[Михаэль фон Барток]

Глава, в которой события приобретают неожиданный, решительно для всех, оборот.

Логан Фирсонхэй покинул замок Остейна и отправился в гости к своему брату, который жил примерно в полдне пути. Обычно в Пограничье никто не рисковал путешествовать один, тем более ночами. Но капитан за годы войн, совершенно утратил чувство страха. Он был до зубов вооружен – два рейтарских пистолета, каждый из которых имел два по два ствола, без малого четырехфутовый палаш, ударом которого легко можно было отсечь руку. Кроме того, на маловероятный случай ближнего боя, в ножнах на поясе капитан носил футовый кинжал, с которым, говорят, не расставался даже во сне. Конечно, большая шайка наверное, сумела справиться с капитаном, но сомнений не было, что трех-четырех человек он уложить успеет в любом случае. Поэтому Логан сейчас ехал в сгущающейся тьме.
С губ Фирсонхэя время от времени срывалось крепкое словцо. Доставалось и пронизывающему ветру, и путаным тропкам, и своей глупости, что заставила его покинуть большую дорогу, чтобы отправиться к усадьбе Брайса через горный перевал, а не в объезд.
Семижильный, как и всякая горная лошадь, лохматый мерин мышастой масти ступал, равнодушный ко всему. Казалось, холод, и позднее время его не беспокоят. Конь медленно брел по тропе, которая петляла, с каждым своим поворотом забираясь все выше по горному склону.
Зарядил ледяной дождь со снегом, и стало совсем темно.
Фирсонхэй глянул вниз, и то, что он сумел разглядеть, ему не понравилось. Стоит лошади оступиться, они покатятся вниз, и к подножию горы прибудут в виде, больше похожем на мешок, набитый обломками костей.
Примерно час назад капитан пожалел, что не остался на ночлег в последнем доме у дороги. Хозяева Ему казалось, что он отлично знает расстояния в окрестностях замка, и к обнесенному каменой стеной дому брата должен был прибыть около полуночи. Но сквозь тучи уже давно пробивалась луна, и Фирсонхэй был уверен, что сумеет преодолеть пустошь. Он уже был в предвкушении доброй чарки с крепким напитком и сытного ужина.
На самом деле, конечно же, к Брайсу его погнала среди ночи не жажда выпить, и даже не желание увидеть родное лицо. Конечно, в доме Брайса ему всегда были рады, и жена брата и их дети составляли настоящую семью Фирсонхэя, который уже начинал седеть, но оставался холостяком, и видимо, должен был закончить свои дни в таком качестве.
Но настоящая причина была серьезнее - капитан хотел поговорить с братом на щекотливую тему. О политике графа в отношении горских кланов. Бессудная казнь, которой должен был подвергуться Каллен Круммох способна была взволновать все нагорье. Потому что Логан Фирсонхэй и пустился в дорогу на ночь глядя.
Теперь его конь взбирался на гору, сквозь дождь и ветер. Тут, в довершение ко всем прочим напастям, усилился ветер, да так, что порывался сбросить всадника с седла, а то и вовсе, отправить его вместе с конем в последний полет. Вопреки порывам ветра, который должен бы был развеять тучи, на гору стал спускаться густой туман. Всего несколько минут и Фирсонхэй едва мог различить впереди уши собственного коня.
Логан Фирсонхэй спешился и повел коня в поводу, осторожно пошел дальше. Палаш в ножнах он вытащил из перевязи и теперь ощупывал им дорогу, будто посохом. Из-под ног то и дело вырывались мелкие камушки, с катились вниз.
Холод усиливался.
- Проклятье. – пробормотал капитан. – Только Дыхания Имира мне сегодня не хватало.
В глубинке внезапный, происходивший в одну ночь, приход зимы по-прежнему называли Дыханием Имира, в честь старого, полузабытого и полузапретного бога асов и ванов. Днем, находясь в низине, в обществе хоть и грубых, жестоких, но все же презревших древние суеверия, жителей долин, легко было смеяться над старыми горскими сказками. Не то среди ночи на нагорье.
Фирсонхэй по крови и сам был горцем, быть может, даже состоял дальнем в родстве с Круммохами, хотя семейные предания возводили его род к Аэду Сыну Тумана, для капитана это было не более, чем сказки. Но он верил в Свет Митры, старые предания считал пригодными только для рассказов у камина, а не как сведения о действительном устройстве мира.
Однако сейчас, блуждая в сгущающемся тумане, вдыхая ставший вдруг невыносимо холодным, воздух, он вспомнил все истории о Дыхании Имира. Это была страшная ночь. И, в отличие от Самайна, она была непредсказуема, не зависела от календаря, а только воли Старых Богов. Горцы боялись Ночи, Когда Вздыхает Имир. Говорили, что в такую ночь не только быстро приходит мороз. Мороз всегда можно пережить, прижавшись друг к другу, закутавшись в плед и бросив в огонь еще немного торфа. Но в ночь Дыхания Мира пробуждалась и принималась бродить по миру всяческая нежить, проклятые твари, которым даже имени не было на современных языках Киммерии и Гандерланда. Разве только на старом, горском языке такие имена были. И Фирсонхэй не хотел их вспоминать, пробиваясь через метель.
От мороза у него немело лицо и руки, пусть и облаченные в кожаные перчатки. Он был здоров, сыт, одет соотвественно погоде, и до сих пор не вытащил из тюка огромный теплый плащ, под которым можно было ночевать хоть на снегу. Как будто ему не грозила смерть от мороза. Его мерин тоже должен был пережить ночь. Но прежде всего ему нужно найти укрытие.
Сейчас капитан находился на самой вершине горы. Перевалив через каменный стрежень он не рассчитывал тут же увидеть гостеприимные огни, горящие в родной долине. Во-первых потому что по-прежнему, видел не больше чем на десять шагов, а во-вторых потому, что совершенно не знал, куда вообще вышел.
Нужно было укрытие. Любое. Сойдет и расщелина между скалами, и небольшая ложбинка, и даже одиноко стоящая скала.
На какое-то время туман рассеялся, ночные светила снова зажглись в небе, и Фирсонхэй увидел равнину, плоскую, как поверхность застывшего озера. Ни деревца, ни скал, ни одного крупного камня.
Да куда же я вышел, будь я проклят. – зло подумал капитан, пытаясь вспомнить все ближайшие к замку горные хребты. Ведь он вечером только свернул с имперского тракта и начал подъем на знакомые ему перевал. А оказался неведомо где. Сколько я блуждал? – уже не со злостью, а со страхом подумал Фирсонхэй.
И тут, откуда ни возьмись, среди снежных вихрей мелькнула крошечная фигурка. Ребенок? Здесь? А почему бы и нет? Наверняка, плоскогорье служит домом какой-нибудь беззаконной семейке, вроде родителей Артаэра. Кстати, что стало с семьей землемера? Отца и матери давно уже нет в живых, это понятно, а где его бесчисленные братья и сестры? Или не обязательно они, а другие такие же горцы, слишком неуживчивые, чтобы даже с родным кланом поладить.
Фигурка мелькнула и исчезла. Потом вновь появилась в поле зрения.
- Эй! – поднял руку Фирсонхэй. – Эй, малый, не бойся, выйди!
И в самом деле, очень скоро черная скрюченная тень появилась совсем близко. И Фирсонхэй понял, что перед ним не ребенок, а несчастный калека, карлик, согнутый и будто вывернутый под неправильными углами, своим недугом. Человечек все время посмеивался, потирал руки, кланялся и улыбался. Фирсонхэй с удивлением понял, что он возраст и даже пол создания не мог определить. Не то мальчик, не то старушка, с равной степенью вероятности.
- Эй, любезный. – Фирсонхэй сам поразился тому, каким хриплым и слабым звучит его голос. – Не подскажешь, где можно укрыться от бури? Я ехал в поместье своего брата, да, похоже сегодня до туда не доберусь.
- И то верно, Логан, сын Лавены. Сегодня ты до своего брата не доберешься. – хихикая ответил карлик. Говорил он на горском языке, с каким-то тяжеловесным, гортанным акцентом.
- Откуда ты знаешь меня? – насторожился капитан.
- Все Пограничье наслышано о тебе, Логан, сын Лавены из рода Грэхейма Волчьего Следа.
- Тебе и родословие мое известно, добрый человек. – удивился капитан.
- Мне много известно, капитан Фирсонхэй, слуга рыжего тирана. – продолжил свои витиеватые речи карлик. – А ты вот судя по всему подслеповат. Где же ты во мне увидел «доброго человека»? Быть может, создание я и доброе, а вот человек ли я? Вопрос, капитан!
- Не говори загадками! – огрызнулся капитан. – Если ты принадлежишь к женскому полу, так и скажи, а то изза твоего увечья не разобрать! И злословить графа нечего. Сейчас мы одни здесь, среди метели, и я сделаю вид, что ничего не слышал.
- Ты и впрямь мало слышишь, а еще меньше понимаешь, сын Лавены. – в той же издевательской манере сказал карлик, (а быть может карлица). – Я так уж и быть, помогу тебе. Человек ты жестокий, капитан, к тому же оставивший свой народ и его обычаи. Но кровь есть кровь, и я тебе помогу.
- Мы сродни, что ли? – не понял капитан, который кроме холода, страдал теперь еще и от раздражения, через которое пробивалось что-то иное. Страх? Перед увечным, возможно полусумасшедшим карликом?
-О, я со многими в родстве, Логан Фирсонхэй. – сказал карлик (или все же карлица) и неожиданно быстро зашагал (зашагала) вперед. Фирсонхэй только и успел потянуть за собой коня, чтобы не отставать от скрюченного человечка, что шел как будто неуклюже, а уходил вперед все дальше и дальше.
Шли они не меньше часа. Фирсонхэй выбился из сил, и, несмотря на пронизывающий ветер, вспотел до того, что начал расстегивать ворот одежды. Лицо его пылало, дыхание стало хриплым. Но ехать верхом он не решался, чтобы конь не сломал ногу, провалившись в яму или застряв между камнями. Капитан предпочел бы застрелиться, чем признать, что уступает выносливостью какому-то калеке, который может быть вообще, старая женщина.
- Вот и пришли, капитан. – прозвучал неожиданно резко надтреснутый голос карлика.
- Да куда же мы пришли? – оглянулся Фирсонхэй. Он по-прежнему был среди заснеженной равнины. Только ветер стих и теперь сыпал снег. По положению луны в небе никак не получалось определить, какой сейчас час. Логан хотел поискать во внутреннем кармане свои часы, но его опять начал пробирать холод, и он не решился расстегивать верхнюю одежду. Какая разница, наконец, сколько сейчас времени. Ночь, и этого довольно.
- Видишь там каменный столб, капитан? – указал рукой карлик. Фирсонхэй пристальнее вгляделся во тьму. – Мне дальше дороги нет. А уж от столба или сам доберешься, или сестрица тебя проводит.
- Какая еще сестрица? – повернулся к карлику, но тот (или та), будто сквозь землю провалился. Куда можно исчезнуть среди равнины, где нет ни ям, ни возвышенностей, капитан даже не попытался понять. Он пошевелил руками в перчатках, проверяя, не отмирают ли от мороза пальцы, и побрел дальше, к каменному столбу, таща за собой недовольно фыркающего мерина.
Каменный столб был не совсем столбом. Когда-то, так давно, что капитан, с его куцым образованием, даже не попытался представить, когда именно, это была статуя. Несомненно статуя воина, на что указывали остатки рукояти меча у пояса, и бороды там, где угадывалась голова. Но время, ветры, снег и лед обтесали воина, лишив его лица, рук и иных деталей.
- Далеко забрался, капитан. – поприветствовала его высокая женщина, одетая в обычнее для бедных горцев клановые одежды. Она стояла, улыбаясь, с некоторым изяществом опираясь на копье. Ее яркую, злую красоту не портили даже шрамы, пересекавшие лицо. – Теперь ты пойдешь со мной.
- Вы все на этом нагорье сумасшедшие? – только и спросил Фирсонхэй.
- Были, пока не пришел ты, Логан из рода Конайре, Потрясающего Копьем.
Новая спутница была много приятнее прежней, но говорила на том же старом горском языке и точно так же одними загадками. Фирсонхэй никогда не слышал, чтобы в его жилах текла кровь Конайре, страшного злодея Эпохи Саг.
- О чем-то кроме родословия вы можете говорить? – спросил он, так же с трудом поспевая за горянкой.
- Хочешь поговорить о том, зачем ты поехал к брату в ночь Дыхания Имира? – насмешливо спросила его женщина с копьем.
- Да откуда ты это знаешь? – остановился Фирсонхэй и потянулся за пистолетом. – У вас что, есть лазутчики в графском замке?
- У нас всюду есть лазутчики, капитан, только ты никогда их не поймаешь.
Поскольку капитан был измотан и совершенно перестал понимать, о чем говорит его проводник, он счел за благо замолчать.
- Видишь огонь, Логан, сын Одхана? – спросила воительница. – это замок моей сестры. Мне дальше дороги нет. А там уже сестра даст тебе ночлег и ответит на все твои вопросы, даже те, которые ты не хочешь задавать, потому что боишься ответов.
- Еще одна сестра? Я что, попал в степи Вилайета, где правят женщины? – спросил Фирсонхэй, пытаясь различить в темноте очертания замка.
Он обернулся к воительнице, и уже не удивился, что не увидел ее там, где она стояла мгновение назад.