[Михаэль фон Барток]

Глава 1.
В которой читатель знакомится с главным героем сего произведения и узнает о нем немало интересного. Так же он здесь встретится с иными интересными персонами.

Я ведь мог стать королем… Да, пожелай я восседать на Троне Дракона, это наверное не только не вызывало бы возмущения среди знати и в народе, но напротив, породило бы волну ликования.
Я отпрыск одного из древнейших родов не только Немедии, но и всей Хайбореи, и не было бы преувеличением сказать, что не только солдатский император Конан (коего я имел честь знать, когда он еще не только не помышлял быть императором, но и не знал значения этого слова), но и правящие дома Аргоса, Зингары, да и наша собственная немедийская династия рядом со мной лишь выскочки, ибо мы, фон Бартоки были могущественными людьми еще до Падения Ахерона!
Но я не пожелал короны, ибо золото не идет к моим рыжим волосам, а впрочем, довольно об этом!
Позвольте поведать вам о себе (что делать, коль за неимением хорошего трубадура рыцарю пришлось самому сложить о себе песнь).
Я являю собой мужчину выше среднего роста, весьма широкого в плечах и наделенного недюжинной силой, хотя я бы и не посмел назвать себя могучим гигантом. Зато я превосходно владею мечом и пикой, отлично сижу в седле, трижды становился лучшим кулачным бойцом полка и за свою подвижность и ловкость не раз удостаивался сравнений с такими грациозными животными как леопарды или тигры. Впрочем, лучше всего о том, насколько я силен и быстр скажут не слова, а тот факт, что за долгие годы, проведенные в войнах меня ранили всего дважды и одну рану мне нанес Разрушитель, чем можно скорее хвастаться, ибо обычно Атаульф не ранил, а разил наповал. Внешность моя весьма привлекательна для прекрасного пола, хотя волосы мои редкого рыжего цвета, а нос много раз перебит в кулачных поединках.
Детские годы проведенные в отчем доме были воистину благословенными, а
в юности я получил прекрасное образование, но в силу некоторых обстоятельств, которые мне не хочется лишний раз вспоминать, вместо яркой придворной карьеры или хорошей должности в войсках Трона Дракона меня ждала кажущаяся унылой стезя простого солдата-меченосца.
Да-да, вы не ослышались, я Бальдур фон Барток, кузен и дядя королей, носил как все мешковатую форму и отвратительно скрипевшие доспехи, похожие более панцирь некоего гигантского краба, чем на сияющие на солнце латы благородных рыцарей, ходил в караулы и получал жалование столь малое, что по традиции его надлежало потратить как можно более нелепым и быстрым образом в день получения.
Сначала товарищи отнеслись ко мне настороженно. Ведь я принадлежал к благородному сословию, тогда как окружали меня в основном сыновья крестьян. Моя внешность, моя манера говорить и то, что по капризу славного короля Нимеда, я, хотя и был обращен в простого латника, был освобожден от телесных наказаний (король не мог позволить, что бы плеть, предназначенная для спин сыновей мельников, гуляла по спине его кузена) не внушали им симпатии ко мне. Но вскоре после того, как они поняли, что службу я несу на общих основаниях, многие потянулись ко мне. Моя сила и ловкость в обращении с оружием, а так же мой талант к написанию веселых и непристойных песен, кои мы пели хором, очень скоро расположили ко мне сердца этих простых людей, а сам я почерпнул из общения с ними немалый урок. Ведь как ни странно это прозвучит, иные конюхи были умнее иных придворных.
Как простой латник я сражался во многих битвах, неоднократно отличился и был награжден, но пристрастие к азартным играм (о кости, единственный враг, с которым я не могу совладать!) и небрежение дисциплиной мешало моему возвышению по воинской иерархии, а впрочем, я и сам пренебрегал этой возможностью, потому что, хотя живя их жизнью и проникся некоей симпатий к низким сословиям, все равно почитал ниже своего достоинства барона бороться за капральские нашивки с каким-нибудь малым, для которого они были вершиной устремлений.
К тому времени, когда я начинаю свой рассказ срок моего наказания подходил к концу.
Как я сказал уже, в двух кампаниях меня миновали раны, а среди товарищей я имел славу героя, и служба уже не казалась мне столь тягостной. Коль скоро я отличился отвагой, мне были даны некоторые привилегии. Жаловать сына баронов фон Барток каким-нибудь кубком или кошелем золота было нелепо, и мне позволили жить не в казарме, а снимая квартиру в городе, являясь только на учения, а так же держать прислугу и завести семью.
Последнего я был делать нисколько не намерен, слуга мне, привыкшему обходиться малым был не нужен, но собственная квартира, в которой я был хозяином себе и мог держать какие угодно вещи и книги была лучшей наградой из возможных.
Так или иначе, хотя формально я оставался простым латником, положение мое стало привилегированным, в чем-то равняясь с положением офицеров. А коль скоро королевская милость как и королевский гнев имею родство с ураганом – приходят и уходят неожиданно, очень скоро я мог быть не только поднят из ничтожества гарнизонного латника, но и возведен в маршалы короны, офицеры нашего гарнизона уважали меня особо. Впрочем, их уважение в отличье от уважения латников было не слишком мне дорого. Латники уважали во мне хорошего меченосца и веселого товарища, тогда как господа офицеры почитали во мне опального аристократа, и старались набиться мне в друзья, надеясь на мое последующее возвышение. Одновременно они радовались возможности командовать таким высокородным господином как я, находя плебейскую радость в том, что бы отправить меня в караул в день моего рождения или сделать мне выговор за недостаточно начищенную амуницию. Но вместе с тем тот из них, кто особенно тщательно досматривал мою портупею перед строем, через два три дня приходил ко мне на квартиру с бутылочкой отвратительного вина и разговором, сводившимся к тому, что он де не имеет против меня ничего личного, и он имел честь служить под командованием моего батюшки, и всемерно уважает и почитает род фон Бартоков, но не может позволить мне не белить портупею, ибо это может привести к ослаблению дисциплины в гарнизоне.
Вы же понимаете фон Барток, что с этим сбродом иначе нельзя – говорил мне, как равному, как дворянину, какой-нибудь провинциальный рыцарь из тех, что живут со своими крепостными под одной крышей и едят из одного котла (хоть и за разными столами). Я, с которым «этот сброд» делился последним червивым сухарем, чувствовал некоторую неловкость, слушая такие речи…
Особенно гадок мне был некий Элиас дие Аматер, столичный хлыщ с замашками принца крови и манерами мужеложца. Я бы с удовольствием спустил его с крыльца, но все-таки пока я оставался латником, а он офицером, я вынужден был терпеть его панибратство и его привычку брать у меня книги и не возвращать.
Не жесткие койки казарм, не похлебка из залежалой солонины и не общество людей необразованных выводили меня из себя в моем положении, а именно то, что теперь я стоял ниже элиасов всех мастей.
Столь же мало симпатии вызывал во мне и наш комендант, некто Ральг дие Треггард, мужлан в худшем виде, человек «третьего» сословия, лишенный как простодушия сословий низших, так и широты взглядов высших. Чужой и простолюдинам и аристократам, сий муж отличался прескверным нравом.