Lex Z
01.02.2014, 21:14
Последняя дверь по коридору
Сирена гудела, словно раненный мифический зверь. Луч прожектора выхватил из темноты морозного неба немецкий бомбардировщик. К нему подтянулся второй луч поймавший самолёт в световое перекрестье. Летающая машина попыталась уйти от ярких «спиц», пригвоздивших его к тяжёлым облакам. Пошла на разворот. В это мгновение, окружавшее пространство, разорвали снаряды зенитных орудий и дорожки трассирующих пуль. Левый двигатель вспыхнул, зачадил. Взорвался, отсекая крыло.
Бомбардировщик накренился на бок. Провалился вниз, оставляя после себя белые точки парашютов экипажа. Рассыпаясь на куски, рухнул в районе парка отдыха, выпустив в ночное небо огненный гриб. Через несколько секунд послышался глухой гул. Ослабевшая взрывная волна коснулась стёкол, заклеенных крест-накрест газетными полосами. Они тихо зазвенели, проклиная поверженную технику.
Десятилетний Гриша спрыгнул с табуретки, стоявшей у окна.
— Сбили! Сбили! – радостно кричал он, бросившись из комнаты. – Ещё одного сбили!
Он забежал на кухню, тускло освещаемую мерцавшей лампочкой. Пришедшая со смены мать варила на примусе кашу из выделенной на заводе горсти крупы. Сегодня она так сильно устала, что решила не идти в бомбоубежище, а переждать авиа-налёт в коммуналке. Соседи, почему-то тоже решили остаться на месте.
Гриша обнял её, взглянул на осунувшееся лицо матери.
— Ещё один, — сказал он.
— Так их, — ответила мать, помешивая кашу ложкой. – Сейчас поужинаем….
В эту коммуналку на набережной они переехали два дня назад после того, как в их прежний дом попала бомба. Из всех немногочисленных жильцов уцелели только они. В это время набирали воду из проруби. По сравнению с бывшей квартирой эта казалась дворцом. Высокие потолки с лепниной, большие окна, широкие двери.
Город давно был на осадном положении. Каждодневная артиллерийская канонада, бомбёжки и рейды диверсантов стали привычным явлением. Смерть – тусклой обыденностью. Она была повсюду, пряталась за каждым углом, ждала возле домов, встречала в подъёздах. К ней почти привыкли.
Пришедшая зима убила больше половины жителей города. Теперь в некоторых зданиях проживали от одной до трёх семей. Часть домов пустовала, взирая на пустые улицы выбитыми окнами.
Чем руководствовался комендант, переселивший их в этот дом, остаётся загадкой. Возможно тем, что в коммуналку коридорного типа всё ещё подавалось электричество. Это было довольно странно ведь единственным источником света в городе, были свечи, лучины и примусы. Помимо Гриши и его мамы тут находились ещё несколько жильцов.
Первым был библиотекарь Сергей Игнатьевич. Истощённый болезнью мужчина с маленькой козлиной бородкой. Он носил очки без одной дужки, которую заменял засаленный шнурок. Второй была горбатая бабка Марфа, вечно шаркающая по коридору с клюкой в руке.
Был и третий жилец, обитавший в самом конце коридора. Его никто не видел, так как он возвращался домой далеко за полночь. Всех их переселили сюда после массированных бомбёжек. В остальных комнатах царил холод и запустение.
Мать сняла с примуса кастрюльку с кашей. Собралась отнести в комнату, когда на кухне появилась бабка Марфа.
— Добрый вечер, — сказала мама.
Бабка кивнула. Тяжело опираясь на клюку, проследовала к примусу.
— Кашки хотите?
— Сама жри, — отмахнулась от неё бабка, злобно сверкнув глазами, один из которых был покрыт бельмом.
Мать не стала отвечать на выпад. Она вместе с Гришей проследовала в коридор, где столкнулась с Сергеем Игнатьевичем, державшим в руке картофелину поросшую глазками. Он вежливо раскланялся.
— Бабушка на кухне? – спросил библиотекарь.
— Да, — ответил Гриша. – Не ходите туда. Она злая.
— Замечательно, — ответил Сергей Игнатьевич.
Он быстро прошёл на кухню, откуда послышалась перебранка.
— Я, конечно, очень уважительно отношусь к Вашему возрасту, — говорил библиотекарь, — но Вы давеча вновь сходили в уборной мимо ведра.
— Чья бы мычала, — ответила бабка Марфа. – Не можешь одной рукой «шланг» удержать, хватай обеими!
— Как Вы можете такое говорить? Взрослая женщина….
— Иди лесом!
Гриша с матерью зашли в комнату, сели за стол, приступили к ужину. Время от времени смеялись, слушая кухонную баталию.
— С завтрашнего дня, — сказала мать, — и в течение всей недели, работаю в третью смену. Будешь спать один.
Гриша кивнул.
— Когда папа вернётся? – спросил он, облизывая ложку.
— Война закончится, сразу приедет, — вздохнула мать.
Гришин отец воевал где-то на северном флоте. Они изредка получали от него письма с посылками, которые приходили из разных мест.
* * *
Гриша лежал в кровати, слушая звуки далёкого боя. Никак не мог заснуть. Сегодня была первая ночь, когда он остался один в новом доме. Из коридора донеслось шарканье бабки Марфы. Она направлялась в уборную. Грохот ведра, сменило быстрое шарканье в обратную сторону.
Вот Сергей Игнатьевич зачем-то запер свою дверь на ключ и щеколду, приперев комодом. Гриша взглянул на настенные часы. Было без пять три ночи. Мальчик повернулся на бок, закрыл глаза, укутался в тяжёлое тёплое одеяло. Засыпая, он услышал звон связки ключей на лестничной площадке. Звук открываемого замка, скрип отворившейся входной двери. Похоже, явился жилец из последней комнаты. Послышались тяжёлые, размеренные шаги. Жилец шёл по длинному коридору, скрипя половицами. Гриша удивился, ведь половицы не под кем из обитателей коммуналки не скрипят. В этих шагах было что-то не привычное, странное.
«Может у него железная обувь?» — подумал мальчик.
Жилец шёл мимо Гришиной комнаты. Вдруг остановился возле двери. Стало очень холодно, даже одеяло не было преградой. Жилец стоял у двери, будто слушая участившееся дыхание мальчика. Гриша протянул руку к стоявшему на прикроватном столике ночнику. Включил свет. Лампочка замерцала и погасла.
Жилец продолжал стоять под дверью. Грише стало страшно, он накрылся одеялом с головой. Наконец обладатель железной обуви двинулся дальше по коридору. Лампочка зажглась. Гриша услышал, как открывается последняя дверь по коридору. Потом она с силой захлопнулась, заставив мальчика вздрогнуть.
Грише невыносимо захотелось по нужде. Он не мог терпеть, а выйти в уборную было страшновато. Но и сходить в комнате он не мог, мать заругает. Превозмогая страх, поднялся с кровати, завернулся в одеяло, подошёл к двери. Прислушался к звукам. В коридоре было тихо.
Гриша приоткрыл дверь, посмотрел в щелочку. Тусклая лампочка, свисавшая на проводе с потолка, еле-еле разгоняла густую холодную тьму. Мальчик осторожно выбрался в коридор. На цыпочках пошёл в уборную. За дверью Сергея Игнатьевича послышалась возня, звук отодвигаемого комода, тихое щелканье
замка, скрип щеколды. Дверь слегка приоткрылась. В образовавшейся щели блеснули очки.
— Ты куда собрался? – шёпотом спросил библиотекарь.
— По нужде, — так же шёпотом ответил Гриша.
— Живо вернись.
— Не могу терпеть. Я быстро….
Гриша прошмыгнул в уборную, сделал свои дела, направился в обратный путь. Он подошёл к своей комнате, протянулся к ручке. В это время дверь в конце коридора медленно открылась. За ней была темнота. Лампочка, освещавшая коридор замерцала, стала тускнеть, пока не погасла вовсе. Непривычная тишина заложила уши. Даже непрекращающаяся ни на минуту орудийная канонада, куда-то пропала.
Гриша схватился было за дверную ручку, но она исчезла вместе с дверью. Он водил во тьме рукой по холодной шершавой стене. Ходил вдоль в обе стороны, её нигде не было. Липкий страх сдавил дыхание, парализовал волю. В коридоре стало нестерпимо холодно. Гриша почувствовал, как кто-то смотрит на него со стороны последней комнаты. Послышались тяжёлые, размеренные шаги, скрип половиц. У мальчика подкосились ноги, он прислонился к стене.
— Гриша, — послышалось сбоку.
Раздвигая мрак светом огарка свечи, к нему спешил Сергей Игнатьевич. Он подошёл к Грише, взял за похолодевшую руку, повёл за собой.
— Не бойся, — прошептал библиотекарь дрожащему мальчику. – Не бойся.
Сергей Игнатьевич довёл его до двери. Открыл, прошёл внутрь, уложил на кровать.
— Кто там живёт, — спросил Гриша.
Библиотекарь вышел в коридор, обернулся, приложил палец к губам, мол, тихо, завтра расскажу. Закрыл дверь, направился к своей комнате. В этот момент огарок свечи погас.
* * *
Мать вернулась на рассвете. Гриша проснулся, сел в кровати.
— Доброе утро, — сказала она.
— Мне приснился страшный сон, — произнёс мальчик. – Будто наш сосед спасал меня от тьмы.
— Надо же, — улыбнулась мать. – Тогда поблагодари его.
До самого вечера Гриша ждал, когда появиться библиотекарь, но он так и не вышел из комнаты. Наконец мальчик не выдержал, постучался в комнату. Никто не ответил. Гриша толкнул дверь, она отворилась. Недалеко от порога, лицом вниз лежал Сергей Игнатьевич, сжимавший в руке раздавленный огарок свечи. Он был мёртв.
Мать Гриши и бабка Марфа, общими усилиями положили тело на софу.
— Сердце, наверное, — предположила Марфа, глядя в посиневшее лицо библиотекаря. – Болел сильно. Да ещё, голодуха, война, будь она проклята….
Она накрыла тело простынёй. Дверь заперли. Тащить покойника на кладбище, а тем более хоронить, сил не было.
Гриша с мамой сидели за столом, пили слегка подслащённый кипяток, вприкуску с чёрствой половинкой пряника, найденной под шкафом. Предыдущий жилец видимо когда-то обронил его, а война превратила драгоценность. Мальчик отломил кусочек пряника, сунул в карман штанов. Пригодиться на «чёрный день».
— Жилец из последней комнаты убил дядю Сергея, — неожиданно произнёс Гриша.
— Нет, сынок, — сказала мать. – У него было слабое сердце, он болел.
* * *
Наступила ночь. Мама ушла на работу. Гриша опять не мог уснуть, ворочался с боку на бок, слушал гул грузовиков, изредка проезжавших по набережной. Взглянул на часы. Стрелки показывали половину двенадцатого. Жилец приходит в три. Гриша откинул одеяло, поднялся с кровати, оделся, тихо вышел в коридор. Осторожно приблизился к последней двери. Обернулся, посмотрел на лампочку. Её свет лишь слегка подрагивал, отзываясь на еле слышимые взрывы.
Дверь была не заперта. Гриша открыл её, прошёл внутрь. Обстановка, погружённой в темноту комнаты, напоминала профессорский кабинет. Огромное, глубокое кожаное кресло, диван, несколько разных шкафов, комод красного дерева, чучело коня, накрытое брезентом. Окна закрывали тяжёлые синие шторы из толстой ткани. В углу стояли высокие напольныё часы. Вся комната была покрыта пылю, лишь кресло блестело чистой отполированной кожей.
Гриша сел в кресло. Оно оказалось тёплым, уютным и очень мягким. Кресло приняло его в объятия, ласково укутало тишиной. В нём было на редкость приятно сидеть. Мальчика стало клонить в сон. Через несколько секунд он сладко посапывал, уронив голову на грудь.
Часы пробили три раза. Гриша проснулся, испуганно огляделся по сторонам. В коридоре раздавались тяжёлые шаги железных ботинок. Гриша заметался по комнате, ища, где спрятаться. Шаги приближались, мальчик не нашёл ничего лучше, чем встать за штору. Послышался звук отворяемой двери, кто-то прошёл в
комнату, дверь закрылась. У Гриши перехватило дыхание, он боялся пошевелиться, вжался в подоконник всем телом. Жилец плюхнулся в кресло, скрипнувшее под его весом. Повеяло холодом.
Донесся звук вынимаемого из ножен клинка. Гриша покрылся мурашками. Вдоль позвоночника потекла капелька холодного пота. Вот жилец проверил остриё пальцем, не довольно вздохнул. Взял что-то в руку. Комнату огласил скрежет скользящего по стали точильного камня.
За окном завыла сирена воздушной тревоги. Небо разрезали лучи прожекторов полоснувшие по аэростатам заграждения с болтающимися на ветру тросами. Над ними, черной пеленой, летели бомбить город самолёты противника. Ударили зенитки. Небо покрылось оспинами взрывов. Вражеских машин становилось всё больше и больше, они заполнило собой половину неба. Вниз, словно горох из лопнувшего мешка, посыпались бомбы. Город дрогнул, запылал, закричал звонками пожарных машин. Дома осыпались, словно песочные пирамидки, между которыми бегали напуганные люди. Из-за туч, навстречу авиа-налёту, выплеснулась волна самолётов с красными звёздами на крыльях.
Жилец водил камнем по клинку с какой-то свирепой злостью, отчаянной решимостью. Летающие машины вступили в бой, режа небо трассерами, разрывая таранами. Гриша словно во сне следил за небесным сражением. Даже на время забыл о сидящем в кресле человеке.
Железным дождём сыпались вниз горящие обломки. Вспыхивали и гасли аэростаты связавшие тросами крылья бомбардировщиков. Небо пылало от расплескавшегося керосина. Время будто остановилось, давая смерти собрать как можно больший урожай.
Из гущи сражения вырвался горящий истребитель с крестами на потрёпанных крыльях. Он летел прямо в дом, в окне которого мальчик наблюдал за ожесточённой схваткой. Под разбитым ветровым стеклом, сжимая в остывающих руках штурвал, сидел пилот, половина головы, которого была снесена осколком зенитного снаряда. Грише показалось, что он всё ещё пытался управлять боевой машиной.
Жилец перестал точить оружие. Послышался звук рассекаемого клинком воздуха. Самолёт неожиданно сменил направление, отклонившись к замёрзшей реке. Пилот, словно, повернул штурвал. Проводил мальчика единственным уцелевшим глазом, смотревшим с куска лицевой кости. Гриша зажмурился. Крылатый аппарат рухнул в реку, проломив толстый лёд, скрылся под водой.
Получив достойный отпор, враг отступил. Над городом забрезжил рассвет. Сирена замолчала, переводя дух до следующего налёта. Бой закончился, оставив после себя горящие кварталы с изуродованными воронками улицами. Мальчик осторожно выглянул из-за шторы. В комнате никого не было. Чучело же оказалось передвинутым на пару метров вперёд.
Гриша выскочил в коридор. На заплетающихся ногах добрался до своей комнаты, ввалился внутрь и закричал от ужаса. Похоже, в темноте он перепутал двери, войдя в комнату бабки Марфы. Она лежала на кровати, закатив глаза. Держала в мёртвой руке раскрытую книгу. Гриша хотел убежать, но картинка на странице привлекла его внимание, а любопытство пересилило страх. Мальчик подошёл ближе, взглянул на картинку. Это была старинная цветная гравюра с изображением четырёх скачущих всадников. Третий слева, восседавший на красном коне с обнажённым мечём в руке, был обведён карандашом. Его волосы стояли дыбом. Под гравюрой был напечатан текст, в котором было жирно подчёркнуто слово «война».
* * *
Гриша вбежал в свою комнату. Не переодеваясь, залез под одеяло и тут же уснул. Проснулся от запаха хлеба. Мать где-то раздобыла полбуханки. Она нарезала его на маленькие квадратики. Гриша сел за стол, съел один кусочек, а за тем во всех подробностях рассказал маме о ночном происшествии и странном постояльце. Мать слушала сына, нахмурив брови.
Заглянула в комнату к Марфе, задумалась на минуту. После подошла к висевшему на стене телефону. Набрала несколько цифр.
— Смерш, — донесся из трубки мужской голос – Слушаю Вас….
Мать вкратце рассказала о случившемся. Через пятнадцать минут во входную дверь настойчиво постучали.
— Капитан Головин, — представился вошедший офицер.
На нём был тулуп, ушанка, ватные штаны, валенки до колена. На плече висел ППШ. За ним проследовали четверо вооружённых таким же оружием бойцов.
* * *
Этой ночью Гришина мать была дома. Офицер связался с директором завода. После короткой беседы ей дали сутки отгула. Смершевцы спрятались в пустующих комнатах. Гриша, вместе с мамой, заперся в своей. Ждать оставалось не долго. Ровно в три часа ночи в коридоре раздались тяжёлые шаги. Было слышно, как постоялец подошёл к своей двери, потянул за ручку. Одновременно отворились двери комнат, где притаились бойцы Смерша. Но вместо «Руки вверх!» капитан крикнул:
— Твою бога душу мать!
Ударили автоматные очереди, одна из которых прошила дверь Гришиной комнаты. Мать вскрикнула, они упали на пол, закрыв головы руками. Неожиданно из коридора донеслось конское ржание. Дверь разлетелась на куски, и внутрь ворвался могучий конь красного цвета. На нём сидел по пояс голый человек, будто сошедший с гравюры в книге. Длинные волосы стояли дыбом, глаза
блестели огнём. В руке он сжимал длинный меч. Всадник пришпорил коня. Ломая мебель, добрался до Гриши, схватил за шкирку, бросил через седло. Конь повернулся вокруг своей оси, чуть не затоптав кричащую от страха мать, присел на задние ноги и, оттолкнувшись, выпрыгнул в окно, разворотив раму.
Прихрамывая в комнату, вбежал капитан в забрызганном кровью тулупе. Добрался до окна, дал очередь вслед. На нём повисла Гришина мать:
— Не стреляйте! Там сын!
Капитан оттолкнул женщину, побежал к телефону.
— Дежурный! – заорал он в трубку. – Всех свободных на набережную!
* * *
Они приземлились на крышу черной «Эмки», на которой прибыли Смершевцы. Её промяло до земли, поломав сидения, разбросав вокруг осколки стекла. Конь понёс седоков по покрытой брусчаткой набережной, припорошенной пушистым снегом. Каждый удар подковы отдавался эхом в пустых переулках. На мгновение освещал безжизненные постройки снопом искр. От всадника веяло могильным холодом, конь же наоборот был горячий. Наездник усадил мальчика поудобней в седло
Сзади послышались выстрелы. За ними мчались две «Эмки» и грузовик. В кузове стоял Смершевец с дисковым пулемётом «ДП». Боец не целясь, открыл огонь по всаднику. Его поддержали автоматными очередями из других автомобилей. Гриша чувствовал, как в спину его похитителя, с сырым хлюпаньем, врезаются пули. Всадник вздрагивал при попадании, глухо рычал. Большего вреда они не приносили. Время вновь изменило ход.
Погоня не отставала. Всадник взмахнул мечём. Ровно срезанный фонарный столб свалился на дорогу, перекрыв путь преследователям. Машины объехали препятствие по тротуару. Боец снял пустой диск, поставил новый. Для верности припечатал сверху кулаком. Всадник направил коня в переулок, перегороженный противотанковыми ежами. Могучее животное легко взяло препятствие. От его приземления вылетели остатки стёкол в ближайших домах. Автомобили пошли в объезд и уже на следующей улице нагнали беглецов.
Гриша сидел, ни жив, ни мертв. Его мутило от бешеной погони. Хотелось разреветься, но он держался. Нельзя никому показывать, как ты слаб в этот момент. Впереди замаячил железнодорожный мост. Меченосец направил коня под него. Как только они оказались между опор, меч сверкнул в воздухе несколько раз. Пролёт заскрежетал, накренился, обвалился, подняв тучу пыли. Погоня остановилась. Конь нёс седоков дальше.
* * *
Они влетели на территорию разрушенного бомбёжкой вагоноремонтного завода. Конь мощным прыжком взмыл на крышу цеха с треснувшей кирпичной
трубой. Всадник натянул поводья. Конь поднялся на дыбы, перебирая в воздухе передними ногами. Зафыркал, лязгнул зубами по удилам. Встал, успокоился. От его тела шёл густой пар, развеваемый восточным ветерком.
Над изуродованным войной городом медленно выползало жёлто-красное солнце. Морозное небо очистилось от туч, воздух был прозрачен и свеж, запах пожарищ остался позади. Всадник смотрел на светило, помахивая обнажённым мечём. Гриша, придя в себя после скачки, испуганно спросил:
— Пойдёшь туда?
Всадник погладил мальчика по голове, от чего у него поседели волосы, а в уголках глаз появились старческие морщинки.
— Оставь нас. Уходи, — попросил его Гриша, перебирая пальцами гриву коня. – Пожалуйста….
Всадник нахмурился. Снял мальчика с седла за шкирку, поставил на крышу цеха.
— Если для этого нужно погибнуть, то заруби меня, но после уходи, — произнёс Гриша, вытирая рукавом выступившие слёзы.
Он склонил голову, подставляя шею под удар. Всадник махнул мечём. Кирпичная труба упала вниз, похоронив под обломками заводской двор. Наездник задумался. Может, его смутил ребёнок, пожелавший стать жертвой во имя прекращения войны? А может, прикидывал, где доведётся собрать более кровавую жатву? Но ясно одно, ещё никто не предлагал такое. Это заставило его усомниться в правильности дороги, по которой он собирался следовать дальше. Тогда всадник отпустил поводья, предоставив коню выбирать направление похода.
Увидев это, Гриша догадался — выбор за конём. Но что он решит? Мальчик сделал несколько маленьких шажков в сторону ещё темневшего западного неба. Достал из кармана прибережённый кусочек пряника. Раскрошил в кулаке, высыпал крошки, которые подхватил восточный ветерок. Внезапно конь встрепенулся, завертел головой, раздувая ноздри. Запах сладкого хлеба дурманом окутал мозг вечно голодного животного, скрутил желудок. Конь заржал и не спеша пошёл за унесёнными на запад крошками. Всадник взял поводья, криво усмехнулся. Прощаясь, дотронулся кончиком меча до плеча мальчика. Ударил коня каблуками железных ботинок. Конь рванул вперёд, и они растворились в утренних сумерках.
* * *
Через час Смершевцы сняли с крыши цеха дрожащего от холода мальчика. Отвезли к рыдающей матери. Потом долго расспрашивали о странном всаднике, но услышав как всё было, решили, что Гриша тронулся умом от голода.
На следующий день наши войска прорвали оборону противника на большей части линии фронта. Война разворачивалась в обратную сторону, туда, откуда пришла.
Через некоторое время сотрудники Смерша оставил семью в покое. «Дело о всаднике» убрали «в долгий ящик», решив пока не искать того, кто точил затупившийся клинок в осаждённом городе, в холодной квартире за последней дверью по коридору.
* Текст выложен полностью.
http://cimmeria.ru/kartinochka.png
Оценки судей:
Сирена гудела, словно раненный мифический зверь. Луч прожектора выхватил из темноты морозного неба немецкий бомбардировщик. К нему подтянулся второй луч поймавший самолёт в световое перекрестье. Летающая машина попыталась уйти от ярких «спиц», пригвоздивших его к тяжёлым облакам. Пошла на разворот. В это мгновение, окружавшее пространство, разорвали снаряды зенитных орудий и дорожки трассирующих пуль. Левый двигатель вспыхнул, зачадил. Взорвался, отсекая крыло.
Бомбардировщик накренился на бок. Провалился вниз, оставляя после себя белые точки парашютов экипажа. Рассыпаясь на куски, рухнул в районе парка отдыха, выпустив в ночное небо огненный гриб. Через несколько секунд послышался глухой гул. Ослабевшая взрывная волна коснулась стёкол, заклеенных крест-накрест газетными полосами. Они тихо зазвенели, проклиная поверженную технику.
Десятилетний Гриша спрыгнул с табуретки, стоявшей у окна.
— Сбили! Сбили! – радостно кричал он, бросившись из комнаты. – Ещё одного сбили!
Он забежал на кухню, тускло освещаемую мерцавшей лампочкой. Пришедшая со смены мать варила на примусе кашу из выделенной на заводе горсти крупы. Сегодня она так сильно устала, что решила не идти в бомбоубежище, а переждать авиа-налёт в коммуналке. Соседи, почему-то тоже решили остаться на месте.
Гриша обнял её, взглянул на осунувшееся лицо матери.
— Ещё один, — сказал он.
— Так их, — ответила мать, помешивая кашу ложкой. – Сейчас поужинаем….
В эту коммуналку на набережной они переехали два дня назад после того, как в их прежний дом попала бомба. Из всех немногочисленных жильцов уцелели только они. В это время набирали воду из проруби. По сравнению с бывшей квартирой эта казалась дворцом. Высокие потолки с лепниной, большие окна, широкие двери.
Город давно был на осадном положении. Каждодневная артиллерийская канонада, бомбёжки и рейды диверсантов стали привычным явлением. Смерть – тусклой обыденностью. Она была повсюду, пряталась за каждым углом, ждала возле домов, встречала в подъёздах. К ней почти привыкли.
Пришедшая зима убила больше половины жителей города. Теперь в некоторых зданиях проживали от одной до трёх семей. Часть домов пустовала, взирая на пустые улицы выбитыми окнами.
Чем руководствовался комендант, переселивший их в этот дом, остаётся загадкой. Возможно тем, что в коммуналку коридорного типа всё ещё подавалось электричество. Это было довольно странно ведь единственным источником света в городе, были свечи, лучины и примусы. Помимо Гриши и его мамы тут находились ещё несколько жильцов.
Первым был библиотекарь Сергей Игнатьевич. Истощённый болезнью мужчина с маленькой козлиной бородкой. Он носил очки без одной дужки, которую заменял засаленный шнурок. Второй была горбатая бабка Марфа, вечно шаркающая по коридору с клюкой в руке.
Был и третий жилец, обитавший в самом конце коридора. Его никто не видел, так как он возвращался домой далеко за полночь. Всех их переселили сюда после массированных бомбёжек. В остальных комнатах царил холод и запустение.
Мать сняла с примуса кастрюльку с кашей. Собралась отнести в комнату, когда на кухне появилась бабка Марфа.
— Добрый вечер, — сказала мама.
Бабка кивнула. Тяжело опираясь на клюку, проследовала к примусу.
— Кашки хотите?
— Сама жри, — отмахнулась от неё бабка, злобно сверкнув глазами, один из которых был покрыт бельмом.
Мать не стала отвечать на выпад. Она вместе с Гришей проследовала в коридор, где столкнулась с Сергеем Игнатьевичем, державшим в руке картофелину поросшую глазками. Он вежливо раскланялся.
— Бабушка на кухне? – спросил библиотекарь.
— Да, — ответил Гриша. – Не ходите туда. Она злая.
— Замечательно, — ответил Сергей Игнатьевич.
Он быстро прошёл на кухню, откуда послышалась перебранка.
— Я, конечно, очень уважительно отношусь к Вашему возрасту, — говорил библиотекарь, — но Вы давеча вновь сходили в уборной мимо ведра.
— Чья бы мычала, — ответила бабка Марфа. – Не можешь одной рукой «шланг» удержать, хватай обеими!
— Как Вы можете такое говорить? Взрослая женщина….
— Иди лесом!
Гриша с матерью зашли в комнату, сели за стол, приступили к ужину. Время от времени смеялись, слушая кухонную баталию.
— С завтрашнего дня, — сказала мать, — и в течение всей недели, работаю в третью смену. Будешь спать один.
Гриша кивнул.
— Когда папа вернётся? – спросил он, облизывая ложку.
— Война закончится, сразу приедет, — вздохнула мать.
Гришин отец воевал где-то на северном флоте. Они изредка получали от него письма с посылками, которые приходили из разных мест.
* * *
Гриша лежал в кровати, слушая звуки далёкого боя. Никак не мог заснуть. Сегодня была первая ночь, когда он остался один в новом доме. Из коридора донеслось шарканье бабки Марфы. Она направлялась в уборную. Грохот ведра, сменило быстрое шарканье в обратную сторону.
Вот Сергей Игнатьевич зачем-то запер свою дверь на ключ и щеколду, приперев комодом. Гриша взглянул на настенные часы. Было без пять три ночи. Мальчик повернулся на бок, закрыл глаза, укутался в тяжёлое тёплое одеяло. Засыпая, он услышал звон связки ключей на лестничной площадке. Звук открываемого замка, скрип отворившейся входной двери. Похоже, явился жилец из последней комнаты. Послышались тяжёлые, размеренные шаги. Жилец шёл по длинному коридору, скрипя половицами. Гриша удивился, ведь половицы не под кем из обитателей коммуналки не скрипят. В этих шагах было что-то не привычное, странное.
«Может у него железная обувь?» — подумал мальчик.
Жилец шёл мимо Гришиной комнаты. Вдруг остановился возле двери. Стало очень холодно, даже одеяло не было преградой. Жилец стоял у двери, будто слушая участившееся дыхание мальчика. Гриша протянул руку к стоявшему на прикроватном столике ночнику. Включил свет. Лампочка замерцала и погасла.
Жилец продолжал стоять под дверью. Грише стало страшно, он накрылся одеялом с головой. Наконец обладатель железной обуви двинулся дальше по коридору. Лампочка зажглась. Гриша услышал, как открывается последняя дверь по коридору. Потом она с силой захлопнулась, заставив мальчика вздрогнуть.
Грише невыносимо захотелось по нужде. Он не мог терпеть, а выйти в уборную было страшновато. Но и сходить в комнате он не мог, мать заругает. Превозмогая страх, поднялся с кровати, завернулся в одеяло, подошёл к двери. Прислушался к звукам. В коридоре было тихо.
Гриша приоткрыл дверь, посмотрел в щелочку. Тусклая лампочка, свисавшая на проводе с потолка, еле-еле разгоняла густую холодную тьму. Мальчик осторожно выбрался в коридор. На цыпочках пошёл в уборную. За дверью Сергея Игнатьевича послышалась возня, звук отодвигаемого комода, тихое щелканье
замка, скрип щеколды. Дверь слегка приоткрылась. В образовавшейся щели блеснули очки.
— Ты куда собрался? – шёпотом спросил библиотекарь.
— По нужде, — так же шёпотом ответил Гриша.
— Живо вернись.
— Не могу терпеть. Я быстро….
Гриша прошмыгнул в уборную, сделал свои дела, направился в обратный путь. Он подошёл к своей комнате, протянулся к ручке. В это время дверь в конце коридора медленно открылась. За ней была темнота. Лампочка, освещавшая коридор замерцала, стала тускнеть, пока не погасла вовсе. Непривычная тишина заложила уши. Даже непрекращающаяся ни на минуту орудийная канонада, куда-то пропала.
Гриша схватился было за дверную ручку, но она исчезла вместе с дверью. Он водил во тьме рукой по холодной шершавой стене. Ходил вдоль в обе стороны, её нигде не было. Липкий страх сдавил дыхание, парализовал волю. В коридоре стало нестерпимо холодно. Гриша почувствовал, как кто-то смотрит на него со стороны последней комнаты. Послышались тяжёлые, размеренные шаги, скрип половиц. У мальчика подкосились ноги, он прислонился к стене.
— Гриша, — послышалось сбоку.
Раздвигая мрак светом огарка свечи, к нему спешил Сергей Игнатьевич. Он подошёл к Грише, взял за похолодевшую руку, повёл за собой.
— Не бойся, — прошептал библиотекарь дрожащему мальчику. – Не бойся.
Сергей Игнатьевич довёл его до двери. Открыл, прошёл внутрь, уложил на кровать.
— Кто там живёт, — спросил Гриша.
Библиотекарь вышел в коридор, обернулся, приложил палец к губам, мол, тихо, завтра расскажу. Закрыл дверь, направился к своей комнате. В этот момент огарок свечи погас.
* * *
Мать вернулась на рассвете. Гриша проснулся, сел в кровати.
— Доброе утро, — сказала она.
— Мне приснился страшный сон, — произнёс мальчик. – Будто наш сосед спасал меня от тьмы.
— Надо же, — улыбнулась мать. – Тогда поблагодари его.
До самого вечера Гриша ждал, когда появиться библиотекарь, но он так и не вышел из комнаты. Наконец мальчик не выдержал, постучался в комнату. Никто не ответил. Гриша толкнул дверь, она отворилась. Недалеко от порога, лицом вниз лежал Сергей Игнатьевич, сжимавший в руке раздавленный огарок свечи. Он был мёртв.
Мать Гриши и бабка Марфа, общими усилиями положили тело на софу.
— Сердце, наверное, — предположила Марфа, глядя в посиневшее лицо библиотекаря. – Болел сильно. Да ещё, голодуха, война, будь она проклята….
Она накрыла тело простынёй. Дверь заперли. Тащить покойника на кладбище, а тем более хоронить, сил не было.
Гриша с мамой сидели за столом, пили слегка подслащённый кипяток, вприкуску с чёрствой половинкой пряника, найденной под шкафом. Предыдущий жилец видимо когда-то обронил его, а война превратила драгоценность. Мальчик отломил кусочек пряника, сунул в карман штанов. Пригодиться на «чёрный день».
— Жилец из последней комнаты убил дядю Сергея, — неожиданно произнёс Гриша.
— Нет, сынок, — сказала мать. – У него было слабое сердце, он болел.
* * *
Наступила ночь. Мама ушла на работу. Гриша опять не мог уснуть, ворочался с боку на бок, слушал гул грузовиков, изредка проезжавших по набережной. Взглянул на часы. Стрелки показывали половину двенадцатого. Жилец приходит в три. Гриша откинул одеяло, поднялся с кровати, оделся, тихо вышел в коридор. Осторожно приблизился к последней двери. Обернулся, посмотрел на лампочку. Её свет лишь слегка подрагивал, отзываясь на еле слышимые взрывы.
Дверь была не заперта. Гриша открыл её, прошёл внутрь. Обстановка, погружённой в темноту комнаты, напоминала профессорский кабинет. Огромное, глубокое кожаное кресло, диван, несколько разных шкафов, комод красного дерева, чучело коня, накрытое брезентом. Окна закрывали тяжёлые синие шторы из толстой ткани. В углу стояли высокие напольныё часы. Вся комната была покрыта пылю, лишь кресло блестело чистой отполированной кожей.
Гриша сел в кресло. Оно оказалось тёплым, уютным и очень мягким. Кресло приняло его в объятия, ласково укутало тишиной. В нём было на редкость приятно сидеть. Мальчика стало клонить в сон. Через несколько секунд он сладко посапывал, уронив голову на грудь.
Часы пробили три раза. Гриша проснулся, испуганно огляделся по сторонам. В коридоре раздавались тяжёлые шаги железных ботинок. Гриша заметался по комнате, ища, где спрятаться. Шаги приближались, мальчик не нашёл ничего лучше, чем встать за штору. Послышался звук отворяемой двери, кто-то прошёл в
комнату, дверь закрылась. У Гриши перехватило дыхание, он боялся пошевелиться, вжался в подоконник всем телом. Жилец плюхнулся в кресло, скрипнувшее под его весом. Повеяло холодом.
Донесся звук вынимаемого из ножен клинка. Гриша покрылся мурашками. Вдоль позвоночника потекла капелька холодного пота. Вот жилец проверил остриё пальцем, не довольно вздохнул. Взял что-то в руку. Комнату огласил скрежет скользящего по стали точильного камня.
За окном завыла сирена воздушной тревоги. Небо разрезали лучи прожекторов полоснувшие по аэростатам заграждения с болтающимися на ветру тросами. Над ними, черной пеленой, летели бомбить город самолёты противника. Ударили зенитки. Небо покрылось оспинами взрывов. Вражеских машин становилось всё больше и больше, они заполнило собой половину неба. Вниз, словно горох из лопнувшего мешка, посыпались бомбы. Город дрогнул, запылал, закричал звонками пожарных машин. Дома осыпались, словно песочные пирамидки, между которыми бегали напуганные люди. Из-за туч, навстречу авиа-налёту, выплеснулась волна самолётов с красными звёздами на крыльях.
Жилец водил камнем по клинку с какой-то свирепой злостью, отчаянной решимостью. Летающие машины вступили в бой, режа небо трассерами, разрывая таранами. Гриша словно во сне следил за небесным сражением. Даже на время забыл о сидящем в кресле человеке.
Железным дождём сыпались вниз горящие обломки. Вспыхивали и гасли аэростаты связавшие тросами крылья бомбардировщиков. Небо пылало от расплескавшегося керосина. Время будто остановилось, давая смерти собрать как можно больший урожай.
Из гущи сражения вырвался горящий истребитель с крестами на потрёпанных крыльях. Он летел прямо в дом, в окне которого мальчик наблюдал за ожесточённой схваткой. Под разбитым ветровым стеклом, сжимая в остывающих руках штурвал, сидел пилот, половина головы, которого была снесена осколком зенитного снаряда. Грише показалось, что он всё ещё пытался управлять боевой машиной.
Жилец перестал точить оружие. Послышался звук рассекаемого клинком воздуха. Самолёт неожиданно сменил направление, отклонившись к замёрзшей реке. Пилот, словно, повернул штурвал. Проводил мальчика единственным уцелевшим глазом, смотревшим с куска лицевой кости. Гриша зажмурился. Крылатый аппарат рухнул в реку, проломив толстый лёд, скрылся под водой.
Получив достойный отпор, враг отступил. Над городом забрезжил рассвет. Сирена замолчала, переводя дух до следующего налёта. Бой закончился, оставив после себя горящие кварталы с изуродованными воронками улицами. Мальчик осторожно выглянул из-за шторы. В комнате никого не было. Чучело же оказалось передвинутым на пару метров вперёд.
Гриша выскочил в коридор. На заплетающихся ногах добрался до своей комнаты, ввалился внутрь и закричал от ужаса. Похоже, в темноте он перепутал двери, войдя в комнату бабки Марфы. Она лежала на кровати, закатив глаза. Держала в мёртвой руке раскрытую книгу. Гриша хотел убежать, но картинка на странице привлекла его внимание, а любопытство пересилило страх. Мальчик подошёл ближе, взглянул на картинку. Это была старинная цветная гравюра с изображением четырёх скачущих всадников. Третий слева, восседавший на красном коне с обнажённым мечём в руке, был обведён карандашом. Его волосы стояли дыбом. Под гравюрой был напечатан текст, в котором было жирно подчёркнуто слово «война».
* * *
Гриша вбежал в свою комнату. Не переодеваясь, залез под одеяло и тут же уснул. Проснулся от запаха хлеба. Мать где-то раздобыла полбуханки. Она нарезала его на маленькие квадратики. Гриша сел за стол, съел один кусочек, а за тем во всех подробностях рассказал маме о ночном происшествии и странном постояльце. Мать слушала сына, нахмурив брови.
Заглянула в комнату к Марфе, задумалась на минуту. После подошла к висевшему на стене телефону. Набрала несколько цифр.
— Смерш, — донесся из трубки мужской голос – Слушаю Вас….
Мать вкратце рассказала о случившемся. Через пятнадцать минут во входную дверь настойчиво постучали.
— Капитан Головин, — представился вошедший офицер.
На нём был тулуп, ушанка, ватные штаны, валенки до колена. На плече висел ППШ. За ним проследовали четверо вооружённых таким же оружием бойцов.
* * *
Этой ночью Гришина мать была дома. Офицер связался с директором завода. После короткой беседы ей дали сутки отгула. Смершевцы спрятались в пустующих комнатах. Гриша, вместе с мамой, заперся в своей. Ждать оставалось не долго. Ровно в три часа ночи в коридоре раздались тяжёлые шаги. Было слышно, как постоялец подошёл к своей двери, потянул за ручку. Одновременно отворились двери комнат, где притаились бойцы Смерша. Но вместо «Руки вверх!» капитан крикнул:
— Твою бога душу мать!
Ударили автоматные очереди, одна из которых прошила дверь Гришиной комнаты. Мать вскрикнула, они упали на пол, закрыв головы руками. Неожиданно из коридора донеслось конское ржание. Дверь разлетелась на куски, и внутрь ворвался могучий конь красного цвета. На нём сидел по пояс голый человек, будто сошедший с гравюры в книге. Длинные волосы стояли дыбом, глаза
блестели огнём. В руке он сжимал длинный меч. Всадник пришпорил коня. Ломая мебель, добрался до Гриши, схватил за шкирку, бросил через седло. Конь повернулся вокруг своей оси, чуть не затоптав кричащую от страха мать, присел на задние ноги и, оттолкнувшись, выпрыгнул в окно, разворотив раму.
Прихрамывая в комнату, вбежал капитан в забрызганном кровью тулупе. Добрался до окна, дал очередь вслед. На нём повисла Гришина мать:
— Не стреляйте! Там сын!
Капитан оттолкнул женщину, побежал к телефону.
— Дежурный! – заорал он в трубку. – Всех свободных на набережную!
* * *
Они приземлились на крышу черной «Эмки», на которой прибыли Смершевцы. Её промяло до земли, поломав сидения, разбросав вокруг осколки стекла. Конь понёс седоков по покрытой брусчаткой набережной, припорошенной пушистым снегом. Каждый удар подковы отдавался эхом в пустых переулках. На мгновение освещал безжизненные постройки снопом искр. От всадника веяло могильным холодом, конь же наоборот был горячий. Наездник усадил мальчика поудобней в седло
Сзади послышались выстрелы. За ними мчались две «Эмки» и грузовик. В кузове стоял Смершевец с дисковым пулемётом «ДП». Боец не целясь, открыл огонь по всаднику. Его поддержали автоматными очередями из других автомобилей. Гриша чувствовал, как в спину его похитителя, с сырым хлюпаньем, врезаются пули. Всадник вздрагивал при попадании, глухо рычал. Большего вреда они не приносили. Время вновь изменило ход.
Погоня не отставала. Всадник взмахнул мечём. Ровно срезанный фонарный столб свалился на дорогу, перекрыв путь преследователям. Машины объехали препятствие по тротуару. Боец снял пустой диск, поставил новый. Для верности припечатал сверху кулаком. Всадник направил коня в переулок, перегороженный противотанковыми ежами. Могучее животное легко взяло препятствие. От его приземления вылетели остатки стёкол в ближайших домах. Автомобили пошли в объезд и уже на следующей улице нагнали беглецов.
Гриша сидел, ни жив, ни мертв. Его мутило от бешеной погони. Хотелось разреветься, но он держался. Нельзя никому показывать, как ты слаб в этот момент. Впереди замаячил железнодорожный мост. Меченосец направил коня под него. Как только они оказались между опор, меч сверкнул в воздухе несколько раз. Пролёт заскрежетал, накренился, обвалился, подняв тучу пыли. Погоня остановилась. Конь нёс седоков дальше.
* * *
Они влетели на территорию разрушенного бомбёжкой вагоноремонтного завода. Конь мощным прыжком взмыл на крышу цеха с треснувшей кирпичной
трубой. Всадник натянул поводья. Конь поднялся на дыбы, перебирая в воздухе передними ногами. Зафыркал, лязгнул зубами по удилам. Встал, успокоился. От его тела шёл густой пар, развеваемый восточным ветерком.
Над изуродованным войной городом медленно выползало жёлто-красное солнце. Морозное небо очистилось от туч, воздух был прозрачен и свеж, запах пожарищ остался позади. Всадник смотрел на светило, помахивая обнажённым мечём. Гриша, придя в себя после скачки, испуганно спросил:
— Пойдёшь туда?
Всадник погладил мальчика по голове, от чего у него поседели волосы, а в уголках глаз появились старческие морщинки.
— Оставь нас. Уходи, — попросил его Гриша, перебирая пальцами гриву коня. – Пожалуйста….
Всадник нахмурился. Снял мальчика с седла за шкирку, поставил на крышу цеха.
— Если для этого нужно погибнуть, то заруби меня, но после уходи, — произнёс Гриша, вытирая рукавом выступившие слёзы.
Он склонил голову, подставляя шею под удар. Всадник махнул мечём. Кирпичная труба упала вниз, похоронив под обломками заводской двор. Наездник задумался. Может, его смутил ребёнок, пожелавший стать жертвой во имя прекращения войны? А может, прикидывал, где доведётся собрать более кровавую жатву? Но ясно одно, ещё никто не предлагал такое. Это заставило его усомниться в правильности дороги, по которой он собирался следовать дальше. Тогда всадник отпустил поводья, предоставив коню выбирать направление похода.
Увидев это, Гриша догадался — выбор за конём. Но что он решит? Мальчик сделал несколько маленьких шажков в сторону ещё темневшего западного неба. Достал из кармана прибережённый кусочек пряника. Раскрошил в кулаке, высыпал крошки, которые подхватил восточный ветерок. Внезапно конь встрепенулся, завертел головой, раздувая ноздри. Запах сладкого хлеба дурманом окутал мозг вечно голодного животного, скрутил желудок. Конь заржал и не спеша пошёл за унесёнными на запад крошками. Всадник взял поводья, криво усмехнулся. Прощаясь, дотронулся кончиком меча до плеча мальчика. Ударил коня каблуками железных ботинок. Конь рванул вперёд, и они растворились в утренних сумерках.
* * *
Через час Смершевцы сняли с крыши цеха дрожащего от холода мальчика. Отвезли к рыдающей матери. Потом долго расспрашивали о странном всаднике, но услышав как всё было, решили, что Гриша тронулся умом от голода.
На следующий день наши войска прорвали оборону противника на большей части линии фронта. Война разворачивалась в обратную сторону, туда, откуда пришла.
Через некоторое время сотрудники Смерша оставил семью в покое. «Дело о всаднике» убрали «в долгий ящик», решив пока не искать того, кто точил затупившийся клинок в осаждённом городе, в холодной квартире за последней дверью по коридору.
* Текст выложен полностью.
http://cimmeria.ru/kartinochka.png
Оценки судей: