[Пелиас Кофийский]

— Клянусь Таримом, я думал, что мы прольём немало крови. Но шакалы перегрызли друг друга. Что ж, пора вам отправляться в ад, там где таким крысам самое место!
Последние защитники башни полегли в дальнем углу пещеры под ятаганами нападающих. Только фигура колдуна всё так же неестественно содрогалась перед алтарём. Туранец хрипло рассмеялся. Он отточенным движением вытащил из ножен саблю и лёгким движением приблизился к колдуну. Его поступь была уверенной, а движения лёгкими и в то же время скупыми – движения воина, а не придворного. Огонёк торжества горел в его глазах. Но он не видел того, что заметил Конан.
Зеленоватый дым медленно тёк к основанию жертвенника. Смешивался с багровой кровью. Клубился и бурлил. И всё тёк и тёк вверх, нарушая все известные законы природы, струился вверх по камням, словно впитываясь с трещины седого камня. Словно полупрозрачные змеи, туманные клубы окутали алтарь. Но ослеплённый яростной радостью туранец ничего не заметил.
В три лёгких шага он оказался возле стигийца. Рывок – и он поднял его на ноги. Сверкнула сталь, и длинная сабля туранца пригвоздила колдуна к двум лежащим на жертвеннике трупам. Новый сатрап и не подумал вытащить её из тела врага. Вместо этого он извлёк тонкий, изукрашенный драгоценными камнями кинжал и перезал стигийцу глотку, вновь оросив алтарь каплями крови – тёмной, почти бордовой.
— Отправляйся к своим богам, паршивый пёс, — прорычал он. — Чтоб тебя пожрали демоны – те, которых ты посылал на Джапур!
И в этот самый момент последние клубы дыма впитались в алтарь. Что-то закричало, словно какой-то невыносимый голос, в котором не было ничего человеческого, прорвался в наш мир. И мёртвая рука стигийца ухватила туранца за горло.
— Я давно мёртв, — глухо сказал голос нечеловеческой мощи, — И давно проклял свою душу, обрекая её на такие муки, которых ты и представить не можешь!
Шея туранца сломалась с глухим щелчком, словно сухая ветка.
И в этот же самый миг над алтарём снова взметнулись клубы дыма. Туманное облако вспучилось над ним, подобное бесформенному грибу, беспрерывно кипящим и меняющим форму – а затем в нём пугающим образом проступило лицо. Оставшиеся в живых туранцы, казалось, оцепенели. Облако нависало над ними, словно исполин. И его черты были пугающе знакомы.
— Смерть – это только начало, — сказал идущий из ниоткуда голос, и туманные жгуты обвили солдат, странным образом обойдя Конана и девушку – словно опасаясь приближаться. Воины метались по огромному залу, преследуемые струями полупрозрачного дыма. А те охотились за ними, подобно огромным змеям. Крики отчаяния и боли снова заполнили пещеру. В считанные минуты с ними было покончено. Чудовищное облако забурлило, меняя форму, и теперь громадное бесплотное лицо взирало на последних оставшихся в живых.
— Иди ко мне, отмеченная печатью, — раздался холодный металлический голос. — Твоя судьба предрешена.
Конан заслонил её плечом, но девушка с неожиданной яростью и силу толкнула его и выступила вперёд.

Добавлено через 10 секунд
— Нет никакой судьбы! — звонко воскликнула она, и Конан снова поразился силе, заключённой в её словах. — Ты продал душу Тем, кого нельзя называть, и что ты получил взамен? Это слабое подобие жизни! Моя кровь будет питать тебя, но рано или поздно твою душу ждут все мучения Тьмы! Твой повелитель ждёт тебя – там, за пределом времён! Так возвращайся к нему!
Сатанинский лик взревел в чудовищной ярости и наклонившись, поглотил свои жертвы.
Конану на миг показалось, что их захлестнула чёрная буря. Кипящие жгуты стискивали тело и опаляли немыслимой болью. В слепом безумии тьмы он нашёл руку Офелии и стиснул её. А затем потащил вперёд – куда-нибудь, наугад, в тщетной надежде наткнуться на проход. Его пальцы на миг коснулись стены, а затем чудовищное давление туманных нитей отшвырнуло его назад. И с невероятной, дьявольской силой туман стал вырывать девушку из его объятий. Конан зарычал об бессилия и ярости – и в этот момент тьма вспыхнула, разорванная ослепительно ярким светом – и исчезла.
Конан пришёл в себя по холодном каменном полу. Из многочисленных ссадин текла кровь, лёгкие горели, словно он дышал огнём. А рядом с ним лежала девушка. Её глаза были широко раскрыты, а из приоткрытых губ стекала капелька крови. Она с мукой посмотрела на него, но в этом взгляде не было ни страха, ни укора.
Её губы дрогнули, словно на них пыталось затеплиться слабое подобие улыбки.
— Не… кляни себя… — с сиплым клокотанием сорвалось с её уст. — Такова воля богов… Я нарушила её, когда убила Джалам Хана. Свет нельзя обращать во тьму… и за всё есть расплата. Боги милостивы… они позволили мне воззвать к своей силе… в последний час. Я… умираю, но в том нет большой беды. Отсюда я вижу… Я вижу… Смерть – это только начало.
Её губы вздрогнули и замерли навсегда. Конан молча склонился над ней.
Сложно сказать, сколько времени он простоял посреди пещеры. Солнце уже заходило, и багряные краски выплеснулись на небосвод, когда он отвязал одного из коней заговорщиков и медленно поехал на юг.