[Михаэль фон Барток]

Бальдур фон Барток.
Верхнюю их одежду составляли меховые плащи – в основном из волчьего меха (к слову сказать, волки севера оказались едва ли не в полтора раза крупнее своих тоже немалых и опасных собратьев, на которых Бальдур охотился в своих немедийских имениях). Но под этими шкурами виднелось сукно, шерстяные рубахи, тонко выделанная кожа, хорошо вытачанные сапоги. Одежду многих скрепляли бронзовые или стальные, но выкованные с редким мастерством пряжки. Вместо примитивно выкованных, способных поразить скорее тяжестью удара, чем пробивной мощью, бронзовых топоров пиктов, киммерийцы были вооружены длинными широкими мечами вроде Ногореза с которым на свою беду неловко управлялся тащившийся сейчас позади Хивел, копьями со стальными наконечниками, а некоторые из них, мастерски изготовленными секирами. Лучников же было не слишком много, да и луки – насколько мог судить барон, были в основном охотничьи. Неподалеку громко звенело два молота – кузнец с подмастерьем в любое время года не знают отдыха. Пару раз порыв ветра принес блеяние баранов.
До носа голодного Бальдура доносся дурманящий запах жарящегося мяса и свежеиспеченного хлеба, он сглотнул слюну. Это не укрылось от взоров варваров.
- Негоже оставлять гостя голодным. Ты пришел издалека и у тебе должно быть есть что рассказать. Твои речи станут платой за наше гостеприимство, – как-то совсем уж по-приятельски хлопнул Бальдура по плечу Кадвалард. Бальдур согласно кивнул. Судя по всему, нож под лопатку или яд в пиве ему здесь и в самом деле не угрожают!
Бальдура привели в дом к вождю этого воинства – немолодому широкоплечему киммерийцу, чей левый глаз закрывала повязка, а оставшийся глаз смотрел умно и зорко. На мощных плечах вождя покоился плащ из шкуры белого волка с головой и когтями. Звали киммерийца Каделл, а труднопроизносимое прозвище его в вольном переводе значило «Тот кто вытолкнул ваниров за пределы Киммерии». В момент, когда Кадвалард, оказавшийся его старшим братом, привел к вождю Бальдура, тот наводил последние штрихи на заточку своего меча. Оружие соответствовало положению человека владевшего им. Длинный прямой обоюдоострый клинок из сверкающей стали, будто отдающей отблесками холодного света звезд. Основание тонко расписано вязью рун и рисунков, плавно перетекающих в кровосток в виде переплетенных стебельков травы. Отделанный медью эфес, с широкой, слегка изогнутой с обеих сторон подобно когтям хищной птицы, крестовиной, рукоятью из тонких кожаных лент, намотанных в несколько слоев и круглого навершия.

Пользуясь правами гостя, немедиец обвел взглядом жилище вождя. Стены почти в сплошную закрыты шкурами, как медведей, кабанов так и лосей. Посредине вытянутого помещения сложен большой очаг из валунов, в котором билось веселое пламя костра. Почти десяток лавок стоял вдоль стен. Из украшений только череп оленя с громадными, в два ярда не меньше, рогами, прибитый к столбу, поддерживающим крышу. Внимательный взгляд барона заметил также несколько щитов, судя по виду гиперборейских и взятых в бою – да связки трав висевшие на прокопченных балках.
Повинуясь жесту вождя в считанные минуты перед потрескивающим очагом были расставлены скамьи и столы. Появилось жареная лосятина с грибами, запеченная рыба, копченый бараний бок, свежие и еще пышущие жаром лепёшки с медом и две огромных дубовых бочки пива.
Бальдур, как ни был голоден, не дал инстинктам преодолеть воспитание. «Голод есть голод, - размышлял Бальдур, перемалывая зубами сочное, с золотисто-коричневой корочкой, жаль что совсем не соленое, мясо. - Но человек утоляющий голод посредством ножа и вилки отличается от человека, утоляющего его руками. А впрочем, еще пара дней такой жизни в лесу, и я набросился бы на еду как волк».
Совершенно сознательно он сдержал голодный позыв и аккуратно нарезал небольшим кинжалом поданное мясо, отпив немного поднесенного пива из деревянной кружки, похвалил его вкус (и в самом деле замечательный, вовсе не похожий на то, что по недоумию считали пивом пикты) и за неспешной трапезой поведал вождю свою историю, в душе вознося молитвы не то Митре, в которого не веровал, не то некоему Вселенскому Равновесию, за уникальную способность своей памяти к усвоению языков. «В конце концов, умение учить языки спасало мне жизнь едва ли не чаще, чем умение сражаться» - отметил потом в своих записях барон. Язык готорм барон выучил, когда в бытность Бальдура капитаном королевской гвардии, под его начало отдали несколько десятков светловолосых наемников, отличающихся непомерной отвагой и столь же непомерной гордыней, не позволявшей им принимать приказы ни от кого, кроме своих конунгов. Он этом барон тоже успел поведать Каделлу. Тот усмехнулся. Очевидно, с соседями из Асгарда у киммерийцев были вполне мирные отношения. Если и не дружественные, то хотя бы без испепеляющей ненависти.
«Что ж люди есть люди и в суровом Нордхейме и в благословенных землях Хайбории. – писал потом барон. – И выбрав себе врага либо друга по некоторым соображениям, далеким от разумного взвешивания плюсов и минусов, верны этому выбору сердца ни смотря, ни на что. То же и с народами».
Каделл с любопытством выслушал и долгую историю Бальдура о крушении корабля и пиктском пленении (барон не слишком заострял внимание на том, что у пиктов он жил уже практически как свой, и возможно влил свою горячую кровь в жилы древнего народа…), о столкновении с молодым Хиделом. Иногда он удивлялся, но чем дольше длилась беседа, и чем чаще наполнялись кубки, тем чаще суровый вождь смеялся. Бальдур в лицах поведал о том, как его приняли за ванира, о том, как он расправился с заносчивым юнцом, не забыв упомянуть, что теперь он всеми силами души ненавидит Ванахейм со всеми его жителями и готов убить за одно подозрение его в родстве с «рыжими псами».
Однако в этот раз Бальдура не ждала роль забавной игрушки.
Каделл неожиданно извлек на свет доску, разделенную на квадратики, и несколько фигурок, вырезанных из кости и предложил барону сразиться «в тавлеи». Игра была не та, что пришла недавно из Вендии в Хайборейские земли, правила проще и грубее, но Бальдур проиграл три партии, прежде чем разобрался, что к чему. Потом он отыгрался, а потом, с чистой совестью, уже нарочно проиграл вождю.
В доме вождя собралось довольно много воинов – очевидно, это были самые прославленные из них, обладающие наибольшим влиянием в дружине. Бальдур уже вполне освоился в обществе варваров. Барону казалось, что если бы пир происходил не под прокопченными сосновыми балками, а под каменным сводом, и если бы пиво не приходилось зачерпывать из большой бочки самим, а приносили бы его слуги, то это вполне мог оказаться пир немедийских баронов. Похожи были при всем внешнем несходстве лица пирующих, их речи. То был пир воинов, людей грубых и жестоких, но прямодушных и не лишенных какой-то романтической жилки, над которой трезвомыслящий Бальдур имел привычку посмеиваться, но иногда обнаруживал, что некоторые традиции его сословия въелись ему куда то в костный мозг, и разуму неподвластны.
Пили варвары много, говорили громко, но как ни странно о битвах почти не говорили. Иногда в их словах поминалось имя «Кром», с этим же именем как с боевым кличем на него бросился Хивел.
- Кром это ваш бог? – спросил, наконец захмелевший Бальдур.
И тут же проклял себя за длинный язык. Ведь он еще так мало знает о нравах киммерийцев! Можно ли говорить с ними о богах? Не сочтут ли вопрос невежественным и просто оскорбительным?! В своих скитаниях по свету немедиец сталкивался с разными культами, с разными богами и демонами, с богами в образе прекрасных людей и в образе страшных зверей, с богами, требующими жертв, и богами, требующими только молитв. Он знал народы, в страшной тайне, под покровом ночи, справлявшие безобидный культ божества плодородия и луны, и знал города, жрецы которых на залитых солнцем площадях кромсали тела несчастных, принося жертвы зверообразным демонам. Все так, но, ни разу в жизни Бальдур не встретил ни бога ни демона, ни даже проявлений их сверхъестественной мощи. Он не верил. Не верил ни в солцеликого Митру, создавшего мир, именем которого он клялся служить своему королю, ни в козлоного Нергала, чьим именем божился и ругался, играя в кости, ни в змееголового Сэта, которого поминал, когда выходил на истоптанную арену, обмотав руки ремнями... Бальдур не верил ни во что сверхъестественное, зато отлично знал, что земля круглая и солнце вертится вокруг нее, а чума вызывается не проклятием, а крошечными существами, живущими в крови. Кто тянул его за язык, Нергал побери!!!
Но Каделл ответил спокойно и уверенно.
- Да, это наш бог. Суровый и грозный бог, живущий на вершине горы Бен-Морг. Кром, Владыка Могильных Курганов, Кром, который дает человеку силу и волю. Лишь раз при рождении Кром смотрит на новорожденного и награждает его. И потом, прожив жизнь человек, приходит к нему, и Кром спрашивает его, что совершил он в жизни, достоин ли занять место рядом с ним.