[Михаэль фон Барток]

Поход четырех держав II.
Обрушились мы на них как град на виноградники!!! Сначала под нашим натиском стигийцы дрогнули. Их всадники не могли наравне рубиться с нами. Мальчишка Амальрик и тот возвышался над многими и них гигантом. Их пехотинцев мы поначалу просто втаптывали в песок. Налетая галопом мы не столько рубили их мечами, сколько хлестали боевыми бичами, оружием бесполезным против воина одетого в доспехи или хотя бы в стеганую кожаную одежду, но стигийцы, то были полуобнажены… Кости хрустели под нашими ударами, а сколько голов было раскроено, а скольких мы пронзили длинными пиками…
Так продолжалось до полудня.
А потом мы, изнывая от жара в доспехах, загнав своих лошадей, вынуждены были отступить, оставив умирать на земле сотни и сотни стигийцев и потеряв всего пять десятков рыцарей.
Стигийцы оправились от первого удара, и стали перестраиваться. Делали они это ловко. Надо было продолжать битву, но мы промедлили, посчитав, что дело уже сделано.
И когда мы бросились в новую атаку вместо смятенной толпы нас встретили сомкнутые ряды. Выдвинулись вперед длинные копья, а за спинами копьеносцев натянули тугие луки…
Небо стало черным от стрел. Часть их скользила по нашим доспехам, но многие пробивали латы, раня и убивая. Но главное – они ранили и убивали наших лошадей. Убитая лошадь падала, часто погребая под собой закованного в железо всадника, но раненая лошадь начинала метаться, сбивая с ног других и наводя хаос в наших рядах. Трижды мы бросались на стигийские ряды и трижды были отброшены.
Мой кузен Гариан был ранен в лицо, а подо мной били двух лошадей. Мы отступили, потеряв за один день больше, чем за всю кампанию. Стигийцы начали было преследовать нас, но пехотинцы Гая встретили их.
Той ночью над полем битвы стоял страшный стон и крик. Стигийцы добивали наших раненых. Но не просто убивали их кинжалами милосердия, нет, они по своему обычаю пытали их, вырывая органы. Многие оруженосцы тоже рыскали по полю, ища своих хозяев, вассалы искали своих господ, а господа вассалов, и часто, то там, то тут вспыхивали стычки со стигийцами.
За ту ночь стигийцы успели возвести укрепления, опрокинув свои телеги, засыпав их песком и камнями. Мы же пренебрегли этими работами и не только потому, что были изнурены сражением. Мы все еще считали, что битва уже выиграна и осталось только добить стигийское войско. В шатрах рыцарей лилось вино за славную победу, а в лагере стонали от жажды и умирали те раненые, которых успели подобрать свои.
Утром славное воинство еще не успело облачиться в доспехи, когда на наш неукрепленный лагерь налетели стигийцы и зуагиры. Многие были убиты во сне или спросонья, ибо спали на улице вокруг костров. Еще больше было ранено. Какой-то стигиец ворвался прямо в центр нашего лагеря и подсек древко знамени Гариана. Его самого тут же порубили на куски телохранители кузена, но позор был велик.
Конечно же, это был просто налет, серьезного вреда нам две сотни легковооруженных всадников нанести не могли, но все же они раскроили голову одному маршалу короны и обрушили королевское знамя, отступив прежде, чем мы успели схватиться за оружие.
На второй день мы не стали бросаться на стигийцев как на стену. Мы понемногу осознавали, кто наш враг. Стигии тысячи тысяч лет и все это время она воевала.
Гай бросил в бой своих гандеров, которые первый день, когда наши рыцари близки были к тому, что бы сокрушить стигийцев, стояли в отдалении и все потому, что третьего дня Гариан поругался с гандерскими баронами и те сказали, что не дадут своих людей. «Обойдемся без этого мужичья» - возопил Гариан и потребовал коня…
Но прошедшей ночью кузен, истекая кровью из рассеченной щеки, призвал «мужичье» к себе и попросил прощения. Это насколько я понимаю единственный случай, когда человек стал лучше на этой войне.
Гандеры сомкнули щиты и двинулись на стигийцев. Это было столкновение двух лавин! Грохот от столкнувшихся тысяч щитов огласил окркгу. Треск сломанных копий, вопли умирающих и – песня битвы – лязг скрещенных мечей!
Под первым натиском стигийцев гандеры попятились, но назад они прошли не более четверти мили. Потом они встали насмерть. Стигийцы наступали длинной линией, и гандеры в нескольких местах прорвали их строй, но в основном битва шла грудь в грудь, место убитых и раненых занимали их товарищи, и резня продолжалась. Конница стигийцев вступила в битву чуть позже, терзая левое крыло гандерского строя, но тогда Гариан выслал против них свою гвардию.
Стигийцы вынуждены были отойти к своему укрепленному лагерю. Мы воспользовались передышкой, что бы подобрать раненых и тут мы увидели, что среди раненых стигийцев нет. Отступая они добивали своих. Тех же, до кого не дотянулась рука товарищей, покончили с собой, заколовшись ножами, или обломками мечей, или вогнав в себя поглубже вражеские стрелы. Среди них было много знатных, в латах украшенных золотом и каменьями. Наши славные рыцари принялись грабить убитых, тут же, пока их тела еще не остыли.
Я же размышлял над другим. Почему стигийцы добивают своих. Почему они кончают с собой?
Только ли потому что они боялись попасть к нам в плен? Только ли ужасов плена боялись они? А может быть для них плен был ужасным позором сам по себе?
Но мы считали в тот день, что победили. Гандеры сумели оттеснить стигийцев, и поле боя осталось за нами, и потери наши были меньше чем у врага, а
На третий день стигийцы приберегли для нас нечто неожиданное – они бросили в бой плененных ими шемитов, безоружных, связанных веревками и скованных цепями. Даже самым жестокосердным вроде Амальрика стало не по себе от этой картины. Безоружные люди толпой устремились на нас и руки, сжимающие луки стали опускаться. Гандеры не могли решиться стрелять по пленным. А за спинами пленных шли сами стигийцы, нахлестывая их бичами! Так стигийцы хотели подойти ближе. Наконец кто-то пустил первую стрелу! Это было началом бойни.
Несчастные пленные. Спереди их встретили стрелы и копья, а сзади по-прежнему нахлестывали бичи и тоже кололи копья.
Я видел все это из ставки Гариана, потому что мне дражайший кузен повелел в тот день остаться в резерве с отборными рыцарями. Сам он после ранения не готов был вести воинов в бой и посчитал, что я достаточно знатен для этого.
И тогда Гариан приказал мне атаковать. Я взгромоздился на коня, взял двуручный меч, затрубили трубы…
Мы обогнули небольшой холм, оказавшись почти в тылу у стигийцев, смяли сопротивление небольшого конного отряда и врезались в самую гущу их строя. Повторился первый день. Никто не может сдержать натиск панцирной конницы! Сомкнутым строем стигийцы могли бы нас остановить, но не мы ударили в бок. Длинные копья они не успевали повернуть против нас, лучники не успевали натянуть тетивы… Впереди были гандеры, а сбоку мы!
Стигийцы дрались яростно, но и их сила имела предел. Вскоре они начали сначала отступать, а потом и побежали к своим укрепления.
Мы бросились за ними. Нельзя дать им по-настоящему укрепиться в лагере! Иначе битва растянется на многие дни!
Ярость застилала нам глаза. Наши голоса, должно быть, звучали как голоса демонов. «Не дать им отойти!!!» «убьем их всех!!!».
Гариан восстал с одра болезни. Он велел посадить его в седло и взял в руки меч. Во главе своей гвардии он устремился в погоню за бегущим врагом. Мы настигали бегущих, сбивали их с ног, и если подсчитать убитых в тот день стигийцев, то больше половины из них были поражены в спину… Мы хвалились числом убитых.
Но те враги, что не обратились в бегство сумели отойти под защиту своего лагеря. Там они встретили наших стрелами и камнями. Кто-то из наших ворвался было в лагерь, на коне перемахнув низкое укрепление, и некоторое время видна была его секира, вздымающаяся и опускающаяся над черноволосыми головами… но потом этого рыцаря стащили с седла. И он был единственным, кто пробился. Присутствие духа вернулось к стигийцам и они отразили наш натиск. Они били наших стрелами, а тех, кто лез на стену, рубили мечами и сбрасывали обратно ударами копий.
На следующий день бой прекратился. А в нашем лагере не покладая рук трудились лекари и цирюльники и шлюхи.
Много в тот день было сбрито бород и острижено голов и много было зачато ублюдков, что станут со временем наемниками, головорезами без роду-племени, не зная, что в их жилах течет кровь королей…
Потому что многие рыцари дали себе обеды не брить бороды, не стричь волос, а кто не делать ни того ни другого и не прикасаться к женщинам пока не убьют кто по дюжине, кто по две дюжины, а кто и по три дюжины стигийцев…
И хотя многие лгали, что выполнили обет, многие были честны. Я сам убил, наверное, две дюжины.
Но я-то не давал обетов, и верьте или нет, даже на третий день битвы у Стикса подбородок мой был чисто выбрит, а усы завиты как велела тогдашняя мода!
Будь нашим врагом, например зингарцы или аргосцы или хотя бы старина Страбонус, то мы предложили бы стигийцам мир или почетную капитуляцию. Мы бы заставили их утопить в Стиксе оружие, порубили бы их знамена, взяли бы в плен их вождей и наложили бы на врага дань, а потом вернулись бы домой.
Но это была не просто война!
Мы шли не для того, что бы обложить Стигию контрибуциями. Мы шли уничтожить гнездо черной магии. Никто не задумался, почему маги, если они столь могущественны, не поразили нас всех молниями и не наслали на нас чуму!