Хайборийский Мир - Круммох из Горных Круммохов

Глава восьмая, в которой ночь сгущается.
Ответ был обычным для священнослужителя, когда-то эти риторические фигуры безумно раздражали Остейна. Но сейчас он был в другом расположении духа.
И тут в дверь постучали. Остейн не запирал за собой двери, потому просто крикнул «входите» и на пороге появился сержант Рорк. Если бы какой-то книжник из тех, что составляют подробные описания мира, вознамерился посвятить страницу понятию «старый солдат», то Рорк, с десяти лет, служивший у графов, лучше всего подошел для примера. Почти такой же высокий, как Остейн, но более узкокостный и худой, Рорк с его грубым, будто топором рубленым лицом, седой щетиной и въевшейся в плоть и кровь выправкой был образчиком сержанта. За тридцать лет на службе он воевал и в дальних походах, и в бесконечных стычках Пограничья. Он отличался несокрушимой выносливостью. Рорк оправился от нескольких тяжелых ран, выжил в нескольких эпидемиях, унесших множество жизней его товарищей. Остейн знал его почти всю жизнь, но никогда не задавался вопросом, есть ли у Рорка за душой что-то кроме службы, есть ли у него на уме что-то кроме устава и муштры. Иногда граф, опасавшийся размякнуть и потерять навыки, приглашал сержанта для тренировок с оружием. И Рорк, вооружившись затупленным, но более тяжелым, чем боевой, палашом, безжалостно гонял своего господина и повелителя по замковому двору. В доспехах он, кажется, даже спал. Он был и сейчас облачен в полукирасу и островерхий шлем с полями. Оружие Рорк при входе в храм не снял.
- Сир. – проскрипел Рорк сорванным голосом. – У нас гости!
Это было нарушением приказа не беспокоить хозяина, если это не новости, относящиеся к Вильде. Но видимо, случилось нечто необычайное.
- Гости? О чем ты говоришь!?
-Пройдите и взгляните сами, сир. Гости с той стороны Границы, сир. Если прикажете, я отправлю с вами двух щитоносцев, но не думаю, что в такую бурю это имеет смысл. Пройдемте к башне над воротами.
- Конечно, тотчас. – Остейн почти обрадовался, что случилась какая-то опасность, с которой он справится. Гости с той стороны Границы? Да он поставлен на это место специально, чтобы не давать им спуску!
Они быстрым шагом отправились к воротам. Тяжелая дверь со скрипом отворилась, сталкивая кучу снега и пепла. Пора отправить бездельников, чтобы откидывали снег подальше, а то скоро дверь и вовсе не открыть.
Буря стихала, теперь ветер не грозился сбить с ног, или сорвать с лица кожу. Но странный снегопад только усиливался. И было по-прежнему темно.
По двору раздавались приглушенные команды, топот ног и лязг железа. Солдаты занимали свои обычные места на стенах у бойниц, на галереях. Передавали друг другу оружие, боеприпасы.
Замок был готов обороняться хоть от всей армии Великой Стигии, да только стигийской армии нечего было делать на Севере.
Граф и сержант поднимались по лестнице. Рорк – стремительно, Остейн чуть медленнее, и стараясь как можно больше своего веса переносить на руку, которой вцепился в перила.
Тут едва ли не впервые за тридцать лет сержант позволил заговорить неофициально.
- Сир, вы молились там, в храме?
- Да, конечно, что еще делать в храме?
- Но сир, я только хотел спросить, с кем вы разговаривали. Я стоя под дверью слышал два голоса. Слов разобрать не мог, но говорили точно двое.
- Это был Арсилий, старый служитель.
Тут случилось еще невероятное событие, по степени потрясения основ схожее с тьмой среди дня. Сержант Рорк возразил господину графу.
- Этого не может быть, сир. Арсилий умер лет двадцать тому назад. Вы не могли этого не знать. И забыть не могли, вы были на его похоронах, как и я.
Остейн остановился, как молнией пораженный. Действительно, все так и было, и сейчас, в сотне шагов от храма он это вспомнил. Годы его будто не еще, чтобы путаться в воспоминаниях. Арсилий действительно умер, восьмидесятилетним старцем лет двадцать тому назад. Его с почестями похоронили и искренне оплакали. Место священника потом занимали два человека, достоинств, кроме образования, лишенные начисто. Последний из них покинул графа года два назад, найдя покровителя щедрее. Остейн ввиду равнодушия к вере так и не озаботился пригласить кого-то на это место, и официальные церемонии проводил сам, с привычным ему формализмом, просто потому, что так заведено. Арсилий ведь даже священником не был! До того, как в старости стать храмовым служителем, он, кажется, был ювелиром. Но человек он был искренне верующий, и на удивление начитанный. Формального образования не имевший, стал за долгие годы настоящим добрым духом храма и всего замка. Когда он умер, по нему плакала вся округа.
Все это мигом пронеслось в голове Остейна.
Остейн не стал даже пытаться обмануть себя, что ему что-то приснилось и привиделось. Да и Рорк слышал два голоса. А значит то, что произошло в храме, было самым настоящим чудом! Которым за этот день!
- И все же это был старый Арсилий. – сказал граф таким тоном, что Рорк счел за благо не продолжать разговор.
Граф, наконец, поднялся на защищенную толстыми деревянными досками смотровую площадку над воротами. Местность лежала перед ним как на ладони. Когда-то он немало денег потратил, чтобы свести весь лес, окружавший замок, благодаря этому ни один враг не подобрался бы к стенам незамеченным. Сейчас под снегопадом на открытой местности он разглядел человек пятьдесят. Почти все конные, но несколько пешие, не иначе, потеряли лошадей в бурю.
Ветер почти стих, но снег все валил, и темнота не думала отступать. Но у многих всадников были с собой фонари, для ночных переходов, не иначе.
Это был сильный отряд. Люди, одетые в черное, и оттого похожие на застигнутую снегопадом стаю воронов, сидели на коренастых, мохнатых конях обычных для Пограничья. Вооружены они были до зубов. В черное небо топорщились острия всевозможных копий, боевых топоров и причудливой смеси первого со вторым, а так же крюками. Обычное оружие киммерийцев, но судя по личности предводителя, они достаточно богаты, чтобы располагать еще и ружьями и пистолетами, которые сейчас прячут от непогоды под плащами. Разглядеть каждого всадника было невозможно, да и незачем. Да, Остейну даже в гербы не надо вглядываться, чтобы понять, кто перед ним.
Впереди, осветив свое лицо лампой, восседал на более рослом и стройном боевом коне сам Гленн Круммох Куад.
Это был человек, как будто волшебством перенесенный из Гвареля в Пограничье. Сейчас он, как и все кутался в плащ, спасаясь от мороза. Но легко было догадаться, что под плащом на нем щегольской костюм самого лучшего, непременно небесно-голубого, сукна, сшитый по последней столичной моде, а доспехи его, выкованные в Тарантии, покрыты серебряной чеканкой и гравировкой. Даже засыпанный снегом и пеплом, Гленн Куад выглядел франтом. Его постриженные по придворной моде усы и борода явно еще с вечера были тщательно подвиты щипцами. Он и без всех этих ухищрений был красавец, только ростом для северянина не вышел.
Но вопреки своему нарочитому фатовству, Куад был человек безжалостный, мстительный и коварный. Ничего в нем не было от придворного щеголя, это был барон-разбойник, дитя Пограничья.
- Сир! – церемонно обратился он к Остейну. – Я прошу предоставить мне и моим людям убежище от непогоды!
И тут граф Остейн захохотал. Он смеялся, пока ему не свело живот, пока громоподобный хохот не превратился в жалкое сипение. А потом он набрал полную грудь воздуха, и засмеялся снова. И долго он не мог остановиться. Слезы катились у него из глаз, взрывы хохота, прерываемые то кашлем, то оханьем. А Гленн Куад сидел, сохраняя на лице выражение вежливой заинтересованности.
- Я рад, что у вас хорошее настроение сир! – весело крикнул он. – Если я так сумел рассмешить вас, это хорошее начало разговора. Но все-таки, что насчет моей просьбы?
- Ты мне объясни, Куад, а почему я не должен бросить тебя замерзать?! – прорычал Остейн, не прекращая смеяться. – После всех этих лет вражды, ты просто так приходишь ко мне, и просишь ночлега? Ты с ума сошел, проклятый стервятник?
- Сир! – отвечал Гленн Куад. – Мы, в самом деле, немало враждовали, а вы успели сжечь один из замков моего покойного батюшки. Но думаю, бросить людей на произвол стихии было бы слишком подло. А вы – человек благородный.
Эта напыщенная речь вызвала у Остейна новый приступ смеха. Но смех это был злой, с мрачными нотками.
- Скажи-ка мне, ты, кровопийца, а что занесло тебя к моему замку, да еще и кампании такого числа вооруженных людей? Не иначе, ты собирался поохотиться на оленей в моих владениях? Да тебя уже только за это вздернуть, не говоря о прочем!
- Не буду врать, сир. Я приехал, чтобы обсудить с вами судьбу моего кузена.
- Кузена? - удивился Остейн, который иногда забывал, насколько обширно родословное древо Круммохов.
- Да, именно. Не могу сказать, что мы как-то близки с молодым Калленом, но кровь есть кровь.
- Проклятье, Куад, я скорее поверю, что Черноводная потечет на Север, чем в то, что ты прибыл обсудить судьбу своего кузена! Ты отбить его хотел, не иначе, да буря спутала все карты.
Пока Гленн Куад искал подходящие слова, вперед выехал другой человек. Он был выше ростом, старше годами, а зверообразное, изрезанное шрамами, скуластое лицо указывало на то, что происходит он из «гирканских» кланов Равнин. То был Карратак, вождь конного клана Беаннтан, которого обычно так и называли - Гирканец. Всякого Беаннтана, как и Круммоха полагалось повесить, стоит ему ступить на подвластную Тарантии землю Империи. Остейн подумал, что должно быть за холмами стоит, по меньшей мере, еще полсотни воинов, а может быть и больше. Едва ли Куад позвал в набег одного Карратака, без его свирепых всадников.
- Да что ты с ним треплешься, как будто не видишь, рыжий ванирский боров над нами издевается! – закричал тот.
Остейн подумал было выстрелить в Карратака, но, во-первых, подобное убийство было не в его обычае. А во-вторых, ночью на таком расстоянии из рейтарского пистолета попасть во что-то можно было только случайно. Такой выстрел наверняка не убьет Карратака, зато ославит Остейна как труса и подлеца.
А Гирканец продолжал сыпать бранью, непонятно на что рассчитывая. Напугать Остейна, находившегося под защитой стен, ему было нечем, а вот вызвать его гнев – легко. К здравому смыслу и милосердию так не взывают. Карратак хоть его предки вернулись в Киммерию много поколений назад, почему-то все время поминал свиней и кабанов, животных, по его представлениям настолько нечистых, что уже их имя – страшное оскорбление. Остейн, в чьем роду ванирские предрассудки тоже хранились поколениями, напротив, вепрей считал существами достойными, хоть и охотился на них при каждом удобном случае. Так что в сравнении себя с рыжим вепрем не видел того оскорбления, которое старался вложить в свои слова Карратак. Но это был не повод давать поносить себя.
- Уйми своего гирканского пса, Куад! – крикнул Остейн.
- Ты кого назвал псом, рыжий боров. – снова начал было вождь всадников, но его оборвал Гленн Куад.
- Граф! – более зло, без прежней куртуазности, но все же пока не переходя на брань, крикнул он. – У нас есть две пушки!
- Из ваших пушек только уток бить, и то на слете! Вот у меня достаточно пушек, чтобы превратить вас всех в кучу мяса и оставить гнить до весны! – отвечал Остейн. В самом деле, замок защищали шесть орудий, изготовленных Артаэром. Это были небольшие, но все-таки настоящие бронзовые пушки, которые били мелким ломом чугуна и предназначены были сносить все живое частым огнем. Какими орудиями располагал (если располагал) Гленн Куад, Остейн не знал. Но здравый смысл подсказывал, что это скорее облегченные, кожаными ремнями увязанные стволы, которые стенам крепости ничего не сделают, даже если будут бить по ним неделю и в упор.
- Тогда мы пойдем на город! Что скажут горожане, когда граф Остейн не сможет их защитить?
- Что скажут? Скажут, что и сами справятся с шайкой разбойников! Это Пограничье, Куад, тут каждый мужчина - воин, каждый дом – крепость, и каждая женщина перережет горло тому, кого ее муж не добьет! Сколько у тебя людей, Куад? Сотня или две? Да вас камнями с крыш закидают!
На самом деле, если Куад привел две сотни человек, то горожанам пришлось бы несладко, но они почти наверняка отбились. Конечно, не при помощи камней, а при помощи ружей, а так же дедовских луков и арбалетов, которые были в каждой семье. Замок же Остейна не под силу было взять и впятеро большему войску. Но кто вообще воюет на Севере, зимой? Солдаты скорее слягут от болезней. Не говоря уж, о всех страшных чудесах сегодняшнего дня.
Остейн не был уверен, что готов дать незваным гостям замерзнуть в наступившей колдовской ночи.
Эта мысль не оставляла Остейна. В его перебранке со стен было что-то комическое, балаганное, а в творившейся непогоде, что-то противоестественное. Он не доверял Гленну Куаду. Даже Карратак был ему понятнее. Головорез, разбойник, но человек слова. Встреться с ним как с врагом, и он постарается тебя убить. Назови его своим союзником, и он будет вести себя, как подобает союзнику, если надо, то и от пули заслонит. Куад наоборот может ударить ножом, пожимая протянутую руку. Последнее не было преувеличением, так Гленн Куад убил вождя клана Бенн Дабх.
- Ладно, Куад! – наконец крикнул Остейн. – Глупо это, орать друг на друга через стену! Сейчас мои люди откроют небольшую дверцу, и ты войдешь. Поговорим спокойно и серьезно, как подобает.
- Но, сир! – с тем же весельем в голосе, что и раньше, ответил франт. – Вы предлагаете мне сдаться на вашу милость! Я, ступив в замок, становлюсь вашим заложником. Какие есть гарантии, что вы меня не бросите в темницу, или чего похуже?
- Только мое слово. – с наслаждением смакуя каждый звук, возгласил Остейн. – а я человек благородный!
Гленн Куад опустил фонарь, и при этом выглядел так, будто с него слили галлон крови. От бравады почти ничего не осталось. Он огляделся, ища глазами Карратака. Гирканец подъехал чуть ближе.
- Что будем делать, союзник? – наконец спросил у него Куад.
- А мне, откуда знать? – нарочито грубо отозвался Карратак. – Ты у нас большой человек!
- Я-то большой человек. Но вот это все. – Куад театрально взмахнул рукой. – Это все в мои планы не вписывалось. Предполагался быстрый налет. А теперь эта буря… Кром и сталь, да как такое можно было предугадать?
- Предугадать – никак. – согласился вождь всадников. – Надо было спросить у тех, кто ведает такие вещи.
- Обратиться к твоим колдунам?
Карратак промолчал.
- Не делай вид, дорогой мой союзник, что тебя все это не касается. Может быть, считаешь, что раз ты всадник с Равнин, тебе ничего не грозит? Верю, такие дикари как ты и твои люди, выносливее чем мы. Протянете в буране на день-другой больше, вот и вся разница.
Гленн Куад снова огляделся. В полумраке и снежной каше было почти ничего не разобрать. Уже в двух десятках футов фигуры людей и лошадей превращались в трудноразличимые силуэты. Когда этот снегопад прекратится? Искать совета и поддержки у людей, что ниже тебя по званию, было признаком слабости для разбойничьего главаря, каковым Гленн, несмотря на свой титул и внешний лоск, по сути, являлся.
- Я пойду на переговоры с Остейном. – решился барон-разбойник.
- Он может тебя повесить, как твоего кузена. – пожал плечами Карратак.
- Тогда разбивай лагерь в поле, Гирканец. – огрызнулся Гленн. – По весне оттаете, то-то корма будет воронам!
Карратак усмехнулся. Выглядело это так, как если бы усмехаться научился хищный зверь.
- А в тебе есть отвага и даже дерзость. Идти в логово врага, вручить свою жизнь тому, с кем тебя разделяет река крови! Это достойно твоего имени. Если Остейн тебя сегодня убьет, я напишу о тебе песню.
Куад опять поднял фонарь и крикнул наверх.
- Я согласен, граф!
Через какое-то время, справа от замковых ворот отворилась небольшая дверца, в которую даже невысокий Гленн только с большим трудом пролез. Его в почти полной тьме (в руке провожатого был на удивление маленький и тусклый фонарь) повели тесными, кривыми и низкими коридорами. Это был сущий лабиринт, в котором не стоило пытаться запомнить путь, потому что несколько раз Гленн и человек с фонарем то спускались, то поднимались, то заходили в тупик. Трижды путь им преграждали тяжелые, железом обитые двери, и еще один раз – подъемная решетка. Рассчитывать, что через этот путь можно проникнуть в замок незамеченными, не стоило. По всей видимости, туннели блуждали внутри крепостной стены, но это знание ничем не помогло бы.
Наконец, Гленн выбрался в небольшую, но ярко освещенную и теплую комнату. Тепло шло от жаровни с углем, свет от масляных ламп. Там его встретил граф Остейн. Рыжий гигант сидел в кресле, играя тяжелой тростью с навершием изображающим голову льва. Трость была и символом статуса и могла бы сломать любую кость. Но, вооруженный рейтарским пистолетом, Остейн едва ли нуждался в том, чтобы использовать трость как дубинку. К тому же по обе стороны от графского кресла стояли два ветерана, каждый из которых выглядел так, будто в одиночку может на куски изрубить дюжину новобранцев. В любом случае, Гленн пришел сюда не для того, чтобы нападать на хозяина замка.
- Садись. – Остейн указал тростью на небольшой табурет. – Неприлично заставлять гостя стоять.
Гленн осторожно опустился на табурет.
- Сколько у тебя людей? Я знаю, зачем ты пришел, едва ли ты собрал бы большую армию, чтобы попытаться освободить своего… кузена.
Остейн говорил коротко, весомо и очень серьезно. От его веселья не осталось и следа.
- Примерно сто двадцать человек. Пятьдесят мои, и остальные – Карратака.
- Ты что, собирался штурмовать замок?
- Я не сумасшедший. Кузена мы хотели вытащить втихую, а войско собрали, чтобы отбиваться, когда вы пуститесь в погоню. Кстати, как он? Вы успели его повесить?
- Кому суждено утонуть – не сгорит. Да, я его вздернул, но веревка оборвалась. Правда, он пытался бежать, и мои ребята пересчитали ему хорошенечко кости. Жив, но может быть, ненадолго.
- Отрадно слышать, что он жив, жаль, что его так покалечили.
- Довольно о Круммохе. Почему Гирканец с тобой?
- Как и всегда, из-за денег.
- У меня никогда не было проблем с Гирканцем. Но после того, что он наговорил, я не могу пустить его под свою крышу. Такое не прощается, Куад. В Пограничье – нет.
- Так вы дадите нам замерзнуть?
- А почему бы нет? Мы враги, и давно.
- Тогда зачем вы пустили меня, в чем смысл этих переговоров?
- Может быть, хочу насладиться твоим унижением. Но нет, на самом деле я хочу спросить тебя, что ты думаешь, происходит? Я таких бурь не припомню, а я уже не мальчик.
- Нечто странное происходит, сир. Я никогда не был суеверен, но мне кажется, это имеет отношение к Старым Богам.
- Вот и мне так… кажется.
- Вы впустите нас, или нет?
- А ты бы меня впустил?
- Не знаю. – честно ответил Гленн.
- Наверное, я мог бы пустить тебя. В замке есть пустующие помещения, припасов хватает, а буря не будет вечной. И так, тебя я бы пустил. Но не Гирканца.
- А его людей?
- Без Гирканца и без оружия.
- Я передам ваши условия Гирканцу. – кивнул Гленн.
Когда его вытолкали обратно, ошарашенный услышанным, Гленн Куад какое-то время собирался с мыслями. Он устроил краткое совещание со своими офицерами. Говорили быстро и тихо. Наконец он снова взобрался на лошадь, и отправился искать в буране Карратака.
Тот уже успел разбить подобие шатра, набросив безразмерный плащ на древка перекрещенных пик, и кутался в шкуру, пытаясь удержать тепло. И глядя на него, Гленн отчетливо понял, что в бурю им не выжить.
- Значит, он согласен пустить тебя, твоих людей, но не меня? Из-за того, что я назвал его рыжим ванирским боровом? – уточнил Гирканец.
- Все так.
- И что ты ему ответил на это, союзник?
Вместо ответа Гленн Куад молниеносно вытащил пистолет, и выстрелил Карратаку Гирканцу в лицо.
Вой ледяного ветра мгновенно утес звук выстрела, и тот растаял где-то в снежном мареве.

Добавлено через 18 минут

Цитата:

Автор: Зогар Саг (Сообщение 178165)

ой, и у отца-основателя и у реального митраизма все было весьма неоднозначно) Само описание гробницы Эпимитреуса как бы намекает, да и другие есть намеки)

Я не для того двадцать лет Ахмановскую мифологию ругал, чтобы в нее же теперь, как в жир ногами въехать.

Глава девятая, где льется кровь.

Остейн выслушал доклад о том, что его люди видели со стен.
- Так он, в самом деле, убил Карратака? – усмехнулся граф. – Да он еще хуже, чем я думал! Как есть, змеиный выползок! Гленн Куад, будь он проклят!
- Думаете открыть ему ворота?
- Не сейчас. Сейчас они с гирканцами сцепятся, и мы пустим только тех, кто переживет схватку.
- А вы можете быть коварны, сир. – осмелился заметить Рорк.
- Я практичен, сержант.
Настроение Остейна было столь же мрачным, как и сгустившаяся противостественная ночь. Кроме тяжелых мыслей о Вильде его обуревали мрачные предчувствия. Бред Фирсонхэя, странные явления в небе, чудесное явление старого священнослужителя в храме… Все это не вписывалось в картину привычного ему мира. Остейн никогда не был истинным скептиком, отрицавшим потустроннее. Просто раньше он ни с чем подобным не сталкивался. Но как память его хранила старые ванирские сказки, которые он слушал в детстве, так и сама его кровь ощущала, что воздухе разлились неведомые энергии. Он вспомнил зловещее слово, на старом ванирском языке, которого не знал.
Фимбулвитр - Великая Зима.
Неужели именно она спустилась на Пограничье вместе с дневной тьмой. Остейн попытался вообразить, а что сейчас происходит севернее, на землях Киммерии, и поежился.
- Сир! – вырвал его из задумчивости голос Иридарна.
- Да. – поднял мрачный взгляд Остейн.
- Ваша дочь, госпожа Вильда.
- Что с ней?!- нарочито грубо спросил граф, боясь услышать ответ.
- Кажется, она приходит в себя, но очень слаба.
Остейн поспешил в комнату, где страдала раненая Вильда.
Девушка была в сознании, но выглядела просто ужасно. Судя по всему у нее начиналась лихорадка.
- Отец. – голос Вильды был еле слышным шепотом. Остейн наклонился ухом к самым ее губам. Вильда вдруг поежилась и с жалкой усмешкой сказала.
- Щекотно.
Остейн, кляня себя, отшатнулся, в самом деле, его бакенбарды явно попали несчастной в лицо.
- Что с Калленом, отец? – был первый вопрос Вильды.
- Жив, но как и ты тяжело ранен. – честно ответил Остейн.
- Я умру? Что говорит хирург?
- То же, что говорят все его коллеги. – не стал лгать Остейн. – Что ты можешь умереть, а можешь и выжить.
- Это хорошо. – Остейн хотел было спросить, что хорошего девушка находит в том, что может умереть, но она закончила фразу. – Хорошо что ты честен со мной.
Лицо Остейна перекосило, он готов был разрыдаться.
- Дочка, я бы все сделал, чтобы ничего этого не случилось. – выдавил он. – Проклинаю себя каждую минуту, что не остановил этого безумца.
- Отец, послушай меня. Я очень плохо себя чувствую, думаю, в любой миг могу снова потреять сознание. Но то, что я тебе скажу, это не бред, вызванный раной, поверь мне. Сейчас происходит что-то ужасное, верно?
- Да, Вильда. Среди дня спустилась тьма, пришла буря, а теперь идет небывалый снег. Откуда тебе это известно?
- Я все видела. Ты ведь сам рассказывал, что у матери были видения. Отец, то что случилось, связано с тем, что ты хотел повесить Каллена. Каллен … В Каллене течет кровь героев, отец. Ты и сам знал это. Ты и твои люди… вы подвергли его Трем Смертям. Три Смерти - для Старого Игга.
Все это настолько напоминало слова Фирсонхэя, что Остейну, хоть он и находился в жарко натопленной комнате, стало холодно.
- Ты что, хочешь сказать, что его кровь разбудила Игга?!
- Не только его кровь, отец. Твоя кровь, моя кровь… кровь нашего с Калленом ребенка.
- Но твой Каллен жив! И ты жива! И твой ребенок тоже жив, я надеюсь! – сказав последнюю фразу, Остйен поразился тому, насколько искренне она прозвучала.
- Это не важно. Кровь пролита.
Только Вильда произнесла эти слова, как глаза ее закрылись. Остейн испугался, что дочь его испустила последний вздох. Но потом он увидел, что она дышит, поверхностно и быстро, но дышит.
Растерянный, подавленный, Остейн какое-то время сидел у постели дочери, сжимая ее руку в своей огромной ладони. Голова его была готова взорваться от мрачных мыслей и туманных предчувствий. Выходя от Вильды, он стал свидетелем спора между Иридарном и Артаэром. Причем первый таскал второго за пуговицы, с риском их оторвать, а второй эти манипуляции с обычным для себя воловьим спокойствием переносил, но судя по всему, хирургу не уступал. Боясь обеспокоить раненую девушку, бранились они шепотом, что придавало их перебранке неуместную комичность.
- Что вы тут не поделили, высокученые господа. – тем же шепотом окрикнул их Остейн.
- Разошлись в вопросе лечения госпожи Вильды. – отвечал Иридарн. – Этот шарлатан несет неведомо, что о «полезных свойствах плесени», тогда, как всякому неучу известно…
В медицине Остейн не понимал ровным счетом ничего, значит, поддержать никого не мог.
Тем более, что перед ним было слишком много других дел.
- Отпустите его немедленно! Если прямо сейчас вам нечего делать, так подите проведайте Каллена Круммоха. Каким бы негодяем Круммох ни был, он дорог моей дочери, и кажется его жизнь важна для нас всех. Не смейте устраивать скандал у одра болезни!
Прекратив, таким образом, диспут, граф отправился выслушать новости о том, что творится под стенами. Но речь Рорка в этот раз не походила на его обычную бесстрастную манеру говорить. Пропустив подобающее при обращении к графу «сир», сержант едва ли не прокричал, что в поле происходит нечто ужасное, и заявил, что графу нужно самому все видеть.
До Остейна и раньше донеслось несколько приглушенных выстрелов, крики и проклятия. Но он не обратил на них внимания. Теперь же под стенами творился какой-то кошмар. Выстрелы перебивались отчаянными воплями. Пару раз где-то во тьме глухо рявкнули пушки. Значит, Гленн Куад не обманывал, они у него действительно есть. Но эти выстрелы будто ничего не решили.
Для резни между людьми Куада и оставшимися без вождя Беаннтанами битва была какой-то уж слишком ожесточенной. То там, то здесь вспыхивавшие выстрелы, последние масляные фонари, которые еще не разбились в сутолоке боя, выхватывали из тьмы пятна света, но разобрать со стен было ничего нельзя.
Тем временем Гленн Куад, совсем утративший свой лоск, в разорванном в лоскуты плаще, с окровавленной непокрытой головой, отчаянно скоблился в калитку, то понося Остейна, то умоляя его, заклиная всеми богами Севера и Юга.
И тут Остейн разглядел, кто теснит всадников на поле.
- Рорк! – повысил он голос. Вся растерянность мигом сошла с графа. Сейчас речь шла о войне, о сражении, а это было именно то, в чем он понимал. – Пушки к бою, пусть бьют выше голов людей! Открывайте ворота, запускайте подонков, только пусть стрелки прикрывают отход! Порази их огонь Митры!
Рорк хотел уточнить, кого должен поразить Солнечный Бог, но тут тоже разглядел исполинские, не меньше восьми футов, фигуры, что обступали несчастных налетчиков. Они были будто сотканы из тьмы и мороза. То, чем они разили людей, могло с равным успехом быть и клинками и когтями. Удары грозных боевых топоров, равно как и выстрелы в упор, не убивали их, хотя и замедляли движения.
А следом за гигантами шли другие, ростом с обычных людей.
Остейн разглядел древние, которые даже на росписях в храмах не всегда увидишь, доспехи, и все мгновенно понял. Его практичный ум не искал успокоения в надуманных объяснениях, он поверил своим глазам, как только мельком разглядел чешую бронзового панциря и рогатый островерхий шлем.
Старый Игг поднял из заброшенных могил мертвых воинов, что служили ему при жизни.
А возглавляли их сыновья и дочери Повешенного Бога, гиганты, в чьих венах вместо крови струилась ледяная вода.
Но какими бы зловещими не были эти твари, они были сотворены из плоти.
Со скрипом отворилась створка ворот. Только чтобы проскользнуть мог один всадник.
Остейн, как всегда, в момент крайнего напряжения забыл о больной ноге. Он просто слетел вниз со смотровой башни и устремился к воротам. Рядом с ним привычно бежали два телохранителя, готовые собой заслонить графа от любой угрозы. Учитывая, что они были облачены в полудоспехи и несли металлические, способные выдержать выстрел из аркебузы, щиты, это даже не было бы бессмысленным самопожертвованием.
В воротах граф застрелил всадника, попытавшегося ворваться в крепость, под защиту ее стен. Пока большая часть людей Куада и Беаннтаны вели обреченный бой с умертвиями Игга, но если они в панике, толпой, устремятся к воротам, то все для них будет кончено.
Остейн выбрался наружу, где поймал за ворот Гленна Куада.
- Ты нас бросил, ванир! – омерзительно завизжал барон-разбойник, пытаясь вытащить из ножен кинжал.
Остейн ударил его по лицу. Бил граф раскрытой ладонью, потому что побоялся сжатым кулаком убить трусливого негодяя.
- Прекрати паниковать и возьми себя в руки! – рыкнул он, хорошенько тряхнув налетчика. Тот задергался как в припадке, хорошее сукно трещало, но держалось. – заводи людей в замок, малыми частями! Ты зайдешь последним, или не зайдешь вообще! Я лично за этим прослежу!
Окрик Остейна в самом деле заставил Гленна прийти в себя. Он огляделся вокруг, скорее зло, чем испуганно.
- Я только выстрелил в него, и они налетели из темноты… - начал Гленн Куад, но Остейн оборвал его.
- Позже! Мои люди прикрывают вас огнем со стен. Отступайте боевым порядком, как во всякой битве! Побежите, как стадо оленей, велю направить пушки на вас!
Та битва, что бушевала под стенами замка, не была «всякой». Враг был слишком ужасен. Остейн выстрелил в голову восьмифутовой твари, отдаленно похожей на женщину, которая орудовала исполинским копьем. Пуля заставила ее голову мотнуться на шее, белесая жидкость потекла из раны. И на этом все. Однако, граф заметил, что раны, нанесенные клинками твари переживают тяжелее, некоторые и вовсе падают от них и лежать недвижимо. Горцы привыкли орудовать всевозможными боевыми топорами на пяти-шести-футовых древках. Это, в самом деле, было оружие огромной силы. Но скорее всего дело было не в этом. Пули лили из чугуна. Клинки ковали из стали и железа. Значит дело в неких мистических свойствах железа. Это надо запомнить.
Но все же огонь, который вели пушкари и стрелки Остейна позволил налетчикам немного перевести дух. Поняв, что защитники крепости на их стороне, они немного приободрились. Воины организовывали привычные по прежним стычкам группы из трех-четырех соратников, и, действуя совместно, прикрывая друг друга, и нанося удары поочередно, то там, то здесь, даже опрокидывали гигантов, а умертвиям наносили такой урон, что те не могли больше сражаться. Они отрубали руки и ноги, раскраивали головы, при возможности и вовсе сносили их с плеч.
Но все же потери налетчиков были велики. На каждого падшего гиганта и изрубленного в куски мертвеца они теряли своих товарищей.
Часть дрались, спешившись, другие по-прежнему орудовали на конях.
Судьба тех, кто падал среди мертвецов, была чудовищной. Воины былых времен принимались терзать раненых и убитых, купаться в их крови. Кто-то запускал зубы в плоть падших, кто-то довольствовался тем, что мазал кровью свое лицо, окунал в нее руки. Некоторые несчастные были еще живы, когда костистые руки нечисти зарывались в их теплые внутренности.
Это была не битва, это был сбывшийся наяву ночной кошмар.
Все же Куад и Остейн сумели вывести из боя не меньше полусотни человек. Порождения вечной зимы и ночи, дети Игга дрались яростно, но не признавали порядка и дисциплины, были или слишком безумны, или просто не считали нужным воевать по науке. Они пришли за кровью и плотью, а не за какой-то рационально понимаемой «победой». Потому-то они не смогли перестроиться, сменить направление удара и способ ведения боя, когда под прикрытием выстрелов, налетчики стали пятится и поочередно отступать к воротам.
Из самых отважных, что прикрывали отступление товарищей, погибли особенно многие. Но Остейн продолжал стоять в воротах, стреляя из пистолетов, которые ему заряжали и подавали телохранители. И он действительно пустил Куада внутрь последним, когда за стенами оказались все налетчики.
Пушечный залп замедлил, почти остановил рывок нежити к воротам.
В тот же миг, когда удивительно молчаливая толпа умертвий устремилась вперед, исполинские приводы закрыли весившие многие тысячи фунтов ворота, напоследок оторвав несколько костистых рук, вцепившихся в створку. Остейн отступил, выкрикивая приказ опускать решетку. Она под скрежет цепей выползла из надвратной башни и с грохотом опустилась. Следом захлопнули вторые ворота.
Остейн шагнул на двор замка, где толпились полсотни изнуренных, раненых, испуганных людей. Все что осталось от войска Куада и Карратака.
- Что замерли, отребья! – граф поднял тяжелый палаш. – Быстро на стены! У кого с собой есть порох и пули – стреляйте! Все прочие – готовьтесь помахать топорами!
- И незачем так кричать, господин граф. – отвечал совершенно овладевший собой Гленн Куад. – Поверьте мне, у вас отныне нет более верных союзников!
Остейн собирался вновь подняться на смотровую площадку, но тут дорогу ему преградила целая делегация. Во главе ее был Артаэр, по обыкновению имевший такой вид, только что проснулся. Но к нему присоединилось около дюжины человек, от Иридарна, с которым они на время забыли разногласия, до конюшего, управляющего поместьями, почему-то старшего повара и даже супруга землемера. Они все принялись умолять графа не рисковать жизнью и не участвовать в сражении, потому что он слишком важен для выживания всех укрывшихся в замке людей.
Остейн позволил себя уговорить, не ощущая угрызений совести. Он знал, что остановил его не страх за свою жизнь. Он подумал только, случилось ли восстание нежити по всему Пограничью, а быть может по всему Северу. И не отбивается ли сейчас город от воинства Игга. Снег и ветер не давали ничего разглядеть в отдалении.
Остейн собрал всех служивших в замке мужчин. Из ста человек около половины годны были на то, чтобы сражаться. Многие его рабочие и слуги были отставными солдатами, ушедшими со службы по увечью или по возрасту. Но пятидесятилетний одноногий человек, хоть и не годен драться в пешем строю рядом с молодыми, на крепостной стене точно так же может стрелять, или хотя бы заряжать оружие. Граф приказал каждому, кто чувствует в себе силы, получить в арсенале оружие. Конечно, там хранились старые копья, да всевозможные виды топоров на длинных древках – оружие привычное для каждого жителя Пограничья, к тому же удобное при обороне крепостных стен.
Юнцам, чьи руки и нервы были слишком слабы, чтобы орудовать топором на шестифутовом древке, поручили таскать на стены пакеты пороха, пули, а так же ядреную смесь вина, уксуса и крепкого самогона. Сие адово пойло отлично притупляло боль, страх и отчаяние, главное не напиться до полной потери разума. Так же стоило позаботиться о пище для защитников на стенах. В котлах на кухне закипела жирная похлебка, в которую полетели все остатки мяса, сала, колбас и рулетов.
Большую комнату, где иногда устраивали музыкальные вечера, отвели под лазарет. Иридарн, облачившись в кожаный фартук, резал, порол, шил и пилил, со стороны больше походя на мясника. Тяжело раненых тащили на плечах, но иногда и на носилках. Те, кто мог идти сам, ковыляли, опираясь на стену, или на плечо добровольного помощника. Воздух наполнился криками боли, зловонием крови и иных телесных жидкостей. Женщины с тряпками, ведрами и тазами воды, суетились тут же, стараясь поддерживать хоть какую-то видимость чистоты.
Умертвия, не ведавшие усталости, продолжали штурмовать замок. Из замерзшие мозги что-то помнили из прежних времен, и они тащили с собой свежеповаленные деревья, которые старались приставить к стенам, чтобы взобраться наверх. Там их беспощадно рубили, скидывали вниз, но в паре мест сражение всеже переместилось на стены.
Остейн отмахиваясь от уговоров не рисковать, взобрался на стену, где сейчас воцарилась минутная передышка.
- Как дела, сержант? – окрикнул он Рорка.
- Пока мы их сдерживаем. Замок построен чтобы его удобно было оборонять, сир.
- Они все так же ломятся со стороны ворот?
- Большей частью да. На остальной протяженности стен было несколько попыток взобраться. Всех посбивали вниз.
- Эти твари, Рорк, они смертны? Их можно убить?
- Убить едва ли, но можно сделать так, чтобы они не могли сражаться, сир.
Тут снизу раздался глухой удар и пояснения Рорка стали не нужны. Умертвия числом не меньше сорока, притащили ствол огромного дерева, и подцепив его веревками, теперь били этим примитивным тараном в ворота. Это было скорее смешно. Твари были воинами во времена, когда деревнянная крепость на земляном валу была вершиной строительства оборонительных сооружений. Каменный замок Остейна был несокрушим. Но граф не слишком радовался этому. Дело в том, что умертвий было много. Царила ночь, теперь уже настоящая ночь, и разглядеть сколько врагов собралось под стенами, было невозможно. Но глухой шум, отдаленный блеск металла и то, что позволяли разглядеть краткие вспышки выстрелов, не внушало надежд. Воинство Игга было огромно.
Что случится, когда закончится порох, а руки солдат начнут ронять оружие, которое станет неподъемных для усталых мышц? Оставалось только надеяться, что нежити тоже нужен какой-то отдых.
Мимо проволочили раненого в лицо молодого воина, не из числа солдат Остейна, один из налетчиков Карратака. Один глаз у него был выбит, голова окровавлена, лицо от брови до подбородка распорото до самой кости.
- Она танцует среди вихрей. Она танцует там, среди снега! Вокруг ее братья и сестры, у них оружие изо льда, а она танцует под песню ветра!
Он говорил слишком уж складно, для человека, страдающего от боли и Остейн подумал, что юный Беаннтан скорее всего вспомнил старую песню и сейчас, в момент душевного потрясения, читает ее наизусть.
- Дочь Ледяного Гиганта! – успел крикнуть несчастный, прежде чем его стащили вниз по лестнице.
Сражение то закипало с утроенной силой, то как будто замирало. Люди сменяли друг друга, ловили минуты неспокойного сна, наскоро подкреплялись едой и вином, и снова брались за оружие. Остейн старался все сделать для того, чтобы силы, порох и боеприпасы не расходовали зря. Теперь солдаты не палили бездумно в любую тень, а били только прицельно. Пушки стреляли только по большим скоплениями врага. Мертвым и ледяным гигантам даже позволяли забраться повыше, и только после этого принимались рубить их и колоть.
В какой-то момент, когда брошенное мертвецом копье пробило горло защищавшего свой участок стены солдата, Остейн оказался на его месте, орудуя алебардой, что выскользнула из мертвой руки. Потом древко алебарды сломалось, и Остейн вытащил их ножен верный палаш.
Это продолжалось, продолжалось, и казалось, что замок всегда был в осаде, и всегда на стены его лезли орды умертвий, и всегда в мире не было ничего, кроме тьмы, снега, искаженных бледных морд нежити и тяжелого палаша в руке. У графа уже разум мутился от усталости.
А потом все как-то само собой стихло.
Мертвые не могли устать, не могли испугаться, но что-то заставило их остановиться.
Тьма немного расступилась. Как доложили графу, сейчас был полдень.
К замку подошла увечная лошадь. Мертвая, если уж на то пошло, лошадь. На спине ее восседал мощно сложенный всадник, у которого не было половины лица. Но по тому, что уцелело, и по плащу легко было узнать Карратака.
Карратак заговорил, и голос его был глухим, лишенным интонаций. Как будто в горле Гирканца засел кусок льда. Наверное, так оно и было.
- Граф Остейн. – сказал Карратак. Остейн, и все остальные люди на стенах, не сомневались, кто говорит через убитого Карратака. Где-то за спиной всадника, на самой границе тьмы и тусклого света, на границе видимости, можно было различить исполинскую, в десятки футов, тень, отдаленно напоминающую человека. – Отдай мне мое. Так говорю я, Атрид, Враг Волка, Джиннарр, Повелитель Драугов.
- И что же твоего в моем замке, старый обманщик? – крикнул Остейн.
Раздался звук, схожий с грохотом сорвавшейся в пропасть лавины. То засмеялась гигантская фигура из ветра и снега.
- Живой мертвец принадлежит мне, ибо я Хангатир. Плод твоих чресл принадлежит мне, ибо я Сангеталл. То, что между тобой и провидицей принадлежит мне, ибо я Вирнсталл.
Ужасный как и всегда в легендах говорил загадками, и ритуальными оборотами. Иначе, он должно быть не умел.
Остейн потер лицо, вспоминая. Имена Высокого, будь он проклят.
Как переводятся его имена с языка предков?!