[Стас]

Свежие буквии. Курсив мой

Слепящая молния словно расколола небо пополам. Угольно-чёрные (начинается мрачная чернота) тучи на миг озарились сиянием блеклого, мертвенного света. Тонкая белая линия, ветвящаяся и изломанная, протянулась сверху, соединяя верх и низ, море и небо. И стало заметно, что море под клубящимся, угрожающе низко нависшим небом точно такое же – а может быть даже и более – угрожающее, чёрное (мрачная чернота продолжается) , неспокойное. Холодные чёрные (и снова продолжается) волны, подобные водяным холмам или спинам невиданных чудовищ, игрались с крохотным корабликом, словно с игрушкой, попавшей в руки равнодушных древних богов (Боги играют в игрушки, каково!). Море было антрацитово-чёрным (к мрачной чОрноте добавился антрацит; как же без него), непроницаемым, бездонным. С неба извергались потомки (потомки) дождя. Резкий, порывистый ветер нёс крупные ледяные капли почти параллельно обезумевшим волнам (клёво – параллельный дождь). Хлопал изорванными, потяжелевшими, промокшими парусами. Тьма окутала море, лишь изредка разрываясь вспышками мертвенно-белых молний (уже все как бэ сказано, но – снова тьма и молнии). Далеко на горизонте, море сливалось с небом (в непроницаемой тьме видно горизонт). Тьма небесная и тьма морская. Захлопывались, словно пасть жадного чудовища, вознамерившегося поглотить корабль. Впрочем, это становилось заметным только в тот миг, когда особенно сильная ослепительная ветвь (ослепительная ветвь – это, должно быть нечто, долженствующее заменить многократно повторённое слово молния) протягивалась с пугающих небес к негостеприимному морю, наполняя сырой и холодный воздух оглушающими раскатами громами (надобно что-то одно – либо раскаты оглушают, либо громы, либо раскаты грома). От которого едва ли не лопались перепонки.
Корабль жалобно скрипел и постанывал, словно намереваясь вот-вот развалиться пополам. Часть тросов уже оторвало ветром (какие-то тросы, хотя осёл знает, что это называется такелаж), и паруса оглушительно хлопали (уже и раньше хлопали, сколько можно), словно намереваясь (море намеревается проглотить корабль, корабль намеревается развалиться, паруса намереваются улететь – все что-то намереваются, только автор не намеревается обозначить хоть какое-то действие среди сплошной черноты) оторваться и улететь, несмотря на то, чтобы забраны и обвязаны (вот он, знаток морского дела; и вообще, паруса только что хлопали; а теперь загадочно обвязались). Нос корабля то и дело зарывался в мутную (думается, что муть в сплошном мраке рассмотреть трудновато, не так ли?), чёрную (чернота уже пятый раз) воду. Холодные (сколько тут холодного, считать не стал) брызги летели вверх, почти до самой смотровой башни (ваще перл – что за смотровая башня). Пена шипела и текла по палубе. Корабль буквально танцевал (выбрать надобно – либо тяжелый ход, тогда зарываться - уместная характеристика, либо легкий – тогда и танец уместен) между громадными, безжалостными водяными валами, изредка вбираясь на вершину какого-либо из них, чтобы стремительно ухнуть вниз, зарываясь носом в леденящие тёмные воды. Боги, Провидение или демоны древнего моря забавлялись с ним, словно с игрушкой (опять боги озоруют, надобно писать «словно ребенок с игрушкой»).
Сверкнула (кому как, а мне сверкание надоело, равно как и чернота) молния – на этот раз совсем близко – и высветила одинокую, стоящую на палубе фигуру крепко сложенного человека, почти великана. Призрачное сияние отразилось (отсвет, или отдлеск может быть, но отражающееся сияние – это топор из кюрия, видимо) от воздетого вверх топора. Смоляные (сиречь жирные, сальные и грязные) волосы перепутанной намокшей гривой наполовину скрывали лицо, лежали на плечах (чел волосат, словно горилла). Он был одет в изодранную, некогда, судя по всему, довольно дорогую рубаху, потрёпанные кожаные штаны и широкий алый кушак. Его ноги, обутые в морские высокие сапоги, крепко держали его на раскачивающейся и жалобно стонущей палубе, хотя это и казалось почти невероятным (аффтар, кончай нести хрень – никто в твоей дикой буре на палубе не удержится, даже Конан). Свет молнии (опять этот пресловутый свет) на миг выхватил изо тьмы его угрюмо сверкнувшие глаза и яростно, почти по-звериному ощеренные зубы, и снова погас. Зато во тьму (раскатился «во тьму», да) раскатился его голос, на миг перекрывший шелест дождя (параллельный дождь, оказывается, шелестит), хлопанье парусов (развязались, видимо) и скрежет корабельных снастей (почему не тросов?).

(Далее следует дикий бред о ссоре, происходящей во время ужасной бури – вот самое время, да!!!)