[Пелиас Кофийский]

Его глаза источали забытую мудрость.
Из тьмы вылетел страшный снаряд.
Она упала, сверкая бельмами, и покатилась по крышке резного саркофага. И адепты чёрного знания дрогнули.
А вслед за неё вылетел посох чернокожего жреца, и, сверкнул в воздухе, со страшной силой пробил грудь удивительного бронзовокожего гиганта (из земель за Мелким Морем). Тот покачнулся и упал.
И … аколитов охватила паника.

Сабейцы, вавилоняне, косальцы, тамилы прыснули по различным коридорам, словно бегущие от пожара крысы/спасающиеся/летучие мыши. Но уйти не удалось никому. Конан слышал топот множества ног, всхлипы и крики умирающих и мерный стук падающих тел. Спустя мгновение всё затихло. Лишь чёрный бронзоволикий колдун застыл в своей монументальной безразличности/бесстрастности. Его лицо было обращено во тьму прохода, словно у/глаза загипнотизированной мыши на свивающуюся/готовящуюся к броску змею.

А Конан всё таился во тьме. По спине у него стекали струйки холодного пота. Что за опасность подстерегала его во тьме? Что за чудовище убило жестоких жрецов?

Конан протянул руку, и киммериец ощутил какие неведомые силы скрываются за ней. Однако каким-то шестым чувством он ощутил, что угроза предназначена не ему.

Тьма колыхалась, будто волны чернильной тьмы шли по поверхности мрачного/чёрного озера.
А затем что-то произошло. За спиной киммерийца лопнул саркофаг. И внезапно что-то словно задуло все светильники. У Конана по спине пробежали ручейки ледяного пота.

Сердце словно сжала ледяные пальцы
Все внутренности словно заледенели/покрылись инеем/схватили ледяные пальцы
Ощутил, как его внутренности буквально заледенели

Раздались странные шорохи, будто кто-то попытался сесть.
Конан замер, ощущая, как его обвевают потоки ледяного ветра, словно открылась сама дверь, ведущая в преисподнюю/словно дующего из сердца преисподней
Что-то рассматривало его…

А затем раздались шаркающие шаги, и всё исчезло.
Конан выбрался оттуда, ощущая ручейки/реки ледяного пота, стекающего по спине

Описание лица сфинкса и Ангкора

Перья колыхались/покачивались перед лицом, словно живые. От его фигуры веяло какой-то мощью и олицетворением мрачной уверенности в себе. Его глаза светились во мраке. А в обращённой к его лицу тьме что-то происходило. Конан не смог бы описать это изменение. /этого изменения. Казалось, какие-то чудовищные трансформации претерпевает сама материя, перерождаясь в кипящем мраке. Какие-то противоестественные изменения. А в следующее мгновение он почуял ледяное дуновение, стоны, крики и (и наполненный странным чудовищным ужасом/леденящим/заставившим его душу застыть) тихий скрип, будто/словно открывались двери самой преисподней.

Добавлено через 12 секунд
И тьма словно смотрела на него, готовясь к прыжку. А затем она вздыбилась и ударила/стремительно метнулась вперёд. Словно копьё из тьмы Чёрное пятно тьмы, смотрящее на него из коридора словно удлинилось, вытянулось, трансформируясь в тонкое узкое копьё и ударило точно в покрытую бронзовым нагрудником грудь. Жрец пошатнулся, но не упал, и между его сложенных ладоней родилось противоестественное, нечестивое сияние. И в этот момент Конан ринулся прочь по коридору. Лишь на одно мгновение он обернулся.
Тьма и свет позади его сплелись в неразрывный клубок. Иногда сквозь густой кокон тьмы прорывалось сияние мертвенного света., а затем вокруг снова смыкалась тьма. Холодный свет вспыхнул в последний раз и погас.
Конан летел, словно на крыльях/мчался, как сумасшедший. Струйки холодного пота стекали вдоль по его спине, а волосы на голове шевелились от суеверного ужаса. Наконец он вылетел из узкого коридора, и тьма чернильной дверью захлопнулась/сомкнулась за его спиной.


А затем свечи загорелись снова, словно по мановению невидимой руки, и потрясённый киммериец увидел, что расколотом саркофаге лежит человек – не мумия, но человек – сложив руки на груди, и его лицо полно смертельного покоя. Он принадлежал к какой-то странной расе, неведомой киммерийцу, хотя он и не смог бы явно сказать, чем же он отличается от собравшихся здесь сегодня ночью людей. В нём было ощущение неуловимой чуждости, словно печать невероятной древности – непостижимая бездна времени отделяла его от живущих ныне людей. Его раса жила в такие незапамятные времена, что времена Геракла и Ахиллеса казались по сравнению с ней лишь вчерашним днём. Он был белым, но выражение на него осенённом печалью лице казалось скорее принадлежащим скорее молчаливым тибетским монахам, живущим на север от Айодии. И ещё его лик неуловимо походил на невероятное лицо сфинкса… То же странное выражение непостигаемой мудрости. Что-то странно восточное, нечеловеческое и неземное было в нём. Какой-то отпечаток неземной мудрости. У подножия саркофага лежали тела аколитов – недвижимые и спокойные. Казалось, ночь коснулась их своим чёрным крылом. Выражения ужаса не было на их лицах – скорее это было выражение бесконечного спокойствия и усталости. Они словно спали последним сном.

Добавлено через 11 секунд
его лицо показалось бесстрастной маской
свеча из чёрного воска всё также пылала на постаменте. Ледяные пальцы отпустили сердце Конана. Крадучись, он обогнул недвижимого человека на саркофаге, и, с предельной осторожностью взяв свечу, положил её с другой стороны слегка загнутого вовнутрть фриза. Она могла пролежать там ещё тысячелетия. Хотя про себя Конан был уверен, что смерть чернокожего жреца развела страшный обряд. Таким же кошачьим шагом он вернулся на место. Облегчённо вздохнув, словно с его души свалилась страшная тяжесть, он вытащил из крепления один из странных светильников и направился обратно по коридорам. Прирождённое чутьё ... интуиция подсказывали ему, куда нужно свернуть, и какой из двух коридоров выбрать. Путь в это страшное подземелье всё же каким-то удивительным образом отпечатался у него в памяти. По этим страшным коридорам можно было блуждать до тех пор, пока усталость или жажда не свалит незадачливого путника с ног. Полагаясь на природное чутьё и свою счастливую звезду, Конан миновал жуткие тихие коридоры, где каждый его шаг отдавался раскатом грома, прошёл мимо странных высоких арок, в которых, будто живая, плескалась тьма, обогнул страшные чёрные колодцы, ведущие в никуда. Порой из них доносилось дуновение ветерка или слышался вой призрачных труб. У Конан пот выступил на лбу. Казалось, он бредёт целую вечность. Но вот тьма наконец расступилась, и впереди крохотными светлячками забрезжили звёзды. ...стремительный рывок - и варвар оказался на поверхности, вдыхая струящийся ночной воздух и ощущая ароматы цветущих трав. Липкие ночные кошмары остались во тьме коридора. Отбросив светильник, как ядовитую змею, Конан полной грудью вдохнул свежесть пригорода древнего хеттского города и счастливо рассмеялся.


Кто притаился во тьме? Какое древнее зло разбудили змеепоклонники? Конан не размышлял об этом. Пулей вылетев из коридора, он с наслаждением вдохнул свежий ночной воздух, и, взирая на радужное многоцветье звёзд в небе, повёл плечами, словно избавляясь от чёрных ночных кошмаров.
Вдохнув полной грудью, он окончательно избавился от преследующих его по пятам кошмаров (липких) и завертел головой, пытаясь отыскать Юбиби.

Последняя, громко рыдая, выскользнула из какой-то подворотни и повисла на шее у киммерийца.
— Ты живой, мой господин! Они ничего тебе не сделали!
— Я-то живой, — проворчал киммериец. — А вот о твоих преследователях того же самого сказать не могу. Вряд ли они ещё раз доставят тебе неприятности.
— Ты убил их всех? — глаза Юбиби широко раскрылись.
— Не я, — проворчал киммериец. — Что-то поджидало их в катакомбах/во мраке. Кто-то или что-то выползло из темноты и отправило всех их в ад. Что бы это не было, меня оно не тронуло. Может, они разбудили какого-то древнего бога или демона, я не знаю… Чтобы это ни было, оно явно не было слишком хорошо расположены к жрецам.
Конан на миг задумался, а затем вложил недельный заработок в руку Юбиби.
— Купи себе маленький дом и пару-тройку рабынь, — с нехарактерной для него нежностью/грубоватой нежностью предложил он. — Такой девушке, как ты не место в этом опасном городе,
— Я не могу это взять, — запротестовала Юбиби.
— Бери, — покачал головой киммериец. — Ты совершенно одна и беззащитна в этом городе, а наёмник всегда найдет, где ему ещё заработать. — Он повёл плечами и широко улыбнулся. — Говорят, римляне опять сражаются с кем-то на границе с Египтом. А, значит, для отважного воина всегда найдётся подходящая работёнка!