Lex Z
18.03.2014, 07:03
Молитва богине
— О Акиваша, богиня Стикса, истоки которого берут в царстве мёртвых, взывает к Тебе твой смиренный слуга Мофет, — начал он свою речь. – Не корысти ради я пришёл в святая святых. Пешком, как и подобает паломнику, я пришёл с Луксура, который некогда был Твоим родным городом. Пришел, чтобы вознести почести и просить Тебя о милости. Множество страхов и ужасов пережил я по пути сюда, земля наша, как и десять тысяч лет назад, до сих пор являет собой саму опасность и смерть. Но тяготы путешествия ничто с ужасами, преследующими меня всю мою жизнь. Ничего нет хуже уныния, превращающего жизнь в существование. Я обращаюсь к Той, что десять тысяч лет назад, обладала такой жаждой и любовью к жизни и была божественно хороша, что сами боги посчитали землю недостойной твоих святых стоп и взяли тебя на небо. И этот пустующий саркофаг яркое доказательство и символ тому. О, Ты, богиня богинь, живое воплощение божественности. Ты не Отец Сет, обитающий лишь в тонких мирах тьмы. Ты жила и обрела вечность, как в памяти людей, так и в ткани мироздания. Ты стала почитаема задолго до того, как кровь стигийцев была испорчена сынами Шема и привнесённая ими Иштар. Иштар, что прижилась у нас под именем Деркето, и в твоей тени обрела свою истинное значение в качестве богини сладострастия, а не только любви. Любовь неотделима от страсти, также как жизнь от смерти. Но даже Деркето, лишь тусклая тень в сравнении с тобою.
Я художник, некоторые говорят, что самый лучший художник современности. Моя усадьба столь величественна, что соперничает по красоте с древними дворцами. Моя усадьба – результат огромного труда, потом и кровью я добывал себе признание, и когда добился, то познал все земные радости, вино и страсть. Я прожигал жизнь в безумных оргиях со своими друзьями и подхалимами. Казалось, моей радости не будет конца. Однако только одного не испытал я.
С равнодушием, граничившим с отвращением, я взирал из своего угла на веселящуюся толпу. И невольно отводил глаза от чересчур бесстыдных или слишком пьяных друзей и знакомых, предающихся во власть разврата. Мною тогда овладело внезапное пресыщение. Я почувствовал странное желание вырваться из трясины пьянства и похоти, в которую еще не так давно погружался с неизменным удовольствием.
Постигшую меня печаль не излечить похотью, поцелуи любовниц ненасыщенны ею. С того дня уныние жжёт мою душу, отражаясь в моих картинах в которых поселился мрак и безнадёга. Я пишу лишь могилы, рисую лишь червей грызущих сердца. Это доводит меня до изнеможения и, дабы забыться я использовал лотос, все виды лотоса, пропадая в видениях, хоть на краткий миг дающих мне блаженство. В своих снах меня звала та, которая и подарит мне свою любовь. Я дорого бы дал, чтобы разыскать свою любовь, если она существует. А до той поры мне осталось лишь отчаяние. Обладая огромными средствами, я всё-таки бессилен, перед терзающим меня чувством.
Побуждаемый не чем иным, как настоятельным желанием избавиться от одиночества, я направился в Кеми. В святыню святынь всей Стигии, храм построенный древними ещё во времена когда золотые шпили Атлантиды не возвысились над морской гладью. В свитках Скелоса я нашёл Твоё имя в описании пирамиды Сета, да будет вечно его присутствие на земле и сгинут его враги. Много бедствий и ужасов благополучно обошли меня стороной, но когда, ночью я всё же достиг Кеми, случилось то, что чуть не погубило меня. Дитя Сета, выпущенное жрецами на волю приползло ко мне. Смешанное чувство овладело мною. С одной стороны меня обуял благоговейный страх, однако в то же время я пожелал себе смерти и избавления от навязчивых видений и тоски. Однако священный змей, обвил меня, касаясь своим языком, взглянул мне прямо в глаза, но не тронул. И я уверился, что это ничто иное как знак свыше. Змей уполз восвояси, а я продолжил свой путь в твою святую обитель, откуда тебя забрали на небеса.
Приятной была и тишина, царившая по дороге к пирамиде. По некоторым ориентирам, не видным в кромешной тьме, но осязаемым мною неясным чувством я шёл по мрачным галереям храма, понимая, что погружаюсь всё глубже и глубже под землю. И вот я здесь
Когда он повернулся чтобы присесть на великолепный диван с золотыми ножками, там уже сидела девушка.
— Кто ты? — спросил он с любопытством, которое заставило его отбросить всякую вежливость.
— А кого ты хочешь увидеть? – дразнящее спросила она нежным голосом, прозвучавшим словно музыка арфы.
— Я желаю видеть свою любовь, чьи неясные очертания преследуют меня в моих видениях.
— Похожа ли я на эту девушку? – спросила она
— Не могу сказать, очевидно тоска по любви отражается в моих снах приобретая желанную форму. Она зовёт меня дабы наконец одарить любовью. Чем больше проходит времени, тем сильнее я истощаюсь. Я уже не могу как следует поесть, или поспать. Наваждение завладело мною и высасывает из меня все соки.
— Ты говоришь о времени, однако знай же, что его нет совсем, ведь какая разница между часом и столетием? Суть одно и то же.
— Своими речами жрица Деркето, что интересно смягчаешь мою печаль, — сказал Мофет проникаясь к собеседнице симпатией, и тут же, осекшись, виновато склонился перед ней. – Не взыщи с меня о жрица Деркето, за мои слова адресованные богине. Я глубоко уважаю ваш культ и не раз жертвовал в пользу вашего культа немалые деньги и одаривал своими работами.
— Не беспокойся. Но разве ты не знаешь, что жрицам Деркето не позволяется входить в Храм Сета? – с лукавым взором посмотрела она на него.
— Нет, я не ведал этого, но если это так, почему ты, жрица Деркето вошла в святая святых отца Сета?
— А если я и вправду жрица Деркето, — опустила она грустный взгляд, — что ты будешь делать?
— Я не предам тебя, прекрасная девушка, в конце концов это дела жрецов, а не художников наказывать виновных. Но всё-таки не приличествует девушке, хоть и жрице нарушать священные законы храма. А…Ты сказала «если я и вправду жрица», что ты имела ввиду?
— Я ведь могу оказаться простой жительницей Кеми, которая как и ты, Мофет из Луксура пришедший в зал Акиваши с молитвой. – ответила она ему.
— Но кто же ты тогда такая? И почему же задаёшь мне столько вопросов, что я чувствую как из меня, будто высасывают силы? И откуда ты знаешь моё имя?
— Я не жрица Деркето, Мофет, — ответила она. – Ты одержим своим желанием настолько, что молясь, не заметил, как я вошла в зал и услышала сказанное тобой.
— Но если ты не жрица Деркето, то кто же? Жрица Сета?
— У Сета жриц нет, не приличествует знатному стигийцу Мофет, не знать священных законов своей родины, — с укором посмотрела она на него.
— Прошу же не томи, — взмолился он. – Своей загадочностью ты завораживаешь меня и заставляешь слабеть ещё сильнее, чем мои видения.
— Ты слишком много рассуждаешь Мофет, это утомляет как тебя, так и окружающих.
— Ты не ответила, молю скажи кто ты, и прости меня за моё занудство. Как мне сгладить своё поведение? Но все, же поведай, кто ты, заклинаю именем Акиваши.
— Не возымеет заклинание именем надо мной действия, как и не возымеет власть жрецов или клыки детей Сета.
— Не святотатствуй, — ужаснулся он при этих словах. – Тем более что ты находишься в святая святых богини. Я вспомнил! — воскликнул он. — Ты сама сказала, что являешься жительницей Кеми пришедшей к Акиваше с молитвой.
— Я не сказала, что я жительница Кеми, я лишь сказала, что могу быть ею.
— Если это так, и ты и вправду пришла сюда с молитвой Акиваше, то может быть…, — он осекся и тут же спросил: Какая забота гложет тебя, моя сестра, что поступила также как и я придя сюда?
— Я скажу тебе, но вначале ответь мне, что ты знаешь об Акиваше, зодчий Мофет?
— Хоть нетерпение грызёт меня жаждой познать тебя, таинственная красавица, но я сдержусь и поведаю тебе, — поцеловав ей руку, сказал он. – Акиваша, святая царевна древности, отдавалась в объятия сладострастия и порока, вкушая жизнь во всех её проявлениях. Зная что будет стареть, но, не желая этого она ещё сильнее вгрызалась в мирские блага, надеясь тем самым обрести бессмертие, что вопреки словам невежественных пророков, призывающих к смирению и скромности, звучало святотатственно. Однако она была выше всех законов, её красота затмевала солнце и луну. Её страсть повергала государства. Говорят, что некое государь древности могучий настолько, что угрожал уничтожением нашим предкам, склонился пред её красотою и стал её любовником зная заранее какая жестокая участь его постигнет после того как ветреная царевна насладится им сполна. Но всё, что было нажито им, всё могущество его царства, он преподнёс к её ногам, лишь ради того чтобы насладится ею несколько дней и ночей, после чего его скормили её любимому змею. Имя этого славного врага забыто в бездне десяти тысяч лет, но преподнести свою голову лишь за мгновение, проведённое с Акивашей, стоило того. Имя того царя забыто, но он стал одним из первых кто возвеличил Акивашу, что привело её к бессмертию.
— Похоже, Мофет, ты свято веришь, что Акиваша обрела бессмертие, и не только в умах людей, но наяву став богиней? – задумчиво спросила она.
— Истинно так! – ответил он воодушевлённо. – Теперь, когда я рассказал тебе житие богини, сдержи, и ты своё слово и скажи, неужели ты тоже пришла вознести молитвы Акиваше? Если это так, то не знак ли мне от неё, и судьба свяжет меня с тобой? Но если нет – то я умру с горя!
Она долго молчала, прежде чем ответить, одаривая его нежной улыбкой и сверкая лукавыми глазами.
— Ты обретёшь со мною большего, чем просил, зодчий Мофет!
Более не в силах сдерживаться он кинулся к её ногам и стал покрывать поцелуями. Она гладила его кудрявые волосы и радостно смеялась звоном тысяч колокольчиков. Они наслаждались друг другом, и время потерялось для них.
А когда он ненадолго прервал любовные утехи, то сказал:
— Акиваша воистину воссоединила нас, слава Ей! Но не гоже властительнице моего сердца до сих пор оставаться безымянной, хотя самое главное, что я обрёл тебя и уныние меня больше не гложет, я мог бы провести с тобою вечность не зная имени.
— Отчего же, мой милый я поведаю своё имя, — томно промолвила она. – И вправду не гоже провести вечность, не зная имени любимой, — засмеялась она, и он вторил ей. – Моё имя Акиваша.
Вначале его взгляд стал полным смятения, но лишь на мгновение.
— Стигийцы бывает, дают имя богини своим дочерям, — сказал он, поцеловав её в лоб. – Но и это я сочту за знак, ведь моя богиня коей я посвятил столько картин, подарила мне женщину с таким же именем как у неё.
— Слишком много речей ты произносишь! – будто негодующе посмотрела она на него.
Он уже было засмеялся в ответ, но смех утонул в её жарких поцелуях. В своей страсти она начала кусать его.
— Я предвижу, что в искусстве любви и сладострастия ты искушённее жриц Деркето, а ведь их искусство сродни магии.
— Сладострастие Акиваши намного сильнее любовной магии жриц, именно оно позволило ей влюбить в себя Мрак и обрести в нечестивом совокуплении с ним вечность! – в экстатическом трансе сказала она, закатив глаза и откинув голову назад. Он хотел было поцеловать её в шею, но она схватила неожиданно сильной для девушки хваткой его голову и сказала: — Я и есть царевна Акиваша, вечная царица Стигии!
Её глаза вспыхнули жёлтым огнём, её прекрасные чёрные губы обнажили белоснежную клыкастую улыбку. Человек не смог что-либо предпринять…
Кровь фонтаном выплеснулась из горла. Мрачные тени стали кружить вокруг, словно в его безумных видениях, но уже наяву. Языком не знакомым простым смертным, голосами понятными лишь пересекающим точку жизни, они поведали о мраке, в котором живёт бессмертие, и оно не столь радостно каким кажется…
* Текст выложен полностью.
http://cimmeria.ru/kartinochka.png
Оценки судей:
— О Акиваша, богиня Стикса, истоки которого берут в царстве мёртвых, взывает к Тебе твой смиренный слуга Мофет, — начал он свою речь. – Не корысти ради я пришёл в святая святых. Пешком, как и подобает паломнику, я пришёл с Луксура, который некогда был Твоим родным городом. Пришел, чтобы вознести почести и просить Тебя о милости. Множество страхов и ужасов пережил я по пути сюда, земля наша, как и десять тысяч лет назад, до сих пор являет собой саму опасность и смерть. Но тяготы путешествия ничто с ужасами, преследующими меня всю мою жизнь. Ничего нет хуже уныния, превращающего жизнь в существование. Я обращаюсь к Той, что десять тысяч лет назад, обладала такой жаждой и любовью к жизни и была божественно хороша, что сами боги посчитали землю недостойной твоих святых стоп и взяли тебя на небо. И этот пустующий саркофаг яркое доказательство и символ тому. О, Ты, богиня богинь, живое воплощение божественности. Ты не Отец Сет, обитающий лишь в тонких мирах тьмы. Ты жила и обрела вечность, как в памяти людей, так и в ткани мироздания. Ты стала почитаема задолго до того, как кровь стигийцев была испорчена сынами Шема и привнесённая ими Иштар. Иштар, что прижилась у нас под именем Деркето, и в твоей тени обрела свою истинное значение в качестве богини сладострастия, а не только любви. Любовь неотделима от страсти, также как жизнь от смерти. Но даже Деркето, лишь тусклая тень в сравнении с тобою.
Я художник, некоторые говорят, что самый лучший художник современности. Моя усадьба столь величественна, что соперничает по красоте с древними дворцами. Моя усадьба – результат огромного труда, потом и кровью я добывал себе признание, и когда добился, то познал все земные радости, вино и страсть. Я прожигал жизнь в безумных оргиях со своими друзьями и подхалимами. Казалось, моей радости не будет конца. Однако только одного не испытал я.
С равнодушием, граничившим с отвращением, я взирал из своего угла на веселящуюся толпу. И невольно отводил глаза от чересчур бесстыдных или слишком пьяных друзей и знакомых, предающихся во власть разврата. Мною тогда овладело внезапное пресыщение. Я почувствовал странное желание вырваться из трясины пьянства и похоти, в которую еще не так давно погружался с неизменным удовольствием.
Постигшую меня печаль не излечить похотью, поцелуи любовниц ненасыщенны ею. С того дня уныние жжёт мою душу, отражаясь в моих картинах в которых поселился мрак и безнадёга. Я пишу лишь могилы, рисую лишь червей грызущих сердца. Это доводит меня до изнеможения и, дабы забыться я использовал лотос, все виды лотоса, пропадая в видениях, хоть на краткий миг дающих мне блаженство. В своих снах меня звала та, которая и подарит мне свою любовь. Я дорого бы дал, чтобы разыскать свою любовь, если она существует. А до той поры мне осталось лишь отчаяние. Обладая огромными средствами, я всё-таки бессилен, перед терзающим меня чувством.
Побуждаемый не чем иным, как настоятельным желанием избавиться от одиночества, я направился в Кеми. В святыню святынь всей Стигии, храм построенный древними ещё во времена когда золотые шпили Атлантиды не возвысились над морской гладью. В свитках Скелоса я нашёл Твоё имя в описании пирамиды Сета, да будет вечно его присутствие на земле и сгинут его враги. Много бедствий и ужасов благополучно обошли меня стороной, но когда, ночью я всё же достиг Кеми, случилось то, что чуть не погубило меня. Дитя Сета, выпущенное жрецами на волю приползло ко мне. Смешанное чувство овладело мною. С одной стороны меня обуял благоговейный страх, однако в то же время я пожелал себе смерти и избавления от навязчивых видений и тоски. Однако священный змей, обвил меня, касаясь своим языком, взглянул мне прямо в глаза, но не тронул. И я уверился, что это ничто иное как знак свыше. Змей уполз восвояси, а я продолжил свой путь в твою святую обитель, откуда тебя забрали на небеса.
Приятной была и тишина, царившая по дороге к пирамиде. По некоторым ориентирам, не видным в кромешной тьме, но осязаемым мною неясным чувством я шёл по мрачным галереям храма, понимая, что погружаюсь всё глубже и глубже под землю. И вот я здесь
Когда он повернулся чтобы присесть на великолепный диван с золотыми ножками, там уже сидела девушка.
— Кто ты? — спросил он с любопытством, которое заставило его отбросить всякую вежливость.
— А кого ты хочешь увидеть? – дразнящее спросила она нежным голосом, прозвучавшим словно музыка арфы.
— Я желаю видеть свою любовь, чьи неясные очертания преследуют меня в моих видениях.
— Похожа ли я на эту девушку? – спросила она
— Не могу сказать, очевидно тоска по любви отражается в моих снах приобретая желанную форму. Она зовёт меня дабы наконец одарить любовью. Чем больше проходит времени, тем сильнее я истощаюсь. Я уже не могу как следует поесть, или поспать. Наваждение завладело мною и высасывает из меня все соки.
— Ты говоришь о времени, однако знай же, что его нет совсем, ведь какая разница между часом и столетием? Суть одно и то же.
— Своими речами жрица Деркето, что интересно смягчаешь мою печаль, — сказал Мофет проникаясь к собеседнице симпатией, и тут же, осекшись, виновато склонился перед ней. – Не взыщи с меня о жрица Деркето, за мои слова адресованные богине. Я глубоко уважаю ваш культ и не раз жертвовал в пользу вашего культа немалые деньги и одаривал своими работами.
— Не беспокойся. Но разве ты не знаешь, что жрицам Деркето не позволяется входить в Храм Сета? – с лукавым взором посмотрела она на него.
— Нет, я не ведал этого, но если это так, почему ты, жрица Деркето вошла в святая святых отца Сета?
— А если я и вправду жрица Деркето, — опустила она грустный взгляд, — что ты будешь делать?
— Я не предам тебя, прекрасная девушка, в конце концов это дела жрецов, а не художников наказывать виновных. Но всё-таки не приличествует девушке, хоть и жрице нарушать священные законы храма. А…Ты сказала «если я и вправду жрица», что ты имела ввиду?
— Я ведь могу оказаться простой жительницей Кеми, которая как и ты, Мофет из Луксура пришедший в зал Акиваши с молитвой. – ответила она ему.
— Но кто же ты тогда такая? И почему же задаёшь мне столько вопросов, что я чувствую как из меня, будто высасывают силы? И откуда ты знаешь моё имя?
— Я не жрица Деркето, Мофет, — ответила она. – Ты одержим своим желанием настолько, что молясь, не заметил, как я вошла в зал и услышала сказанное тобой.
— Но если ты не жрица Деркето, то кто же? Жрица Сета?
— У Сета жриц нет, не приличествует знатному стигийцу Мофет, не знать священных законов своей родины, — с укором посмотрела она на него.
— Прошу же не томи, — взмолился он. – Своей загадочностью ты завораживаешь меня и заставляешь слабеть ещё сильнее, чем мои видения.
— Ты слишком много рассуждаешь Мофет, это утомляет как тебя, так и окружающих.
— Ты не ответила, молю скажи кто ты, и прости меня за моё занудство. Как мне сгладить своё поведение? Но все, же поведай, кто ты, заклинаю именем Акиваши.
— Не возымеет заклинание именем надо мной действия, как и не возымеет власть жрецов или клыки детей Сета.
— Не святотатствуй, — ужаснулся он при этих словах. – Тем более что ты находишься в святая святых богини. Я вспомнил! — воскликнул он. — Ты сама сказала, что являешься жительницей Кеми пришедшей к Акиваше с молитвой.
— Я не сказала, что я жительница Кеми, я лишь сказала, что могу быть ею.
— Если это так, и ты и вправду пришла сюда с молитвой Акиваше, то может быть…, — он осекся и тут же спросил: Какая забота гложет тебя, моя сестра, что поступила также как и я придя сюда?
— Я скажу тебе, но вначале ответь мне, что ты знаешь об Акиваше, зодчий Мофет?
— Хоть нетерпение грызёт меня жаждой познать тебя, таинственная красавица, но я сдержусь и поведаю тебе, — поцеловав ей руку, сказал он. – Акиваша, святая царевна древности, отдавалась в объятия сладострастия и порока, вкушая жизнь во всех её проявлениях. Зная что будет стареть, но, не желая этого она ещё сильнее вгрызалась в мирские блага, надеясь тем самым обрести бессмертие, что вопреки словам невежественных пророков, призывающих к смирению и скромности, звучало святотатственно. Однако она была выше всех законов, её красота затмевала солнце и луну. Её страсть повергала государства. Говорят, что некое государь древности могучий настолько, что угрожал уничтожением нашим предкам, склонился пред её красотою и стал её любовником зная заранее какая жестокая участь его постигнет после того как ветреная царевна насладится им сполна. Но всё, что было нажито им, всё могущество его царства, он преподнёс к её ногам, лишь ради того чтобы насладится ею несколько дней и ночей, после чего его скормили её любимому змею. Имя этого славного врага забыто в бездне десяти тысяч лет, но преподнести свою голову лишь за мгновение, проведённое с Акивашей, стоило того. Имя того царя забыто, но он стал одним из первых кто возвеличил Акивашу, что привело её к бессмертию.
— Похоже, Мофет, ты свято веришь, что Акиваша обрела бессмертие, и не только в умах людей, но наяву став богиней? – задумчиво спросила она.
— Истинно так! – ответил он воодушевлённо. – Теперь, когда я рассказал тебе житие богини, сдержи, и ты своё слово и скажи, неужели ты тоже пришла вознести молитвы Акиваше? Если это так, то не знак ли мне от неё, и судьба свяжет меня с тобой? Но если нет – то я умру с горя!
Она долго молчала, прежде чем ответить, одаривая его нежной улыбкой и сверкая лукавыми глазами.
— Ты обретёшь со мною большего, чем просил, зодчий Мофет!
Более не в силах сдерживаться он кинулся к её ногам и стал покрывать поцелуями. Она гладила его кудрявые волосы и радостно смеялась звоном тысяч колокольчиков. Они наслаждались друг другом, и время потерялось для них.
А когда он ненадолго прервал любовные утехи, то сказал:
— Акиваша воистину воссоединила нас, слава Ей! Но не гоже властительнице моего сердца до сих пор оставаться безымянной, хотя самое главное, что я обрёл тебя и уныние меня больше не гложет, я мог бы провести с тобою вечность не зная имени.
— Отчего же, мой милый я поведаю своё имя, — томно промолвила она. – И вправду не гоже провести вечность, не зная имени любимой, — засмеялась она, и он вторил ей. – Моё имя Акиваша.
Вначале его взгляд стал полным смятения, но лишь на мгновение.
— Стигийцы бывает, дают имя богини своим дочерям, — сказал он, поцеловав её в лоб. – Но и это я сочту за знак, ведь моя богиня коей я посвятил столько картин, подарила мне женщину с таким же именем как у неё.
— Слишком много речей ты произносишь! – будто негодующе посмотрела она на него.
Он уже было засмеялся в ответ, но смех утонул в её жарких поцелуях. В своей страсти она начала кусать его.
— Я предвижу, что в искусстве любви и сладострастия ты искушённее жриц Деркето, а ведь их искусство сродни магии.
— Сладострастие Акиваши намного сильнее любовной магии жриц, именно оно позволило ей влюбить в себя Мрак и обрести в нечестивом совокуплении с ним вечность! – в экстатическом трансе сказала она, закатив глаза и откинув голову назад. Он хотел было поцеловать её в шею, но она схватила неожиданно сильной для девушки хваткой его голову и сказала: — Я и есть царевна Акиваша, вечная царица Стигии!
Её глаза вспыхнули жёлтым огнём, её прекрасные чёрные губы обнажили белоснежную клыкастую улыбку. Человек не смог что-либо предпринять…
Кровь фонтаном выплеснулась из горла. Мрачные тени стали кружить вокруг, словно в его безумных видениях, но уже наяву. Языком не знакомым простым смертным, голосами понятными лишь пересекающим точку жизни, они поведали о мраке, в котором живёт бессмертие, и оно не столь радостно каким кажется…
* Текст выложен полностью.
http://cimmeria.ru/kartinochka.png
Оценки судей: