[Пелиас Кофийский]

2. В леденящих ли скалах Киммерии, на раскалённом ли плато Агурххаш, Конану уже доводилось бывать в пещерах. Поэтому он уверенно нырнул в темноту и, касаясь стен руками, пошёл.
Тьма не была абсолютной – сквозь трещины в скале проникали робкие лучики света. Извилистый, осыпающийся ход привёл его в полукруглую пещеру, едва обработанную руками человека. Посередине её стоял массивный, украшенный прихотливой резьбой саркофаг. Выточенный из чёрного мрамора, он казался чернее ночи. Странные лица и фигурки, словно искажённые в пароксизме боли и ужаса, украшали его.
Странным холодом веяло от саркофага – холодом безвоздушных пустот за пределами миров. Сделав шаг, Конан прикоснулся к крышке. Это прикосновение обожгло и заледенило его одновременно. Но не обращая внимания на опаляющую боль, он обхватил холодный камень обеими руками, и, напрягая все свои могучие мышцы, рванул в сторону творение умерших мастеров. Беззвучно, словно призрак полуночи, крышка скользнула в сторону, и взору кимерийца предстало прекрасное и странное видение давно ушедших веков.
В гробу лежал человек – несомненно, человек, хотя поразительная соразмерность его фигуры и неземная красота черт заставляли усомниться в собственном рассудке. Его тело было чёрным, словно само средоточие тьмы; но в нечеловечески прекрасных чертах не было ничего негроидного; скорее это была красота древних повелителей земли. Он спал, сложил руки на груди. Его лик был бесстрастен и спокоен, словно холодное величие звёзд.
Конан молча потянул из ножен клинок; хотя ему и претила мысль убивать спящего, но в этой фигуре человеческого было не больше, чем в холодных огоньках звёзд. И в этот момент создание открыло глаза и село, и взгляд его пылающих глаз почти физически ударил в киммерийца.
Конан отшатнулся. Нечеловеческие глаза незнакомца хранили мудрость – и безумие. Это была мудрость зла. Проснувшийся медленно выпрямился и встал в саркофаге, нисколько не смущаясь своей наготы. С каждым мигом, Конан осознавал, что, несмотря на внешнюю оболочку, в нём не представимо мало человеческого – это было само дыхание тьмы. Словно язык чёрного пламени, застывший в причудливой, прихотливой форме. Демон сделал шаг и сошёл со своего каменного пьедестала.

Добавлено через 11 секунд
Некоторое время они стояли друг напротив друга – словно боги ушедших эпох. А затем демон молча набросился на киммерийца. Его лицо оскалилось в безумной усмешке, обнажая острые, словно иглы, клыки. Глаза полыхнули святотатственным огнём. Конан невероятным усилием остановил голову демона, тянущиеся к его горлу. Сила порождения тьмы была невероятной. Клыки впились в его плечо, и он зашипел от боли. Под чёрной кожей демона перекатывались стальные мышцы, но у него не было главного, того, что вело киммерийца – демон сражался лишь за себя. Глаза Конана застилала ярость, перед нм словно плавал кровавый туман, но он невероятным усилием всё-таки оторвал костистые руки порождения пекла и извлёк из ножен клинок. И в следующий миг они оказались на полу – демон рывком повалил его на колени. Меч, зазвенев, покатился по мраморным плитам пола. С приглушённым рычанием раненного волка Конан подмял демона под себя. Его кости и мышцы трещали, словно ему приходилось сдерживать стадо разъярённых буйволов. Демон молча крутился и извивался. Наконец, Конан высвободил одну руку, зажав конечность демона под коленом, и подхватил мерцающий на полу меч. Остро отточенное лезвие вошло в плоть демона так же легко, как и в тело любого смертного. Но монстра это не остановило. Кровь не выступала из разверстых ран; движения не становились более слабыми или медленными. Зарычав от разочарования, киммериец двумя чудовищными ударами отсёк клацающую клыками голову; она, сверкая глазами, покатилась по полу. Но даже это не остановило демона. Тело по-прежнему рвалось из рук киммерийца. Острые когти располосовали его кожу; кровь лилась из нескольких разлохмаченных ран. Противники катались по полу, словно сцепившиеся дикие собаки. Внезапно они оказались возле самого саркофага; прямо под наполовину отодвинутой, свисающей крышкой. Эта мысль молнией сверкнула в голове киммерийца; бездумным рывком он на мгновение обрёл свободу и чудовищным рывком, отозвавшимся болью во внутренностях, одним махом опустил массивную крышку на демона. Раздался омерзительный хруст, и всё затихло.
Покачиваясь, варвар встал на ноги; перед глазами плыл багряный туман. Бесчисленные раны жгло, как будто огнём; прикосновение демона оказалось подобным смерти. Почти ничего не осознавая, погружаясь в призрачные болота безумия, варвар побрёл к противоположной стене помещения; угасающий разум помнил об обещании, данном девушке. Об Источнике Жизни.
Неуверенная поступь привела его к невысокой каменной чаше; и когда окровавленные руки упали в неё, и живительная влага коснулась обескровленного лица, приятное забытье снизошло на него.