Lex Z
09.10.2018, 23:17
Ржавь
«Лизонька натерла пяточки скрабом. Красота!», – написала Лиза в твиттере и небрежно кинула смартфон на стиральную машинку.
Вздохнула и вытянулась в ванне, наслаждаясь ощущениями – она любила подбирать температуру воды так, чтобы тело не ощущало воды и парило, словно в невесомости. Иногда ей хотелось попробовать сенсорную депривацию – всего-то пачка соли, выключенный свет, еще всякое по мелочи, много ли нужно для домашнего суррогата психологического опыта? – но пугало то, что заниматься этим в одиночку могло быть чревато. Доверять же свою жизнь – а тем более, разум и тело – Лиза никому не хотела и не умела.
Она вытянула ноги над водой, и, покачивая то в одну, то в другую сторону, стала ими любоваться. Лиза очень любила свои ноги. Собственно, как и все тело – как она это называла, «Всю Лизу». Свой капитал нельзя не любить, иначе вложения в него никогда не окупятся. Кроме того, если ты не будешь любить себя – как ты заставишь других тебя любить?
Лиза была очень умна. Когда-то ее огорчало то, что ум нужно скрывать под напускной глупостью и фальшивой наивностью – но, в конце концов, она привыкла к этим правилам игры и даже вошла во вкус.
«А что моя Лизонька делает?» – тренькнул СМС-кой телефон. Пришло сообщение от Вовы.
Лиза поморщилась.
Вова был туповатым, невежественным и до невозможности инфантильным – но при этом весьма неплохим программистом. Последнее интересовало Лизу только тем, что приносило некоторый доход – что при ее чуть ли не врожденном нежелании работать было весьма важно. Все остальное в Вове вызывало в ней глухое раздражение – и его тупые и несмешные шутки, и постоянные рассказы к месту и не к месту о каких-то его знакомых, и обгрызенные ногти, и даже волос в носу – все это приводило ее в какое-то отчаяние. Но деньги, деньги искупали все. Неплохие даже с точки зрения московских зарплат, они вынуждали Лизу сцеплять зубы и делать вид, что она влюблена в Вову. Ей не нужно было особо играть – Вова был наивен и глуп настолько, что даже не замечал притворства. Лизе была даже как-то обидно, что добыча так легко попала к ней на крючок. Даже жену свою Вова бросил на следующий же день после того, как переспал с Лизой – ни тебе сцен ревности, ни борьбы за мужчину, ни тайного соперничества, в общем, ничего того, что так любила Лиза в отношениях. Но новенький айфон и поездка в Австрию, которые безропотно оплатил Вова, с раскрытым ртом глядя, как она призывно расстегивает лифчик, подсластили эту обиду.
Лиза вздохнула. Нет, нельзя терять Вову. Да, он уныл, ленив, нечистоплотен – но она еще не накопила на финансовую подушку. Нужно еще полгода делать вид, что все в порядке – и не выпускать Вову из своих цепких рук. Потом, конечно, она его бросит – как и многих до него – но пока пусть он думает, что все в порядке, и строит розовые планы на будущее.
«Твоя Лизонька в ванне нежится», – написала она в ответ. Потом подумала, сфотографировала грудь и присоединила к СМС-ке.
От Вовы пришла серия смайликов.
Лиза снова вздохнула и положила телефон на край ванны. Погрузилась в воду, чтобы над поверхностью торчали лишь нос и глаза. Кран и пробка в сливном отверстии было приоткрыты так, что тоненькая струйка постоянно бежала в ванну – и такая же тонкая струйка уходила вниз. Идеально отрегулированный механизм, которым Лиза втайне гордилась.
«Хорошо…» – подумала Лиза, погружаясь в дремоту.
***
Проснулась она от неприятного ощущения холода
И еще какой-то запах…
Сладковатый, приторный запах, от которого к горлу подкатывал омерзительный ком. Лиза знала этот запах еще с детства, по мясным рыночным рядам, куда они приходили с мамой. Она терпеть не могла эти ряды – когда она была маленькой, ее рвало, стоило сырому мясному духу коснуться ноздрей. При этом она с удовольствием уплетала котлеты и кровяную колбасу – так что дело было вовсе не в жалости к невинно убиенным коровкам и свинкам.
Запах – а точнее, вонь – сырого мяса наполнял ванную, словно где-то в ней разделали целую тушу.
Лиза с омерзением вскочила на ноги, бросила взгляд на воду – на какое-то мгновение ей показалось, что плавает в крови – и содрогнулась.
Из крана текла густая, ржавая настолько, что казалась темным пивом, струя. Ржавь уже полностью заменила чистую воду, так что Лиза, судя по всему, последние полчаса дремала в отвратительной грязной жиже.
– Тьфу, блин! – воскликнула она, выскакивая из ванны.
Повернулась к зеркалу, осматривая себя – и уже позволила выругаться открыто, от души, трехэтажным забористым матом.
Ржавь не коснулась только ее лба, носа и щек. Все остальное тело было покрыто рыжей, склизкой, масляной пленкой.
Дрожа от холода и омерзения, Лиза обтерлась влажными салфетками. Она извела все четыре пачки, что были в доме, но этого не хватило – между пальцами ног еще оставались ржавые разводы.
– Алло, «Водоканал»? – проорала она в трубку после того, как пятнадцать минут убила на поиски нужного номера.
– Да, «ГорВодоканал», – вежливо мелодичным голосом ответила ей девушка.
– Скажите, почему в доме Волоховца, тринадцать, течет ржавая вода?
– У вас не течет ржавая вода, – все так же вежливо, словно разговаривая с умственно отсталой, сказала девушка.
– Ну как это не течет, если течет! – воскликнула Лиа.
– Ну как это течет, если не течет, – с сарказмом отозвалась девушка.
– Вы… что? – опешила Лиза. – Вы издеваетесь?
– Мы? – переспросила девушка. – Отнюдь.
– Дайте вашего главного! – потребовала Лиза.
– Вы уверены? – уточнила девушка.
– Да! Уверена! И побыстрее, пока я не стала жаловаться!
Куда именно жаловаться – Лиза еще не придумала. Но понадеялась, что одной угрозы окажется достаточно.
Так и получилось.
– Не нервничайте так, женщина, – бесстрастно ответила девушка. – Сейчас соединю.
Раздался гудок смены соединения.
Лиза стояла с телефонной трубкой в руках, кипя от возмущения. Эта дрянь, эта мелкая сошка, эта офисная крыса – сама Лиза подрабатывала фрилансером-копирайтером и считала себя свободным художником – посмела назвать ее «женщина»? Женщина? Да Лизе до этого эпитета еще все десять лет, а то и пятнадцать – как можно называть женщинами тех, кто не достиг сорока?
И сколько вообще можно соединять?
– Алло? – громко сказала она в трубку. – Алло?
Никто не ответил.
Лиза прислушалась.
На той стороне линии царила тишина. Глубокая, мертвая тишина, в которой, как ей казалось, можно было расслышать шум прибоя – точь-в-точь, как в морской раковине. Лиза наклонила голову, не убирая телефон от уха – шум чуть изменился, словно она повернулась к океану спиной.
«Забавно, – ухмыльнулась Лиза. – Конечно, это не на той стороне, а у меня в трубке, игра эха и отзвуков».
Она еще немного покачала головой, забавляясь переливами прибоя.
– Алло! – резкий мужской голос буквально ввинтился ей в уши.
Лиза вздрогнула, чуть не выронив телефон.
– Алло! – торопливо ответила она. – Это Волоховца, тринадцать! У меня тут течет ржавая вода! А ваша оператор говорит, что…
– Алло! – повторил мужчина.
– Это! Волоховца! Тринадцать! – крикнула Лиза. – У меня! Ржавая! Вода! А! Ваш! Опе…
– Алло! – снова повторил мужчина. Тем же тоном и с той же интонацией.
Лиза осеклась. Автоответчик?
– Алло! – и снова та же интонация.
– Алло! – неизменно.
– Алло! – опять.
Лиза хотела уже сбросить звонок и набрать номер заново – и уж тогда-то высказать все, что она думает об обслуживании клиентов, как вдруг голос мерзко захихикал.
– Аль-лё! Аль-лё! Аль-лё! – стал выкрикивать он. – Аль-лё! Аль-лёу! Аль-лёуу! Аль-лё-ых! Аыыыыыыууууу!
Слова – непонятные, неясные, но хотя бы слова – слиплись в кучу, превратились в какой-то надрывный вой. Рука, державшая трубку, задрожала. Лиза умом, сознанием понимала, что надо бросить, отключиться, не слушать дальше этот бред – но не могла, никак, никак не могла, словно ее приворожили.
Вой продолжался, он становился гуще, богаче, будто в него вплетались все новые и новые голоса – а может быть, оно так и было, потому что Лиза ухватывала то женские, то мужские, то, кажется, даже детские тембры.
А потом словно что-то лопнуло – и вой обернулся чудесным песнопением, точно распустился диковинный цветок. Божественный, какой-то неземной, хорал длился буквально минуту – а потом соединение разорвалось. И Лиза так и осталась стоять в оцепенении, продолжая сжимать надрывающуюся гудками трубку.
Через некоторое время она очнулась, тряхнула головой и нажала на «сброс». Швырнула телефон на диван, грязно выругавшись.
А еще через минуту вскрикнула, схватившись за лодыжку.
Острая жгучая боль охватила ее ногу, а потом – словно невидимое пламя – поднялось наверх, перекинувшись на руку, скользнув по предплечью, взлетев по плечу и впившись в шею.
Лиза взвыла и затрясла рукой. Краем глаза она успела заметить, как вокруг разлетается что-то мелкое, похожее на брызги или какие-то ошметки – бросила взгляд на руку – и истошно завизжала.
Кожа на ладони словно плавилась на глазах, стекая вниз, падая крупными каплями на пол. Ржавыми каплями.
Лиза будто истаивала, истекала ржавью, та проступала из всех ее пор, разъедая плоть, превращая ее в вязкое месиво, в грязную воду, в омерзительную дрянь.
Кожа сползала, будто смытая потоком воды краска, она обнажала мышцы, мясо, жир, капилляры и вены.
Дрожащими руками Лиза схватила телефон – позвонить, немедленно позвонить в скорую! – и едва не выронила его: оголенное мясо взорвалось болью.
Лиза зажмурилась – о, как и это было мучительно! – и ткнула пальцем в экран. Вспышка боли. Еще. Еще и еще. Нет. Сенсор уже не распознавал это как палец.
А еще через секунду телефон просто выпал, выскользнул на пол, стек вместе с потоком рыжей жижи, в которую обратились ее руки.
«Почему я?» – застучало в голове. – «Почему я? За что? Лизонька хорошая… Лизонька же хорошая…»
Подогнулись ноги, ступни растеклись густой лужей, бедра плюхнулись об пол. В нос ударил омерзительный духан сырого мяса.
«Лизины ножки… Лизины ручки… Вся Лизонька» – беззвучно рыдала она, глядя, как растворяется ее тело.
***
Программист Вова почесал волосатый живот, выковырял из пупка катышек и подумал, что неплохо бы и самому принять хотя бы душ. С одной стороны, ему не нравилось, что они с Лизой живут отдельно – пока еще, как подчеркивала она, отдельно – но с другой, можно было не сильно заботиться о чистоте и опрятности.
Вова понюхал подмышки. Да, принять душ можно. Вдруг удастся сегодня напроситься к Лизе на ночь. К себе он звать ее не рисковал – слишком уж много немытых тарелок стояло в раковине, слишком уж несвеже было постельное белье и слишком уж заметную паутину сплел за трубой паук.
Прошлепал в ванную – да, пол надо бы вымыть, а то босые ноги уже липнут – отвернул кран. Тот чихнул, дернулся и выдал струю густой, ржавой жидкости. Вова подставил палец, поднес его к носу, понюхал. Жидкость была какой-то маслянистой и явно отдавала сырым мясом.
Вова пожал плечами – не очень-то и хотелось – завернул кран, вытер палец о футболку и направился в туалет. Там-то ржавая вода процессу не помеха.
Унитаз был из тех, что «не проходят бульк-тест», так что когда Вова прекратил тужиться, раздался утробный плеск – и пара липких капель окропила зад.
Вова поморщился и пошел искать влажные салфетки.
«Лизонька натерла пяточки скрабом. Красота!», – написала Лиза в твиттере и небрежно кинула смартфон на стиральную машинку.
Вздохнула и вытянулась в ванне, наслаждаясь ощущениями – она любила подбирать температуру воды так, чтобы тело не ощущало воды и парило, словно в невесомости. Иногда ей хотелось попробовать сенсорную депривацию – всего-то пачка соли, выключенный свет, еще всякое по мелочи, много ли нужно для домашнего суррогата психологического опыта? – но пугало то, что заниматься этим в одиночку могло быть чревато. Доверять же свою жизнь – а тем более, разум и тело – Лиза никому не хотела и не умела.
Она вытянула ноги над водой, и, покачивая то в одну, то в другую сторону, стала ими любоваться. Лиза очень любила свои ноги. Собственно, как и все тело – как она это называла, «Всю Лизу». Свой капитал нельзя не любить, иначе вложения в него никогда не окупятся. Кроме того, если ты не будешь любить себя – как ты заставишь других тебя любить?
Лиза была очень умна. Когда-то ее огорчало то, что ум нужно скрывать под напускной глупостью и фальшивой наивностью – но, в конце концов, она привыкла к этим правилам игры и даже вошла во вкус.
«А что моя Лизонька делает?» – тренькнул СМС-кой телефон. Пришло сообщение от Вовы.
Лиза поморщилась.
Вова был туповатым, невежественным и до невозможности инфантильным – но при этом весьма неплохим программистом. Последнее интересовало Лизу только тем, что приносило некоторый доход – что при ее чуть ли не врожденном нежелании работать было весьма важно. Все остальное в Вове вызывало в ней глухое раздражение – и его тупые и несмешные шутки, и постоянные рассказы к месту и не к месту о каких-то его знакомых, и обгрызенные ногти, и даже волос в носу – все это приводило ее в какое-то отчаяние. Но деньги, деньги искупали все. Неплохие даже с точки зрения московских зарплат, они вынуждали Лизу сцеплять зубы и делать вид, что она влюблена в Вову. Ей не нужно было особо играть – Вова был наивен и глуп настолько, что даже не замечал притворства. Лизе была даже как-то обидно, что добыча так легко попала к ней на крючок. Даже жену свою Вова бросил на следующий же день после того, как переспал с Лизой – ни тебе сцен ревности, ни борьбы за мужчину, ни тайного соперничества, в общем, ничего того, что так любила Лиза в отношениях. Но новенький айфон и поездка в Австрию, которые безропотно оплатил Вова, с раскрытым ртом глядя, как она призывно расстегивает лифчик, подсластили эту обиду.
Лиза вздохнула. Нет, нельзя терять Вову. Да, он уныл, ленив, нечистоплотен – но она еще не накопила на финансовую подушку. Нужно еще полгода делать вид, что все в порядке – и не выпускать Вову из своих цепких рук. Потом, конечно, она его бросит – как и многих до него – но пока пусть он думает, что все в порядке, и строит розовые планы на будущее.
«Твоя Лизонька в ванне нежится», – написала она в ответ. Потом подумала, сфотографировала грудь и присоединила к СМС-ке.
От Вовы пришла серия смайликов.
Лиза снова вздохнула и положила телефон на край ванны. Погрузилась в воду, чтобы над поверхностью торчали лишь нос и глаза. Кран и пробка в сливном отверстии было приоткрыты так, что тоненькая струйка постоянно бежала в ванну – и такая же тонкая струйка уходила вниз. Идеально отрегулированный механизм, которым Лиза втайне гордилась.
«Хорошо…» – подумала Лиза, погружаясь в дремоту.
***
Проснулась она от неприятного ощущения холода
И еще какой-то запах…
Сладковатый, приторный запах, от которого к горлу подкатывал омерзительный ком. Лиза знала этот запах еще с детства, по мясным рыночным рядам, куда они приходили с мамой. Она терпеть не могла эти ряды – когда она была маленькой, ее рвало, стоило сырому мясному духу коснуться ноздрей. При этом она с удовольствием уплетала котлеты и кровяную колбасу – так что дело было вовсе не в жалости к невинно убиенным коровкам и свинкам.
Запах – а точнее, вонь – сырого мяса наполнял ванную, словно где-то в ней разделали целую тушу.
Лиза с омерзением вскочила на ноги, бросила взгляд на воду – на какое-то мгновение ей показалось, что плавает в крови – и содрогнулась.
Из крана текла густая, ржавая настолько, что казалась темным пивом, струя. Ржавь уже полностью заменила чистую воду, так что Лиза, судя по всему, последние полчаса дремала в отвратительной грязной жиже.
– Тьфу, блин! – воскликнула она, выскакивая из ванны.
Повернулась к зеркалу, осматривая себя – и уже позволила выругаться открыто, от души, трехэтажным забористым матом.
Ржавь не коснулась только ее лба, носа и щек. Все остальное тело было покрыто рыжей, склизкой, масляной пленкой.
Дрожа от холода и омерзения, Лиза обтерлась влажными салфетками. Она извела все четыре пачки, что были в доме, но этого не хватило – между пальцами ног еще оставались ржавые разводы.
– Алло, «Водоканал»? – проорала она в трубку после того, как пятнадцать минут убила на поиски нужного номера.
– Да, «ГорВодоканал», – вежливо мелодичным голосом ответила ей девушка.
– Скажите, почему в доме Волоховца, тринадцать, течет ржавая вода?
– У вас не течет ржавая вода, – все так же вежливо, словно разговаривая с умственно отсталой, сказала девушка.
– Ну как это не течет, если течет! – воскликнула Лиа.
– Ну как это течет, если не течет, – с сарказмом отозвалась девушка.
– Вы… что? – опешила Лиза. – Вы издеваетесь?
– Мы? – переспросила девушка. – Отнюдь.
– Дайте вашего главного! – потребовала Лиза.
– Вы уверены? – уточнила девушка.
– Да! Уверена! И побыстрее, пока я не стала жаловаться!
Куда именно жаловаться – Лиза еще не придумала. Но понадеялась, что одной угрозы окажется достаточно.
Так и получилось.
– Не нервничайте так, женщина, – бесстрастно ответила девушка. – Сейчас соединю.
Раздался гудок смены соединения.
Лиза стояла с телефонной трубкой в руках, кипя от возмущения. Эта дрянь, эта мелкая сошка, эта офисная крыса – сама Лиза подрабатывала фрилансером-копирайтером и считала себя свободным художником – посмела назвать ее «женщина»? Женщина? Да Лизе до этого эпитета еще все десять лет, а то и пятнадцать – как можно называть женщинами тех, кто не достиг сорока?
И сколько вообще можно соединять?
– Алло? – громко сказала она в трубку. – Алло?
Никто не ответил.
Лиза прислушалась.
На той стороне линии царила тишина. Глубокая, мертвая тишина, в которой, как ей казалось, можно было расслышать шум прибоя – точь-в-точь, как в морской раковине. Лиза наклонила голову, не убирая телефон от уха – шум чуть изменился, словно она повернулась к океану спиной.
«Забавно, – ухмыльнулась Лиза. – Конечно, это не на той стороне, а у меня в трубке, игра эха и отзвуков».
Она еще немного покачала головой, забавляясь переливами прибоя.
– Алло! – резкий мужской голос буквально ввинтился ей в уши.
Лиза вздрогнула, чуть не выронив телефон.
– Алло! – торопливо ответила она. – Это Волоховца, тринадцать! У меня тут течет ржавая вода! А ваша оператор говорит, что…
– Алло! – повторил мужчина.
– Это! Волоховца! Тринадцать! – крикнула Лиза. – У меня! Ржавая! Вода! А! Ваш! Опе…
– Алло! – снова повторил мужчина. Тем же тоном и с той же интонацией.
Лиза осеклась. Автоответчик?
– Алло! – и снова та же интонация.
– Алло! – неизменно.
– Алло! – опять.
Лиза хотела уже сбросить звонок и набрать номер заново – и уж тогда-то высказать все, что она думает об обслуживании клиентов, как вдруг голос мерзко захихикал.
– Аль-лё! Аль-лё! Аль-лё! – стал выкрикивать он. – Аль-лё! Аль-лёу! Аль-лёуу! Аль-лё-ых! Аыыыыыыууууу!
Слова – непонятные, неясные, но хотя бы слова – слиплись в кучу, превратились в какой-то надрывный вой. Рука, державшая трубку, задрожала. Лиза умом, сознанием понимала, что надо бросить, отключиться, не слушать дальше этот бред – но не могла, никак, никак не могла, словно ее приворожили.
Вой продолжался, он становился гуще, богаче, будто в него вплетались все новые и новые голоса – а может быть, оно так и было, потому что Лиза ухватывала то женские, то мужские, то, кажется, даже детские тембры.
А потом словно что-то лопнуло – и вой обернулся чудесным песнопением, точно распустился диковинный цветок. Божественный, какой-то неземной, хорал длился буквально минуту – а потом соединение разорвалось. И Лиза так и осталась стоять в оцепенении, продолжая сжимать надрывающуюся гудками трубку.
Через некоторое время она очнулась, тряхнула головой и нажала на «сброс». Швырнула телефон на диван, грязно выругавшись.
А еще через минуту вскрикнула, схватившись за лодыжку.
Острая жгучая боль охватила ее ногу, а потом – словно невидимое пламя – поднялось наверх, перекинувшись на руку, скользнув по предплечью, взлетев по плечу и впившись в шею.
Лиза взвыла и затрясла рукой. Краем глаза она успела заметить, как вокруг разлетается что-то мелкое, похожее на брызги или какие-то ошметки – бросила взгляд на руку – и истошно завизжала.
Кожа на ладони словно плавилась на глазах, стекая вниз, падая крупными каплями на пол. Ржавыми каплями.
Лиза будто истаивала, истекала ржавью, та проступала из всех ее пор, разъедая плоть, превращая ее в вязкое месиво, в грязную воду, в омерзительную дрянь.
Кожа сползала, будто смытая потоком воды краска, она обнажала мышцы, мясо, жир, капилляры и вены.
Дрожащими руками Лиза схватила телефон – позвонить, немедленно позвонить в скорую! – и едва не выронила его: оголенное мясо взорвалось болью.
Лиза зажмурилась – о, как и это было мучительно! – и ткнула пальцем в экран. Вспышка боли. Еще. Еще и еще. Нет. Сенсор уже не распознавал это как палец.
А еще через секунду телефон просто выпал, выскользнул на пол, стек вместе с потоком рыжей жижи, в которую обратились ее руки.
«Почему я?» – застучало в голове. – «Почему я? За что? Лизонька хорошая… Лизонька же хорошая…»
Подогнулись ноги, ступни растеклись густой лужей, бедра плюхнулись об пол. В нос ударил омерзительный духан сырого мяса.
«Лизины ножки… Лизины ручки… Вся Лизонька» – беззвучно рыдала она, глядя, как растворяется ее тело.
***
Программист Вова почесал волосатый живот, выковырял из пупка катышек и подумал, что неплохо бы и самому принять хотя бы душ. С одной стороны, ему не нравилось, что они с Лизой живут отдельно – пока еще, как подчеркивала она, отдельно – но с другой, можно было не сильно заботиться о чистоте и опрятности.
Вова понюхал подмышки. Да, принять душ можно. Вдруг удастся сегодня напроситься к Лизе на ночь. К себе он звать ее не рисковал – слишком уж много немытых тарелок стояло в раковине, слишком уж несвеже было постельное белье и слишком уж заметную паутину сплел за трубой паук.
Прошлепал в ванную – да, пол надо бы вымыть, а то босые ноги уже липнут – отвернул кран. Тот чихнул, дернулся и выдал струю густой, ржавой жидкости. Вова подставил палец, поднес его к носу, понюхал. Жидкость была какой-то маслянистой и явно отдавала сырым мясом.
Вова пожал плечами – не очень-то и хотелось – завернул кран, вытер палец о футболку и направился в туалет. Там-то ржавая вода процессу не помеха.
Унитаз был из тех, что «не проходят бульк-тест», так что когда Вова прекратил тужиться, раздался утробный плеск – и пара липких капель окропила зад.
Вова поморщился и пошел искать влажные салфетки.