[ArK]

Цитата: Автор: Lex Z Edinstvenniy nedostatok Nikolaya - on bil slishkom dobriy. Eto bila glupaya dobrota. Zhalel vsu etu revolucionnuyu mraz'. Nado bilo konchat' ih bez suda. Sudba Nikolaya - primer togo, kak magkost' haraktera i zhalost' k podonkam mozhet privesti k tragedii. Nado bilo mochit' ih. Mochit', mochit', i esho raz mochit'. Imenno tak, cherez nekotoroe vrema, postupil so vsemi etimi revolucionerami Stalin. Kakim bi on ni bil, on postrelal ih vseh k chertovoy materi.

Есть и другое мнение:

Легенду про «бездарного и безвольного царя» придумали вовсе не большевики. Как раз наоборот, «новые люди» вполне отдавали должное последнему императору. Для них он – Николай Кровавый, неутомимый душитель революции, ссылавший и расстреливавший, до последнего не желавший идти на уступки. Никакого сравнения с «февралистами», которых советские комментаторы описывают с нескрываемым презрением. Эти «миндальничали». Обещали. Трусили.
В девяностолетие очередной русской смуты мы подводим печальные итоги. (Как всегда промежуточные, уж новая смута пляшет на дворе, а мы с предыдущей все никак не разберемся). Однако отказываться от навязанных нам стереотипов никогда не поздно. И главный стереотип – это, конечно же, центральная фигура правителя России, обвиняемого в первую очередь в несоответствии должности. Но так ли это?
Практически все «неправильные» решения Николай II принимал под тяжелейшим давлением, вопреки собственной воле и после длительного сопротивления. Скорее даже не принимал, а соглашался, уступая массированным атакам. Все те решения, которые в исторической перспективе оказывались удачными, император выбирал сам.
Многие годы царь боролся с революционной заразой, не уступая ни пяди. После подавления вооруженной провокации левых, примкнувших к демонстрации 9 января 1905 года (и успевших все-таки убить некоторое количество солдат и полицейских, о чем обычно забывают), русский монарх не спасовал. В противном случае революция случилась бы на двенадцать лет раньше – уже в «том» феврале.
«Манифест 17 октября» явился результатом чудовищного давления на царя «прогрессивной общественности», либералов от помещиков до земских служащих, интеллигенции, прессы. Все запугивали «кровью» и умоляли «дать реформы». Не все делали это злонамеренно, многие, как талантливый государственный деятель Витте, имевший личные недостатки, но все же преданный российскому государству, заблуждались вполне искренне. (Хотя потомкам, пережившим последствия подобных заблуждений от этого не легче).
Уже через полтора месяца, когда всем (в том числе и Витте) стала ясна ошибочность этого решения, Николай нашел в себе силы завершить подавление беспорядков, отдав приказ быстро и эффективно разгромить «декабрьское вооруженной восстание в Москве» и прочие очаги бунта. Последовавший за этим мирный период дал выдающиеся достижения в экономике и культуре.
В самый разгар первой мировой войны (которой Россия и Николай также не хотели) император принял единоличное решение о принятии на себя должности Верховного Главнокомандующего. В ответ министры и великие князья предприняли коллективную истерику, угрожая отставками. Николай остался тверд. Впоследствии даже его враги признавали этот шаг чрезвычайно своевременным и удачным, воодушевившим войска и переломившим ход войны.
И, наконец, злосчастный февраль 17-го. Получив известия из Петербурга, император твердо распорядился «прекратить беспорядки». Не его вина, что приказ не был выполнен. Несколько дней Николай не соглашался даже на создание «ответственного министерства». Параллельно была снаряжена карательная экспедиция. В нее вошли четыре пехотных и четыре кавалерийских полка, Георгиевский батальон и пулеметная команда. Нужно объяснять, для чего понадобилась именно пулеметная команда?
Это потом Шульгин, один из принимавших отречение, описывал свои чувства при взгляде на революционную толпу – «Пулеметов! Пулеметов!». Но было уже поздно.
Так что царь у нас был настоящий. Умный, решительный, не боящийся принимать ответственные решения. А вот «верные слуги» у него оказались так себе. Именно от них и пошли рассказы про «отрекся, как эскадрон сдал». В критический момент Дума изменила, генералитет «верноподданнически» поддержал требование отречения, свита разбежалась. Пожалуй, единственное, чем можно попрекнуть последнего императора – неумением подбирать кадры. Хотя людей, не разложенных антиимперской пропагандой, и так было катастрофически мало.
Как писал советский журналист Михаил Кольцов в предисловии 27 года к сборнику воспоминаний жалких и пытающихся выгородить себя очевидцев отречения: «Нет сомнения, единственным человеком, пытавшимся упорствовать в сохранении монархического режима, был сам монарх. Спасал, отстаивал царя один царь. Не он погубил, его погубили».