[Зогар Саг]

Вбоквелл: Львиные сны

Негромкий рык разорвал ночную тишь, заставив испуганно смолкнуть ночных птиц. Луч лунного света упал в лесистую расщелину между холмов, осветив крадущуюся тень. Мгновение - и гибкий силуэт оказался на вершине крутого холма, вздымавшегося над густым лесом. Горящие зеленые глаза неотрывно смотрели в сторону нависшего над морем исполинского утеса, мерцавшего в ночи редкими огоньками. Смутные обрывочные воспоминания роились в животном мозгу, вновь переживавшего свою долгую, по звериным меркам, жизнь. Огромная кошка подняла окровавленную морду и ее оглушительный рык разнесся в притихшей ночи. В тот же миг из леса ей ответил оглушительный рев – и на ближайшем холме возник величественный силуэт исполинского зверя. Лунный свет посеребрил роскошную черную гриву и зловещим синим блеском засветились во мраке яростные глаза.
***
Словно прекрасные дикие звери они сходились друг с другом, объятые неутолимой животной похотью. Сладострастные стоны срывались с искусанных губ, острые ногти чертили кровавые полосы на мужской спине, пока клинок плоти терзал податливую влажную глубину. Рожденные одной утробой, одинаково не привыкшие уступать, столь же свирепо они не давали спуска и друг другу. Сливаясь своей жаждущей плотью, они превращали любовное ложе в настоящее поле боя, где мог быть только один победитель.

Протяжный крик, словно рык раненной львицы, огласил покои и женщина сильно, до крови укусила в губу своего любовника. Он дернулся, вскрикивая от неожиданности и боли, непроизвольно разряжаясь в нее и бессильно падая на мокрую от пота простыню. Обнаженная женщина легла на него сверху, порывисто дыша и заглядывая в глаза любовника, выжатого ею словно половая тряпка. Торжествующая улыбка раздвинула алые губы, когда она увидела, как медленно смыкаются веки погружавшегося в сон мужчины.

-Ты всегда уступал мне, брат,- прошептала Серсея, касаясь губами лба засыпающего Джейме,- ты всегда знал, кто из нас двоих настоящий лев.
Раньше ей всегда казалось, что у нее нет и не будет мужчины лучше Джейме, но встреча с черноволосым варваром заставила ее переменить свои взгляды. Лежа в постели рядом с похрапывающим братом, Серсея вновь и вновь возвращалась мыслями к сцене в подземелье, вспоминая сильные руки, сжимавшие ее тело, могучий ствол, вновь и вновь проникавший в нее, пока она сама не запросила пощады. Королева невольно простонала, вспоминая это, тогда как ее пальцы сами собой скользнули к увлажнившемуся лону.

-Лев,- простонала она, - мой черногривый лев.

Извиваясь на ложе и лаская себя, Серсея раз за разом вспоминала ночь в подземелье. Близость с королем Авкилонии словно вернула ее к жизни, пробудив где-то глубоко внутри нее нечто древнее, темное, словно мрак пещер Утеса, пробуждая почти забытые кровожадные сны.

Мягкие лапы бесшумно ступают по черной земле усеянной прелыми листьями. Зеленые глаза мерцают во тьме, улавливая малейшее движение слабых, ничтожных существ, тщетно пытающихся укрыться от беспощадной охотницы. Прыжок, хруст костей под могучими лапами, кровь на губах и языке, сырое кровавое мясо, еще трепещущее на клыках. Лучше чем власть, чем занятия любовью, лучше всего на свете – пусть раньше она и считала этот дар проклятием демонов, обитающих в деревьях. Лишь сейчас, вдосталь испытав пресыщение властью, богатством, похотью, претерпев горечь падения и радость возмездия, пережив трех своих детей, Королева-Львица осознала, что нет наслаждения превыше того, что испытывает, охотясь, ее звериный двойник.

Она хорошо помнила день, когда они с Джейме в очередной раз спустились в львиную пещеру. До этого они часто подначивали друг друга залезть внутрь и сегодня Серсея, наконец, осмелилась просунуть руку между прутьями и коснуться огромного зверя. Лев повернул голову и посмотрел на неё золотыми глазами. А потом лизнул ей пальцы. Язык у него был шершавым как щётка, но она не убирала руку, пока Джейме, схватив её за плечи, не оттащил от прутьев.

– Твой черёд, – заявила она ему. – Дёрни его за гриву, если не слабо.

Джейме так и не дернул, несмотря на подначки сестры. Они уже собирались уходить, когда Серсея бросив последний взгляд на львов, увидела, как в самом дальнем углу на нее уставилась пара светящихся зеленых глаз. Замерев на месте Серсея увидела как из темного угла вышла молодая львица, почти львенок, подбежавший к решетке. Две пары зеленых глаз встретились и Серсея вновь просунула руку сквозь прутьев, касаясь головы зверя. Горячий влажный язык лизнул ее пальцы и девочка вздрогнула всем телом. Странное волнение охватило ее и весь оставшийся день она была непривычно тиха и задумчива.

А ночью ей приснился сон: детальный, пронзительно-яркий, непохожий на все другие сновидения. Серсея пребывала во мраке, но видела все так же ясно, как и днем. Видела огромные тела, мелькающие рядом с ней, слышала утробный рык больших кошек, что веками глядели со знамен дома Ланнистеров. И она сама была одной из тех кошек - прекрасным юным зверем, мечущимся средь каменных стен. Она чуяла острый звериный запах ее братьев, ощущала мягкими подушечками поверхность камня, слышала малейшие звуки доносящиеся с той стороны решетки. Вот раздался негромкий лязг и вслед за ним – жалобное блеянье. В следующий миг она увидела олененка, жмущегося к прутьям решетки и обезумевшими от страха глазами, оглядывавшего приближавшихся львов. Голод хищника слился с охотничьим азартом человека и она, откликаясь на зов инстинктов, прыгнула, опередив старших собратьев. Жалобный крик заглушил хруст костей и грозное рычание, пока она смаковала вкус нежной трепещущей плоти.

И проснулась на мокрых от пота простынях, тяжело дыша и вновь переживая свое сновидение. Откуда-то она знала, что эта добыча была первой и для того молодого прекрасного зверя, с которым они слилась душами в эту ночь.

Она никому не рассказывала о том сне и вообще с тех пор больше не спускалась ко львам, как бы не уговаривал ее Джейме. Так прошло несколько лет и Серсея, превратившаяся к тому времени в прекрасную златовласую девушку почти убедила себя, что это лишь случайность. Она покинула Утес Кастерли проживая при дворе и именно тогда она убедила брата вступить в Белую Гвардию, чтобы всегда быть рядом с ней. Однако ее планам был нанесен жестокий удар: разгневанный Тайвин снял с себя цепь Десницы и удалился в родовое гнездо, забрав с собой Серсею. Горе девочки было неописуемо: проплакав весь день, уткнувшись в подушку, ночью она тайком выскользнула из замка, решив броситься в море с тоски и досады.

Но вместо моря она почему-то пришла в тайную, редко посещаемую пещеру. Здесь росло чардрево: уродливое, причудливо искривленное, с устрашающе оскаленным ликом. Словно завороженная уставилась Серсея на переплетение ветвей и толстых корней, похожих на клубок белых змей или щупальца исполинского кракена. А потом…словно яркая вспышка блеснула перед ее глазами и Серсея вновь обнаружила себя в темной пещере, перегороженной железной решеткой. В ноздри ей ударил резкий звериный запах и тут же она ощутила на спине тяжесть горячего мускулистого тела покрытого шерстью. Острые зубы впились в ее загривок и она, выгнув спину, взревела от страсти, когда огромный лев ворвался в ее лоно.

Серсея не знала сколько длилось это соитие,- грубое, животное, страстное, - только вдруг обнаружила себя лежащей меж корней чардрева, в изорванной ночнушке и дрожащей от холода. Однако, несмотря на весь страх и смятение, тело ее еще охватывала сладкая истома– даже связь с братом не пробуждала в ней столь острого наслаждения, охватившего все ее существо. Забыв о своем первоначальном намерении, Серсея пробралась в свою комнату и провалилась в глубокий сон без сновидений.

После этого ей часто снились «львиные сны», одновременно пугающие и притягивающие. Серсея спускалась вниз чаще, чем кто-либо в замке, сидя рядом с решеткой, по другую сторону которой лежала, вылизывая ее руки, молодая львица. В конце концов, об этом донесли отцу и тот, призвав к себе дочь, потребовал объяснений. Серсея рассказала Тайвину все и была поражена тем, как изменилось его лицо - таким она отца еще не видела. Он строго-настрого запретил ей рассказывать кому-либо об этом и испуганная девушка подчинилась. После этого Тайвин вызвал к себе главного егеря Утеса и Серсея, задержавшись под дверью, услышала, как отец дает распоряжение наутро истребить всех львов.
В ту памятную ночь Серсея опрометью сбегала вниз по каменным ступеням, прижимая к груди связку украденных ключей. Петляя черными коридорами, она выбежала к закрытому решеткой входу. Звери спали, уснув после сытной трапезы, но молодая львица уже стояла у решетки, нетерпеливо вставая на задние лапы. Ее шершавый, как терка, язык облизывал пальцы девушки, пока она, нетерпеливо перебирая ключи, искала подходящий. Потом она долго не могла провернуть его в замке, чтобы, наконец, распахнуть огромную дверь. Все прочие звери тоже проснулись и внимательно разглядывали златовласую девушку, сидевшую перед распахнутыми дверьми, уткнувшись лицом в шею стоявшей рядом львицы. А потом, глотая слезы, Серсея смотрела, как звери, спускаются в нижние пещеры- туда, откуда по легенде, проник в Утес Кастерли Ланн Умный.

В эту ночь Серсее приснился особенно яркий сон: залитый лунным светом лес, высокие холмы и огромные звери, бегущие меж высоких деревьев, наслаждаясь полученной свободой. Она охотилась, насыщалась, спаривалась, наслаждаясь каждым новым запахом, каждым новым видом, вкусом самолично схваченной жертвы. А потом, когда солнце уже начало вставать и львы укрылись на ночлег в одной из пещер, Серсея проснулась от сильного стука в дверь. Она боялась, что ей сейчас придется расплачиваться за содеянное, но оказалось, что отец уже забыл про львов. В Утесе уже давно говорили о том, что творилось по всему Вестеросу, пока обходя стороной Западные Земли: о восстании Роберта Баратеона против Эйриса Таргариена, о смерти принца Рейегара и многом другом. Призвав Серсею отец сказал, что он готовится выступить в поход , который принесет его дочери золотую корону и мужа-короля.

Через несколько месяцев они уже играли свадьбу с Робертом в Королевской Гавани, которой суждено было стать новым домом Серсеи. С тех пор она никогда не видела львиных снов – пока в подземельях замка она не сошлась с черногривым королем никому не ведомой страны, осененной Львиным Знаменем. Связь с ним всколыхнула в памяти королевы воспоминания о той связи в пещере, помогла Серсее вновь осознать себя львицей.
И сейчас большая кошка была голодна.

***
Безупречные покидали замок: получив весть от королевы Дейнерис, Серый Червь ранним утром вывел воинов-кастратов из Утеса Кастерли, оставив в нем лишь гарнизон из сотни человек. Для того, чтобы оборонять несокрушимую твердыню Ланнистеров этого должно хватить.

Иного выхода у командира Безупречных все равно не было: продовольствия, наспех реквизированного у окрестных крестьян, не хватило бы большому отряду надолго. Что же до огромных кладовых Утеса, то их заранее опустошил Джейме Ланнистер, подчистую вынеся все продовольствие, за одним единственным исключением.
Винные погреба остались нетронуты.

Эту деталь подсказала Джейме его сестра-королева, когда узнала подробности его хитрого плана. Серый Червь не придал этому значения: привыкнув к железной дисциплине, смыкавшей ряды братьев, он считал, что они останутся на высоте и в его отсутствие. Но он недооценил степень разложения некогда непобедимого воинства: расслабленные бесчисленными поблажками Матери Драконов, Безупречные утратили многие качества, старательно взращивавшимися в них Добрыми Господами Астапора. Кроме того скудные запасы продовольствия быстро заканчивались и боевые кастраты Дейнерис пытались заглушить голод хотя бы вином.

Но вот день закончился и ночь вступила в свои права. С вершины холма огромная желтая кошка огласила окрестности громким рыком и ей тут же ответило не менее двух десятков голосов: потомки львицы и других львов, выпущенных на волю Серсеей Ланнистер и размножившихся в окрестных лесах. Сбегаясь на зов своей прародительницы они готовились отдать свой долг, как это принято у их двуногих собратьев.

Быстрым шагом, порой переходящим на бег, она мчалась по извилистым ходам недр утеса Кастерли. Чутье и зрение зверя помогали ей находить путь в темноте, а человеческий разум в ее голове подсказал ту единственную пещеру, через которую можно было проникнуть внутрь.
За ней, негромко рыча, следовали и остальные львы: той самой дорогой, которой подобные же звери некогда шли за Ланном Умным, дабы растерзать и пожрать семейство Кастерли, освободив место новому хозяину Утеса.

Львы возвращались домой!

Охотничий инстинкт львицы, слившийся с человеческими разумом и памятью Серсеи, помог ей вывести львов в главный зал Утеса, где обосновались Безупречные. Почти все евнухи собрались здесь, не считая нескольких выставленных на стенах караульных. Упившись дармовым вином и разгорячившись, многие из них сняли доспехи и отставили оружие в сторону, усыпленные иллюзией безопасности. Они хорошо знали, что никаких крупных войск поблизости нет, а мелкие отряды легко отбить из Утеса.

И, конечно, они никак не ожидали клыкастого и когтистого ужаса, что обрушится на их головы.

Устрашающий рык прервал хмельные разговоры евнухов и над их головами взметнулись серо-желтые тела. Львы носились меж застигнутых врасплох, опьяневших людей, сбивая их с ног, одним движением когтистой лапы превращая их лица в кровавое месиво, сворачивая шею с силой не большей чем требуется кошке, чтобы расправится с мышью. Звери, впав в кровавую горячку, убивали, даже не притронувшись к добыче - бросив на полу истерзанное тело, они бросались за следующей жертвой. Весь зал превратился в арену кровавой бойни, перед которой померкли бы самые жестокие зрелища в бойцовых ямах Миерина. Иные из евнухов все же успели схватиться за оружие, ранив и даже убив нескольких львов, но внезапность нападения сделала свое дело и скоро в зале не осталось живых людей. Огромные кошки, урча, волокли тела убитых к выходу, чтобы в подземельях Утеса без помех насладится человеческой плотью. Несколько львов, впрочем, отправилось наружу, чтобы убить оставшихся на стенах евнухов.

Львица, ухватив одного из Безупречных за сломанную шею, поволокла его наверх, оставляя лужи крови на полу. Наконец она остановилась перед большой дверью, расположенной в верхних помещениях замка. Львица ударила лапой и дверь неожиданно распахнулась. За ней очутилась обширная комната, с аккуратно застеленной кроватью и большим зеркалом в углу. Иных свидетельств человеческого пребывания тут не было: перед отъездом в столицу Серсея Ланнистер забрала отсюда все свои вещи. Львица запрыгнула на кровать и, оставляя пятна крови на пыльных простынях, приступила к кровавой трапезе. И ее довольному урчанию вторил тихий смех на дальних закоулках львиного мозга.

Серсея Ланнистер, так и не обеспокоившись тем, чтобы прикрыть наготу, стояла у окна с бокалом в руке, подставляя свое обнаженное тело порывам ночного ветра. Вглядываясь в усыпанное звездами небо, она наблюдала как в нем синим светом зажигаются две новые луны и над Королевской Гаванью медленно проступает лик исполинского льва с оскаленной пастью. Над гривастой головой вдруг зажглась рубиново-алая звезда, упавшая кометой в когтистую лапу и тут же принявшую вид драгоценного камня, в котором билось, не находя выхода, живое пламя.

Добавлено через 1 минуту
Зверь

Громкий писк раздался из-под упавшего дерева и выскочивший наружу комочек светло-серого меха в слепом ужасе заметался по снегу. Почти сразу же рядом выросла еще одна серая тень, накрывшая испуганного зверька. Блеснули острые зубы, писк оборвался, а в следующий миг молодой волк выпрямился во весь рост, держа в пасти бессильно повисшего зайца. На мгновение он застыл, наслаждась тем, как струится на языке невыносимо вкусная кровь. Казалось, ничто и никто не заставит волка оторваться от трепещещущей во рту плоти, но уже в следующий миг он разжал челюсти, роняя добычу и угрожающе зарычал, взъерошив шерсть.

Волк стоял на небольшой поляне, поперек которой лежало упавшее дерево. И там, где его ветви сливались с почти касавшимися земли хвойными лапами, в полумраке вдруг нарисовалась тень- черная, полная скрытой угрозы. Диким блеском сверкнули глаза и рычание, куда страшнее волчьего, раскатилось по поляне, когда новый зверь метнулся вперед. Два хищника, метнувшись навстречу друг другу, сшиблись, скрутились в клубок черно-серого меха, рыча и терзая соперника страшными клыками. Но вот хрустнула перегрызенная кость, рычание сменил жалобный визг и молодой волк, отчаянным рывком вывернувлись из под навалившшегося на него тела, на трех лапах кинулся в сторону леса, поджимая покалеченную четвертую. Однако далеко уйти ему не удалось: победитель одним прыжком раскрыл расстояние между ними, сбивая волка с ног и тут же острые клыки вонзились в открывшееся брюхо. Предсмертный вой разнесся над лесом, пока черный пес, обезумев от ярости и голода, терзал бьющегося в предсмертных судорогах зверя, вырывая и пожирая окровавленные внутренности.

Он так увлекся своей каннибальской трапезой, что не сразу понял, что сраженный им волк давно уже мертв, а вой, что сверлит его уши, раздется откуда-то издалека, из глубины черного леса. Этому вою отклинулось еще несколько голосов, казалось, идущих со всех сторон. Шерсть на затылке пса вздыбилась, он коротко зло рявкнул и, ухватив с земли убитого зайца, метнулся в обступивший его лес. Он мчался по густой чаще, перепрыгивая через поваленные деревья, петляя меж холмов и увязая в сугробах. Любая задержка могла дорого ему стоить: со всех сторон слышался волчий вой, становишвшийс все ближе. Черный пес, не останавливаясь, мчался на север, пока лес не сменился заснеженными полями, кое-где перемежаемыми спящими деревнями. Чуть дальше виднелась широкая река, перемежаемая каменным мостом. На другом берегу виднелся мрачный замок, стены которого усеивали треугольные зубцы, похожие на клыки.

Пес так спешил ворваться в ворота, что не обратил внимание на большую белую птицу недвижно восседавшую на одному из зубцов и пристально смотревшую на вбегавшего в замок зверя. Когда он исчез в одном из черных входов, птица распахнула крылья и бесшумно взмыла в усыпанное звездами небо.

Заяц притупил ноющую пустоту в желудке, но не утолил до конца голод черного зверя. С сожалением пес вспомнил убитого им волка - как жаль, что он не успел насытиться его мясом. Вновь и вновь он вспоминал, как его острые клыки вонзились в нежный живот, как теплая кровь наполнила его рот. Черный пес переживал это чувство тем острее, что прекрасно понимал, что чувствовал волк – потому что именно эти клыки некогда терзали его собственное горло и пожирали его собственную плоть. Давно, когда еще он ходил на двух ногах и носил собственное, наполовину забытое сейчас имя. Сознание, все глубже погружавшееся во тьму звериного существования, еще хранило память об окровавленном узнике, связанном и брошенном в холодном подземелье; о холодных, обрекающих словах и наконец, о боли, той самой, что он так любил причинять другим. Голодное ворчание и лай огромных псов, острые клыки, терзающие его плоть, хриплые крики, вырывающиеся из вмиг сорванного горла. А потом…что-то произошло, нечто заставившее боль исчезнуть, смениться нестерпимым голодом, снедающим пустую утробу. Перед глазами мелькнуло перекошенное лицо, показавшееся ему странно знакомым и тут же он со смачным хрустом вгрызся в знакомые черты, перемалывая хрящи и кости, ощущая как слабо бьется под ним угасающее тело, пока он торопливо, давясь каждым куском, набивал брюхо собственной плотью.

В общей суматохе охватившей замок после смены хозяев, он сумел ускользнуть. Инстинкт и память зверя, объеденившись с памятью и разумом человека, помогли найти ту единственную лазейку, которой выбрался из ставшего враждебным замка. Он не знал, что за сила помогла ему избежать смерти: лишь много позже в его памяти всплыли обрывочные байки о колдунах одичалых, именуемых «варгами», способных переносить сознание в тела зверей, наиболее близких им по духу и даже оставаться в ловушке из звериных тел, в случае смерти человека. В его жилах текла все та же кровь Первых Людей, что и у одичалых, а со своих собак он понимал больше, чем с любое человеческое существо. Стоило ли удивляться, что в момент величайшего ужаса память предков и предыдущий образ жизни привели его к такому финалу.

Тогда он не думал еще о том, что быстрая смерть от собачьих клыков могла бы оказаться предпочтительней, медленного растворения во тьме собачьего рассудка.

Он ушел в единственное место, куда его вели одновременно инстинкт и разум. Родовой замок, оставшийся без хозяина, пока еще не отданный кому-то из иных лордов. Сейчас он пустовал: его воины пали в битве, а окрестные крестьяне старались держаться подальше от проклятого места. Поначалу пес опасался, что зимние холода пересилят суеверный страх и простонародье захочет укрыться за толстыми стенами, поближе к обогреваемым подземным огнем катакомбам . Однако никто так и не рисковал приблизиться к вековой твердыне: напротив крестьяне, стремились убраться подальше из этих мест. Что-то произошло там, за Одинокими Холмами и Последней Рекой: не раз он наблюдал со стен замка, как тянутся на юг группы испуганных людей, тащащих за собой свой скарб и скотину. В их глазах застыл панический страх, с которым они неизменно оглядывались назад: будто нечто, изгнавшее их из родного дома, двигалось вслед за ними. И не только люди: зверей к окрестных лесах становилось все меньше и ему приходилось все дальше отходить от дому, чтобы охотиться. Он и сам чувствовал вокруг нечто мерзкое, разлитое в воздухе как дурной запах, запах смерти и разложения и чего-то еще, что он не мог распознать. Это тревожило пса, но одновременно именно это нечто защищало его и то место, что стало его кровавым логовом от любых посягательств извне.

Но вскоре он понял, что и в этом он ошибся.

Даже в сердце замка, меж нагретых подземных огнем камней, сквозь дрему, он услышал этот вой, звучавший словно голос герольда выкрикивавший ему смертный приговор. Он вбежал по ступеням, в комнату ранее принадлежавшую его лорду-отцу и из окна ее увидел, как через поля в сторону реки движутся серые тени. Стая шла за ним по кровавому следу - через лес и холмы, дабы растерзать чужака, убившего их собрата. Он заметил, что во главе стаи идет зверь, раза в два крупнее остальных волков и припомнил рассказы о стае, возглавляемой лтоволчицей. Даже в прежнем обличье, на коне и при оружии, ему бы пришлось нелегко встреться он с подобным противником. Долгий бег от судьбы оказался напрасным – так или иначе, его все равно ждала смерть от звериных клыков.

Однако волки не спешили вершить правосудие- едва ступив на мост, лютоволчица вдруг остановилась, тревожно нюхая воздух. Неожиданно она вскинула голову и завыла,- тревожно, даже испуганно. Не переставая выть, волчица развернулась и быстрым шагом, переходящим в бег, устремилась в сторону леса. Вслед за ней кинулась и остальная стая. Пес отвел от них взгляд и вдруг увидел подъезжаюущую с севера колонну всадников. Что-то странное было в них, неуловимо и пугающе чуждое, но беглец еще не успел осознать эту странность, когда позади послышался шорох и пес с рычанием обернулся, взъерожив шерсть и оскалив клыки.

В распахнутую дверь бесшумно влетала белая птица, напоминавшую огромную. Без страха она опустилась перед мордой зверя и вдруг обернулась высокой, худощавой фигурой в одеяниях из белого меха. Голову венчала копна светлых волос, лицо прикрывала костяная маска, с двумя прорезями из которых смотрели холодные зеленые глаза.

Тонкая, но сильная длань с длинными пальцами бесстрашно коснулась ощеренной пасти и пес, неожиданно для себя стерпел это небрежное касание.

-Умный песик,- странно растягивая слова, произнес чужак,- мы ведь поладим с тобой, верно?

Пес не издал ни звука, не сводя настороженного взгляда с неведомого оборотня, но незнакомцу явно не требовалось его согласие. Издав короткий смешок, он небрежно потрепал по пса по голове и, выпрямившись, подошел к окну.

-Очень удобно, что этот замок пустует,- не оборачиваясь, произнес он,- мне как раз требуется ставка. Думаю, я остановлюсь тут на какое-то время - ты ведь не против, собачка?

Пес припав к полу, не в силах выбрать между двумя, одинаково сильными желаниями: пуститься вон из этой залы или прыгнуть на спину чужаку, чтобы разом перегрызть ему шею могучими клыками. Пока он мучился выбором, незнакомец , коротко хохотнув, обернулся к нему и пес застыл, словно оцепенев от гипнотического взгляда кошачьих глаз. Незнакомец вновь рассмеялся: беззаботным, жизнерадостным смехом, но его игривые нотки не могли обмануть зверя, уже начавшего смутно догадываться, что за тварь явилась сегодня в его логово.

-Это было бы глупо, песик,- хихикнул чужак,- и самонадеяно. В иное время я бы дал тебе славный урок, но сейчас у меня нет времени. Ты еще можешь на что-то сгодиться и если ты меня не разочаруешь, то, - кто знает? - может когда-нибудь вновь зашагаешь на двух ногах.

Он поманил к себе зверя, разворачиваясь к окну, и пес послшуно встал рядом с незнакомцем, закинув передние лапы на подоконник. Внизу слышались негромкие крики и стук копыт - увиденная им ранее кавалькада въезжала в замок.

Впереди ехал огромный безобразный зверь, с большим рогом на голове, сплошь поросший длинной шерстью. Густой волосяной покров отличал и его всадника – рослого, почти великана вооруженного каменным топором. Подобные же исполинские всадники на единорогах ехали и чуть позади него - а рядом с ними, на обычных лошадях следовали иные создания: столь же мохнатые и уродливые , но при этом ниже даже обычных людей. Чуть поодаль следовали совсем иные люди, смутно напомнившие ему кого-то своими светло-серыми, почти бесцветными глазами. Высокие и худощавые, с блеклыми волосами, они носили черные одеяния с красным пятном на груди - словно кровавый след от вырванного сердца.

Но даже эти странные люди отступили на второй план, когда пес разглядел некое существо, движущееся отдельно от всех - даже мохнатые великаны на единорогах порой бросали на него испуганные взгляды. Всадник выглядел тощим, даже рядом с облаченными в черное людьми, но в отличие от них имел самый минимум одежды. Сквозь бледно-голубую кожу просматривались все мышцы, на жутком лике сияли, словно звезды, ярко-синие глаза. Под ним размеренно двигался поднятый неведомой силой труп лошади, а в тонкой, но мусклистой руке развевалось черное знамя с ярко-красным пятном, напоминавшим растекшуюся лужу крови.

Добавлено через 1 минуту
Жрица

Очаг посреди шатра, дышал жаром, трещал и плевался искрами, нет-нет, да попадавшими на красное одеяние красивой женщины, глаза и волосы которой были схожи цветом с ее одеждами. Кроме очага шатер освещали еще с дюжину свечей, размещенных по разным углам. Неоднократно ее предостерегали, что такое количество огня, рано или поздно приведет к пожару, но жрица только снисходительно улыбалась в ответ: огонь, величайший дар Владыки Света, никогда не причинит ей вреда. Если ей и суждено сгореть в очищающем пламени, то лишь затем, чтобы уберечь ее тело от иной, куда более страшной участи, что несет им Тьма.

«Ночь темна и полна ужасов». Как никогда хорошо она понимала правдивость этих слов, сейчас, в сердце этой мрачной земли.

Она протянула руку чувствуя жгучуя ласку языков пламени, до боли в глазах всматриваясь в их бешеную пляску. Смутные, пугающие видения приоткрывались ей: черепа, скелеты, звероподобные лики. И змеи - огромные извивающиеся гады, смотревшие на нее немигающими глазами. Их зубы истекали смертельным ядом, раздовоенные языки тянулись из пламени, почти касаясь ее плоти: Великий Змей, обличье Врага в этих краях, настойчиво напоминал о своем присутствии. Пламя показывало его прислужников: высокого смуглого мужчину с хищным, «орлиным» ликом, палец которого украшало кольцо в виде свернувшейся змеи или почти черного гиганта, с вывернутыми полными губами, приоткрывавшими острые, будто подпиленные зубы. Но чаще всего ее глазам представало прекрасное и в то же время ужасающее лицо мужчины с черной бородой и черными же, бездонными, глазами. На ее глазах его плоть начала разлагаться, отваливаясь кусками и обнажая ухмыляющийся череп.

Зло царило в этом мире - Зло, возможно, даже более страшное, чем то, что она чувствовала рядом с ледяной Стеной. Нет, не случайно, Владыка Света направил ее сюда - дабы проложить дорогу очищающему пламени, способному выжечь дотла здешнюю скверну. Она обязана это сделать, пусть даже пока не знает как.

-Леди Мелисандра,- от входа в шатер послышался робкий голос,- простите, я потревожил вас.

Жрица, передернула плечами, стряхивая оцепенение, охватывавшее ее всякий раз, когда она смотрела в пламя. Пугающие картины растаяли в огне и само пламя уменьшилось, опав почти вдвое. Она ободряюще посмотрела на стоящего у входа молодого человека в красном одеянии и одобряюще улыбнулась ему.

-Все в порядке, Зингелито,- сказала она,- что ты хотел?

От ее улыбки Зингелито смутился еще больше: молодой жрец, бывший послушник в столичном храме, он всем сердцем принял учение красных жрецов, объявивших, что Митра и Ариман, есть ипостаси единственного истинного бога - Рглора, Владыки Света. Зингелито столь искренне, столь страстно проявлял свое рвение в новой вере, что Мелисандра, оставляя Кордаву, взяла его с собой как ученика. Молодой жрец смотрел на нее с трепетом, в котором смешалось благоговение перед служительницей божества и преклонение мужчины перед прекрасной, но недоступной женщиной.

-Король Эскадо просил передать, что солнце встало, - произнес юноша,- и напомнить, что мы выступаем с рассветом.

-Хорошо,- Красная Женщина улыбнулась Зингелито, так что его бросило в дрожь и, уже не обращая внимания на коленнопреклоненного жреца, вышла из шатра.

Позже, оседлав ярко-рыжую кобылу, Мелисандра стояла на обрывистом берегу, глядя как закованное в сталь войско переправляется через Громовую Реку. Впереди шли лучники, за ними двигалась пехота, набранная как из зингарцев, так и из волантиййской храмовой стражи, которую даже на таком расстоянии отличали алые наконечники копий. Фанатики, все как один готовые отдать жизнь ради приведения этой страны к истинной вере. Замыкала строй тяжелая кавалерия - не менее трех тысяч зингарских рыцарей вышло в поход с королем. Эскадо тоже находился среди них: его присутствие выдавало королевское знамя, где сокол Зингары был вписан в полыхающее сердце Рглора. Король хотел, чтобы жрица ехала рядом с ним, но Мелисандра сказала, что присоеденится к войску после молитвы Рглору о даровании победы. На самом деле ей не очень хотелось сейчас ехать рядом с высокомерным зингарцем, явно положившего глаз на Мелисандру. Эскадо был по-своему красив: высокий, с волосами цвета воронова крыла и резкими, но привлекательными чертами лица, он пользовался успехом у женщин и сам был охоч до них. Уже не раз делал недвусмысленные намеки Мелисандре, хотя и не переходил грани приличия, принимая во внимание зловещую славу, что следовала за жрицей. Однако Мелисандра понимала, что при определенных обстоятельствах ей придется отдаться Эскадо, как некогда Станнису Баратеону. Эскадо был столь же храбр, упрям и жесток как и он, также готов предать мечу тысячи людей ради небольшого успеха. Но в отличие от Станниса Эскадобыл начисто лишен справедливости и ответственности, отличавших несостоявшегося монарха Семи Королевств. Своим людям зингарский монарх спускал самое разнузданное насилие и мародерство, порой сам принимая в них участие, чего никогда не позволял себе Станнис. Последний никогда не улыбался, а Эскадо часто разражался взрывами грубого хохота во время жестоких казней, включая и сожжение людей во имя Владыки Света. Он не особо проникся новой верой, но принял ее из политических соображений, первым из всех грызущихся за престол принцев сообразив какое преимущество ему дарует неожиданно появившийся союзник на Западе. Город Огня, как все чаще именовали Волантис, поддержал Эскадо, завладевшего почти всей Зингарой. Сопротивление продолжалось лишь на востоке: в провинции Лусиане, поддерживаемые Аргосом бароны не признавали Эскадо королем, а в Алиманской марке орудовали пуантенцы, бежавшие из Аквилонии после резни устроенной Валерием.

За время, проведенное в Зингаре, Мелисандра успела изучить географию этой страны. Две огромные реки,- Черная и Громовая,- делили Зингару на три неравные части, две из, которых, включая Кордаву, удерживал Эскадо. Восточная часть страны тоже, казалось, покорилась после того, как граф Альберо, один из военачальников нового короля взял Саргосу, самый крупный город на востоке, почти выйдя к аргосской границе. Этим он рассек два очага мятежа, и уже готовился давить их поодиночке, когда пуантенцы, объеденившись под началом Олегаро, второго сына графа Троцеро, неожиданным ударом выбили Альберо из Саргосы, отбросив графа за Громовую реку. Эскадо приказал казнить проштрафившегося полководца и лично выступил на восток с десятитысячным войском, чтобы не дать врагам объединить свои силы.

Последние ряды ступили в воду и Мелисандра, тронув поводья своего коня, устремилась к броду. За ней, с трудом справляясь с норовистым гнедым жеребчиком, следовал верный Зингелито.

Саргосу заняли сходу: враг, не принимая боя, отступил на восток. Оставив в городе небольшой гарнизон, Эскадо принялся преследовать противника, справедливо рассудив, что северные мятежники опаснее южных. После того как Мелисандра сожгла графа Троцеро, Олегаро оставался единственным более-менее легитимным соперником Эскадо за трон Зингары.

Мятежники не стали возвращаться в Пуантен: за Алиманой еще стояли войска Валерия, который бы немедленно распял Олегаро, угоди тот в его руки. Оставался восток: там, где Рабирийские горы отделяли Зингару от Аргоса, поддерживавшего любых противников Эскадо. Чтобы не дать Олегаро уйти, Эскадо, в свое время воевавший на аргосской границе и неплохо знавший эти края, решил пройти одним из известных ему ущелий, чтобы перехватить пуантенцев в горах.

Уже смеркалось, когда войска Эскадо вышли в небольшую, похожую на чашу, долину окруженную лесистыми горами. Разбив здесь лагерь и расставив гарнизоны на нескольких перевалах, король выслал разведчиков, чтобы узнать, где находится враг. Вскоре шпионы вернулись с обнадеживающими известиями - изрядно поредевшее из-за дезертирства войско пуантенцев и их зингарских пособников движется к долине, надеясь, видимо, ускользнуть в Аргос под покровом ночи. Довольный Эскадо приказал строиться в боевые порядки, готовясь встретить мятежников.

Мелисандра не участвовала в этих приготовлениях: закрывшись в своем шатре, меж горящих свечей и очага, она до боли в глазах вглядывалась в пламя, пытаясь узреть в нем образ грядущей битвы. Но видения, и ранее изменчивые и обманчивые, сейчас выглядели особенно зыбкими и одновременно пугающими. В огне поднимались башни мрачного города из черного камня, меж которых мелькали черные тени, полные смутной затаенной угрозы. А потом город рассыпался прахом и перед глазами колдуньи появился огромный череп, устрашающе клацающий острыми клыками. Почти сразу пламя ярко вспыхнуло и опало, оставшись лишь кучкой раскаленных углей в очаге. Красная Жрица, откинулась на спинку кресла, чувствуя себя совершенно разбитой. Что-то страшное клубилось в этом месте, Зло, порожденное Великим Иным, чувствовало себя вольготно в этих проклятых горах.

-Надо сказать королю,- пробормотала она, вставая с кресла и тут же, в ответ ее мыслям, раздался трубный глас, за которым послышался топот ног, конское ржание и отрывистые приказания командиров. Долгожданный противник, наконец, вышел в приготовленную ему западню.

Острый серп луны взошел над долиной, осветив оба войска. Под малиновым знаменем с черным леопардом собралось не больше трех тысяч всадников и пехотинцев, почти втрое меньше, чем у Эскадо. Впереди, в блестящих доспехах , украшенными чеканкой в виде золотых леопардов стоял граф Орегаро – невысокий стройный юноша, с живыми черными глазами и короткой бородкой. Он казался почти подростком рядом со стоявшим по правую руку от него высоким широкоплечим воином в черных доспехах.

Напротив них стояло более чем втрое превосходящее войско под знаменем с алым сердцем Владыки и соколом Зингары. Презрительно окинув взором врагов, Эскадо развернулся к своему воинству, вскидывая руку и готовясь отдать приказ. Но произнести его уже не успел - как и все зингарцы, он замер, раскрыв рот и уставившись в ночное небо.

На фоне луны бесшумно проплыл уродливый силуэт, похожий одновременно на птицу и летучую мышь. Вот он опустился на одном из холмов и некто в черных одеяниях спрыгнул со спины чудовища. Неизвестный вскинул руки, выкрикнув несколько слов и тут же склоны холмов, окруживших долину, разом исторгли множество уродливых существ с бледно-серой кожей и уродливыми ликами. Гули, вурдалаки здешних лесов, оскалив клыкастые пасти, бросились на оцепеневших от ужаса солдат Эскадо. В рядах зингарцев воцарился хаос: обезумевшие от страха лошади вставали на дыбы, скидывая всадников и внося сумятицу в ряды пехотинцев, отчаянно отбивавшихся от мерзких тварей. Упыри не имели оружия, но им хватало и собственных когтей и клыков, а необыкновенная живучесть, позволяла им сражаться даже после множества ран, каждая из которых убила бы обычного человека.

Перед глазами Мелисандры мелькнула фигура Эскадо - ударом меча король снес голову кинувшейся к нему твари. В следующий момент вокруг короля сплотились наиболее стойкие из рыцарей, ожесточенно рубившие вурдалаков, пока могучие кони топтали их копытами, с одного удара проламывая уродливые черепа.Один вурдалак пытался броситься на Мелисандру, но был ослеплен вспышкой светящегося порошка, брошенного в один из костров. Бушующее пламя разом объяло гуля, превратившегося в воющий и мечущийся меж собратьев огненный ком.

С свершины холма за всем этим наблюдало пуантенское воинство. Вот всадник в черных доспехах склонил голову к уху Орегаро и тот, кивнул в ответ, поднес к губам боевой горн. В следующий миг лавина пуантенской конницы слетела с холма, врезавшись в смешавших боевые порядки зингарцев и волантинцев. Долина превратилась в один жуткий котел, где звенящяя сталь, окровавленные клыки и когти смешались в адское варево, бурлящее кровью и смертью.

Добавлено через 2 минуты
Воин

-Эскадо разбит!- воскликнул Олегаро, сверкая глазами, - клянусь Митрой, этот самозванный король бежит от нас! Ему повезет, если он доберется до Громовой реки.

-Доберется,- проворчал великан в черных доспехах. В королевском шатре он снял шлем, открыв гриву черных волос и суровое лицо, покрытое шрамами. Лишь немногие в войске мятежников знали, что под черными доспехами безымянного военачальника скрывается никто иной, как Конан, свергнутый король Аквилонии. В Зингаре он скрывал лицо, опасаясь как бы ненужные вести не долетели до ушей Валерия и Ксальтотуна. Однако Олегаро по-прежнему считал его своим королем, прислушиваясь к советам киммерийца, когда они оставались наедине.

-Победа нам досталась дорогой ценой,- говорил Конан,- и мне по-прежнему не нравится, что пришлось воевать на одной стороне с этими тварями.

-Не разбив яиц, омлет не сделаешь, Ваше Величество,- произнес худощавый мужчина, аристократического вида,- согласитесь, они немало помогли нам.

-Соглашусь, Пелиас,- кивнул Конан,- как и с тем, что против тех, кто сжигает людей, любые средства хороши. Надеюсь, только, что ты и дальше сможешь держать эти тварей на поводке.

-Смогу, - усмехнулся маг,- с гулями можно договориться. Они даже не тронули наших мертвых, хотя трупы врагов пришлось отдать. Что делать - с ними тоже надо расплачиваться.

-Понимаю,- невесело усмехнулся Конан,- и еще раз благодарю тебя за помощь. Эх, если бы эти твари еще могли рассказать, куда делось Сердце.

Пелиас сокрушенно развел руками – тут он ничем не мог помочь. По просьбе киммерийца маг поговорил с тем, кто именовал себя королем гулей, но тот рассказал немногое. Упыриных знаний магии оказалось достаточно, чтобы использовать камень в своих ритуалах, но не на то, чтобы найти его в морских глубинах или где его укрыли Глубоководные. Подводных твари гули явно побаивались и не горели желанием вмешиваться в их дела.

-Так или иначе, они не выйдут из этих гор,- продолжал Конан,- что и к лучшему. И так скоро пойдут слухи, что на нашей стороне воюют упыри - не лучшая рекомендация будущему королю.

-Иных союзников у нас пока нет,- заметил Олегаро.

-К нам уже перебежало немало дезертиров от Эскадо,- сказал Конан,- а будет еще больше, когда мы войдем в Саргосу.

-Думаешь, Эскадо не захочет там закрепиться? - спросил Олегаро.

-Он не сможет,- покачал головой Конан,- у него осталось мало людей, а крепостные стены Саргосы сильно разрушены. Вряд ли он успел их привести в порядок. Если Эскадо станет цепляться за город, то рискует очутиться в ловушке, когда мы доберемся до реки. Да и в Саргосе вряд ли его сильно любят - если красные жрецы насаждали свою веру так же, как и в остальной Зингаре.

-Так же,- подтвердил Пелиас,- перед выступлением они сожгли с десяток горожан и двух жрецов, не пожелавших принять новую веру.

-Что же,- Конан нахмурился,- их жизни мы тоже припомним Эскадо, когда придет срок. Главное, если он попытается запереться в Саркосе, там вспыхнет бунт, едва мы подойдем к городу. Жаль, что Эскадо тоже это понимает и, скорей всего, уйдет за реку.

-Значит, нам стоит как можно лучше использовать время, что у нас есть,- воскликнул Олегаро,- теперь, после того, как мы разгромили его в горах, к нам примкнут многие колеблющиеся…даже бароны из Лусианы,- он заметил мимолетную гримасу на лице Конана,- вы же знаете, ваше Величество, без них нам не обойтись.

-Знаю,- проворчал король,- а все равно противно.

-А что с ними не так?- спросил Пелиас.

- Лусианцы, хоть и считаются поддаными зингарского короля, но по крови они больше аргосцы, чем зингарцы,- начал объяснять пуантенец,- и они ведут всякие дела с аргосскими торгашами, особенно с работорговцами. Лусиана богатая и плодородная земля: там выращивают хлопок, сахарный тростник, апельсины и много чего еще. У тамошних баронов обширные плантации и работают на них рабы - в основном чернокожие, но есть и белые. Говорят, они скупали даже тех аквилонцев, кого при Валерии продали в рабство за долги.

- С красными жрецами они не найдут общего языка,- сплюнул Конан,- надо отдать тем должное, они действительно освобождают рабов. Эх, если бы они не были такими фанатиками и колдунами и если бы не Троцеро - я бы без всякого сожаления отдал им Лусиану.

-По крайней мере, лусианские работорговцы, зло известное,- заметил Пелиас,- к тому же, нам не помешает поддержка Аргоса.

-Не помешает,- кивнул Конан,- у меня там немало знакомцев, известных по…прежним временам. Но не будет забегать вперед - в конце концов, Эскадо еще не ушел за реку. И его красная ведьма, она ведь тоже с ним?

-Да,- неохотно кивнул Пелиас,- я сумел отвести ей глаза, но не нащел ее. И никто не смог. Эта магия и этот огненный бог… она еще доставит нам неприятностей.

-Кстати, о магах,- вспомнил Конан,- а что Ксальтотун? После того как до него дойдут слухи об упырях на стороне пуантенских мятежников – не заинтересует ли его это дело? Или Валерий?

-Ксальтотун знает, что я тут,- покачал головой маг,- и его вполне это устраивает. Красные жрецы относятся к нему без всякой симпатии, а кое-кто из них уже говорит, что после «освобождения» Зингары настанет пора и Аквилонии. Это безумие, конечно: если Ксальтотун пожелает, то сметет красных жрецов вместе со всей Зингарой. Однако сейчас ему не до Зингары и вообще не до юга. По слухам, Ксальтотун много времени проводит в северной Немедии и Пограничном Королестве.

-На Севере?- удивился Конан,- что ему там нужно?

-Толком не знаю,- уклончиво произнес Пелиас,- говорят, что там что-то строят под его наблюдением. Как бы то ни было, пока ему явно не до нас. И вряд ли Валерий посмеет что-то делать без его ведома.

-Тараск, помнится, рискнул,- проворчал Конан, но спорить дальше не стал. На этом военный совет подошел к концу: с рассветом пуантенцы планировали начать контрнаступление и военачальники мятежного войска решили использовать немногие оставшиеся ночные часы, дабы поспать.

Конан проснулся словно от толчка, хотя точно знал, что никто не прикасался к нему. Причиной, вырвавшей его из сна стало обостренное чувство опасности, не раз спасавшее ему жизнь. Киммериец находился в предоставленном ему Олегаро шатре, в самом центре лагеря. Несмотря на возражения Конана, пуантенец настоял и на том, чтобы приставить к нему охрану - из числа наиболее доверенных воинов, кому можно было раскрыть тайну воина в черных доспехах. Впрочем, Конан не особо надеялся на них, памятуя, что за могущественные враги желали его смерти. Перед битвой при Валкии, у королевского шатра тоже дежурила стража, но это не помешало Ксальтотуну послать отродье тьмы, лишившее Конана сил. Сейчас король чувствовал то же что и тогда: его волосы встали дыбом, по спине тек холодный пот - он чуял смерть, как чувствует ее дикое животное и одновременно - смердящий запах черной магии.

Что-то упало у входа в шатер и Конану не нужно было объяснений, чтобы понять, что это падет мертвым часовой. Вслед за этим стены шатра раздвинулись и на фоне лунного света появилась черная тень держащая нечто длинное и тонкое. Ночной гость потянулся этим предметом к Конану и киммериец с ужасом и омерзением заметил, как блеснула змеиная чешуя.

Однако, если недоброжелатель рассчитывал застигнуть Конана спящим, то он просчитался: варвар вскочил, словно подброшенный, подхватывая лежащий у изголовья меч. Один удар и тянувшийся к нему предмет распался на две извивающиеся половины, второй взмах меча снес голову нападавшему. Однако следом в шатер проскользнули еще два черных силуэта, тут же растворившиеся во мраке. Конан наугад описал мечом полукруг и торжествующее взрыкнул, почуствовав как сталь рассекла живую плоть. В тот же момент он услышал рядом чуть слышное шипение и стремительно отпрянул, инстинктивно понимая, что только что избежал смерти. Но отскакивая, Конан споткнулся о свернутое покрывало и упал, невольно выпустив меч, слишком увязший в теле противника. Глаза киммерийца достаточно привыкли к темноте, чтобы он мог заметить метнувшуюся к нему тень с занесенной палкой или посохом.

Откуда-то сверху послышался грозный клекот и шатер вдруг разом обрушился на головы обоих людей. Конан услышал жуткий крик, хруст разгрызаемых костей и нелюдской вой твари. Все это он отметил, выпутываясь из-под вороха ткани, стараясь держаться подальше от бьющегося рядом с ним огромного тела. Вывернувшись из-под шатра и встав на ноги, Конан увидел, что рядом стоит Пелиас, а от своего шатра к нему бежит Олегаро с дюжиной стражников. На месте же королевского шатра билось в предсмертных судорогах крылатое чудовище. Его клыки и когти все еще терзали кровавое месиво, на котором виднелись обрывки черной хламиды. Конан исподлобья посмотрел на Пелиаса и медленно кивнул, благодаря за очередное спасение.

В шатре Эскадо вновь собрались на военный совет Конан, Пелиас и Олегаро. Тут же, окруженный кругом из черных свечей и дымящихся курильниц с благовониями, лежал труп одного из злоумышленников, наиболее целый: одного из его сообщников Конан обезглавил, а второго растерзал призванный Пелиасом монстр. Рядом находилось и одно из сразивших его орудий - длинный, маслянисто-черный посох, будто покрытый змеиной чешуей.

-Упас или Дерево Смерти,- произнес Пелиас, указывая на посох,- растет к югу от Кхитая, в Болотах Смерти. Этот тип, судя по всему, тоже из Кхитая.

-Трудно этого не заметить,- фыркнул Конан, рассматривая недавнего обидчика. С него сорвали черный балахон, позволявший разглядеть его во всей красе. Высокий, но очень худой, с желтоватой кожей и раскосыми глазами он и впрямь выглядел уроженцем дальнего востока Хайбории. На его боку виднелась глубокая рана от меча Конана.

-Говорят, что все земли восточнее Кезанкийских гор сгинули в неизвестность,- заметил Олегаро,- и Кхитай тоже, хотя ходят слухи, что на месте Турана появилась очень похожая на него страна. Может этот парень оттуда?

-Не думаю,- покачал головой Конан,- он очень похож на наших кхитайцев. Да и посох, как говорит Пелиас, из тех мест. Хотя что могло понадобиться им в Зингаре?

-Скоро мы все узнаем,- сказал Пелиас и, простерев вперед руки, властно произнес,- встань, чужеземец! Восстань из Ада и отвечай на зов владеющего тайным знанием.

Конан и Олегаро невольно вздрогнули, когда по мертвому телу перед ними пробежала дрожь и раскосые глаза медленно приоткрылись.

-Кто ты?- требовательно спросил Пелиас.

-Я был Ми-цзу, из города Пайканга в Кхитае, - бесцветным голосом произнес труп.

-Твои сподвижники оттуда же?

-Да.

-Сколько вас.

-Четверо,- произнес мертвец.

-Почему вы преследуете Конана?- спросил Пелиас.

-Мы слуги Валерия, короля Аквилонии, в свое время спасшего нас от гибели,- невыразительным голосом произнес мертевец,- взамен мы поклялись ему в вечной верности. Когда Валерий узнал, что Конан жив, он послал нас убить его – и мы следовали за ним до Рабирийских гор, где потеряли след. Мы решили, что он сгинул в лесах вурдалаков и вернулись к Валерию – ведь Конана убили не мы и он не разрешил нас от клятвы. А потом мы узнали о мятеже в Зингаре и воине в черных доспехах, что воюет на стороне Олегаро. Король Валерий послал нас узнать, кто скрывается под этими доспехами – и оказался прав в своих подозрениях.

После этих слов глаза кхитайца закрылись и больше он не ответил ни на один из вопросов Пелиаса. Но сказано было достаточно, чтобы Конан и Олегаро вновь обменялись мрачными взглядами. Итак, Валерий не оставил их в покое и маскировка Конана уже никого не могла обмануть. Оставалось только догадываться знает ли Ксальтотун или Валерий действует по собственной воле. А в довершении всего один из этих узкоглазых демонов еще жив и, скорей всего, бродит поблизости, не оставив своих замыслов. Конан переглянулся с Пелиасом, потом вновь посмотрел на Олегаро и вдруг усмехнулся.

-Думаю, теперь мне нет смысла скрывать лицо,- сказал он,- весь лагерь видел, как я барахтался в шатре в обнимку с твоей тварью, Пелиас. Ладно, что уж там! Прикажи своим людям трубить подъем, Олегаро – пора выступать на Эскадо.