Показать сообщение отдельно
Старый 06.11.2017, 16:49   #45
лорд-протектор Немедии
 
Аватар для Михаэль фон Барток
 
Регистрация: 11.11.2007
Сообщения: 3,688
Поблагодарил(а): 58
Поблагодарили 289 раз(а) в 159 сообщениях
Михаэль фон Барток стоит на развилке
Банда берсерков: За победу в Конан-конкурсе 2016 5 лет на форуме: 5 и более лет на фоурме. Спасибо что Вы с нами! 1000 и более сообщений: За тысячу и более сообщений на форуме. 
По умолчанию Re: Киммерийский аркан

Богю в Патении.
Нохай при одном имени Дагдамма будто впал в безумие. Он вскричал, ударил коня каблуками и помчался к колонне своих людей, которые медленно тащились. Видно было, сколь тяжело и людям и животным дался переход. У коней и быков торчали ребра, у людей – выступили на лицах скулы.
Ну ничего, нагуляем новый жир на патенийских лугах. – подумал Нохай, а вслух крикнул.
- Сын Карраса в полудне перехода от нас! С ним пять тысяч воинов! Пошевеливайтесь, если вам дороги ваши шкуры!
Он сознательно преувеличил опасность, но не слишком. Нохай знал, насколько быстрыми могут быть киммирай, если идут налегке.
Люди сразу же зашумели, засуетились. Но паники не было. Трусы не пережили переход через Степь. Лишь усерднее стали понукать упряжных коней и быков.
Отряд примерно в полсотни всадников под предводительством молодого Хабула, которого Нохай иногда считал своим сыном, а иногда нет, повернул назад, на случай, если придется завязать бой, прикрывая переправу.
Первые лошади ткнулись носами в воду примерно через час торопливого продвижения.
Река показалось Нохаю более широкой и бурной, чем казалось по юношеским воспоминаниям. Быть может память сыграла с ним шутку, а быть может в верховьях прошли дожди, этого Нохай не знал.
Знал он только, что его племени предстоит очень трудная переправа.
Кони умеют плавать от природы. Крепкому, сытому коню как будто не должно составить труда пересечь реку. Но такой конь есть не у каждого. К тому же поклажа. Многое бросили богю во время своего исхода. Но бросить всё – нельзя. Богю кочевники, а не бродяги.
В камышах у реки его люди отыскали небольшую лодку, наверное, припрятанную здесь рыбаком.
Нохай растолкав всех, сам уселся в утлое суденышко, вооружился веслом. У него в отличие от остальных достанет умения не перевернуться при первом же взмахе весла.
Хан уверенно орудуя деревянным веслом, переплыл реку и ступил на противоположный берег. Можно было взять с собой двух воинов, верных, искусных в бою. Вот только толку от них было бы немного. Нохай знал, что сейчас за ним следят не меньше дюжины пар глаз.
Он постоял, подняв безоружные руки, потом опустился на колени, поцеловал землю и сказал на языке речного народа.
- Я Нохай-хан, вождь народа богю. Я и мой народ пришли искать защиты у божественных правителей страны Па-Те-Ни. Я стою на коленях и говорю божественным правителям – я ваша жертва. Моя рука – ваша рука, мои глаза- ваши глаза, мое дыхание – ваше дыхание.
С этими словами он простерся ниц, распластался по траве.
- Встань, Нохай-хан. – раздался звучный голос. – Оставим церемонии для дворца. Будем говорить, как мужчина с мужчиной.
Нохай распрямился. Ему как будто вернули гордость, но он не знал, радоваться этому или нет. В Па-Те-Ни человек, пренебрегающий ритуалами, всегда вызывает подозрение.
Перед ним стоял, широко расставив ноги, и положив руки на свой богато украшенный пояс, рослый и крепкий молодой мужчина. Лицом он походил на обычного воина лесного племени, но по патенийскому обычаю носил длинные волосы, завитые в косу, и длинную бороду, расчесанную надвое. Он был вооружен тяжелым кривым мечом и выглядел человеком, который хорошо владеет оружием.
- Имя мое Шэньго. – сказал человек. – Я страж границ, служу божественным правителям.
За спиной Шэньго виднелись полдюжины солдат, в доспехах, с копьями и мечами, и столько же голодранцев из речного племени, наверное, проводники.
- Уважаемый Шэньго. – обратился к нему Нохай. – Ты разрешаешь моему племени пересечь границу? Знай, что не будет у границ Па-Те-Ни защитников более верных, чем народ богю.
- Переправляйтесь! – махнул рукой Шэньго. Он как будто в самом деле был равнодушен к церемониям. Он повернулся к речному племени. – Вам я приказываю – помогите всем, что в ваших силах.
- Благодарю тебя!
Нохай был суровым, жестоким человеком, которого жизнь закалила до состояния железного бруска. Но сейчас он готов был разрыдаться от счастья.
- А ты пойдешь со мной. Расскажешь, что с вами случилось, почему вы прибежали на другой край света.
В небольшом походном шатре, который поставили воины Шэньго, можно было укрыться от все еще палящего солнца. С этого берега реки начинался другой мир. Менялась и погода. Степные ветры, конечно, налетали с бескрайних просторов Травяного Моря, но близость гор и обильные воды реки создавали совсем другие условия для жизни.
Впрочем, Нохай был уверен, что его племя сумеет обустроиться и здесь.
Тем, кто преодолел всю Степь, не страшно уже ничто.
Хозяину и гостю молчаливый слуга поднес по чашке душистого напитка, отвар какой-то неизвестной Нохаю травы с молоком. Напиток был подсолен, в нем плавал кусок масла. Нохай с некоторым сомнением попробовал, но вкус ему понравился, и хан с удовольствием осушил чашу. В дни его юности в Патении не подавали такого напитка. Все меняется.
- Отменный чай. – сказал Шэньго, смакуя свою порцию. – Бодрит и придает сил.
- Благодарю тебя, уважаемый Шэньго. –коротко поклонился хан богю.
Страж границ смерил Нохая оценивающим взглядом. Нохай уже раскусил этого человека. Он старается казаться грубее и проще, чем есть на самом деле. Возможно, он проверяет пришельца и все его слова о презрении к ритуалу – всего лишь для отведения глаз.
- Ты глава степного народа. – заговорил Шэньго. – И ты пришел просить защиты у божественных правителей? Это так?
- Я пришел не только просить защиты, но и предложить службу. Все мое племя встанет с копьями и луками, чтобы защитить границы священной страны Па-Те-Ни.
- От кого ты собрался защищать Патению?
- От Карраса-кагана и его сына Дагдамма. В Патении знают про них?
- Все степные вожди для наших божественных правителей неразличимы. – ответил Шэньго и не ясно было, всерьез он говорит или смеется. И если смеется то над кем, над своими напыщенными правителями или над истощенным, покрытым пылью старым гирканцем.
- Каррас правит самым сильным племенем на Западе Степи – киммирай. А сын его – грозный боец, быть может, сейчас нет никого, кто смог бы одолеть Дагдамма в единоборстве. Дагдамм идет за мной по следам.
- Один? – спросил Шэньго, и вновь не ясно было, шутит он или говорит всерьез.
- Нет, с войском.
- С большим?
- Это мне неизвестно. Но думаю, что он взял не меньше трех тысяч воинов.
- Всего три тысячи?
- Может быть пять.
- Пять тысяч? – Шэньго коротко усмехнулся. – Да только под моим началом в пограничной страже больше восьми тысяч воинов, из которых три тысячи – конники. Нам не страшен это Дагам и его три тысячи степных оборванцев.
- Киммирай не оборванцы. У них есть доспехи из железа и бронзы. Длинные копья и мечи.
- Им не перейти реку без нашего соизволения. Слушай меня Нохай-хан. Я беру тебя под свою защиту.
- Благодарю. – поклонился опять Нохай.
- Я большой человек, но я лишь слуга божественных правителей, чьи имена непроизносимы. – последнее Шэньго сказал как будто безо всякой насмешки над титулами. – Меня спросят, зачем я сделал это. Я скажу – потому что трону всегда нужны верные слуги. Мы с тобой поедем ко двору благословенных правителей. Твой народ останется здесь. Пусть становятся лагерем и ждут решения своей судьбы. Быть может, из столицы ты привезешь каждому по золотому блюду и по полной мере хлеба. Быть может, мне прикажут изгнать вас за реку. Быть может, твоя голова украсит пику перед дворцом божественных правителей, а моя голова – с нею рядом. Все в воле божественных правителей.
- Все в воле божественных правителей. – поклонился Нохай. – Могу я спросить тебя уважаемый Шэньго?
- Конечно, Нохай-хан.
- Скажи мне, уважаемый Шэньго, где кочует сейчас племя джаджира? Кто сейчас их хан? Слышал ли ты имя Алчу-батыра?
- Почему ты спрашиваешь о них?
- В юности я был дружен с племенем джаджира, Алчу был моим названным братом-тамыром.
- Хорошо, что ты спросил об этом сейчас, а не позже. Слушай же меня, Нохай-хан. Само имя джаджира запрещено произносить на земле, подвластной божественным правителям. Тот, кто скажет «джаджира» не добавив «проклятые», будет убит. Двадцать лет прошло со времени, как восстало против власти божественных правителей гордое племя джаджира, и возглавлял его тогда Алчу-батыр, ставший ханом. Была великая трехдневная битва, в которой джаджира были разгромлены. Все мужчины были убиты, а захваченных женщин и детей продали в рабство. Я знаю это, потому что сам – джаджира. – тихо добавил Шэньго.
- Все сказанное останется между нами. – сказал Нохай.
Они выпили еще чаю. Нохай сказал, что ему нужно обратиться к своему племени, отдать распоряжения.
Он подошел к реке и увидел, как на берег выбираются последние богю.
Как подавляющее большинство степняков, богю не умели плавать сами, но переправлялись, уцепившись за своих коней. Все свои пожитки они складывали в лодки речников, которым Шэньго приказал помогать в переправе.
Так же на лодках перевозили малых детей, раненых, больных.
Перегнали и все сохранившиеся табуны.
Лошади были тощие, кожа да кости, но не было сомнений, что на сочной траве, которая росла на восточном берегу, они очень скоро нагуляют и мясо и жир.
Нохай впервые за все время бегства подумал – а не ошибся ли он, избрав направлением бегства Патению. Может быть стоило идти к массахам или к аваханскому эмиру? Цари-жрецы пирующие человечиной в своем деревянном дворце всегда внушали ему ужас. Но он надеялся, что ему дадут земли для кочевки на краю их владений, подальше и от дворца с его жуткими тайнами, и от храмов, и от гор, в которых все еще живут не только торханы, но и серые обезьяны.
Кочевать вдоль пограничной реки, по ее восточному берегу…
Быть может стоило поклониться вентам?
Или сохранить верность Каррасу?
Но что сделано, то сделано.
Богю были слишком утомлены, чтобы праздновать свое избавление.
Но они истово молились, благодаря духов реки, искали благословения у духов этой земли. Даже зарезали одну лошадь – подношение жалкое, как будто недостойное недавно богатого и сильного племени.
Мясо лошади раздавали членам племени и речникам. Речники были тоже гирканцами, язык их не столь уж отличался от языка богю.
Благодарные им за помощь, богю угощали речников всем, что у них было.
Нохай смотрел на свое племя, и боль закралась в его сердце.
Сам он не мог сейчас вместе со всеми радоваться счастливому исходу.
Власть, которой он так дорожил и к которой так стремился, не пускала его.
Страна Па-Те-Ни была велика.
Десять дней и девять ночей Нохай и Шэньго добирались до дворца божественных близнецов и чем дальше они отходили от реки, где осталось племя богю, тем сильнее менялась местность. Сначала их путь шел по лесам, столь густым, что выросший в степи Нохай с трудом сдерживал свое беспокойство. Огромные сосны обступали их со всех сторон, причудливые птицы взлетали у них из под ног, а по ночам, до путников доносился утробный рев охотящегося тигра.
Но и эта бескрайняя чаща не была безлюдной. То и дело лес прерывался возделанными полями и пастбищами, меж которых виднелись обширные селения. Один раз им даже встретился целый город, огражденный высокой стеной из черного железного дерева. По словам Шэньго, дерево оправдывало свое именование: древесина была прочной, как железо и почти не горело.
- Хар-Хитай, Черный Город,- пояснил Нохаю его спутник.
Навстречу чужакам выехал отряд конников, но, узнав Шэньго, пустили хана и начальника стражи в город. Они проехали меж бревенчатых домов, на пороге которых стояли молчаливые патенийцы, провожавшие чужака долгими, настороженными взглядами. Наконец они остановились у храма уродливого толстого божка, похожего на огромную жабу.Как понял, Нахай именно в этом храме находилось средоточие власти города. Молчаливые жрецы в синих одеяниях, показали им комнату и тут же удалились, чтобы появиться уже с едой и питьем. Впервые за многие дни Нохаю удалось вкусить чего-то иного нежели полусырая дичь и вода. Но спал Нохай плохо: даже сквозь стены слышал он монотонные песнопения жрецов, плач и крики приносимых в жертву девушек, чуял душную сладость сгораемых благовоний. Уже тогда у него мелькнула мысль, что новые покровители могут оказаться еще более тираническими, чем каган киммирай.
Однако отступать назад было поздно.
Наутро они покинули Хар-Хитай и вновь отправились в путь. Все эти дни они поднимались все выше, лишь изредка спускаясь в долину, вроде той, где стоял Хар-Хитай. Дальше окружавшие их леса становились все реже, а вокруг них все выше вздымались исполинские горы, почти задевающие своими вершинами хмурые серые тучи. И вся страна находилась в тени этих мрачных гор и сизых туч, редко озаряясь солнечным светом. Словно хмурое царство мертвых, в которое верили старые киммирай, владения их сурового и равнодушного бога Крома.
И с каждой милей, с каждым шагом по этой неприветливой стране, Нохай получал подтверждение этому первому впечатлению.
Как и леса, здешние земли не являлись безлюдными: на плато и в горных долинах, ютились небольшие деревушки, населенные забитыми, неразговорчивыми жителями, пасших тощих коз. Выражение глаз , что у скотины, что у ее владельцев было совершенно одинаковым.
Над убогими домишками, стоя на высокой вершине, нависали могучие каменные строения- замки знати Па-Те-Ни. Иногда путникам попадались отряды закованных в сталь всадников, останавливавших Шэньго и Нохая, но, узнав о цели их визита, благополучно расходились с ними. И все равно на душе Нохая становилось все тревожней. Ему не нравились эти горы, эти узкие дороги, с которых в любой момент можно сверзиться в пропасть, эти забитые селяне.
А еще, на вкус Нохая тут слишком много внимания уделяли своим богам. Богов и демонов в Па-Те-Ни почиталось великое множество и все в этих горах напоминало об этом. Чуть ли не через каждую милю попадалась им часовня или небольшой храм с изваянием очередного рогатого и клыкастого идола. Иногда это были просто придорожные алтари, покрытые бурыми пятнами, тут же валялись и белые кости: боги горной страны любили жертвенную кровь и их почитатели всегда были готовы утолить их жажду. Шэньго в одной из деревень взял несколько тощих козлят и всю последующую дорогу то и дело перерезал им горла над алтарями местных богов.
-Жаль,- с искренним огорчением покачал головой патениец, когда они с Нохаем позже, уминали идоложертвенное мясо, - разве это достойное подношение богам?
Он не уточнил, что считает достойным подношением, но Нохай понял и так. И его мнение получило свое подтверждение, когда в такой же деревне, за вдвое меньшую цену они купили у тощей крестьянки грудничка. Едва выехав из деревни, Шэньго остановил коня возле двух скал, которым неведомый скульптор придал очертания человеческих фигур.
-Вам, я подношу этого сына человеческого, о божественные владыки Па-Те-ни,- благоговейно произнес Шэньго, поднимая над собой плачущего ребенка,- храните наш род от мора и града, от наводнений и снежных лавин, а пуще всего- от чужестранцев, не чтущих наших богов. Во имя Ночи и Дня, Солнца и Луны, Огня и Воды, да правите вы вечно.
С этими словами он приложил кричащего младенца головой о камень, окропив его кровью и мозгами алтарь. Не переставая причитать, он смазывал обе статуи кровью, пока они не стали блестеть на солнце. Только после этого Шэньго решил, что можно продолжать путь.
Не то, чтобы Нохай жалел чужого спиногрыза, однако показное раболепие патенийцев перед их богами, все сильнее действовало ему на нервы. Тем более чем дальше, тем больше им попадалось уже настоящих храмов: причудливых строений из темного камня, с множеством башен, с которых то и дело тяжело звонили колокола. На стенах временами появлялись монахи в темно-оранжевых одеяниях и с бритыми головами, увешанные амулетами из высушенных человеческих рук и ушей. А вдоль дороги все чаще появлялись обнаженные тощие отшельники, недвижно восседавшие на камне под пронизывающим ледяным ветром. Они больше походили на мумии, хотя Шэньго уверял, что они живые, но находятся в состоянии священного оцепенения, пока их разум соприкасается с высшими сферами. А были еще и странные звуки в ночи и загадочные костры, полыхавшие на дальних вершинах и причудливые тени, мелькающие среди скал, полыхая светящимися глазами и цокоча копытами.
Злая страна - думал Нохай.

Цари-жрецы.
На десятый день пути, Нохай и Шэньго поднялись на очередную гору и хан богю не смог сдержать удивленного выкрика. Перед ними простиралось обширное плато, посреди которого высился величественный каменный дворец, с высокими башнями, остроконечными крышами и статуями многоруких клыкастых богов. В центре архитектурного ансамбля виднелась огромная скала, которой неведомый скульптор придал форму черепа с раскрытой пастью. Эта пасть была воротами в дворец Царей-Близнецов и именно туда направили своих коней Нохай и Шэньго.
По бокам черной пасти входы возвышались исполинские фигуры, которые издалека Нохай принял за статуи. Однако, когда хан богю и его спутник приблизились к дворцу «статуи» внезапно пришли в движение: ожили злые глаза под набрякшими веками, послышался приглушенный рык и тяжелые цепи звякнули, когда дернулись мохнатые длинные лапы. Нохай схватился за лук, но рука Шэньго, предупредительно опущенная на его плечо, остановила его.
Перед входом сердито ворча сидели две обезьяны, раза в три выше и массивнее самого высокого из людей. Уродливые тела покрывала снежно-белая шерсть. Острые когти на лапах и огромные клыки, как у тигра, яснее ясного показывали, что эти твари питаются иной пищей, чем их сородичи из южных стран. Об этом говорили и обглоданные кости,- людей и животных,- разбросанные под ногами тварей. Нохай слышал жуткие истории о снежных обезьянах, населяющих горы Патении, но даже сейчас был ошеломлен свирепым видом этих людоедов.
В черной пасти каменного черепа что зашевелилось и к путникам вышле невысокая фигурка, закутанная в растрепанное одеяние. Без страха человек шагнул меж рвущихся с цепи зверей и те вдруг успокоились, вновь застыв словно истуканы.
Вышедший человек подошел к путникам: это оказался очередной монах, с гладко выбритым черепом, покрытым белыми шрамами. Его талию обхватывал пояс, с которого свисали обрубленные кисти рук и высушенные мужские гениталии, с шеи свисало ожерелье из фаланг человеческих пальцев. Одеяние его представляло собой плащ, сшитый из человеческих скальпов.
-Кто хочет видеть Владык-Близнецов?- прошелестел монах.
-Нохай, хан богю, смиренно припадает к ногам правителей Патении,- сказал Шэньго,- и просит их взять племя богю под защиту, взамен чего обещает служить Близнецам до последнего вздоха.
Нохай возмущенно посмотрел на Шэньго: он не собирался давать столь раболепную клятву. Страж границы выглядел столь невозмутимым, что хан понял, что это обязательная ритуальная мантра. Монах посмотрел в лицо хану и тот невольно вздрогнул увидев, что вместо глаз у монаха- слепые бельма. Несколько мгновений, показавшихся Нохаю вечностью, они смотрели друг на друга.
-Владыки примут хана богю,- наконец произнес монах и хан с трудом удержал облегченный вздох, когда он развернулся к входу,- следуйте за мной.
Он шагнул в пасть черепа и Нохай, опасливо косясь на огромных обезьян, спрыгнул с коня и привязал его возле бронзовой коновязи, расположенной подальше от огромных зверей. Те, впрочем, почти не реагировали на испуганную лошадь. Затем Нохай шагнул вслед за монахом, опасливо косясь на недружелюбно посматривавших снежных обезьян. Следом шагнул Шэньго.
-Что думаешь, Владыка-Брат? Достойно ли сие племя служить нам?
-Не знаю, Брат-Владыка. Те, кто предал одного вождя, сможет предать и другого.
Они говорили, лениво перебрасываясь словами, будто и не замечая стоящего посреди зала Нохая, красного от охватившего его гнева и стыда. Его хана гордого степного народа оценивали, будто покупая нового раба или собаку. Он и так испытал немалое унижение, несколько дней дожидаясь аудиенции в отведенной ему небольшой комнатке. Шэньго отбыл обратно на границу и Нохай готов был лезть на стену от одиночества и напряженного ожидания. Но жрецы уклонялись от нетерпеливых расспросов хана, говоря только одно слово: «Ждать».
Наконец, когда терпение Нохая было на исходе, за ним, наконец, явились. Двое монахов в фиолетовых одеяниях провели его к большой двери перед которой стояло несколько закованных в сталь воинов. Над дверью красовался странный знак: вроде черной и белой изогнутой капли, заключенных в один круг. После того, как у хана отобрали все оружие и чуть не задушили вонючим дымом, от изгоняющих злых духов курений, Нохая соизволили пустить в большой зал освещенный непонятным горящим веществом, разлитым внутри расставленных по всему залу черепах - похожих на человеческие, но больше, странно деформированных и с огромными клыками. Нохай понял, что при жизни черепа принадлежали снежным обезьянам.
Впрочем, светильников из человеческих черепов в зале тоже хватало.
Владыки сидели в разных концах зала, напротив друг друга. Они и впрямь были близнецами: одинаково высокие и худощавые, с непроницаемыми желтыми лицами, казалось отражавшиеся друг в друге, как в зеркале. Одинаково выглядели и узкие глаза, бесстрастно рассматривавшие Нохая. Но, несмотря на эту схожесть Владык-Близнецов сложно было перепутать между собой.
Один сидел на троне из белого мрамора, второй- из черного оникса. Один был облачен в белое одеяние с красными узорами, второй - в черное с желтым. У ног Черного Владыки лежала, недобро щуря желтые глаза, черная пантера, удерживаемая золотой цепью у подножья трона, а на его коленях подслеповато моргал большой филин. Рядом же с Белым Владыкой лежал снежный барс на серебряной цепи, а на плече, ближе к свету, восседал снежный гриф. И все они,- звери, птицы, боги,- смотрели на хана одинаково надменно, как на ничтожнейшего из рабов.
-Так ты считаешь, нам надо отклонить его просьбу, Черный Брат?
-Не будем торопиться,- черная длань приподнялась, заставив встрепенуться филина,- богам не к лицу поспешность. Ты, называющий себя Нохаем, ханом богю, перед лицом Владык Патении, ответь, чем ты можешь отплатить им за покровительство?
Впервые один из Владык обратился прямо к хану и тот поспешил ответить.
-Моя жизнь и моя верность станут платой владыкам Патении,- сказал он,- все племя богю, присягнет божественным Близнецам и не оставит даже в час величайшей угрозы. Клянусь в этом…
-То же самое ты, наверное, говорил и владыкам киммарай,- оборвал его Белый Владыка,- но все твои клятвы истаяли как роса под лучами солнца, едва перед вами забрезжила угроза…
-Каган хотел нас заставить сражаться с врагом, которого не смог бы одолеть,- угрюмо сказал Нохай,- врагом, который смел бы нас, как ветер сметает пыль, истребив до последнего человека. Каррас хотел швырнуть наши жизни на алтарь своего кровавого бога, все племя богю…
-Может случиться и так, что мы скажем вам воевать за Патению,- негромко произнес Черный,- что удержит вас от того, чтобы не предать нас снова?
-Патения сильна,- сказал Нохай,- это империя славная по всей степи, а не дикая орда с Запада. Воевать за вас не так безнадежно, как если бы мы воевали за Карраса против вентов.
-Он выбирает сторону сильного,- слабо улыбнулся Черный, повернувшись к собрату,- он может и предатель, но не дурак. И вправду, есть ли еще в Степи держава, сильнее Патении?
-Нет и не будет,- сказал Белый,- но это меня и отвращает от него. Зачем нам примешивать к силе Патении слабость богю. Может ли быть от них прок.
-Как знать, как знать…
Они еще долго перебрасывались словами, когда от входа вдруг прозвучал негромкий звон колокольчика. Владыки переглянулись и кивнули, снова напомнив Нохаю зеркало.
-Войдите,- одновременно произнесли два голоса.
Двери распахнулись и в комнату вошли молчаливые стражи. Они сопровождали взъерошенного, встревоженного человека, в котором Нохай узнал Шэньго.
-На пути к западной границе я встретил гонца,- выдавил спутник Нохая,- говорит, что в пределы нашей страны вторглась орда, подобной которой еще не подходило к границам Патении. Они разбили наши пограничные силы и движутся на север, грабя и убивая всех, кто попадется им на пути. И зовется та орда- Киммарай, а ведет их сын кагана – Дагдамм.
Наступила тишина, прерываемая лишь шелестом крыльев переминающегося на месте грифа.
-Ты принес плохую весть,- наконец произнес Черный Владыка, лишь слегка поменявшись в лице.
Шэньго покаянно склонил голову. Он даже не пытался вырваться, когда обступившие воины, стиснули его с обеих сторон, выкручивая за спиной руки.
-Ты называющий себя Нохаем,- произнес Белый Близнец,- что ты знаешь об этих киммарай?
-Все, о Владыка,- мигом сообразив, что от него требуется, заявил Нохай,- богю сражались с киммарай бок о бок в течении многих лет. Я знаю и Дагдамма и старого Карраса, знаю, как они воюют, в чем их сила, а в чем слабость. Поверь мне, ты не прагадаешь…
-В безграничной своей милости, Владыки решили взять твое племя под крыло Патении,- произнесли одновременно оба владыки,- но, чтобы заслужить эту преданность, ты должен принести клятву. На крови.
-Я готов,- вскинулся Нохай и осекся перехватив полный тоскливой безнадежности взгляд Шэньго.
-Быть по тому,- одновременно качнулись головы владык.
В этот момент стражники разом швырнули на пол Шэньго, срывая с него доспехи и облачение. Из-за их спин появился бритоголовый монах, в одеянии из скальпов.
-Принесший дурную весть да станет искупительной жертвой! - произнес Черный. В руке монаха блеснул изогнутый кинжал и вспорол живот несчастного стража границ. Монах запустил руки в страшную рану, и не обращая внимания на кровь, хлещущую ему в лицо, стал просовывать руку все выше и выше в грудную клетку. Через некоторое время монах выпрямился, с торжествующей улыбкой держа на вытянутых руках окровавленное сердце. Полоснув ножом он разрезал его на три части и шагнул к белому трону. Снежный барс поднялся, возбужденно ворча , ударяя себя хвостом по бокам. Монах протянул ему комок окровавленной плоти и зверь мигом сожрал его. Затем монах подошел к черному трону, скормив кусок человечины пантере.
-Как звери эти преданны Владыкам, так и ты Нохай, хан богю, станешь охотничьим зверем Богов-Близнецов,- произнес монах, медленно подходя к хану,- раздели трапезу со священными барсами, стань сосудом, через который цари Патении изливают свой гнев на землю. И если ты нарушишь свою клятву, плоть и кровь этой жертвы подымется к горлу и задушит тебя.
Нохая чуть не замутило, когда монах протянул ему бесформенный комок, который только что был сердцем человека, с которым хан делил кусок мяса на пути к дворцу. Но отступать было поздно и, поклонившись Близнецам, Нохай принялся рвать зубами сырую человечину.

Змеиный язык.
Дагдамм вернулся в свой лагерь на берегу озера. Здесь на высоких сочных травах могли нагулять бока кони, а воины наслаждались краткой передышкой, врачуя раны и проводя дни в праздности и охотах.
На кострах жарились туши яков, оленей и других животных, в изобилии населявших предгорья. Из всех обезлюдевших деревень вывезли зерно и другие припасы. Лошадей кормили так же сеном, которое запасли на зиму земледельцы. Край был заброшен, пуст, только на горных дорогах встречались иногда брошенные повозки, а иногда и тела тех, кто не перенес дороги.
Вторжение из Степи и страшный разгром армии Ханьпу, который в первые же дни учинили пришельцы, внушили местным жителям такой ужас, что они бежали, бросая и пожитки, и собственных стариков и детей.
Лето закончилось, стояла теплая ранняя осень, но в любой момент могли зарядить проливные дожди.
Дагдамм не хотел воевать зимой, но это был единственный выход выйти победителем из затеянного им невиданного предприятия. Никто и никогда не делал набегов на внутренние земли Патении. Но ни у одного степного военачальника никогда не было такого помошника как господин Ханьпу.
Когда Дагдамм был моложе (а он и сейчас был еще молод), он презирал предателей больше всех прочих врагов. Его любимой песней была так, где его дед, первый каган Степи, долго воевал с могущественным племенем берков. После десяти лет жестокого противостояния к нему явились воины-берки, которые принесли голову своего хана. Голову хана Конан приказал предать погребению, а предателей казнил страшной казнью. К власти пишел сын убитого хана, и война длилась еще три года, пока киммерийцы не сломили берков в жестоком сражении, взяли их столицу и сожгли ее. Тогда Дагдамму это решение Конана казалось мудрым, а главное красивым, величественным.
Но Каррас давно посмеивался над этой выходкой отца, который из гордыни, из раздутого представления о своей чести отказался от легкой победы.
Ханьпу был жалким человеком, Дагдамм презирал его. Но он не убил Ханьпу. В лице Ханьпу он получил если и не ключ от Ву-бэна, то хотя бы карту города.
Ханьпу щедро делился сведениями, которыми обладал в изобилии. Кажется, он получал какое-то извращенное удовольтвие от того, что служит врагу своих прежних хозяев, и разрушает то, что сам же и создавал. Сам он был человек надломленный, внутренне больной, душевно и телесно разрушенный. Несмотря на нестарые еще годы, Ханьпу из-за вина и дурманных трав был почти развалиной. Дагдамму не было дела до терзаний этого человека, но Ханьпу нужен был ему живым, и он приказал не давать тому ничего сверх одной чаши вина в день.
Ханьпу изящной своей кистью нарисовал карту Па-Те-Ни с прилегающими землями. Сам он совершенно опустился, зарос неряшливой щетиной и хотил во всякую погоду босой, но рука его не утратила ловкости и изысканности. Картой Па-Те-Ни можно было бы любоваться как картиной, но еще она несла в себе все нужные сведения.
Страна Па-Те-Ни занимала горный массив, имевший почти правильно треугольную форму. Горы были разной высоты, некоторые огромные, некоторые можно перевалить за день. Сердцем страны Па-Те-Ни был город Ву-Бэн расположенный почти в самой ее середине, на крупном горном кряже.
Между собой горы были разделены глубокими долинами. Иные из этих долин были лесистыми, другие больше напоминали знакомую Дагдамму степь, только холоднее и суше.
За горами власть царей-жрецов была абсолютной, там они правили жизнью и смертью. В долинах и на склонах гор жили земледельцы, несшие многие повинности для дворца.
Не то внешние склоны горных кряжей.
Обитавшие там народы лишь склонялись перед военной силой царей-жрецов, но ненавидели их и не оставляли надежду на свержение их власти.
- Вот здесь. – указывал Ханьпу на обращенную к востоку сторону патенийского треугольника. – Здесь кочуют айхиры. Жестокие варвары, буйные и непокорные. Сродни твоим гирканцам. Стрелки из лука. Их нанимают на службу цари-жрецы, их вождей одаривают подарками.
- Вот здесь. – продолжал Ханьпу, указав на обращенные к Западу склоны патенийских гор. – Здесь живут мужоны и татаги, звероловы и пастухи. Живут лесом и не знают земледелия. Дикие люди.
- Вот тут. – Ханьпу указал на большую горную впадину на юге. Судя по всему не больше двух дневных переходов. – тут пасут свои стада бешгуры.
- А это что? – палец Дагдамма ткнул в странную местность на запад от его нынешнего лагеря. Там Ханьпу нарисовал множество гор, раскиданных среди равнин.
- Это страна торханнов. Из всех врагов царей-жрецов они самые могущественные. Не потому, что самые многочисленные или свирепые, а потому, что знают многие ремесла и науки, разумно управляются волей единого царя, а не множества вождей.
- Что дальше? – Дагдамм указал на равнину, запертую горным кряжем, на вершинах которого Ханьпу нарисовал снежные шапки.
- Это земли царей-жрецов. Тут стоит их сильное войско, много сильнее того, которым имел честь командовать я. Они стерегут перевалы. – Ханьпу указал на эти самые перевалы. – Перевалы эти открывают самый короткий и самый верный путь во внутренние области Патении. Там есть прямая дорога на Ву-Бэн. Торханны прежде устраивали набеги, но нынче смирены и живут в своем краю. С них берут налог кровью, а так же зерном и скотом.
- Что такое налог кровью? Вы что, пьете их кровь?
- Нет, налог кровью это сильные юноши для армии царей-жрецов. Но кровь их божественные величества тоже пьют. И плоть едят.
Дагдамм сплюнул от отвращения. Настоящий киммериец, людоедство он презирал.
- Скажи мне, Ханьпу. – обратился царевич к своему новому слуге. – Зачем ты хочешь, чтобы я разрушил Ву-Бэн и саму Патению?
- Потому что я ненавижу царей-жрецов. Особенно Черного Владыку.
Некоторое время они еще говорили, и Ханьпу рассказал Дагдамму о придворных нравах и обычаях, царящих при дворе божественных правителей. Это было интересно, но не важно. Важнее было то, что Дагдамм увидел настоящий ключ к Патении. Надо обратить на нее гнев всех окрестных племен.
Он приказал своим доверенным людям отправиться послами к айхирам и бешгурам, мужонам и татагам. Ханьпу горячо одобрил это решение царевича. И только к торханнам он не советовал отправлять послов, чтобы заносчивые горцы не убили их.
Стояли последние теплые дни, ночная роса уже превращалась в ледяные искры, таявшие с восходом солнца.
В лагере Дагдамма несколько дней гости бепречь пили кумыс, горланили песни и выражали на своих языках полнейшую готовность встать под его туг. С полсотни посланников от всех кочевых племен предгорий. Дело было за малым – чтобы все ханы и хаканы, нойоны и батыры выполнили свои обещания, и явились с вооруженными людьми.
Начинать войну придется по первому снегу.
Что ж, не первая снежная война. Зимой раны не гниют, и заразные болезни не страшны скопищам людей и лошадей. Зимой злые духи воды спят подо льдом. Воин всегда может набросить на себя снятую с врага теплую одежду, а степной конь всегда выбьет копытом корм из-под снега. Если нет – табуны можно кормить тем, что отнимешь у врага.
Войско пойдет вперед движимое в равной степени жаждой наживы и простым голодом.
Дагдамм сделал все, чтобы о его походе знала каждая собака в самой Патении.
Торханны не могли не знать, что киммериец, уничтоживший армию Ханьпу, а самого Ханьпу превративший в раба, собирается на Ву-Бэн.
Он не отправлял к ним послов.
Торханны пришли сами.

Михаэль фон Барток вне форума   Ответить с цитированием
Эти 3 пользователя(ей) поблагодарили Михаэль фон Барток за это полезное сообщение:
Kron73 (22.12.2017), Зогар Саг (07.11.2017), серг (16.12.2017)