[Пелиас Кофийский]

Типа небольшое продолжение что-ли...
Ничего особенного, хотя, честно говоря, любопытно, что вы (особенно Стас) скажете.

Старые дубовые двери со скрипом открылись, плеснув в коридор волну золотого тепла. Возникший сквознячок заставил заколебаться огоньки свечей. Причудливые тени побежали по гобеленам. Скрипнули рассохшиеся от старости ступени, и проём на миг заслонила неясная фигура – высокая, широкоплечая. Из неосвещённого коридора она казалась тёмным великаном, озарённым со спины сполохами призрачного огня. Осторожно спускаясь, неторопливо, но с известной ловкостью, она преодолела несколько ступеней и обернулась назад. Лезвие обнажённого ножа – длинного и широкого, по всей видимости, бактрийского – сверкнуло, отразив свет свечей.
— Здесь никого нет, — негромко сказал гигант приглушённым голосом.
В проёме появилась тоненькая фигурка, закутанная в изодранную хламиду.
— Я слышала, как колдун отослал всю стражу в сад, — дрожащим голосом сказала она. — Здесь оставался только Габал.
— Габал больше нам не помешает, — мрачно сказал гигант, прислушиваясь к тишине в коридоре. — А вот мимо стражи пробраться будет нелегко…
— Но как ты забрался сюда один? — с лёгким изумлением спросила девушка, застыв на границе света и тьмы, и пытаясь сдержать невольную дрожь. — В саду полно солдат!
Её спутник лишь хмыкнул.
— Когда мне было лишь четырнадцать зим, — пояснил он. — Мы крались среди громадных елей так, что даже лисы не слышали наших шагов. Мы выслеживали дичь, которая хитрее лисы и опаснее снежного тигра. В день зимнего солнцестояния мы обрушились на лагерь гиперборейцев… много моих соплеменников полегло в кровавой бойне… но шайка Гуйнара Жёлтоволосого больше не ищет рабов в наших лесах, а его голова будет торчать на пике прямо на перевале Волка, которым едут купцы из Асгарда в Гиперборею, пока её не сбросят звери или птицы.
Когда великан говорил об этом, он поднял голову, и в его глазах зажглись опасные огоньки, словно снега севера на миг блеснули в их глубине. И сам он стал похожим на опасного, непредсказуемого хищного зверя.
— Но Конан! — изумлённо воскликнула его спутница. — Ты сражался, когда тебе было всего лишь четырнадцать зим?
Он невесело хмыкнул.

Добавлено через 1 минуту
— Сразу видно, что ты из благодатных южных земель… Ты не родилась в Киммерии… Север холоден и неприветлив, и выживают там только те, кто умеют держать клинок. Я сражаюсь едва ли не с самого рождения. Моя мать принесла меня в мир прямо на политой кровью земле, где ваниры схлестнулись с моими сородичами. Первое, что я услышал, был звон мечей… Так говорил мне отец. Наша земля мрачна и безжалостна, и безумие смерти всегда кружит над равнинами… — он внезапно ухмыльнулся. — По крайней мере, что-то подобное можно разобрать в завываниях наших скальдов. Род идёт на род, клан – на кланы, и кровь беспрестанно орошает землю. Чёрные ели у поселения помнят много смертей… Ваниры то и дело вторгались в наше селение, и иногда к нам вторгались пикты… Это жалкие дикари, что живут у самого края мира… Они снимают скальпы со своих врагов, а мы – убиваем их, как собак. О, в хорошие годы мы слагали пирамиды из их голов!
Он приглушенно рассмеялся, и в этом смехе его спутнице почудилось рычание дикого зверя. А затем его лицо опять стало сумрачным.
— В нашей земле нет ни веселья ни радости… лишь вечное ожесточение боя. Мы взрослеем, сражаемся и умираем с клинком в руках… — он тряхнул головой, словно отгоняя мрачные воспоминания, и невольно повёл плечами. — Но рано или поздно холодная сталь найдёт тебя. Киммерийцы не ведают весёлых песен, не пьют вина – и смеются лишь в безумии боя. Такая жизнь – не для меня. Поэтому в возрасте 16 зим я ушёл из своих земель – сначала в дружину Вульфера, затем – в восточные земли Асгарда… О, я помню множество славных битв! А весной мы отправились на границы Гипербореи, где я и попал в плен, — криво усмехнулся он. — Я должен сгнить в каменоломнях, но надсмотрщики были слишком самонадеянны и ленивы, мне подвернулся удачный случай, и я бежал…
Его лицо затуманилось воспоминаниями.
— За мной гнались волки и всадники на лошадях… И даже мёртвые повстречались мне на пути – те, что не умирают до конца… Но холодные снега и древние ели укрыли меня, а холодная сталь спасла от опасностей, с которыми едва ли доводилось сталкиваться большинству людей. — он молча повёл плчеами, словно что-то припоминая. — Я побывал в Немедии и Бритунии, а затем добрался до Шадизара… чтобы стать вором.
Лицо её спутника прорезала волчья усмешка. — У цивилизованных людей слишком много побрякушек, за которые другие люди платят потом и кровью… Другие работают за них, а эти толстые боровы лишь жиреют на чьих-то несчастьях. Боги только отблагодарят меня, если я немного облегчу их мошну.
Спутница молча стояла, глядя на него, словно перед её глазами проходили картины всех этих кровавых битв.
— Так много крови и страданий, — наконец сказала она. — А я до пятнадцати лет не видела ничего, кроме родового поместья и Лангертона. Туранцы схватили меня, когда мы гостили у барона Хогта. И не только меня. Ещё Виллану, и Ириду… — она закрыла лицо ладошками. — Боги, кажется, это было так давно… Я помню резню в палатах Вилердемерда… звон мечей и кровь на коврах… Помню хрипы умирающих…
Она подняла голову, и её глаза блестели, словно воспоминания проходили в них призрачной чередой.
— А потом… мы ехали к Заморе… безумная скачка в болотах, стыки с кезакийцами… эти горные дьяволы ещё страшнее туранцев… И потом… Акиф… он красив… пурпурные купола… и алое зеркало Вилайет… я видела его на рассвете и на закате. И вижу до сих пор.

Добавлено через 27 секунд
А потом меня купил Джалам Хан… и запер в этой башне. И колдун… он часто приходил к нему… они обсуждали свои чёрные дела… страшные дела… я не верю в Тарима, но хозяин продал свою душу кому-то намного более страшному, нежели жестокосердный Тарим… По ночам я слышала странные удары барабанов, что раздавались в ночи… и крики… словно кого-то истязали. Колдун жил здесь в башне… Джалам Хан не хотел, чтобы о его тайнах узнали. А я жила в комнатке, где ты убил Габала… Я слышала их разговоры… Иногда хозяин бывал здесь одни… я слышала его бормотанье… он убил своего брата и стал наместником Акифа, но это не принесло ему счастья. Он ежечасно боялся яда… и кинжала из-за угла… и колдуна…. О, колдуна он боялся больше всего! Он нашёл его где-то на границах Стигии, умирающего от жажды… В чёрном безымянном храме в песках. Дьявольские создания гнались за ним, жара и беспрестанная скачка едва не убили его… Джалам Хан спас его, и наверно, не один раз пожалел о своём решении. Сетотмес скрывался от гнева Чёрного Круга, и своими отвратительными умениями и чёрным колдовством он помог избавиться от наместника Джапура, Убар Хана… Говорят, ночью к нему явилось нечто, что нельзя называть, и сердце его разорвалось от страха… Так или иначе, Джалам Хан взял в руки бронзовый жезл наместника. Но это не принесло ему счастья… Народ роптал… Бывшие соратники Убар Хана плели интриги у него за спиной. Шестеро рабов пробовали его еду, и все шестеро уже мертвы… Я слышала всё это… О, он часто говорил об этом… Я помню безумие в его словах… Я помню пальцы, что теребят нагайку… – она хрипло дышала, торопясь выговорится, словно слова могли избавить её от того ужаса, что преследовал её по дням и ночам. — Но больше всего он боялся колдуна… О да, колдуна! Исполнив задуманное, тот обрёл необычайную власть над жизнью наместника… Жрецы Тарима отвернулись бы от Джалам Хана, если бы стало известно об его занятиях чёрным колдовством… Но и это ещё не всё… Своими искусствами, настолько тайными, насколько и бесчеловечными, этот выродок из Стигии привязал его жизнь к жизни твари из преисподней… — она посмотрела на него, и в её глазах плескался страх. — О, настоящим владыкой был здесь колдун… Он был демоном, заточённым во всеми забытой башне… Он мог приказать, и солдаты слушались его, а их глаза были пусты, словно они объелись белены… По ночам он запирался в своей комнате, и из неё доносились страшные крики, и звук барабанов, и чудовищный голос, словно с ним говорил кто-то из преисподней. Стоило ему запереться в комнате и провести свои чудовищные ритуалы – как враги Джалам Хана исчезали. Так погибли первые заговорщики… Но кто знает, что творилось в голове у колдуна?… Джалам Хан никогда не доверял ему…
Она вся задрожала.
— А потом колдун потребовал меня. Сказал, что я родилась под счастливой звездой и его чёрные боги желают меня… Митра, как я перепугалась! Я месяц жила рядом с его покоями, слышала жуткий бой его барабанов. Слушала, как вопят невольники, которых приводили к нему… Ночью их уносили назад… А рабы потом мыли пол, но он пахнет кровью до сих пор… Боги, боги, боги… я забилась в угол и рыдала, стенала… а потом, я стала думать, как мне бежать? Но посланцы ночи нашли бы меня… Колдун обладал такими силами, которые люди даже не могут представить… Страшные существа говорили с ним из ночи, я слышала, как он выходил на вершину башни и шептался с кем-то во тьме… И тогда я стала думать, как избавиться от колдуна…
Я стала думать, как убить колдуна… — она опустила голову, а затем резко подняла её, и её глаза гневно сверкнули. — И когда Джалам Хан призывал меня, я рассказывала ему о Сетотмесе, рассказывала странные слухи и сочиняла сама… А он охотно верил всему, что я говорила… ведь я говорила то, что он хотел услышать… — она вновь спрятала лицо в ладонях и задрожала. — Он много раз вызвал меня, но ни разу меня не коснулся … Ему нравилось наслаждаться моим страхом и страданием… это приносило ему наслаждение большее, нежели то, что могло дать ему моё тело… — выкрикнула она. — Нет, ему не достаточно было моих страданий! Он хотел истязать душу! — она горько рассмеялась. — И боги наказали его.
Она опустила голову.