[Михаэль фон Барток]

Цитата: Автор: Зогар Саг Только афгулы (почему "афгалы", когда всю жизнь были афгулы?) у тебя какие-то уж слишком арабообразные.

ну, шестьсот лет с каноничных времен прошло, все течет.
да, такой вот "мусульманский Восток" получился.

Цитата: Автор: Зогар Саг Женитьба Керима на киммерийской эмансипе радует: даешь брутальный киммерийский фемдом и экзекуцию над хлипкими восточными мужчинками.

попал чувак, это точно!

Добавлено через 28 минут
Великий правитель.

На следующий день Каррас приказал найти своего сына. Дагдамма отыскали в разгромленном доме, где он развлекался с молодой хозяйкой, когда ее супруг лежал на пороге с разбитой головой. Тут же валялся меч царевича. Если бы какой-то враг вздумал зарезать его в спину, то легко преуспел в этом. Но сопротивление горожан было сломлено. Гхор пал и теперь принадлежал победителям. Всюду разъезжали пьяные киммерийские воины и их союзники. Они врывались в дома, отыскивали женщин и девушек, забирали их с собой. Потом, хохоча, раздевали несчастных донага и играли на них в кости, пока те рыдали от стыда и ужаса.
Взглянув в налитые кровью глаза сына, Каррас понял, чтот пил без просыпу со вчерашнего дня.
Но Дагдамм еще совсем молод и от природы крепок, так что должен выдержать еще день бражничества.
- Сын мой, я велел отыскать тебя не просто так. Сегодня мы будем праздновать победу, будем пировать в доме аваханского бога.
Сквозь пьяное отупение Дагдамм ощутил странное недовольство. Нельзя осквернять храмы, даже если это храмы чужих богов! Дом человека это одно, но дом бога?
- Ормузд слабый бог, если не сумел защитить их от моего меча. – словно услышал мысли Дагдамма великий каган.
Это было как будто верно, но в словах Карраса больше всего было гордыни. Каган кажется, начинает считать себя неподсудным даже богам.
Каррас праздновал свой триумф.
Это была великая победа. Никогда прежде еще Гхор не был захвачен, никогда прежде Афгулистан не лежал под копытами завоевателей.
Вечером в большой храм Ормузда на конях один за другим въехали Каррас, Дагдамм, Мерген-хан, Улуг-буга, Фелан, Перт и другие вожди. С ними были избранные, прославленные воины.
Вокруг пылал в огне и бился в агонии Гхор, отданный войску на три дня.
Воины их аваханских союзников так же принимали участие в грабежах. Они были родом из северных провинций Афгулистана, в столице их всегда считали полуварварами. Сами они считали жителей столицы испорченными вендийской культурой. Так что им не было трудно относиться к Гхору как к законной добыче.
Особенно свирепствовали горцы-афгалы.
Вожди степняков пили черный кумыс и сладкие аваханские вина под сводами храма. Прислуживать себе они заставили самых знатных пленников и пленниц.
В дар предкам и духам земли и Неба были зарезаны несколько воинов-аваханов, несколько коней и быков. Тела людей бросили в яму, туши животных рубили и насаживали на вертела.
Прямо на каменном полу разводили костры, изломав на них мебель и изорвав книги. Древними свитками, таившими в себе мудрость веков, вытирали вымазанные кровью и жиром жертвенных животных, руки и лица.
Хмелея, вожди варваров не только славословили своего повелителя, непобедимого Карраса, не только воздавали хвалы своим жестоким богам. Все чаще они говорили о будущих победах, о будущих походах, о будущей добыче.
Раз пал могущественный Афгулистан, стоптанный степной конницей, значит и каменные города Старого Иранистана не так несокрушимы, как о них привыкли думать! Значит и дорога к сокровищам Вендии может быть проложена мечом!
Гудящими голосами пели свои кровожадные песни вожди победителей.
Каррас наслаждался праздником как никто другой.
Пирующие воины издевались над своими пленниками и пленницами. Особенно нравилось им гнать хлыстами людей, которые сами еще недавно повелевали жизнью и смертью своих подданных.
Приближенных Бузахура и его родственников обратили в рабство.
Каррасу подливала вино какая-то женщина, старавшаяся держаться по-прежнему гордо и с достоинством. Несколько раз ее сбивали с ног подножками и толчками. А потом Каррас повалил ее среди набросанных на пол полушек и шкур и грубо взял у всех на виду.
Воины неистово ревели от восторга и покатывались от хохота, пока Каррас терзал несчастную, вбивая ее спиной в пол.
Старый лев еще еще не утратил страсти к женщинам.
Он всегда брал женщин из тех племен, которые покорялись его власти.
И всегда делал это жестоко.
Сильных надо бить, гордых надо ломать.
Каррас поднялся, поправляя одежду.
У ног его рыдала униженная красавица.
- Вина! – рыком потребовал великий каган.
Ему поднесли чашу.
- Слушайте, я расскажу вам старую историю, легенду о нашем великом предке, Конане Скитальце, который жил задолго до Катастрофы.
Пирующие чуть притихли.
- Рассказывали, что в юности Конан был рабом у некоего правителя. Но трудился он не с мотыгой, а с мечом в руке. Его расковывали перед боем, и заковывали обратно после победы. Он жил в яме и кормили объедками со стола. Однажды тот жестокий правитель призвал своих сыновей и спросил их...
Все знали старую легенду, но все равно завороженно слушали.
- Он спросил сыновей – что лучшее в жизни мужчины?
Некоторые, наизусть знавшие предание, шепотом повторяли слова за Каррасом.
- Самое лучшее в жизни – это скакать по степи с соколом на руке, и слушать как в волосах поет ветер. Так ответил старший из сыновей. Но отец велел ему замолчать и спросил другого сына. И тот ответил – самое лучшее в жизни – весело пировать с добрыми друзьями. Но отец и ему велел замолчать. Тогда ответил из ямы покрытый кровью раб, наш пращур Конан. Вы помните, что он сказал?
- Помним! Мы помним его слова!
Хриплый голос Карраса звучал с невероятным внутренним напряжением. Он жил этой легендой, он был ее частью. Ведь в нем тоже текла частица крови древнего воина.
- Самое лучшее в жизни – сокрушить врага, взять его земли, сесть на его коня, превратить его детей в рабов, и слушать плач его женщин! - прорычал Каррас.
- Сокрушить врага и слушать плач его женщин!
Вторя громовым словам предания, рыдала женщина у ног Карраса.
Каррас схватил ее за волосы и заставил подняться. Теперь в глазах ее не было гордости.
Каррас хохотал, когда она пошла прочь, спотыкаясь и стараясь запахнуться в разорванную одежду.
А пир продолжался.
Только через три дня Каррас начал наводить порядок. Кончился грабеж и бесцельное насилие. Добычу свозили ко дворцу, где обосновался Каррас. Справедливый раздел будет позже. Конечно, воины нагребли в поясные сумы всякую мелочь, но на это суровый правитель смотрел сквозь пальцы.
Когда войско снова было в сборе, Каррас приказал Наранбатару, Фелану и Перту увести большую его часть в лагерь за пределы города. Он опасался, что в городе может начаться чума.
К тому же кутежи и обилие добычи портят воинов.
Сам Каррас остался во дворце с пятью сотнями названных и занял покои эмира.
Жители города привели в порядок большой храм, в котором недавно отмечали победу степные военачальники. Когда храм был вычищен и отмыт, священнослужитель, тот самый, под которым Бузахур убил коня, провозгласил Керима новым великим эмиром.
Церемония вышла краткой и бедной, но на нее пригнали смотреть всех жителей Гхора, уцелевших во время резни. Керим выглядел самым несчастным человеком на свете, но перечить грозному Каррасу он больше не смел.
Народ Гхора, напуганный чудовищным разгромом, который учинила Орда, и те представители столичной знати, которые пережили битвы, вынуждены были склонить колени перед новым эмиром, хотя каждый понимал, кто на самом деле воцарился над Афгулистаном.
Эмир теперь сидел на прекрасном отцовском троне, но справа от этого изящного сооружения наскоро возвели из дерева огромный помост, который нависал над троном наместников Ормузда подобно тому, как скала порой нависает над долиной.
Помост накрыли толстыми коврами, шитой серебром и золотой парчой и другими дорогими тканями. Каррас сверху всей этой роскоши бросил львиную шкуру и возлежал на ней. Вокруг помоста стояли, сверкая доспехами и обнаженными мечами киммерийские воины. Разбавленное вино варварскому правителю подавали почти обнаженные женщины, жены и дочери знатнейших людей Гхора.
Жену Бузахура, которая возомнила, будто ее искусство в любовных утехах позволит ей как-то влиять на величайшего владыку Степи, Каррас несколько раз прилюдно сек, и в конце концов подарил ее Мерген-хану.
Бывают мужчины, сколь угодно решительные и жестокие в делах войны, но с сердцем поддатливым к женским чарам. Каррас был не таков. Женщин он ценил невысоко, они ему быстро надоедали, и он избавлялся от них без сомнений и промедлений.
Вот сейчас его взгляд упал на точеную грудь высокой и тонкой девушки в прозрачной ткани. Каррас протянул огромную кисть, жесткую от поводьев и меча, и ущипнул ее. Девушка вскрикнула. Каррас захохотал.
Весь тронный зал погрузился в тишину. У Керима на лице пылал лихорадочный румянец. Собравшиеся на прием к новому эмиру просители, дружно смотрели в пол, чтобы не видеть унижения, которому развалившийся на шкуре степной варвар подвергал новопровозглашенного эмира Афгулистана и дочь почитаемого в городе священнослужителя Сейфа.
Каррас, наконец, прогнал несчастную, допил свое вино и сел. После нескольких дней застолий голова у него болела, лицо оплыло, запавшие глаза смотрели устало и мрачно. Он поднял ладонь, и тишина в зале стала непереносимой.
- Пусть эмир творит суд. – сказал великий каган.
Один за другим к Кериму тянулись просители, дарили подарки, поздравляли с воцарением и после непременно начинали излагать свои жалобы. Керим старался милостиво привечать каждого. Что же до решений, то каждый раз перед тем как ответить, он мучительно смотрел на Карраса и тот мановением руки давал понять, утверждает он распоряжение своего «сына», или нет.
Слуги ловко перетаскивали врученные эмиру подарки к помосту великого кагана. Но все попытки обращаться напрямую к нему, равно как и дарить подношения сразу ему, Каррас пресекал.
- Мы здесь лишь затем, чтобы помочь нашему возлюбленному сыну вникнуть в государственные дела. – отвечал Каррас.
Несколько судебных решений каган принял сам. Каррас, конечно, не знаком был со сложным и цветистым правом Афгулистана, опиравшимся в равной степени на традиции, изыски ученых мужей и религиозные поучения. Он судил по краткому и суровому Степному Укладу, оставленному ему отцом, а там, где не находил опоры в поучениях отца, творил свою волю.
Но решения его были взвешенны и справедливы. Это удивило аваханов, не ждавших от неграмотного степного царя ничего кроме первобытной свирепости. Однако Каррас действительно вникал в суть дел и разбирал их согласно справедливости и здравому смыслу.
Обращаясь к Кериму его называли эмиром, но кланяясь Каррасу аваханы очень быстро стали использовать слова «великий правитель», не уточняя, правителем чего является этот скуластый степняк.
Каррасу же оставалось только удивляться, как много людей сохранили и жизнь и даже состояние во время разгула воинов. Наверное они посулили что-то командирам отрядов, спрятались за каменными стенами, откупились выпивкой и малой частью своих сокровищ.
А еще все эти богатые люди поразительно легко признали законной власть нового эмира и покровительство Карраса.
У свергнутого и погибшего Бузазура как будто не нашлось ни одного искреннего сторонника, все как будто бы только боялись вендийских меченосцев, а сейчас радовались воцарению законного наследника престола.
Вовремя предать – значит предвидеть.
Каррас не строил иллюзий насчет характера своей власти.
Скоро творить суд и расправу ему надоело, но он заставил себя высидеть до самого обеда, хотя и ворчал на затекшую спину и пересохшую глотку.
Смочить глотку помогало все то же разбавленное вино, но могучий варвар как будто совсем не хмелел.
Наконец, Каррас поднялся и громогласно объявил, что прием окончен. Он приказал подать ему коня и покинул город с небольшой стражей. За ним следом поехал и Керим.
На берегу реки Каррас приказал разбить лагерь.
Воины развели костер, зачерпнули речной воды, поставили на огонь котлы. Каррас, фыркая, умылся речной водой, смывая пыль и усталость. Пока баранина в котле тушилась, он успел выпить немало сбродившего молока, попробовать хлебные лепешки.
Набросившись, наконец, на мясо, Каррас сказал.
- Наша ставка отныне будет здесь. В городе душит сам воздух. Может мы будем приезжать во дворец, чтобы помогать Кериму править.
Керим молчал, вгрызаясь в баранину. Каррас ударил его ладонью по плечу.
- От городского воздуха удушье, от городского вина изжога. Я степняк, всегда был им, и всегда останусь. Так я и буду править – из своей кочевой ставки. Государь, привязанный ко своим дворцам, не знает, что происходит в дальних пределах. Я же буду кочевать по своим новым владениям так же, как кочевал по прежним. Следить за тем, чтобы нигде не нарушались мои законы. Да, так будет.
Керим осмелился подать голос.
- И как долго вы еще пребудете в землях аваханов, отец?
- Так долго, как захочу. – хмыкнул Каррас. – Думаю, что твои подданные еще недостаточно привыкли к моей руке.
Керим посмотрел на бурую от загара широкую ладонь Карраса. На руку, которая отняла жизнь его настоящего отца – эмира Сарбуланда. На руку, которая склоняла одну за другой головы гордых степных правителей, а теперь вот добралась и до народов, живущих с пашен, а не с пастбищ.
Керим подумал, что Каррас уже немолод, но он выглядел таким крепким, будто вырезанным из дуба, и вполне может прожить еще лет двадцать. Сколько тронов он сможет поставить в тень своего помоста за эти двадцать лет?
- Хочешь, я расскажу тебе сказку, Керим? – вдруг спросил Каррас.
- Да, я рад буду услышать ее, отец. – кратко поклонился Керим, догадываясь, что Каррас не будет рассказывать веселые побасенки о говорящих лисах и зайцах, а скорее всего поведает некую аллегорию.
- Это было давно, когда наши предки кочевали на землях по другую сторону моря Вилайет. Там тоже есть степи. В стране Шем еще сохранились города, много больше и богаче Гхора. Однажды молодой киммерийский воин приехал в один из таких городов. Там он встретил женщину, красивее которой не видел в жизни. Он воспылал к ней страстью, и она ответила ему тем же. Они поженились и стали жить в том городе. Женщина была из богатой семьи, а киммериец стал торговать лошадьми и очень скоро сделался большим человеком. У них родились и стали подрастать дети.
- Как будто благополучная история. – сказал Керим. Неужели сказка Карраса сведется к морали о том, что люди различной веры и жизненного уклада смогут жить в мире?
- Да, сначала благополучная. Но однажды в далекой степи вспыхнула большая война. Клан, к которому принадлежал наш киммериец, стал созывать всех своих воинов. И тогда старейшини вспомнили о мужчине, что стал теперь лошадиным барышником в городе. Они послали к нему его брата, чтобы он позвал разбогатевшего и забывшего битвы родича на войну. Они думали, что брат рассказами о радостях битвы разбудит задремавшее мужество человека. Но барышник отказал брату. Тогда старейшины послали к нему старика. Они думали, что старик взывая к памяти предков и представлениям о чести, сумеет пробудить воинский дух богача. Но он остался глух к словам старика. Тогда старейшины послали к нему маленького мальчика. Мальчик ничего не сказал, он не знал красивых и пылких слов. Он только протянул богачу пучок голубой полыни. Тот понюхал траву, и вспомнил о том, кем был прежде. Не сказав ничего ни жене, ни детям, собрался он дорогу и вернулся в родные кочевья.
- Красивая и печальная история. – сказал Керим.
- Да, можно сказать и так. Но ты понял в чем ее урок?
- Да, повелитель. Я запомню эту сказку.
Керим действительно догадался, о чем говорила эта легенда, такая обыкновенная среди кочевников. Менялись только названия степного племени и города, а суть всегда оставалась одна и та же. Запах полыни дороже благоуханных фонтанов. Зов крови важнее выбора который делается разумом.
Каррас иносказательно поведал о том, что есть вещи и люди, которые не меняются. Степной варвар всегда останется степным варваром.
А самому Кериму, великому эмиру Афгулистана надо учиться жить, всегда чувствуя на своем горле киммерийский аркан.
Каррас посмотрел Кериму в глаза.
- С тобой нам надо будет еще поговорить о твоей женитьбе. С нашей дочерью ты получишь хорошее приданное. Тысячу киммерийских мечей.
Под мечами Каррас конечно же имеет в виду не сами прямые клинки, но людей, которые обучены владеть этими клинками.
После трапезы Каррас на некоторое время уснул, но Кериму не спалось. Проснулся великий каган ближе к закату. Он легко поднялся, немолодой, но все еще обладавший ловкостью тигра.
- Если хочешь, Керим, возвращайся в свой каменный мешок. Там отныне твое место. А мы поедем на проведать лагерь нашего воинства. Скоро твоей казне станет немного легче. Тебе придется кормить не всех моих людей. Дагдамм возьмет часть из них пойдет к границам страны Па-Те-Ни, чтобы выполнить то, зачем мы выступили в этот поход. Он должен будет вернуть и привести мне на суд и расправу нечестивых богю, которые предали клятву, скрепленную кровью. Вот так я караю оступников! Если богю думают, что найдут убежище у царей-жрецов, то они ошибаются. Все земли, на которые может ступить копыто киммерийского коня – мои.
Каррас взглянул Кериму прямо в глаза.
- Мой меч – ваш меч, моя рука – ваша рука, великий правитель. – поклонился Керим.
- Не вздумай предать нас. – тихо сказал киммерийский каган. И после краткой паузы добавил. – Сынок.