гибок, точно тростинка; волосы – темнее полночных вод, в которых купается луна. Все подруги завидовали ей!
Когда спускалась Винья к реке, чтобы помолиться хозяйке Юмды, то порой принимали её за богиню – до того она была хороша.
Стоял её город у подножия гор. Далеко тянулись они – громадные, величественные, с ущельями, заполненными туманом, и зубчатыми грядами, по которым стекали облака. Среди пропастей и подпирающих небеса пиков лежал дикий Гулистан: племена галзанов, афгулов и вазулов там боролись против туранского владычества.
Порой она забиралась на высокое дерево, что росло на окраине городка – и мечтала о далёких краях. Обожала болтать с торговцами из Айодхи, выспрашивать про дворец короля и обычаи чужих земель. «Бесстыжая, бесстыжая!» – звали её в деревне, но девушке было всё равно.
Жила Винья, расцветая на берегу реки, точно синий лотос в период дождей. Но однажды приглянулась она губернатору Пешкаури. Беспечно сорвал он её, словно цветок, и увёз в свои покои. Вдоволь натешился, да и продал – в город Аншан, что на востоке Иранистана.
Родные земли остались далеко позади; не шумела более у ног бурливая Юмда, не пели птички гомунх в ветвях магнолий и тамариндов. Лишь бесплодные, потрескавшиеся скалы поднимались кругом. Вот он – чужой край!
Так исполнилась мечта юной Виньи – но не принесла ей счастья.
***
— Вендия… — прошептала девчушка. — Расскажи мне, мама, какая она?
— Вендия… — тихонько сказала женщина, подставив лицо ветру. — Вендия… Там жарко. Слушай дальше, маленькая моя.
2
Душно было в Аншане. Очень душно. Винья сидела в комнате Газаф Агу, богатого торговца, родом из Шахпура. Тучный прощелыга уплетал изюм и курагу, запивая шербетом, и одновременно уговаривая здоровяка-северянина купить её. Винью.
— Послушай, — говорил гиганту Газаф Агу, и одновременно засовывал несколько сушёных абрикосов девушке в рот. — Внемли же гласу рассудка моего!
Винья послушно жевала. Судьба лишила её спеси и приучила ценить то, что есть –ибо дары небес переменчивы. К тому же, в толстом туранце не ощущалось надменности. Он был в точности тем, кем казался: добродушным пройдохой, торгующим тканями и обожающим южное вино. Относился он к ней покровительственно, едва ли не по-отечески. После жадных рук Чундер Шана [2], он показался ей ближе брата.
— Ну, куда мне такая красавица. В мои-то годы! С моим-то животом! Пощади моё здоровье, Конан! Выкупи её у меня за восемь серебряных монет.
Великан, сидящий напротив, только посмеивался. Одет он был просто, неприхотливо: затрапезная джубба и холщовые штаны. Полинялая ткань нисколько не скрывала природной мощи его тела. Крепкие мышцы оплетали руки, точно канаты; лицо пробороздили шрамы. И всё тело покрывал густой, бронзовый загар, делая его похожим на одного из горцев, что вечно трепали северные границы Вендии. Конан был родом из далёких, северных земель с загадочным названием Киммерия; впрочем, у себя на родине он был дикарём – точно так же, как и афгулы.
— Клянусь Кромом! — добродушно заметил он. — Твой живот не помешал тебе обзавестись пятью жёнами в Султанапуре.
— Ох, то грехи гордыни и похоти, — смущённо потупился толстяк. — Злые духи меня попутали, не иначе. Но что поделать, коли Айса была такой богатой, Джайма красива, а Селия так чудесно печёт пирожки? Ничтожен я против желаний тела! Дух мой слаб и подвержен соблазнам, увы.
Конан только хмыкнул. Он припомнил, как в ущелье Шализах они отбивались от иракзаев, спасая караван и свои жизни. Весёлый торгаш Газаф в одиночку прикончил четверых врагов.
— Во имя Небд и Морриган, — проворчал он, окинув жарким взглядом нежное тело Виньи. — У меня в кошельке три медные монеты, да и куда мне девчонку? Ты же знаешь, как я живу.
— Ты грабитель и разбойник, — грустно подтвердил туранец. — Хотя порой и нанимаешься на службу к падишахам и королям. Но, клянусь небесами: у тебя доброе сердце, Конан. Моё чутьё редко меня подводит. Я бы никогда не отдал свою девчонку низкопробному негодяю. Так и быть! Клянусь Таримом!
Он махнул рукой, опрокинув плошку с изюмом.
— Хоть моя душа и обливается кровью при мысли о состоянии моего кошелька, но я уступлю тебе её в долг. Отдашь мне мои монеты, когда сможешь. Бери и владей! К дьяволам церемонии – я же вижу, как моя девчонка смотрит на тебя.
Винья вспыхнула и потупилась, отчаянно изучая пол. Киммериец вызывал у неё бурю странных мыслей и желаний; его могучая стать, мягкие, кошачьи движения и острый, пронзительный взгляд синих глаз что-то переворачивал у неё внутри. Да и как она могла не любоваться им? Он походил на Асуру Вритру, грозного бога воинов, что одним движением руки разметал полчища врагов.
Конан бросил на девушку внимательный взгляд, и его уста тронула легкая усмешка.
— Сет тебя побери! — буркнул он. — Так и быть, я принимаю подарок.
Туранец довольно всплеснул руками.
— Хвала богам! Когда вернусь в Шахпур, велю заколоть жертвенного ягнёнка… Могу принести жертвы и за тебя, любезный Конан.
— К дьяволу богов, — буркнул дикарь. — Я прошёл множество земель, от холодных снегов Асгарда и до жарких болот Кусана, и ни разу не видел ни одного из богов. Люди взывают к ним в час беды, но я не видывал, что боги откликнулись на их молитвы. Зато демонов и колдунов повидал в изобилии. По мне, уж лучше поклоняться Крому, которому безразличны дела людей, но он даёт им силу и волю при рождении.
Газаф вздохнул.
— Обычаи твоей страны печальны и суровы…
— Как и она сама, — остановил его жестом Конан. — Во имя Крома, не нужно мне рассказывать то, что я и так знаю. Мои соплеменники только и делают, что поют заунывные песни да режут друг друга. Они не любят веселье и не ценят вкус доброго вина.
Он сделал большой глоток.
— Потому я и ушёл оттуда, — проворчал он. — Кровавое веселье асиров и их буйное застолье мне было милее.
— В ужасных краях ты родился, мой друг. В Аквилонии твоими соплеменниками пугают детей.
Дикарь отставил чашу в сторону.
— И правильно делают, — проворчал он. — Когда зажравшиеся аквилонские нувориши возвели на землях Киммерии свой форпост, они подписали себе смертный приговор.
— Клянусь Исидой! — всплеснул руками торговец. — Ты говоришь как по писаному, достопочтенный вор.
— Я немало общался с философами и мудрецами, и ночевал в спальнях королев, — был ему ответ.
Винья вспыхнула, услышав об этом. Она подняла голову – и взглядом встретилась с глазами варвара, синими, глубокими и чуть насмешливыми.
***
Женщина замолчала. Ступеньки памяти вели вниз, год за годом, в давно ушедшее прошлое…
— А папа, какой он был? — дёрнула девочка её за рукав халата.
— Ох, право, Нимиш, ты ещё оторвёшь… Каким он был? — призадумалась женщина, глядя на отроги гор.
3
В небе, густо-индиговом, висела луна. Она взошла, когда закат догорал на краю небосвода, и воздух казался особенно сладким. Дневная жара спала; над зубчатыми вершинами загорелись первые звёзды.
Стемнело стремительно. Луна из бледного призрака превратилась в начищенную серебряную монету. Конан вёл её между домишками – они зыбкими привидениями вставали во мраке. Наконец, они остановились у особняка. Постучав, варвар дождался, пока им откроют, и провёл её вовнутрь.
— Будешь жить здесь, — проворчал её новый хозяин. — По крайней мере, пока я на службе у старого Кобад Шаха [3].
Комната была обставлена с восточной роскошью. Диваны и подушки заменяли кровати, а стены укрывали гобелены. Ступни Виньи утопали в густом ворсе ковра. Причудливые светильники висели под потолком.
Конан служил в гвардии короля Иранистана, она узнала это у Газаф Аги. Её бывший хозяин и нынешний некогда ходили с караванами на север и восток; Газаф остался купцом, Конан же, повинуясь своей неспокойной натуре, подался в наёмники.
Винья покорно присела на атласную подушку.
— Как скажете, господин.
Конан хмыкнул, но ничего не сказал. Сердце девушки отчаянно колотилось: что же будет дальше? Она любила Газафа – да, любила. Как рабыня любит господина. Но Газаф был толстым и забавным, а Конан… Конан был совсем другим. Он походил на тигра в человечьем обличье. Его касания обжигали; само его присутствие заставляло сладко ныть что-то в груди. Впервые за долгое время, забытые чувства загорелись в ней. Первая её любовь была болью, вторая – утешением. Чем же станет третья?
— Обождёшь меня здесь, — буркнул киммериец. — Сегодня ночью я отлучусь.
Винья судорожно вздохнула.
— На всё ваша воля, господин.
Былая покорность вернулась к ней. Ведь кто она? Всего лишь невольница, раба. Девушка облизнула губы. Он даже не хочет развлечься с нею – хотя Винья юна, послушна…
— Простите, господин… Вы идёте на опасное дело? Ведь уже ночь…
Конан философски пожал плечами.
— Кто знает, с какими дьяволами доведётся столкнуться, — буркнул он.
— Но… что мне делать, если вы не вернётесь, господин?
Варвар на мгновение помедлил. Потом махнул рукой.
— Воля твоя. В соседнем доме живёт мой старый приятель Тубал. Можешь остаться с ним. Или вернуться к Газаф Аге. Старый пройдоха добр к тебе.
Винья сглотнула.
— Но он отдал меня вам…
— Ха! Ты не видела его жён! Они бы сожрали тебя заживо. Демоны приятнее, чем красотка Джайма.
Винья потупилась.
— Простите меня за расспросы, господин.
Конан покривился.
— К дьяволам господ, — хохотнул он. — Если я не вернусь, значит, мне выпустили кишки и я лежу, подыхая в луже крови. Когда солнце поднимется и коснётся верхушки Минарета Колдуна, возвращайся к Газаф Аге. Старый шакал сумеет о тебе позаботится.
Винья прижала руки к груди.
— Погодите, господин…
Она была красива – она знала это. Её матерью была вендийка, а отцом - кешанец из Веджипура. У неё была бархатистая кожа и тонкие черты лица. И в то же время – полные, чувственные губы, а волосы – сбегали по спине чёрными завитками.
На ней красовалась лишь тонкая сеточка, кокетливо облегающая тело – Газаф пожелал, чтобы она была одета, как невольница из сераля. Накидка не скрывала ни нежных грудей, ни волнующего лона – любой мужчина возжелал бы её.
Она медленно подошла к киммерийцу. Протянула руку, погладила дикаря по груди. Её сердце отчаянно колотилось, ноги подгибались. И в тот же миг, он стиснул её – крепко, так, что она охнула от боли. Жадно покрыл её лицо поцелуями.
Её бёдра дрожали, губы горели. Всё тело будто воспламенилось. Стены комнаты поплыли перед глазами. А затем осталось только наслаждение – яркое и неодолимое.
***
Конан натянул кольчугу – в свете лампадки она блестела. «Наверно, смазана маслом», — догадалась девушка. К поясу киммериец прицепил массивный меч. На плечи накинул тёмный, изодранный плащ.
Его взгляд жадно скользнул по её нагому телу.
— Пойду, проверю лошадь, — усмехнулся он, — Может, удирать придётся быстро.
— Как скажете, господин…
Скрипнула дверь. Она лежала на кровати, всё ещё переполненная радостью. Словно закат догорал в её теле, даруя последние, обжигающие поцелуи золотого огня.
Слёзы обожгли её глаза, покатились по щекам. Кем он был? Ещё недавно – чужаком, пугающим варваром, покрытым шрамами и дорожной пылью. Но теперь – сама не зная почему – она отчаянно желала, чтобы он вернулся…
***
— А ты любила его, мама?
Она вздохнула.
— Конечно, любила.
4
Винья спала. Она и не заметила, как её сморил тревожный, неглубокий сон. В нём за ней гонялись кровожадные демоны из вендийских преданий. У них были красные глаза и длинные когти, словно серпы. А повелевал демонами странный человек в узорчатом халате.
Чудовище протянуло лапы, чтобы ухватить её за горло – и в этот миг её разбудили тихие звуки шагов. С безумно колотящимся сердцем, Винья открыла глаза. Темнота была вязкой, густой. Очевидно, догорело масло в светильниках.
— Кто здесь? — шепнула она, и звук её голоса показался ей самой оглушающим.
— Это я, Сет побери, — буркнул Конан, и ночные страхи тут же отступили, растворились во тьме. — Погоди, я схожу за огнём.
Он вернулся с бронзовой лампой, в которой трепетал крохотный огонёк. Пламя выхвали из мрака полукруг маслянистого света. В этом кругу стояли причудливые кувшины. Они были медными, и тонкие змеи извивались на их поверхности.
Вендийка коснулась одного из них – и тут же с вскриком отдёрнула руку.
— Холодные!
— Просто дьявол разбери что такое, — проворчал её хозяин. — Я сегодня вечером стащил их из дома одного колдуна. Искал сокровища, но ни черта не вышло: одни сплошные стеклянные шары да статуэтки, такие мерзкие, что меня едва не вывернуло. Может, тут есть хоть немного вина? А холодные, от того, что стояли на леднике?
— Украл?! У колдуна?! — поразилась девчушка.
Конан широко ухмыльнулся.
— В молодости я был вором. Золота Кобад Шаха мне вполне хватает, но колдун на службе у короля, и мне захотелось поддразнить старого осла.
— Разыграть короля?! — глаза Виньи расширились, и стали размером с полновесные монеты.
— Почему бы и нет? — варвар лениво потянулся, став похож на большую сытую кошку. — Так или иначе, я собираюсь уехать восвояси. Здесь дьявольски жарко, и эти скалы мне надоели.
Её судьбу изменили пожелания Чундер Шана – а ведь он был всего лишь губернатором форта на границе державы. Но её новый повелитель с лёгкостью бросал вызов сильным мира сего…
Быть может, если бы она была чуточку сильнее, то смогла бы снова увидеть Арджуну… Глаза защипало. Взгляд остановился на одном из кувшинов. Сквозь слёзы ей показалось, что змеи живые: они будто ползали по металлической поверхности. Винью пробрала дрожь. Недавний сон вспомнился ей; тоску по родине вытеснил суеверный, панический ужас.
Но боялась Винья не за себя. Она боялась за того, кто недавно сумел овладеть её сердцем – за грубого мрачного дикаря, которого она, по воле богов, полюбила. Рабыня ухватила Конана за руку.
— Давай не будем их открывать! Здесь что-то нечисто! Может, в них вселились демоны…
— Что за ерунда, — самодовольно хмыкнул Конан. — Уверен, там обычное ильбарское. Сейчас я сломаю печать…
И в этот момент в двери заколотили.
***
— И ты бы даже отдала за него жизнь? — затаив дыхание, спросила девочка.
Женщина вздохнула, и нежно взъерошила её смоляные локоны.
— Ну, конечно, бэтхи. Слушай дальше, глупенькая…
5
— Какого дьявола принесло? — проворчал Конан.
Он остановился возле двери, задумчиво оглаживая рукоять клинка. Жестом он велел Винье спрятаться за ложем. Девушка, икнув от страха, поспешила выполнить его приказание. Дурное предчувствие змеёй свернулось у неё в груди.
— Это я, Хакхамани, — донёсся до неё тонкий голос из-за двери. — Открывай, у меня поручение от Кобад Шаха.
Конан хмыкнул.
— Настолько срочное, что ты явился поздней ночью?
Он медленно извлёк клинок из ножен. Лезвие блеснуло в свете лампы.
— Во имя всех демонов! Так пожелал король.
— Открывай, Конан, — донесся новый голос, более грубый и сиплый. — Это я, Бахрам. Со мной Кордус, капитан стражи. Срочное дело.
— Что вас всех пожрали гиены, — беззлобно выругался киммериец.
Он медленно откинул засов, встав таким образом, чтобы его скрывала отворяющаяся дверь. Винья увидела сталь шлемов и кольчуг.
— Отлично, — рыкнул кто-то из коридора, и вперёд толкнули невысокого человечка в белых одеждах и зелёном тюрбане.
Он буквально влетел в комнату и растянулся на полу.
— Ай! — крикнул он, закрывая голову руками. — Не убивай меня, Конан! Меня заставили! Клянусь Асурой!
И в тот же миг в комнату ворвались иранистанцы. Их бородатые лица и блестящие глаза врезались в память Виньи, как в дурном сне. Сабли в их руках были обнажены.
— Где он? Где этот мерзавец?! — воскликнул высокий худощавый воин со шрамом на щеке. На нём был шлем, изукрашенный золотом, и плащ – с шёлковой подкладкой, побогаче остальных.
Скорчившись за кроватью, Винья широко открытыми глазами смотрела на заполнивших комнату солдат. Время застыло, оно текло медленно, как патока. А затем иллюзия спокойствия и бездействия лопнула.
Голова человека со шрамом внезапно отделилась от тела. Она упала на пол и подпрыгнула, словно живя своей жизнью. Густой пурпурный фонтан ударил вверх. Тело нелепо покачнулось и упало на кровать, заливая кровью покрывало.
— Кордус! — крикнул кто-то.
Следующий воин упал, пробитый клинком: тонкая кольчуга не вынесла прямого удара тяжёлым мечом. Ещё мгновение – и чья-то отрубленная рука плюхнулась на пол. Комнату заполнили крики, скрежет стали, стоны и тяжёлое дыхание.
Конан рычал, словно дикий зверь, его глаза сверкали безумным огнём. Сильным тычком он опрокинул двух солдат друг на друга. Сверкнул клинок – и череп одного из нападавших развалился, как спелая дыня. Грудь, плечи и руки киммерийца уже покрывал десяток мелких ран; его заливала кровь – своя и чужая.
Остолбеневшая Винья смотрела, как Конан в одиночку сражается с десятком солдат. Тесноту комнаты он обратил против них. Тощий заморыш Хакхамани на четвереньках пробрался между ног нападающих и с воплями выбежал за дверь.
В сутолоке опрокинули бронзовые кувшины: они раскатились по полу. Гипсовая печать на одной из них хрустнула; тонкий белый дымок стал просачиваться из горлышка. Кто-то задел лампаду, и комната погрузилась во тьму. Хруст костей, вопли, звон металла заполнил темноту. А затем, внезапно, воцарилась тишина. И в неё просочился вкрадчивый голос.
— Ты положил всех моих солдат, Конан. В одиночку! Чтоб твои кишки пожрали собаки. Ты поистине северный демон.
Мягкий звук шагов, сиплое дыхание.
— Какая неожиданность, что ты оказался в кольчуге! Неужто птичка из дворца напела тебе, что мы готовим? Впрочем, не обольщайся: часть солдат я оставил снаружи…
Мрак. Шаги.
— Бережёшь силы, Конан? Тешишь себя надеждой, что можешь со мной справиться? Задаёшься вопросом, отчего же мы возжелали твоей смерти? Что ж, я отвечу. Король назначил тебя на новый пост. Ныне ты поведёшь армию в Кушаф, Конан. В обход нас, старых вояк, что служили ему верой и правдой – целых пять лет! Какого дьявола такой выскочка как ты…
Мягкий удар, переходящий в бульканье. Голос оборвался.
— Слишком много болтаешь, — брезгливо сказал Конан.
Винья всхлипнула от облегчения.
— Иди-ка ко мне, моя девочка, — хрипло сказал северянин. — Не знаю, сбрехал ли он насчёт солдат за дверью, или нет, но нам пора убираться отсюда…
И в этот момент светильники по углам комнаты вспыхнули. Винья вскрикнула.
Посередине комнаты, слегка покачиваясь, стоял её возлюбленный – окровавленный, со слипшимися волосами, в разодранной кольчуге, но живой. Меч в его руке был перемазан в крови по самую рукоять. А на полу клубился туман. Густой и белый, словно пыль от порвавшего куля с мукой.
— Что за чертовщина творится с этими светильниками, — пробурчал Конан.
Он наклонился и вытащил у одного из нападавших из-за пояса длинный кинжал.
— Возьми-ка это…
За стеной послышался шум. Топот множества ног. Винья подняла глаза – и её ноги подкосились. Кривые восточные сабли поблёскивали хищно, словно когти. В дверях снова появились солдаты. Их было много – не менее десяти. Конан зарычал в бессильной ярости. Он резким движением оттолкнул Винью к стене; она всхлипнула. Варвар облизнул разбитые в бойне губы.
— Ну, кому первому выпустить кишки?
Он выглядел страшно, и иранистанцы на мгновение заколебались.
— Вперёд, трусы! — донёсся всё тот же, писклявый голос. — Или завтра Гешит снимет с вас шкуру на дыбе!
Воины ступили в комнату. Прямо в густой, молочно-серый кисель, что растекся по полу.
И в тот же миг произошло нечто, что не укладывалось в понятия здравого рассудка. Туман вскипел. Клубы дыма взметнулись вверх. Они свивались в кольца и завитки, двигались, словно живые существа. И набросились на иранистанцев.
— Асура! Что за дьявол!
Воины рубили, рассекали бесплотные верёвки, но клинки проходили через них легко, как нож сквозь масло. Туман захлестнул петлю на горле одного из нападавших. Винья видела, как выпучились его глаза, вывалился язык. Послышались ужасные крики, треск ломающихся костей. Перепуганные до безумия воины заметались по комнате, однако жгуты дыма отрезали им отступление.
Помертвевшая Винья видела, как туманный жгут заползал прямо в горло одному из солдат. Она хотела отвернуться – и не смогла. Бедолага хрипел и синел. Спустя несколько мгновений всё было кончено. Солдаты Бахрама бились на ковре в конвульсиях. Некоторые из них, чтобы избежать адских мук, покончили с собой.
Колдовское варево успокоилось. Оно вяло плескалось посередине комнаты, словно студенистый кисель. Облизывало мёртвых.
— Так вот, кто украл мои кувшины, — раздался мягкий, мелодичный голос.
Винья подняла голову. На пороге стоял мужчина в узорчатом халате. У него было умное лицо с тонкими, изящными чертами. На иранистанца он не походил. Девушка внезапно вспомнила его. Придворный колдун Кобад Шаха – Янад Занг!
Колдун укоризненно покачал головой. Он сделал плавный жест, и молочное варево, вспениваясь и клубясь, потекло по направлению к нему. Винья, дрожа, словно лист на ветру, смотрела, как струи чародейского киселя заползают к нему в рукав – и исчезают. Девушке почудилось змеиное шипение.
— Ты мне нравился, Конан, — с сожалением сказал Янад Занг. — Кобад Шах – идиот, ты бы лучше смотрелся на троне. Но ты нарушил законы, над которыми я не властен. И, чтобы восстановить равновесие, мне придётся убить тебя.
Он выпростал руку из халата – и струи снова устремились из него. Клубясь и бурля, они собирались в облако, которое меняло форму, темнело, уплотнялось …
И в этот миг внутренности Виньи словно полыхнули огнём – она вспомнила своё сновидение! Демоны с глазами, пылающими, как угли, и их повелитель – невысокий мужчина в золочёном халате, расписанном узорами…
И её рука невольно стиснула нож.
***
— Неужели всё так и было, мама? — восторжённо смотрела на неё девочка.
Винья грустно ей улыбнулась.
— Да, именно так.
6
Винья смотрела, как течёт и пузырится кровь. Она была густой, багряной. Руки дрожали, но нож вошёл по самую рукоятку. Она побелела, до крови прокусила губу – но ни на мгновение не раскаялась в содеянном.
Колдун упал на колени. Кровь заляпала его халат, стекала по вышитым райским птицам. Его губы искривила улыбка.
— Клянусь Сетом и Езудом, — едва слышно шепнул он. — Я…совсем забыл про тебя.
А затем он повалился на ковёр, и из него повалил дым. Густой белый дым – как тот, что был заключён в кувшине. Винья с вскриком отпрянула, но колдовское варево не тянулось к ней: оно просочилось в щели в полу и исчезло. Девушка перевела взгляд на колдуна и оцепенела: на ковре лежала высохшая мумия. Щёки впали, пустые глазницы смотрели на потолок. Пергаментная, желтовая кожа обтягивала череп.
— Похоже, он сдох, — криво улыбнулся Конан. — Сдох прежде, чем наколдовал какую-то мерзость.
Винья всхлипнула.
— Ты весь в крови.
Варвар тяжело опёрся о стену.
— Пустяки. Несколько царапин меня в могилу не уложат. Надо промыть раны вином, перевязать… И закончить одно дельце.
***
Рассвет едва тронул восточный край небосвода, когда Конан уже нетерпеливо стучал в двери Газаф Аги.
— Открывай, дьявол тебя раздери!
Колотил он довольно долго. Сонный Аншан только просыпался. Лишь изредка из-за углов доносилось цоканье копыт – стража объезжала кварталы. Наконец, за дверью послышалась какая-то возня.
— Конан! Во имя Эрлика! В такую рань! И что ты…
Туранец осёкся, взирая на перепачканного в крови киммерийца и посеревшую Винью.
— Благой Тарим! Заходи, заходи…
Он посторонился, пропуская варвара и перепуганную девчонку во внутренние покои.
— Во имя всех богов, что случилось?
Конан плюхнулся на оттоманку и без спроса взял со столика графин вина. Сделал несколько глубоких глотков – золотистые струйки потекли у него по груди.
— Кобад Шах порадовал меня новой должностью, — ухмыльнулся он. — Кое-кому при дворе это не пришлось ко вкусу.
— Митра и Иштар!
— А твоя девчонка убила колдуна.
Туранец сел на подушки прямо там, где стоял. Его тело будто оплыло, ноги подкосились.
— Ты притягиваешь неприятности, Конан, как болота мошкару.
Варвар философски пожал плечами и опорожнил кувшин.
— Ты прав, Газаф. Но так было всегда. Девчонка сегодня спасла мне жизнь. И потому я хочу вернуть её тебе, Газаф Ага.
Туранец поперхнулся.
— Спасла… но… тогда почему?!
Он поднял голову и столкнулся с пронзительным взглядом синих глаз.
— Как раз потому, — глухо проворчал Конан. — Моя жизнь не годится для подобных развлечений, Газаф. Меня не убили сегодня, но может, прирежут завтра. Вскорости я отправляюсь в Кушаф. Дикие горцы не отличаются особым гостеприимством. Винья спасла мне жизнь, и я хочу, чтобы ты о ней позаботился. Придётся ей уживаться с Джаймой.
Винья вздрогнула. Впервые Конан назвал её по имени.
— Грехи мои тяжкие, — вздохнул Газаф. — Но ты прав, Конан. Так и быть.
Конан бросил последний взгляд на вендийку. Ободряюще шлёпнул её по заду. Провёл ладонью по её щеке, размазывая кровь.
— Газаф славный, хотя и старый осёл. Он позаботится о тебе.
И Винья, всхлипывая и дрожа, в последний раз прильнула к нему.
***
Девочка долго молчала, всматриваясь в синие вершины гор, что призрачной грядой вставали в голубом небе.
— Он был великий человек, твой отец, — тихо сказала Винья.
Нимиш вздохнула.
— Ну а Газаф… ты любишь его?
Женщина рассмеялась и обняла дочь Конана, опрокидывая её на пол, на подушки.
— Ну, конечно, люблю! Кто бы мог не его любить … Смотри, что он нам дал: свой дом в Султанапуре, подальше от завистливых жён, своё имя, свой достаток. Ты ни в чём не знаешь нужды, маленькая Нимиш.
— Он хороший, — призналась Нимиш. — Ты поэтому любишь его?
И Винья шутливо потрепала её за щёки.
— Кто знает!
[1] бэтхи – вендийск., «дочь». От него произошло индийское «бэти» - дочь. Лакх – 100 000, «много». Крор – 10 000 000. (вендийск., индийск.)
[2] Чундер Шан – губернатор (вазам) форма Пешкаури, что лежит к северу от Айодхи, у самого подножия Химелийских гор. Юмда – река, протекающая подле Химелий. Айодхья – столица Вендии.
[3] Король Иранистана в упомянутое время.
Рассказ выложен полностью
Автор – А.Тэмлейн.
Белые от цветов ветви яблонь заглядывали в комнату, осыпая ковёр ароматными лепестками. Ветер, стекающий с гор, раздувал муслиновые занавески, приносил густой запах свежего хлеба – из пекарни напротив. Тоненькая девочка, с густыми, смоляными локонами, и серо-голубыми глазами, что изредка встречаются у горцев Ильбарса, сидела среди подушек, подогнув ноги.
— Ну, мама! — попросила она. — Ну, мама! Расскажи мне ещё раз про отца!
Высокая женщина, стройная и красивая, ласково ей улыбнулась.
— Ну снова ты, бэтхи. Ведь уже столько раз тебе рассказывала – целый лакх, крор! [1]
Девочка шутливо швырнулась в неё подушкой, вышитой тонкими нитями серебра.
— Я ещё хочу! Ещё!
— Ох! — только и сказала женщина, погружаясь в воспоминания. Она встала и подошла к окну. С улицы доносились крики менял и зазывал; грохотали колёса телег по булыжнику. Внизу носились неугомонные мальчишки. Далеко-далеко синели горы – призрачные, похожие на облачную гряду.
— Случилось это давным-давно, — сказала она, и врата времени распахнулись перед ней, пропуская вперёд – по ступеням воспоминаний, в безоблачную пору сладкой юности.
1
Винье было всего семнадцать. Красива она была, как небесная дева. Глаза черны, как гагат, губы – напоминали лепестки роз. Стан гибок, точно тростинка; волосы – темнее полночных вод, в которых купается луна. Все подруги завидовали ей!
Когда спускалась Винья к реке, чтобы помолиться хозяйке Юмды, то порой принимали её за богиню – до того она была хороша.
Стоял её город у подножия гор. Далеко тянулись они – громадные, величественные, с ущельями, заполненными туманом, и зубчатыми грядами, по которым стекали облака. Среди пропастей и подпирающих небеса пиков лежал дикий Гулистан: племена галзанов, афгулов и вазулов там боролись против туранского владычества.
Порой она забиралась на высокое дерево, что росло на окраине городка – и мечтала о далёких краях. Обожала болтать с торговцами из Айодхи, выспрашивать про дворец короля и обычаи чужих земель. «Бесстыжая, бесстыжая!» – звали её в деревне, но девушке было всё равно.
Жила Винья, расцветая на берегу реки, точно синий лотос в период дождей. Но однажды приглянулась она губернатору Пешкаури. Беспечно сорвал он её, словно цветок, и увёз в свои покои. Вдоволь натешился, да и продал – в город Аншан, что на востоке Иранистана.
Родные земли остались далеко позади; не шумела более у ног бурливая Юмда, не пели птички гомунх в ветвях магнолий и тамариндов. Лишь бесплодные, потрескавшиеся скалы поднимались кругом. Вот он – чужой край!
Так исполнилась мечта юной Виньи – но не принесла ей счастья.
***
— Вендия… — прошептала девчушка. — Расскажи мне, мама, какая она?
— Вендия… — тихонько сказала женщина, подставив лицо ветру. — Вендия… Там жарко. Слушай дальше, маленькая моя.
2
Душно было в Аншане. Очень душно. Винья сидела в комнате Газаф Агу, богатого торговца, родом из Шахпура. Тучный прощелыга уплетал изюм и курагу, запивая шербетом, и одновременно уговаривая здоровяка-северянина купить её. Винью.
— Послушай, — говорил гиганту Газаф Агу, и одновременно засовывал несколько сушёных абрикосов девушке в рот. — Внемли же гласу рассудка моего!
Винья послушно жевала. Судьба лишила её спеси и приучила ценить то, что есть –ибо дары небес переменчивы. К тому же, в толстом туранце не ощущалось надменности. Он был в точности тем, кем казался: добродушным пройдохой, торгующим тканями и обожающим южное вино. Относился он к ней покровительственно, едва ли не по-отечески. После жадных рук Чундер Шана [2], он показался ей ближе брата.
— Ну, куда мне такая красавица. В мои-то годы! С моим-то животом! Пощади моё здоровье, Конан! Выкупи её у меня за восемь серебряных монет.
Великан, сидящий напротив, только посмеивался. Одет он был просто, неприхотливо: затрапезная джубба и холщовые штаны. Полинялая ткань нисколько не скрывала природной мощи его тела. Крепкие мышцы оплетали руки, точно канаты; лицо пробороздили шрамы. И всё тело покрывал густой, бронзовый загар, делая его похожим на одного из горцев, что вечно трепали северные границы Вендии. Конан был родом из далёких, северных земель с загадочным названием Киммерия; впрочем, у себя на родине он был дикарём – точно так же, как и афгулы.
— Клянусь Кромом! — добродушно заметил он. — Твой живот не помешал тебе обзавестись пятью жёнами в Султанапуре.
— Ох, то грехи гордыни и похоти, — смущённо потупился толстяк. — Злые духи меня попутали, не иначе. Но что поделать, коли Айса была такой богатой, Джайма красива, а Селия так чудесно печёт пирожки? Ничтожен я против желаний тела! Дух мой слаб и подвержен соблазнам, увы.
Конан только хмыкнул. Он припомнил, как в ущелье Шализах они отбивались от иракзаев, спасая караван и свои жизни. Весёлый торгаш Газаф в одиночку прикончил четверых врагов.
— Во имя Небд и Морриган, — проворчал он, окинув жарким взглядом нежное тело Виньи. — У меня в кошельке три медные монеты, да и куда мне девчонку? Ты же знаешь, как я живу.
— Ты грабитель и разбойник, — грустно подтвердил туранец. — Хотя порой и нанимаешься на службу к падишахам и королям. Но, клянусь небесами: у тебя доброе сердце, Конан. Моё чутьё редко меня подводит. Я бы никогда не отдал свою девчонку низкопробному негодяю. Так и быть! Клянусь Таримом!
Он махнул рукой, опрокинув плошку с изюмом.
— Хоть моя душа и обливается кровью при мысли о состоянии моего кошелька, но я уступлю тебе её в долг. Отдашь мне мои монеты, когда сможешь. Бери и владей! К дьяволам церемонии – я же вижу, как моя девчонка смотрит на тебя.
Винья вспыхнула и потупилась, отчаянно изучая пол. Киммериец вызывал у неё бурю странных мыслей и желаний; его могучая стать, мягкие, кошачьи движения и острый, пронзительный взгляд синих глаз что-то переворачивал у неё внутри. Да и как она могла не любоваться им? Он походил на Асуру Вритру, грозного бога воинов, что одним движением руки разметал полчища врагов.
Конан бросил на девушку внимательный взгляд, и его уста тронула легкая усмешка.
— Сет тебя побери! — буркнул он. — Так и быть, я принимаю подарок.
Туранец довольно всплеснул руками.
— Хвала богам! Когда вернусь в Шахпур, велю заколоть жертвенного ягнёнка… Могу принести жертвы и за тебя, любезный Конан.
— К дьяволу богов, — буркнул дикарь. — Я прошёл множество земель, от холодных снегов Асгарда и до жарких болот Кусана, и ни разу не видел ни одного из богов. Люди взывают к ним в час беды, но я не видывал, что боги откликнулись на их молитвы. Зато демонов и колдунов повидал в изобилии. По мне, уж лучше поклоняться Крому, которому безразличны дела людей, но он даёт им силу и волю при рождении.
Газаф вздохнул.
— Обычаи твоей страны печальны и суровы…
— Как и она сама, — остановил его жестом Конан. — Во имя Крома, не нужно мне рассказывать то, что я и так знаю. Мои соплеменники только и делают, что поют заунывные песни да режут друг друга. Они не любят веселье и не ценят вкус доброго вина.
Он сделал большой глоток.
— Потому я и ушёл оттуда, — проворчал он. — Кровавое веселье асиров и их буйное застолье мне было милее.
— В ужасных краях ты родился, мой друг. В Аквилонии твоими соплеменниками пугают детей.
Дикарь отставил чашу в сторону.
— И правильно делают, — проворчал он. — Когда зажравшиеся аквилонские нувориши возвели на землях Киммерии свой форпост, они подписали себе смертный приговор.
— Клянусь Исидой! — всплеснул руками торговец. — Ты говоришь как по писаному, достопочтенный вор.
— Я немало общался с философами и мудрецами, и ночевал в спальнях королев, — был ему ответ.
Винья вспыхнула, услышав об этом. Она подняла голову – и взглядом встретилась с глазами варвара, синими, глубокими и чуть насмешливыми.
***
Женщина замолчала. Ступеньки памяти вели вниз, год за годом, в давно ушедшее прошлое…
— А папа, какой он был? — дёрнула девочка её за рукав халата.
— Ох, право, Нимиш, ты ещё оторвёшь… Каким он был? — призадумалась женщина, глядя на отроги гор.
3
В небе, густо-индиговом, висела луна. Она взошла, когда закат догорал на краю небосвода, и воздух казался особенно сладким. Дневная жара спала; над зубчатыми вершинами загорелись первые звёзды.
Стемнело стремительно. Луна из бледного призрака превратилась в начищенную серебряную монету. Конан вёл её между домишками – они зыбкими привидениями вставали во мраке. Наконец, они остановились у особняка. Постучав, варвар дождался, пока им откроют, и провёл её вовнутрь.
— Будешь жить здесь, — проворчал её новый хозяин. — По крайней мере, пока я на службе у старого Кобад Шаха [3].
Комната была обставлена с восточной роскошью. Диваны и подушки заменяли кровати, а стены укрывали гобелены. Ступни Виньи утопали в густом ворсе ковра. Причудливые светильники висели под потолком.
Конан служил в гвардии короля Иранистана, она узнала это у Газаф Аги. Её бывший хозяин и нынешний некогда ходили с караванами на север и восток; Газаф остался купцом, Конан же, повинуясь своей неспокойной натуре, подался в наёмники.
Винья покорно присела на атласную подушку.
— Как скажете, господин.
Конан хмыкнул, но ничего не сказал. Сердце девушки отчаянно колотилось: что же будет дальше? Она любила Газафа – да, любила. Как рабыня любит господина. Но Газаф был толстым и забавным, а Конан… Конан был совсем другим. Он походил на тигра в человечьем обличье. Его касания обжигали; само его присутствие заставляло сладко ныть что-то в груди. Впервые за долгое время, забытые чувства загорелись в ней. Первая её любовь была болью, вторая – утешением. Чем же станет третья?
— Обождёшь меня здесь, — буркнул киммериец. — Сегодня ночью я отлучусь.
Винья судорожно вздохнула.
— На всё ваша воля, господин.
Былая покорность вернулась к ней. Ведь кто она? Всего лишь невольница, раба. Девушка облизнула губы. Он даже не хочет развлечься с нею – хотя Винья юна, послушна…
— Простите, господин… Вы идёте на опасное дело? Ведь уже ночь…
Конан философски пожал плечами.
— Кто знает, с какими дьяволами доведётся столкнуться, — буркнул он.
— Но… что мне делать, если вы не вернётесь, господин?
Варвар на мгновение помедлил. Потом махнул рукой.
— Воля твоя. В соседнем доме живёт мой старый приятель Тубал. Можешь остаться с ним. Или вернуться к Газаф Аге. Старый пройдоха добр к тебе.
Винья сглотнула.
— Но он отдал меня вам…
— Ха! Ты не видела его жён! Они бы сожрали тебя заживо. Демоны приятнее, чем красотка Джайма.
Винья потупилась.
— Простите меня за расспросы, господин.
Конан покривился.
— К дьяволам господ, — хохотнул он. — Если я не вернусь, значит, мне выпустили кишки и я лежу, подыхая в луже крови. Когда солнце поднимется и коснётся верхушки Минарета Колдуна, возвращайся к Газаф Аге. Старый шакал сумеет о тебе позаботится.
Винья прижала руки к груди.
— Погодите, господин…
Она была красива – она знала это. Её матерью была вендийка, а отцом - кешанец из Веджипура. У неё была бархатистая кожа и тонкие черты лица. И в то же время – полные, чувственные губы, а волосы – сбегали по спине чёрными завитками.
На ней красовалась лишь тонкая сеточка, кокетливо облегающая тело – Газаф пожелал, чтобы она была одета, как невольница из сераля. Накидка не скрывала ни нежных грудей, ни волнующего лона – любой мужчина возжелал бы её.
Она медленно подошла к киммерийцу. Протянула руку, погладила дикаря по груди. Её сердце отчаянно колотилось, ноги подгибались. И в тот же миг, он стиснул её – крепко, так, что она охнула от боли. Жадно покрыл её лицо поцелуями.
Её бёдра дрожали, губы горели. Всё тело будто воспламенилось. Стены комнаты поплыли перед глазами. А затем осталось только наслаждение – яркое и неодолимое.
***
Конан натянул кольчугу – в свете лампадки она блестела. «Наверно, смазана маслом», — догадалась девушка. К поясу киммериец прицепил массивный меч. На плечи накинул тёмный, изодранный плащ.
Его взгляд жадно скользнул по её нагому телу.
— Пойду, проверю лошадь, — усмехнулся он, — Может, удирать придётся быстро.
— Как скажете, господин…
Скрипнула дверь. Она лежала на кровати, всё ещё переполненная радостью. Словно закат догорал в её теле, даруя последние, обжигающие поцелуи золотого огня.
Слёзы обожгли её глаза, покатились по щекам. Кем он был? Ещё недавно – чужаком, пугающим варваром, покрытым шрамами и дорожной пылью. Но теперь – сама не зная почему – она отчаянно желала, чтобы он вернулся…
***
— А ты любила его, мама?
Она вздохнула.
— Конечно, любила.
4
Винья спала. Она и не заметила, как её сморил тревожный, неглубокий сон. В нём за ней гонялись кровожадные демоны из вендийских преданий. У них были красные глаза и длинные когти, словно серпы. А повелевал демонами странный человек в узорчатом халате.
Чудовище протянуло лапы, чтобы ухватить её за горло – и в этот миг её разбудили тихие звуки шагов. С безумно колотящимся сердцем, Винья открыла глаза. Темнота была вязкой, густой. Очевидно, догорело масло в светильниках.
— Кто здесь? — шепнула она, и звук её голоса показался ей самой оглушающим.
— Это я, Сет побери, — буркнул Конан, и ночные страхи тут же отступили, растворились во тьме. — Погоди, я схожу за огнём.
Он вернулся с бронзовой лампой, в которой трепетал крохотный огонёк. Пламя выхвали из мрака полукруг маслянистого света. В этом кругу стояли причудливые кувшины. Они были медными, и тонкие змеи извивались на их поверхности.
Вендийка коснулась одного из них – и тут же с вскриком отдёрнула руку.
— Холодные!
— Просто дьявол разбери что такое, — проворчал её хозяин. — Я сегодня вечером стащил их из дома одного колдуна. Искал сокровища, но ни черта не вышло: одни сплошные стеклянные шары да статуэтки, такие мерзкие, что меня едва не вывернуло. Может, тут есть хоть немного вина? А холодные, от того, что стояли на леднике?
— Украл?! У колдуна?! — поразилась девчушка.
Конан широко ухмыльнулся.
— В молодости я был вором. Золота Кобад Шаха мне вполне хватает, но колдун на службе у короля, и мне захотелось поддразнить старого осла.
— Разыграть короля?! — глаза Виньи расширились, и стали размером с полновесные монеты.
— Почему бы и нет? — варвар лениво потянулся, став похож на большую сытую кошку. — Так или иначе, я собираюсь уехать восвояси. Здесь дьявольски жарко, и эти скалы мне надоели.
Её судьбу изменили пожелания Чундер Шана – а ведь он был всего лишь губернатором форта на границе державы. Но её новый повелитель с лёгкостью бросал вызов сильным мира сего…
Быть может, если бы она была чуточку сильнее, то смогла бы снова увидеть Арджуну… Глаза защипало. Взгляд остановился на одном из кувшинов. Сквозь слёзы ей показалось, что змеи живые: они будто ползали по металлической поверхности. Винью пробрала дрожь. Недавний сон вспомнился ей; тоску по родине вытеснил суеверный, панический ужас.
Но боялась Винья не за себя. Она боялась за того, кто недавно сумел овладеть её сердцем – за грубого мрачного дикаря, которого она, по воле богов, полюбила. Рабыня ухватила Конана за руку.
— Давай не будем их открывать! Здесь что-то нечисто! Может, в них вселились демоны…
— Что за ерунда, — самодовольно хмыкнул Конан. — Уверен, там обычное ильбарское. Сейчас я сломаю печать…
И в этот момент в двери заколотили.
***
— И ты бы даже отдала за него жизнь? — затаив дыхание, спросила девочка.
Женщина вздохнула, и нежно взъерошила её смоляные локоны.
— Ну, конечно, бэтхи. Слушай дальше, глупенькая…
5
— Какого дьявола принесло? — проворчал Конан.
Он остановился возле двери, задумчиво оглаживая рукоять клинка. Жестом он велел Винье спрятаться за ложем. Девушка, икнув от страха, поспешила выполнить его приказание. Дурное предчувствие змеёй свернулось у неё в груди.
— Это я, Хакхамани, — донёсся до неё тонкий голос из-за двери. — Открывай, у меня поручение от Кобад Шаха.
Конан хмыкнул.
— Настолько срочное, что ты явился поздней ночью?
Он медленно извлёк клинок из ножен. Лезвие блеснуло в свете лампы.
— Во имя всех демонов! Так пожелал король.
— Открывай, Конан, — донесся новый голос, более грубый и сиплый. — Это я, Бахрам. Со мной Кордус, капитан стражи. Срочное дело.
— Что вас всех пожрали гиены, — беззлобно выругался киммериец.
Он медленно откинул засов, встав таким образом, чтобы его скрывала отворяющаяся дверь. Винья увидела сталь шлемов и кольчуг.
— Отлично, — рыкнул кто-то из коридора, и вперёд толкнули невысокого человечка в белых одеждах и зелёном тюрбане.
Он буквально влетел в комнату и растянулся на полу.
— Ай! — крикнул он, закрывая голову руками. — Не убивай меня, Конан! Меня заставили! Клянусь Асурой!
И в тот же миг в комнату ворвались иранистанцы. Их бородатые лица и блестящие глаза врезались в память Виньи, как в дурном сне. Сабли в их руках были обнажены.
— Где он? Где этот мерзавец?! — воскликнул высокий худощавый воин со шрамом на щеке. На нём был шлем, изукрашенный золотом, и плащ – с шёлковой подкладкой, побогаче остальных.
Скорчившись за кроватью, Винья широко открытыми глазами смотрела на заполнивших комнату солдат. Время застыло, оно текло медленно, как патока. А затем иллюзия спокойствия и бездействия лопнула.
Голова человека со шрамом внезапно отделилась от тела. Она упала на пол и подпрыгнула, словно живя своей жизнью. Густой пурпурный фонтан ударил вверх. Тело нелепо покачнулось и упало на кровать, заливая кровью покрывало.
— Кордус! — крикнул кто-то.
Следующий воин упал, пробитый клинком: тонкая кольчуга не вынесла прямого удара тяжёлым мечом. Ещё мгновение – и чья-то отрубленная рука плюхнулась на пол. Комнату заполнили крики, скрежет стали, стоны и тяжёлое дыхание.
Конан рычал, словно дикий зверь, его глаза сверкали безумным огнём. Сильным тычком он опрокинул двух солдат друг на друга. Сверкнул клинок – и череп одного из нападавших развалился, как спелая дыня. Грудь, плечи и руки киммерийца уже покрывал десяток мелких ран; его заливала кровь – своя и чужая.
Остолбеневшая Винья смотрела, как Конан в одиночку сражается с десятком солдат. Тесноту комнаты он обратил против них. Тощий заморыш Хакхамани на четвереньках пробрался между ног нападающих и с воплями выбежал за дверь.
В сутолоке опрокинули бронзовые кувшины: они раскатились по полу. Гипсовая печать на одной из них хрустнула; тонкий белый дымок стал просачиваться из горлышка. Кто-то задел лампаду, и комната погрузилась во тьму. Хруст костей, вопли, звон металла заполнил темноту. А затем, внезапно, воцарилась тишина. И в неё просочился вкрадчивый голос.
— Ты положил всех моих солдат, Конан. В одиночку! Чтоб твои кишки пожрали собаки. Ты поистине северный демон.
Мягкий звук шагов, сиплое дыхание.
— Какая неожиданность, что ты оказался в кольчуге! Неужто птичка из дворца напела тебе, что мы готовим? Впрочем, не обольщайся: часть солдат я оставил снаружи…
Мрак. Шаги.
— Бережёшь силы, Конан? Тешишь себя надеждой, что можешь со мной справиться? Задаёшься вопросом, отчего же мы возжелали твоей смерти? Что ж, я отвечу. Король назначил тебя на новый пост. Ныне ты поведёшь армию в Кушаф, Конан. В обход нас, старых вояк, что служили ему верой и правдой – целых пять лет! Какого дьявола такой выскочка как ты…
Мягкий удар, переходящий в бульканье. Голос оборвался.
— Слишком много болтаешь, — брезгливо сказал Конан.
Винья всхлипнула от облегчения.
— Иди-ка ко мне, моя девочка, — хрипло сказал северянин. — Не знаю, сбрехал ли он насчёт солдат за дверью, или нет, но нам пора убираться отсюда…
И в этот момент светильники по углам комнаты вспыхнули. Винья вскрикнула.
Посередине комнаты, слегка покачиваясь, стоял её возлюбленный – окровавленный, со слипшимися волосами, в разодранной кольчуге, но живой. Меч в его руке был перемазан в крови по самую рукоять. А на полу клубился туман. Густой и белый, словно пыль от порвавшего куля с мукой.
— Что за чертовщина творится с этими светильниками, — пробурчал Конан.
Он наклонился и вытащил у одного из нападавших из-за пояса длинный кинжал.
— Возьми-ка это…
За стеной послышался шум. Топот множества ног. Винья подняла глаза – и её ноги подкосились. Кривые восточные сабли поблёскивали хищно, словно когти. В дверях снова появились солдаты. Их было много – не менее десяти. Конан зарычал в бессильной ярости. Он резким движением оттолкнул Винью к стене; она всхлипнула. Варвар облизнул разбитые в бойне губы.
— Ну, кому первому выпустить кишки?
Он выглядел страшно, и иранистанцы на мгновение заколебались.
— Вперёд, трусы! — донёсся всё тот же, писклявый голос. — Или завтра Гешит снимет с вас шкуру на дыбе!
Воины ступили в комнату. Прямо в густой, молочно-серый кисель, что растекся по полу.
И в тот же миг произошло нечто, что не укладывалось в понятия здравого рассудка. Туман вскипел. Клубы дыма взметнулись вверх. Они свивались в кольца и завитки, двигались, словно живые существа. И набросились на иранистанцев.
— Асура! Что за дьявол!
Воины рубили, рассекали бесплотные верёвки, но клинки проходили через них легко, как нож сквозь масло. Туман захлестнул петлю на горле одного из нападавших. Винья видела, как выпучились его глаза, вывалился язык. Послышались ужасные крики, треск ломающихся костей. Перепуганные до безумия воины заметались по комнате, однако жгуты дыма отрезали им отступление.
Помертвевшая Винья видела, как туманный жгут заползал прямо в горло одному из солдат. Она хотела отвернуться – и не смогла. Бедолага хрипел и синел. Спустя несколько мгновений всё было кончено. Солдаты Бахрама бились на ковре в конвульсиях. Некоторые из них, чтобы избежать адских мук, покончили с собой.
Колдовское варево успокоилось. Оно вяло плескалось посередине комнаты, словно студенистый кисель. Облизывало мёртвых.
— Так вот, кто украл мои кувшины, — раздался мягкий, мелодичный голос.
Винья подняла голову. На пороге стоял мужчина в узорчатом халате. У него было умное лицо с тонкими, изящными чертами. На иранистанца он не походил. Девушка внезапно вспомнила его. Придворный колдун Кобад Шаха – Янад Занг!
Колдун укоризненно покачал головой. Он сделал плавный жест, и молочное варево, вспениваясь и клубясь, потекло по направлению к нему. Винья, дрожа, словно лист на ветру, смотрела, как струи чародейского киселя заползают к нему в рукав – и исчезают. Девушке почудилось змеиное шипение.
— Ты мне нравился, Конан, — с сожалением сказал Янад Занг. — Кобад Шах – идиот, ты бы лучше смотрелся на троне. Но ты нарушил законы, над которыми я не властен. И, чтобы восстановить равновесие, мне придётся убить тебя.
Он выпростал руку из халата – и струи снова устремились из него. Клубясь и бурля, они собирались в облако, которое меняло форму, темнело, уплотнялось …
И в этот миг внутренности Виньи словно полыхнули огнём – она вспомнила своё сновидение! Демоны с глазами, пылающими, как угли, и их повелитель – невысокий мужчина в золочёном халате, расписанном узорами…
И её рука невольно стиснула нож.
***
— Неужели всё так и было, мама? — восторжённо смотрела на неё девочка.
Винья грустно ей улыбнулась.
— Да, именно так.
6
Винья смотрела, как течёт и пузырится кровь. Она была густой, багряной. Руки дрожали, но нож вошёл по самую рукоятку. Она побелела, до крови прокусила губу – но ни на мгновение не раскаялась в содеянном.
Колдун упал на колени. Кровь заляпала его халат, стекала по вышитым райским птицам. Его губы искривила улыбка.
— Клянусь Сетом и Езудом, — едва слышно шепнул он. — Я…совсем забыл про тебя.
А затем он повалился на ковёр, и из него повалил дым. Густой белый дым – как тот, что был заключён в кувшине. Винья с вскриком отпрянула, но колдовское варево не тянулось к ней: оно просочилось в щели в полу и исчезло. Девушка перевела взгляд на колдуна и оцепенела: на ковре лежала высохшая мумия. Щёки впали, пустые глазницы смотрели на потолок. Пергаментная, желтовая кожа обтягивала череп.
— Похоже, он сдох, — криво улыбнулся Конан. — Сдох прежде, чем наколдовал какую-то мерзость.
Винья всхлипнула.
— Ты весь в крови.
Варвар тяжело опёрся о стену.
— Пустяки. Несколько царапин меня в могилу не уложат. Надо промыть раны вином, перевязать… И закончить одно дельце.
***
Рассвет едва тронул восточный край небосвода, когда Конан уже нетерпеливо стучал в двери Газаф Аги.
— Открывай, дьявол тебя раздери!
Колотил он довольно долго. Сонный Аншан только просыпался. Лишь изредка из-за углов доносилось цоканье копыт – стража объезжала кварталы. Наконец, за дверью послышалась какая-то возня.
— Конан! Во имя Эрлика! В такую рань! И что ты…
Туранец осёкся, взирая на перепачканного в крови киммерийца и посеревшую Винью.
— Благой Тарим! Заходи, заходи…
Он посторонился, пропуская варвара и перепуганную девчонку во внутренние покои.
— Во имя всех богов, что случилось?
Конан плюхнулся на оттоманку и без спроса взял со столика графин вина. Сделал несколько глубоких глотков – золотистые струйки потекли у него по груди.
— Кобад Шах порадовал меня новой должностью, — ухмыльнулся он. — Кое-кому при дворе это не пришлось ко вкусу.
— Митра и Иштар!
— А твоя девчонка убила колдуна.
Туранец сел на подушки прямо там, где стоял. Его тело будто оплыло, ноги подкосились.
— Ты притягиваешь неприятности, Конан, как болота мошкару.
Варвар философски пожал плечами и опорожнил кувшин.
— Ты прав, Газаф. Но так было всегда. Девчонка сегодня спасла мне жизнь. И потому я хочу вернуть её тебе, Газаф Ага.
Туранец поперхнулся.
— Спасла… но… тогда почему?!
Он поднял голову и столкнулся с пронзительным взглядом синих глаз.
— Как раз потому, — глухо проворчал Конан. — Моя жизнь не годится для подобных развлечений, Газаф. Меня не убили сегодня, но может, прирежут завтра. Вскорости я отправляюсь в Кушаф. Дикие горцы не отличаются особым гостеприимством. Винья спасла мне жизнь, и я хочу, чтобы ты о ней позаботился. Придётся ей уживаться с Джаймой.
Винья вздрогнула. Впервые Конан назвал её по имени.
— Грехи мои тяжкие, — вздохнул Газаф. — Но ты прав, Конан. Так и быть.
Конан бросил последний взгляд на вендийку. Ободряюще шлёпнул её по заду. Провёл ладонью по её щеке, размазывая кровь.
— Газаф славный, хотя и старый осёл. Он позаботится о тебе.
И Винья, всхлипывая и дрожа, в последний раз прильнула к нему.
***
Девочка долго молчала, всматриваясь в синие вершины гор, что призрачной грядой вставали в голубом небе.
— Он был великий человек, твой отец, — тихо сказала Винья.
Нимиш вздохнула.
— Ну а Газаф… ты любишь его?
Женщина рассмеялась и обняла дочь Конана, опрокидывая её на пол, на подушки.
— Ну, конечно, люблю! Кто бы мог не его любить … Смотри, что он нам дал: свой дом в Султанапуре, подальше от завистливых жён, своё имя, свой достаток. Ты ни в чём не знаешь нужды, маленькая Нимиш.
— Он хороший, — призналась Нимиш. — Ты поэтому любишь его?
И Винья шутливо потрепала её за щёки.
— Кто знает!
[1] бэтхи – вендийск., «дочь». От него произошло индийское «бэти» - дочь. Лакх – 100 000, «много». Крор – 10 000 000. (вендийск., индийск.)
[2] Чундер Шан – губернатор (вазам) форма Пешкаури, что лежит к северу от Айодхи, у самого подножия Химелийских гор. Юмда – река, протекающая подле Химелий. Айодхья – столица Вендии.
[3] Король Иранистана в упомянутое время.
Рассказ выложен полностью