[Михаэль фон Барток]

малость переиграл я ход кампании. все-таки перед важным наступлением силы только немцы распыляли...
Каррас вроде не немец ни разу.

Каррас идет на Гхор.

Керим только закончил творить утреннюю молитву, когда на пороге его шатра появился Утбой, коротко поклонился и сказал, что «царевича» вызывает к себе великий каган, да правит он девяносто девять лет. Керим удержался от того, чтобы скривиться. Причиной по которой, у него возник соблазн перекосить лицо, была не только боль в ноге. Нет, Керима все время его пленения угнетала душевная тоска. Он встал на колени перед варварским царем. Он предал все, во что так долго верил. С ним обращались хорошо, его поставили командовать над его соотечественниками. Из-за ранения он не мог участвовать в большой облавной охоте, но ему дали долю добычи, какая полагалась почетному гостю кагана. Он жил в белом шатре, у него были слуги.
И все же Керим был пленником, бесправным и полностью зависевшим от воли своих победителей. Были дни, когда он мечтал о побеге, но понял, что это праздные мысли. Во-первых ему далеко не уйти. Он ранен, он плохо представляет, куда направиться, а вся округа кишит жестокими дикарями, которые наверняка поймают его и подвергнуть мучительной казни. Даже обещание большого выкупа не остановит их, и Керима станут резать ножами, жечь огнем и скармливать псам, и все это – заживо. Варвары ненавидели аваханов из-за работорговли, жертвой которой были. К тому же – добавил Керим, никто и не станет платить за меня выкуп.
Уничтожение аваханской армии, большая часть которой полегла в бою, наверняка вызвало настоящую смуту в столице. Керим был сыном убитого правителя, но в дни, последовавшие после гибели армии Сарбуланда, это стоит немного.
Юноша не знал, какие планы на его счет строит Каррас. Несколько раз он был гостем в шатре царя варваров, но Каррас лишь задавал свои вопросы. Больше его киммерийского кагана интересовало, какие люди теперь будут бороться за власть в обезглавленной стране аваханов.
Керим не таясь назвал имена нескольких меликов племен, нескольких военачальников отца, нескольких священнослужителей. Каррас слушал, кивал.
Сегодня Каррас пребывал в приподнятом состоянии духа. Он сдерживал себя, но Керим ощутил ликование степного царя.
- У нас есть известия с твоей родины, Керим, сын Сарбуланда. – сказал Каррас, как только Керим поклонился ему. – Ты хочешь услышать их?
- Да, великий каган. – снова поклонился Керим.
- Тогда слушай. Некий Бузахур провозгласил себя эмиром. Ты знаешь этого Бузахура?
- Да. Он дальний родич мне. У моего отца была бабка. У той бабки был брат. От того брата и пошел род Бузахура.
- Значит, Бузахур не имеет права на трон?
- Сейчас смутное время. – неопределенно ответил Керим, который уже понял, к чему ведет речь великий каган.
- Никакое время не оправдание такому преступлению! Законный эмир Гхора – ты, наш юный гость. Твои права попраны, самому тебе без армии никогда не вернуть трон. Мы решили, помочь тебе взойти на трон отца.
Так говорил человек, отрезавший Сарбуланду голову и плясавший, насадив ее на пику. Керим уже ничему не удивлялся.
- Осмелюсь предположить, великий правитель, что вы сами возглавите войско, которое должно помочь вернуть мне трон отца?
- Ты очень догадлив, юный Керим.
Долго молчал Керим, а потом спросил.
- А если я откажусь, что будет тогда, о великий правитель?
- Что ж. – Каррас скорее развеселился, чем разозлился от такого непочтительного вопроса. – Твой отец был любвеобилен не только с мальчиками, и думаю, всегда можно найти другого, более сговорчивого принца. А ты всегда можешь упасть с лошади.
- Да, верно, какой степняк не падал с лошади. – поклонился Керим.
- Так что же ты выберешь, Керим, сын Сарбуланда? Трон или дно неведомого оврага?
Каррасу ничего не стоило отдать приказ убить его. Керим понимал, что жалость чужда этому человеку. Правда, рассказывали странные истории, как он пустил стрелу мимо загнанного льва, но должно быть, это сочинили, чтобы оправдать промах повелителя.
Керим подумал, что какой-нибудь герой старинной песни, несомненно, выбрал бы мучительную смерть, и слава о его подвиге разнеслась по всему миру, а убивший его жестокий варвар был наказан Ормуздом за свои преступления. Но Керим хотя и был юн, не был столь невинен, чтобы верить во все, о чем поются песни. И потому он сказал.
- Взойдя на трон, я принесу больше пользы народу аваханов и делу веры.
- Достойный ответ, Керим, сын Сарбуланда. Но неужели честолюбие вовсе чуждо твоим помыслам?
- Я узнал о том, что могу претендовать на трон Гхора лишь несколько мгновений назад. Огонь честолюбия еще не успело разгореться в моем сердце.
Каррас хохотнул.
- Все-таки вы мастера говорить, бородатые огнепоклонники!
Керим не удержался от дерзости.
- Это признак высокой культуры!
Но Каррас продолжал смеяться. Варвар, но умный. Действительно умный, а не животно-хитрый.
- Надо скрепить наш союз, юный Керим. – сказал Каррас.
Наследник престола Гхора хотел было опуститься на колени, но Каррас жестом остановил его.
- К чему это между братьями-правителями? – и протянул, по степному обычаю, обе руки для пожатия.
Склонив голову, Керим обменялся рукопожатием с киммерийским владыкой. У Карраса были пальцы, словно выкованные из железа. Керим никогда не считал себя наследным принцем, но судьба именно его сделала старшим из оставшихся в живых сыновей эмира. Он довольно много времени провел при дворе отца, и знал о большинстве принятых в общении между царями ритуалов. Он никогда не думал, что эти знания пригодятся ему. Но сейчас нужные слова сами соскользнули с губ.
- Великий каган, я не могу быть твоим братом. Слишком велика разница между нами. Ты сильнее и мудрее меня. Недавно я лишился отца. Будь мне новым отцом, я буду тебе верным сыном.
Каррас подавил довольную улыбку. Юнец сразу понравился ему, еще когда не хотел склонить колени на поле боя. Но сейчас гордыню свою Керим как будто усмирил. Назвать себя «сыном» значило признать полное верховенство киммерийского кагана над собой. При этом в пределах своей страны такой «сын» мог быть полновластным правителем. Конечно, Каррас понимал, что Керим не преминет предать, если силы великого кагана ослабнут. Но для того, чтобы держать сыновей в повиновении есть много способов.
- Будь мне сыном, Керим. – согласился с предложенной формулой великий каган.
Они обнялись.
- Скажи мне, ты женат? – спросил Каррас, про себя припоминая, кто из его дочерей вошел в подходящий возраст.
Когда были оговорены условия будущей женитьбы Керима, Каррас приказал тому усесться рядом с собой, но на ступень ниже. После этого по знаку Карраса стали прибывать его военачальники, родичи, самые прославленные воины Орды. Все они рассаживались по местам, отведенных им обычаем.
Когда последний гость занял положенное ему место, великий каган обратился к собранию.
- Мы представляем вам своего приемного сына, Керима. Недавно он потерял отца и мы приняли решение усыновить его.
У Дагдамма вытянулось лицо. Он знал, что такое «усыновление» означает прежде всего принятие политического покровительства, но все же слова «приемный сын» резанули ему ухо.
- До нас дошли вести с родины Керима. Пока его отец, законный эмир Гхора и всего Афгулистана, был в походе, придворные в столице составили заговор. Когда они узнали о гибели Сарбуланда, то эмиром себя провозгласил Бузахур. Свое правление он начал со страшных преступлений. Бузахур приказал казнить всех детей Сарбуланда, независимо от пола и возраста. Беременных жен и наложниц Сарбуланда задушили. Так же он убил тех жен Сарбуланда, которые родили тому детей прежде. В их числе погибла и мать нашего приемного сына. Зная о постигшем Керима горе, мы и приняли решение оказать ему свое покровительство.
Воины Орды зашумели. Это были жестокие люди, пролившие в своей жизни реки крови. Но рассказ о о подлостях Бузахура тронул их сердца. С женщинами и детьми воюют только трусы.
Керим же закусил губу едва не до крови. Испытанные им душевные страдания видели все. Каррас либо нарочно утаил от него подробности воцарения Бузахура, либо и вовсе сочинил, чтобы придать своей речи убедительности.
- Невозможно допустить, чтобы страной Афгулистан, которая граничит с нашими владениями, правил подлый убийца женщин и детей. Мы должны наказать его за преступления и вернуть трон законному наследнику – нашему сыну Кериму. – сказал Каррас.
Он говорил совершенную чушь, но это была важная, величественная чушь.
Варвары не так простодушно-наивны, как от чего-то считают жители цивилизованных стран. Варвары знают что такое «политика» пусть и не употребляют именно этого слова. Каррас – политик. Сейчас он говорит своим людям, между своими будто бы не надо лицемерить. Но он не лицемерит. Он на самом деле считает, что Бузахур заслуживает кары. А если ради этого надо стереть с лица земли Гхор – то он это сделает.
- Мы пойдем на Гхор, чтобы вернуть Кериму трон его отца. – отчеканил Каррас.
Но долго держать позу он еще не умел, степная простота победила изысканность.
- Конечно, наши воины должны будут получить вознаграждение за риск, которому подвергнутся. – хохотнул Каррас. – Пусть они наполнят седельные сумы аваханским золотом и серебром!
Да, истинные цели похода он тоже назвал. А то, что он говорил сначала – это не для ушей киммерийцев и разноплеменных гирканцев, это то, что он будет говорить аваханам. Каррас просто пробует эти слова на вкус.
- Чтобы наше родство с эмиром Керимом было особенно прочным, мы так же приняли решение отдать ему в жены дочь нашу – Кару.
Среди чинного собрания вдруг раздался какой-то звук, похожий на хрюканье. Военачальники переглядывались, пробовали заглянуть друг другу за спину, чтобы увидеть, что это за непотребство творится.
А это, зажимая рот руками и смешно выпучив глаза, боролся с приступом неудержимого хохота царевич Дагдамм. Он делал над собой невероятные усилия, чтобы придать лицу серьезное выражение, то тут же снова скисал от смеха, корчился, удерживая в себе рвущийся наружу хохот.
Наконец смешливость превозмогла выдержку.
- Кару! Он женит его на Каре! – прохрипел Дагдамм, и не в силах больше сдерживать себя, бросился к выходу, на ходу взревывая в приступе неудержимого смеха.
Суровые люди, собравшиеся на совет великого кагана, неуверенно улыбались. И о чудо – улыбка коснулась даже губ самого Карраса Жестокого.
Керим сидел, багровея от гнева и ужаса. Что же такого в Каре, если одно упоминание о ней вызвало такое веселье у мрачного Дагдамма и бездушного Карраса? Неужели она так стара и дурна и собой?
На самом деле, дочь великого кагана, хоть и миновала пору цветущей юности, старухой конечно, не была. Ей было двадцать пять лет. Никто не назвал бы Кару красавицей, но внешность ее была броской и не обладай дочь Карраса столь неукротимым нравом, она была бы завидной невестой.
Но Кара была дерзкой, горделивой до заносчивости, вздорной и отчаянно храброй. Она не была из тех женщин, что отчего-то вбили себе в голову быть воинами, но удали и переходящей в безрассудство отваги ей было не занимать.
Однажды, когда Каре было примерно четырнадцать лет, отец взял ее на перекочевку по северным пределам своих владений. Когда он с остальными мужчинами был на большой охоте, в лагерь, который охраняли лишь полдюжины воинов, ворвались конокрады. Не зная, на чей стан они покусились, безумцы в миг избавились от стражей, измолотив их дубинами, и украли табун в три десятка голов.
Кара, которая словно не знала слова «страх», вскочила на не угнанную ими ввиду буйного нрава низкорослую лошаденку, и бросилась в погоню, потрясая копьем и угрожая преступникам именем своего грозного отца. Те сначала веселились, а потом, когда поняли, какой будет расплата за дерзость, отпустили табун обратно, и Кара пригнала коней обратно к стоянке, где рвал метал в ненаходящей выхода ярости отец.
Великий каган сам не знал, стоит ему наградить Кару за такой подвиг, или выпороть за такую глупость, и он не сделал ни того, ни другого.
Многие в стане киммирай считали, что по-настоящему, обычной отцовской любовью каган любит только свою непокорную дочь, тогда как сыновья для него уже в младенчестве стали скорее вопросом политики, чем своей плотью и кровью.
Через год Кара забеременела и в положенный срок родила здорового крепкого ребенка, по виду – совершенного гирканца. Имени своего любовника она так и не назвала, и скрежещущему зубами от ярости Каррасу осталось смириться с этой выходкой своей любимицы.
Тогда Каррас выдал дочь замуж за молодого воина из своих названных. Тот был как будто рад такому повороту событий, и Кара как будто тоже смирилась с замужеством. Но она не смогла смириться с тем, что у мужа еще несколько женщин, с которыми он тоже делит ложе. И потому однажды, когда супруг в изрядном подпитии пришел в ее шатер, Кара приласкала его тяжелой палицей. Бесчувственного мужа она связала и обещала начисто оскопить, отрезав ятры и уд. Для начала Кара отрезала ему только волосы, которые по киммерийским обычаям мужчины носили длинными, а лысую голову считали признаком раба.
Бедняга лягнул ее в живот, пока Кара переводила дыхание каким-то чудом распутал ноги, и как был, без штанов, со связанными руками бросился искать спасения в бегстве.
Так он и бежал между шатрами, пока на его крики не сбежались люди.
Веселье их было таким заразительным, что ему поддался даже сам униженный муж. А обычно угрюмый Каррас, большинство законов которого заканчивались словами «тому смерть» расхохотался самым отчаянным образом.
Опозоренный супруг Кары вскоре погиб в какой-то пустяковой стычке, потому что старался доказать товарищам свою мужественность. А Кара вернулась в отчий дом.
Через какое-то время Каррас снова выдал ее замуж за степенного немолодого человека – своего судью на землях баруласов. Но Кара от нового мужа сбежала, угнав трех коней. Причиной бегства она называла невыносимую скуку.
Тогда Каррас захотел выдать Кару за своего телохранителя Одхана, но говорят, грозный боец по-гиркански пал перед повелителем в ноги, и просил освободить его от такой чести.
Каррас это скорее насмешило, чем разозлило, и с тех пор Кара жила незамужней, что не помешало ей родить еще ребенка – снова сына, но в этот раз скорее киммерийца.
Целыми днями она охотилась в степи на всякую дичь, в остальное время выезжала лошадей, на всяком празднестве выигрывала все борцовские схватки среди женщин, ходила, как отец, не выпуская из рук плети, в общем, вела жизнь праздную и буйную.
На этой Каре великий каган и вздумал женить утонченного, гордящегося своей цивилизованностью, огнепоклонника Керима.
Неудивительно, что Дагдамм буквально взорвался смехом, да и более сдержанные люди посмеивались.
Керим, униженный этим смехом, злобно смотрел по сторонам.
Лицо Карраса вдруг сделалось серьезным. Он заметил вызов в поведении Керима. Этот тонкошеий не может смеяться над его дочерью!
- Мы приняли решение, и оно не изменится. Великий каган двух слов не говорит. – проскрипел Каррас, испепеляющим взглядом впившись в заносчиво поднятое лицо юного авахана. И Керим опустил глаза. В этом шатре веселятся только киммерийцы – владыки Степи. А его участь – повиновение.
Этими словами Каррас оборвал краткое веселье, и заговорил о будущем походе.
- Мы приняли решение, и выступаем в поход завтра же. Войско отдохнуло и начало скучать. Давно мечи наших воинов не пили крови!
Очень быстро и не тратя время на церемонии, обсудили все действительно важные дела. Состояние боевых лошадей, обозных телег, количество раненых в рядах воинов. Сейчас войско Карраса стояло в благоприятных местах. Реки давали достаточно воды, травы хватало для прокорма огромных табунов. Но впереди начинались много более засушливые и суровые земли, за которыми только и открывалась дорога на сказочный Афгулистан.
Каррас несколько раз ходит туда с небольшими набегами, но никогда не ставил целью вторгнуться в самое сердце державы аваханов.
В лагере несколько дней томились посланники от пограничных племен. То были «бородатые» гирканцы, люди южной крови, больше похожие на аваханов, если вовсе не на вендийцев. Образ жизни они вели полукочевой, потому не могли при первой же опасности скрыться в бескрайней степи. Дахов, парнов, хонитов, которых вечно терзали набегами то злобные степные племена, то облагал данью эмир из Гхора, то грабил киммерийский каган, обязали поставлять воинству пропитание. Так же Каррас взял с собой больше двух тысяч бородатых воинов. Это были не слабые, не трусливые люди. Если им так часто приходилось выступать жертвами нападений, то лишь из-за неудачного расположения их земель на перекрестке миров.
Каррас смотрел на рослых, сильных коней, запряженных в боевые колесницы, на воинов в доспехах, на их хорошее вооружение, и подумал, что если они помогут в разгроме Афгулистана, то надо будет натравить на них степняков Керея и Башкурта. Никогда нельзя давать ни одному из племени усилиться.
Ему с огромными сожалениями пришлось оставить в стране хонитов обоз с трофеями, часть лошадиных табунов, почти все телеги. Дальше начинались Мертвые Земли, пустынная местность, преодолеть которую можно было только налегке. Потому все самое необходимое грузили на верблюдов, отнятых у гирканцев. Колеса не пройдут по сыпучим пескам и по каменному крошеву.
С обозом он оставил и своих раненых. Каррасу пришлось оставить три сотни киммерийских воинов для охраны обозов и для удержания в покорности племен приграничья. Три сотни мало, но каждый меч нужен был в походе на Гхор. Командовать этим охранительным отрядом Каррас поставил Гварна, который чуть ли не плакал от досады, что не идет за славой и добычей в поход на Афгулистан.
В обозе он оставил и свою последнюю наложницу, дочь Керея. Та даже расплакалась, прощаясь с повелителем, но Каррасу она уже надоела и он решил отдать ее Гварну.
Гварн был из безоглядно верных людей, таких только и можно оставить у себя за спиной. Пленников продали в рабство тут же, и вереницы скованных за шею людей потянулись в сторону все еще живых городов Старого Иранистана. Тех, кто не оправился от ран или заболел, тут же убивали, бросая в овраги.
Каррас освободил от этой участи только старого Абдулбаки, которого подарил хану пархов, как ценного советника.
Он разделил Фелана и Перта, одного приставив к Керей-хану, другого к хану пархов Бехрузу. Пяти сотен киммерийцев хватит, чтобы напоминали каждому из них, кому они служат. Кому служат Фелан и Перт – этот вопрос Каррас оставил на потом. Со своеволием Озерного Края он покончит после.
Проводники, часто те же самые, что показывали дорогу аваханам, когда те шли в Степь, теперь вели войско Карраса к границам Мертвых Земель. Каррас день ото дня мрачнел и ожесточался.
Дагдамма он утвердил в его власти над баруласами и аваханами. Собственно киммерийцев у царевича было в подчинении ничтожно мало, только его собственная дружина. Баруласы подняли на белом войлоке Улуг-бугу, который тут же присягнул Дагдамму.
Чтобы у аваханов было меньше соблазна взбунтоваться и перейти на сторону соплеменников, Каррас не только дробил их на части. Он приказал им участвовать в убийствах сородичей, который отказались принять присягу.
Впереди блеснули воды последней на многие дни пути, реки.
Проводники из кюртов указывали лучшие места для перехода, лучшие тропы на Афгулистан, но Каррас приказал идти дальше, вдоль русла реки, которая все мелела и мелела, пока вовсе не начала исчезать в песках.
- Если вы знаете эти лучшие тропы, то и аваханы знают их, и будут нас там ждать. Мы обойдем эти лучшие тропы и выйдем к их границам там, где нас не ожидают.
В том, что новый эмир знает о готовящемся вторжении из Степи, и готовится обороняться, Каррас не сомневался.
Наконец река впала в водоем, который даже озером нельзя было назвать, настолько мелким он был и мутным. Скорее большая лужа, с топкими берегами поросшими осокой и камышом. Но к этой большой луже собирались на водопой все звери с округи.
Последняя большая вода перед Мертвыми Землями.