По дороге в место, где живут люди
Зашипели поршни колёс, лязгнула сцепка, вагон бросило вперёд и назад — поезд остановился.
— Всё, — прохрипел по радио машинист, — приехали.
За чумазым окном охлаждалась нагая пустыня. Истощённое солнце повернулось к земле спиной и на четверть скрылось за горизонтом.
Борис посмотрел на Инку. Она, конечно, не помнила другого, а он помнил. Помнил, как эта земля, напитанная влагой, отдавалась солнцу как заботливому любовнику. Как ласкалась озёрами кукурузных полей, как шептала лесными дубравами. Теперь, после Катастрофы, спёкшаяся почва жалобно стонала под сухим жарким ветром.
— Папа, мы скоро поедем? — спросила Инка.
Борис огляделся. В плацкартном вагоне на скамьях и в проходе сидели, лежали не меньше сотни человек. Кроме Инки, ни одного ребёнка. Женщины, старики, мужчины и немного подростков. И все молчаливо, одними глазами, задавали тот же вопрос. Йохансон, сидевший напротив, встретив взгляд Бориса, отвернулся к окну. Тот самый Йохансон, с которым Борис выбирался из разрушенного Нью-Йорка, топал пешком к Вашингтону, голодал и мёрз в полях Пенсильвании, пока они не добрались до Питтcбурга.
— Нет, не скоро, — ответил Борис Инке и потрепал по голове. Пыльное золото волос на ощупь струилось как нежный шёлк. — Хочешь прогуляться?
Борис не видел, но почувствовал, как приготовились Пит Хромой, и Джон Уиллоу, и второй Джон по прозвищу Голландец, хотя ни разу дальше Кливленда до Катастрофы он не уезжал, и, конечно, Преподобный — вся выбранная четвёрка.
— Неа, — Инка мотнула головой.
Борис сглотнул вязкую слюну. Напряжение в вагоне усилилось.
— Ну, пошли постоим в тамбуре, там посвежее, — предложил он.
— Ладно, — согласилась Инка, спрыгнула со скамейки и поскакала по проходу между наваленными мешками с разным барахлом.
Борис сунул в карман красно-зелёный резиновый мячик размером чуть больше теннисного и самодельную деревянную куклу в платье из шоколадных обёрток и клейкой ленты — все игрушки Инки, которые у неё были, и не спеша побрёл в тамбур.
Поднялись и четверо выбранных. Пит, пропустив Бориса, расстегнул кофр и достал свою гордость — снайперскую винтовку Баретт М98Б, дальность эффективной стрельбы полтора километра. Голландец сжал самозарядный карабин Робинсон М-96, дальность стрельбы 600 метров. Двое других выбрали оружие ближнего боя: Преподобный вооружился бейсбольной битой, утыканной гвоздями, в руках Уиллоу — типовая винтовка Моссберг-500, поражающая цель на расстоянии до сорока метров.
Зашевелились, зашуршали остальные. Полязгивали укрытым, но с места не вставали — ждали.
Двери наружу были закрыты накрепко, и Борису с Преподобным пришлось разжимать их вручную, пользуясь битой как рычагом, нажимая в створки плечами, упираясь ногами в металл пола. Стоявшая позади Инка сунулась было помочь, но Борис отстранил её — успеешь ещё.
— Папка, расскажи про Калифорнию, — заканючила Инка, когда зной пустыни ворвался в нутро поезда.
— Ладно, — согласился Борис, ощущая недовольство четвёрки.
Пит демонстративно проверил затвор винтовки, протёр стёклышко прицела, но Борис не обращал на него внимания.
— В Калифорнии, Инка, всё кругом зелёное. И трава под ногами, и деревья. А на деревьях растут персики, жёлтые и красные, и груши. И люди в Калифорнии добрые. Никто не обижает другого, никто не отнимает еду. В свободных белых одеждах люди медленно ходят по садам, кушают персики и груши, беседуют или молчат, и все улыбаются.
— А дети? — спросила Инка. — Ты забыл рассказать про детей.
Она натянула платьице на попу и уселась у выхода, свесив голые ноги в сандалетках наружу.
— Дети… Да, дети в Калифорнии тоже есть.
— Правда?
— Да-да. Много детей. Они бегают по траве, играют, смеются. Никто их не останавливает, никто на них… не нападает.
За спиной Бориса Уиллоу выразительно кашлянул.
— Во что они играют? — спросила Инка.
— В разное… футбол, баскетбол. Запускают воздушных змеев. Прыгают через скакалку…
Борис замолчал, не зная, что сказать ещё.
— Поскорей бы туда приехать, — сказала Инка.
«Да уж, поскорее бы», — подумал Борис.
— Не… не хочешь поиграть сейчас? — предложил он, доставая из кармана резиновый шарик. — Встань вон у того камня. Я кину мячик тебе, а ты — мне. Вот так. — Он размахнулся и швырнул игрушку наружу.
Нечеловечески быстро рука Инки метнулась вверх, поймала мячик и сжала с такой силой, что тот с тихим вздохом лопнул.
— Нет, не хочу, — ответила Инка, не поворачивая головы. Спина её оставалась прямой и неподвижной, ноги размеренно качались взад-вперёд.
Когда-то у Бориса была семья, жена и двое детей. Домик в пригороде, откуда он каждый день ездил на работу. «Субару легаси» цвета металлик с навигатором и плюшевыми креслами. В гараже «субару» соседствовал с кроссовером жены — ДжиЭмСи Акадией, на котором она ездила с детьми за покупками в местный торговый центр, а возвращаясь, всегда оставляла перед домом, перетаскивая бумажные пакеты на глазах у всего квартала. Была и маленькая зелёная лужайка, и Борису нравилось её подравнивать, стоя за штурвалом газонотарахтелки. Сына Бориса звали Брайном, дочку — Инкой. Никто из них не пережил Катастрофу. Жена умерла позже, от лучевой болезни.
Борис вытер рукавом пот со лба.
— Я… не хотел тебя расстраивать, но ты должна знать…
— Что? — Инка обернулась. В огромных, полностью чёрных глазах колыхалось адское пламя.
Нет, просто отсвет заходящего солнца, успокоил себя Борис. Тогда, у разбитой военной базы, эти глаза пленили его настолько, что он взял Инку с собой. «Лишний рот, лишние хлопоты», — ворчал Йохансон. «Пусть, — отвечал Борис. — Я не могу её бросить».
— Нельзя в Калифорнию приезжать со своими игрушками. За этим строго следят. — Борис протянул Инке шуршащую деревяшку. — Если пограничники найдут Молли, они её сожгут. Лучше оставить её здесь.
— Здесь?
— Да, прямо здесь. Выкопай ей удобную спаленку и положи. Она будет ждать тебя. Если мы надумаем вернуться, остановимся и заберём Молли с собой. — Голос Бориса проседал до полушепчущего хрипа, но ничего лучше он придумать не мог.
Теперь всё зависело от Инки. Пятеро мужчин, столпившись в тесном тамбуре, неотрывно глядели на неё, на красное платьице, на то появляющиеся, то прячущиеся за линией спуска сандалетки, на грязно-белые локоны, на чистую, будто бы только что из купальни, гладкую кожу лица, рук и ног, и всматривались в бездонные чёрные глазища.
— Ладно, — согласилась Инка и спрыгнула на потрескавшуюся землю. — Вон там? — спросила, показав рукой.
— Да, — кивнул Борис.
Инка побежала к темневшему вдали холмику. За ней оставалась дорожка из фонтанчиков пыли, словно след пущенного по воде голыша. Пит опустился на пол, расставил локти, вгляделся в окуляр прицела. Сказал:
— Норм.
Голландец сунул голову в салон:
— Приготовьтесь.
Внутри задвигалась, заскрипела-кряхтела обнадёженная толпа.
Голландец встал над Питом.
— А мы? — подал голос Проповедник.
— Я спрыгну, вы — за мной. Смотрите, не попадите в мешок. Двигайтесь левее, не загораживайте снайперу цель, — объяснил Голландец.
Пит молчал. Борис отошёл в дальний угол тамбура, сел на корточки, закрыл голову руками. Он назвал найдёныша Инкой в память дочери, учил искать еду, воду, убежище. Прятаться. Самое главное — прятаться. «Никому не доверяй. Любой незнакомец — враг. Если можешь — беги. Если нет — сражайся». И всё же план предложил именно он, Борис. Лучше уж Инка, чем кто-то другой.
Яма на склоне холма росла. Пожалуй, в неё можно было уложить не куклу, а целый кукольный взвод.
— Вижу движение, — проговорил Пит. — На два часа.
В сгустившихся сумерках что-либо разглядеть без приборов сложно. Борис и не пытался. Теперь от него ничего не зависело. Пожелай он отречься от своего же плана, крикнуть-предупредить — ничего не изменилось бы. Счёт шёл на секунды.
Инка нагнулась в центре ямы с куклой в руке.
Чёрный снаряд подобно торпеде прочертил в земле пенную линию и не успели потревоженные комья опуститься, как над Инкой трёхметровой скалой навис мусорщик. Четыре нижние ноги-ходули упёрлись в края ямы, верхние нацелились на добычу, ротовое отверстие распахнуто, клыки выставлены вперёд.
Пит выстрелил. Промахнулся. Пуля чиркнула по панцирю мусорщика, не причинив вреда. Тренькнул карабин Голландца. И сразу команда:
— Вперёд!
Голландец, Проповедник и Джон кинулись к месту боя.
В каждой руке Инка сжимала по одной ноге мусорщика. Две другие тыкались в тело, рвали кожу и отскакивали. Всасывающий хоботок пытался опуститься на лицо Инки, но та уворачивалась. Пустыню огласил недовольный рёв.
Борис вжался в стену вагона, с ужасом и надеждой наблюдая схватку. Может, Инке повезёт и она уцелеет? Никто не учил её сражаться с многоногими тварями, с исчадиями мутировавшей пустыни, с сынами отвергнутой и оскорблённой земли, сменившей радость кормящей матери на ненависть сморщенной старухи. Ненависть к тем, кто сделал её старухой.
Второй выстрел Пита. Лопнул один из глаз твари.
Голландец с колена дал три одиночных по верхним сочленениям. В местах попадания выступил белый гной.
Заговорила и винтовка Уиллоу, увы, безрезультатно.
Раненный мусорщик издал ещё один вой, и над ямой взлетела оторванная рука с чистой, будто новорождённой, кожей.
Следом взвилась в воздух отломанная Инкой нога твари.
Проповедник почти добежал до ямы. Голландец прицелился. Уиллоу дослал патрон.
Третий выстрел Пита прозвучал одновременно с жалобным стоном Инки.
Второй глаз мусорщика провалился внутрь, пуля вонзилась в мозг, ставя точку в бое, и одновременно под ноги подбегавшим людям скатилась голова с соломенно-грязными, но нежными как шёлк волосами. Чёрные глаза закрылись.
Пит встал, стряхнул с коленей пыль, оттолкнул застывшего Бориса и крикнул в вагон:
— Все на выход! Быстрее!
И пока трое выбранных старательно расчленяли мусорщика, к яме потянулись пассажиры с вёдрами, канистрами, тазами, чайниками и самыми разными ёмкостями. Все торопились и не специально, в потёмках, иногда натыкались на Инкину голову, задевали-пинали ногами, втаптывали в сухую пыль золотистые локоны.
Двое притащили к мусорщику ручной насос. Воткнули в брюшко один конец, под другой люди подставляли свою посуду. Потекла смолянистая жидкость. Наполненные ёмкости аккуратно несли к локомотиву, выливали в подготовленный раструб, затем возвращались к убитой твари.
Борис спустился, подхватил голову, отнёс в вагон, положил на скамью, затем вернулся. Вытащить остальное тело Инки из-под мусорщика в одиночку было невозможно, и тогда Борис пошёл бродить кругами, разыскивая оторванную руку.
На небе появились первые звёзды. Ветер стих. В слабом свете головного фонаря состава Борис больше ощупью, чем глазами, обшаривал остывшую землю.
— Эй! — окликнул Бориса Пит. — Далеко не уходи. Бак почти полон. Скоро поедем.
Рука нашлась как раз в тот момент, когда раздался свисток. Борис бежал, догоняя тронувшийся состав, и думал, что уже не успеет, но из поезда протянулись руки и его втащили внутрь.
Йохансон, с которым Борис выбирался из разрушенного Нью-Йорка, тащился по дорогам Мэриленда, бился на улицах Питтcбурга с местными бандами, с которым Борис делился последним куском хлеба и глотком воды, посмотрел на спасённые останки Инки и хмуро сказал:
— Ну и зачем? Лишний вес — лишние хлопоты.
— Пусть, — ответил Борис. — Я не могу её бросить.