[Пелиас Кофийский]

Беспричинная тоска накрыла, словно саван, душу киммерийца, парализовав его сокрушительным чувством тщетности человеческих усилий и бессмысленности жизни.
(«Феникс на мече», первый представленный на публикацию черновик)

Что это, если не аллегория смерти – не в термодинамическом, но человеческом смысле?

Человек, лишённый смысла жизни, фактически мёртв. И это не просто красивые слова. В своё время Гоголь, по мнению современников и врачей, умер именно от того, что утратил смысл в жизни - физически он был вполне здоров. Не буду приводить других примеров, это не слишком весёлая тема…

Вот ещё один пример.
В «Королеве Черного побережья» Конан объясняет Белит, что «в [Киммерии] люди борются и страдают напрасно, находя удовольствие лишь в ярком безумии битвы…»
Всё прочее время проходило в забвении – и каким же оно было, это забвение? А вот каким - об этом нам говорят строки из стихотворения Киммерия:

Это было так давно и далеко, что я забыл
Само имя, которым люди назвали меня.
Топор и кремниевый наконечник копья были, как сон,
А охота и войны были, как тени. Я помню
Лишь тишину этой мрачной земли,
Облака, что вечно плыли (сгрудились) над холмами
И тёмноту бесконечных лесов.

(Перевод автора).

Таким было забвение - и что оно, если не смерть? Именно таковой - в забвении - виделась смерть древним грекам. Недаром по их легендам, которые, несомненно, знал Роберт Говард, Киммерия находилась возле входа в Аид - царства смерти….

Бессмысленность (отсутствие цели в) жизни ведёт к забвению, и тогда жизнь проходит как дурной сон - об этом мог бы сказать, да и говорил Г. Лавкрафт.

И именно с нею, с тенью Киммерии, с забвеньем, с бесцельностью, со смертью - сражается всю свою жизнь Конан.

Патрис Луине пишет:

Вот то, чем действительно полны истории о Конане, - желанием с головой погрузиться в бурную жизнь. Насыщенная жизнь Конана представляется отчаянной попыткой забыть Киммерию и избавиться от любых страшных воспоминаний, связанных с этой страной.

Недаром Конан в Королеве Чёрного Побережья говорит Белит:

Дай мне жить полной жизнью, познать насыщенный вкус мяса и жгучего вина, горячие объятья белых рук, безумное ликование битвы, когда голубые клинки пламенеют и алеют, и я буду удовлетворен. Пусть учителя, жрецы и философы ломают голову над проблемами реальности и иллюзии. Я знаю одно: если жизнь иллюзия, то и я не более чем иллюзия, а иллюзия, таким образом, реальность для меня. Я живу, живу бурной жизнью, люблю, убиваю, - и этим удовлетворен».

Именно с этим - с бессмысленностью существования - борется всю свою жизнь Конан. Для того, чтобы сделать жизнь осмысленной, человек должен следовать своему предназначению - тому, без чего он не может жить.
Для Говарда, Лавкрафта, Гоголя - этим была творческая работа. Оба последних по их собственному заявлению, не жили, пока не начали писать. Первый не смыслил жизни без своей любимой работы.
Для Конана - этим была борьба с несправедливостью и потусторонними силами, которые и есть ярчайшее проявление несправедливости, пренебрежения к человеческой жизни - а значит, и зла - по мнению Говарда. Именно равнодушие, безразличие к другим людям, позволяющее причинять им боль, и есть зло в понимании Говарда - это поймёт каждый, кто читал Соломона Кейна. И в этом смысле Говард подымается на высочайший уровень литературной классики, чего почему-то, как правило, не замечают. Не замечают главным образом потому, что Говард не писал этого напрямую, а вчитываться и вдумываться в произведения критикам мешает пренебрежительное снисхождение или снобизм.

Добавлено через 10 секунд
В глубоком, глубинном смысле - хорошая литература - это точно такая же борьба со злом, или продвижение добра, что, в общем-то, в глобальном аспекте, одно и тоже - неважно, радует она людей, поддерживает их и придаёт им силы, или же указывает на ужасы несправедливости, призывая к недопусканию её или борьбе против неё. Так что Говард не так уж далёк в этом смысле от Конана…
А мистические силы для Говарда - это лишь аллегорическое проявление максимальной несправедливости, ибо обладание ими позволяет проявить несправедливость в максимальной мере.
Если для Соломона Кейна эта борьба протекает сознательно, целенаправленно, но она же и искажает его жизнь, ибо для достижения благородной цели он выбирает добровольный отказ от обычных человеческих радостей, то Конан - это пример того, что бороться с несправедливостью можно и радуясь жизни, не отказываясь от неё самой. Конан, безусловно, не идеален. Он сын своей эпохи. Понять большинство его поступков помогают слова Ньорда из Долины червя:

В те времена человек со дня рождения и до самой смерти зубами и когтями дрался за жизнь, ни у кого не прося пощады и никому её не даруя. Милосердие если и проявлялось, то лишь спонтанно, а, значит, крайне редко.

Конан, как и Ньорд, не стремиться к справедливости целенаправленно; его благородные порывы проявляются спонтанно. Он истинный сын дикой природы. Он живёт так, как можно жить в условиях его суровой реальности. Он убивает не потому, что бездушен, а потому, что сама реальность не допускает другого. Он должен убивать, чтобы жить… или чтобы жили другие. Таковой была реальность не так давно по геологическим меркам.
Этого опять-таки часто почему-то не понимают критики, полагая, что произведения Говарда слишком мелки, чтобы осмыслить философский смысл убийства, дескать, в них нет понимания ценности каждой человеческой жизни… И за своими рассуждениями не видят, что для Говарда - каждая смерть, даже смерть врага - на самом деле, это трагедия, пусть это и не всегда очевидно, но в некоторых произведениях проявляется прямо-таки с кристальной ясностью.
Не понимают и кое-чего другого. Произведения Говарда близки к буддизму, который в свою очередь близок к шаманизму - в котором человек лишь часть целого мира. Он не умирает навечно, он возрождается; его душа бессмертна. В рамках такой концепции смерть не является концом всего; и смерть тех, кто нарушает справедливость - есть лишь проявление вселенской справедливости, а смерть невинных - трагедия или случайность. И в любом случае это не непоправимая трагедия в рамках концепции пантеистического и вечно живого мира, в котором души после смерти не умирают, а лишь отдыхают до следующего перерождения…
Именно европейская концепция смерти как конца всего стала причиной панического страха перед смертью, и таких отвратительных явлений и высказываний, как - после меня хоть потоп, пир во время чумы и т.п. Для большинства же диких и восточных народов, сама смерть не имеет принципиального значения. Важно, КАК жить и КАК умереть.

Добавлено через 21 секунду
Конан просто живёт, не стремясь к вселенскому торжеству справедливости, поскольку понимает, что обычному человеку это не по силам; но и никогда не отступает от своих принципов, даже если выбор стоит - жизнь или смерть.
И то, что он побеждает - зачастую вопреки здравому смыслу и простой вероятности - лишь частное проявление вселенской справедливости, которая, быть может, не столь и заметна, но в мире Конана существует.

И всё-таки, борьба добра и зла не является эпицентром событий в мире Конана. Эпицентром является борьба Конана с самим собой, как бы странно это не звучало. Конан проявляет подлинное благородство даже перед лицом смерти - и вряд ли это можно назвать как-то иначе, нежели победой над самим собой. И именно благодаря этому читателям интересно читать истории о нём, и именно за это его любят читатели.

Но в произведениях есть и ещё одна борьба, почти незаметная. Конан борется с собственным унынием, порождённым в первую очередь своим неверием к миру и людям. Неверием, вызванным в своё время непониманием и несправедливым отношением к Роберту Говарду со стороны его воспитателей, семьи, знакомых. Говард всего сам добился в жизни, не ощущая поддержки ни с одной из сторон. В своём городке его считали странным. Отец не верил в его литературный талант. Друзья не понимали его. Чего только стоят их высказывания после смерти Говарда: почитав отдельные его стихотворения, я понял, что совсем не понимал его. Или: я не до конца понимал его, но дружил с ним, потому что иначе с ним никто не стал бы дружить. Просто дрожь берёт от таких слов. В этом смысле он в чём-то схож с Эдгаром По.
Говард мог бы сказать, что его мало кто понимал; и, как и один из современных авторов, он мог бы сказать, что состоялся ВОПРЕКИ всему, что его окружало. А потому ему было очень трудно верить людям. Очень часто он принимал на свой счёт на слова, которые вовсе не имели целью его обидеть. Он писал, что иногда его просто охватывало бешенство, и я этому верю. Надо сказать, величайшее благородство и в эти минуты не оставляло его. Он старался не выходить и ни с кем не общаться в эти дни, чтобы никого незаслуженно не обидеть. Сложно представить другого человека, способного на такое самопожертвование. Пожалуй, борьба за веру в других была самой сложной борьбой, которую только вёл Говард. Трудно сказать, выиграл Говард эту борьбу или проиграл. Но Конан вышел из неё победителем.