[Михаэль фон Барток]

Бальдур фон Барток.
Пикты не слишком соврали. Северные варвары может быть и не были поголовно могучими великанами, но средь них барон уже не чувствовал себя особенно высоким и сильным. Обращали на себя внимание их правильные, хотя и грубо вытесанные черты, длинные черные волосы и голубые воистину как небо в горах, глаза. Насколько позволяли судить зимние наряды тела многих были покрыты татуировками – зловещие рисунки убийств и терзаний и загадочные символы змеились по обнаженным мускулистым предплечьям.
Верхнюю их одежду составляли меховые плащи – в основном из волчьего меха, кое-где были в целостности оставлены и оскаленные пасти и могучие когтистые лапы волков (к слову сказать, волки Севера оказались едва ли не в полтора раза крупнее своих тоже немалых и опасных собратьев, на которых Бальдур охотился в своих немедийских имениях). Но под этими шкурами виднелось сукно, полотняные рубахи, хорошо вытачанные сапоги. Одежду многих скрепляли золотые или серебряные, или просто бронзовые, но выкованные с редким мастерством пряжки, Вместо примитивно выкованных, способных поразить скорее тяжестью удара, чем пробивной мощью, бронзовых топоров пиктов, киммерийцы были вооружены прекрасными секирами, длинными широкими мечами вроде Ногореза с которым на свою беду неловко управлялся тащившийся сейчас позади Хивел, копьями со стальными наконечниками, лучников же было не слишком много. Неподалеку паслись, сердито роя снег копытами невысокие, мохнатые, сильные кони, но и их было немного, очевидно, что сражались, да и просто передвигались киммерийцы большую часть времени пешими.
У одного из костров звенел молот – видимо кузнец правил покривившийся в битве меч.
Больших телег обоза Бальдур не заметил – наверное, варвары все необходимое таскали на санях-волокушах, а пищу добывали просто охотой.
До носа голодного Бальдура доносились дурманящие запахи жарящегося мяса, и он сглатывал слюну. Это не укрылось от взоров варваров.
- Негоже оставлять гостя голодным. Ты пришел издалека и у тебе должно быть есть что рассказать. Твои речи станут платой за наше гостеприимство. – как-то совсем уж по-приятельски хлопнул Бальдура по плечу Кадвалард. Бальдур согласно кивнул. Судя по всему, нож под лопатку или яд в пиве ему здесь и в самом деле не угрожают!
Бальдура привели в шатер к вождю этого воинства – немолодому широкоплечему киммерийцу, чей левый глаз закрывала свежая кровавая повязка, а оставшийся глаз смотрел умно и зорко. Звали его Каделл, а труднопроизносимое прозвище его в вольном переводе значило «Тот кто вытолкнул ваниров за пределы Киммерии». В момент, когда Кадвалард, оказавшийся его старшим братом, привел к вождю Бальдура, тот наводил последние штрихи на заточку своей секиры. Как и многие мечи и боевые топоры она имела имя и имя это было претенциозно и звучно – «Пламя Битвы».
Бальдур, как ни был голоден не дал инстинктам преодолеть воспитание. «Голод есть голод. - размышлял Бальдур, перемалывая зубами сочное, жаль что совсем не соленое, мясо. - Но человек утоляющий голод посредством ножа и вилки отличается от человека, утоляющего его руками. А впрочем, еще пара дней такой жизни в лесу, и я набросился бы на еду как волк".
Совершенно сознательно он сдержал голодный позыв и аккуратно нарезал небольшим кинжалом поданное мясо, отпив немного поднесенного пива, похвалил его вкус (и в самом деле замечательный, вовсе не похожий на то, что по недоумию считали пивом пикты) и за неспешной трапезой поведал вождю свою историю, в душе вознося молитвы не то Митре в которого не веровал, не то некоему Вселенскому Равновесию, за уникальную способность своей памяти к усвоению языков. «В конце концов умение учить языки спасало мне жизнь едва ли не чаще, чем умение сражаться» - отметил потом с своем журнале барон. Говорил он на асирском наречии, которое находилось с киммерийским в изрядном родстве, а язык асиров барон выучил, когда в бытность Бальдура капитаном королевской гвардии, под его начало отдали несколько десятков светловолосых наемников, отличающихся непомерной отвагой и столь же непомерной гордыней, не позволявшей им принимать приказы ни от кого, кроме своих конунгов. Он этом барон тоже успел поведать Каделлу. Тот усмехнулся. Очевидно, с соседями из Асгарда у киммерийцев были вполне мирные отношения. Если и не дружественные, то хотя бы без испепеляющей ненависти.
«Что ж люди есть люди и в суровом Нордхейме и в благословенных землях Хайбории. – писал потом в журнале барон. – И выбрав себе врага либо друга по некоторым соображениям, далеким от разумного взвешивания плюсов и минусов, верны этому выбору сердца ни смотря ни на что. То же и с народами».
Каделл с любопытством выслушал и долгую историю Бальдура о крушении корабля и пиктском пленении (барон не слишком заострял внимание на том, что у пиктов он жил уже практически как свой, и возможно влил свою горячую кровь в жилы древнего народа…), о столкновении с молодым Хиделом. Иногда он посмеивался, иногда в знак возмущения хватался рукой за топор, но чем дольше длилась беседа и чем чаще наполнялись кубки, тем чаще суровый вождь смеялся. Бальдур в лицах поведал о том, как его приняли за ванира, о том, как он расправился с заносчивым юнцом, не забыв упомянуть, что теперь он всеми силами души ненавидит Ванахейм со всеми его жителями и готов убить за одно подозрение его в родстве с «рыжими псами».
Однако в этот раз Бальдура не ждала роль забавной игрушки.
Каделл неожиданно извлек на свет доску, разделенную на квадратики, и несколько фигурок и предложил барону сразиться «в тавлеи». Игра была не та, что пришла недавно из Вендии в Хайборейские земли, правила проще и грубее, но Бальдур проиграл три партии, прежде чем разобрался, что к чему. Потом он отыгрался, а потом, с чистой совестью, уже нарочно проиграл вождю.
В большом шатре собралось довольно много воинов – очевидно, это были самые прославленные из них, обладающие наибольшим влиянием в дружине. Бальдур уже вполне освоился в обществе варваров. Барону казалось, что если бы пир происходил не поз пологом из звериных шкур, а под каменным сводом, и если бы пиво не приходилось зачерпывать из большой бочки самим, а приносили бы его слуги, то это вполне мог оказаться пир немедийских баронов. Похожи были при всем внешнем несходстве лица пирующих, их речи. То был пир воинов, людей грубых и жестоких, но прямодушных и не лишенных какой-то романтической жилки, над которой трезвомыслящий Бальдур имел привычку посмеиваться, но иногда обнаруживал, что некоторые традиции его сословия въелись ему куда то в костный мозг, и разуму неподвластны.
Пили варвары много, говорили громко, говорили в основном о былых и будущих битвах, было (несколько неосмотрительно на взгляд Бальдура) дано несколько обетов, когда киммерийцы торжественно выпивали кубки и клялись именем того же Крома, которого несколько раз помянули при знакомстве с ним.
- Кром это ваш бог? – спросил Бальдур.
И тут же проклял себя за длинный язык. Ведь он еще так мало знает о нравах киммерийцев! Можно ли говорить с ними и богах? Не сочтут ли вопрос невежественным и просто оскорбительным?! В своих скитаниях по свету немедиец сталкивался с разными культами, с разными богами и демонами, с богами в образе прекрасных людей и в образе страшных зверей, с богами, требующими жертв, и богами, требующими только молитв. Он знал народы, в страшной тайне, под покровом ночи, справлявшие безобидный культ божества плодородия и луны, и знал города, жрецы которых на залитых солнцем площадях кромсали тела несчастных, принося жертвы зверообразным демонам. Все так, но, ни разу в жизни Бальдур не встретил ни бога ни демона, ни даже проявлений их сверхъестественной мощи. Он не верил. Не верил ни в солцеликого Митру, создавшего мир, именем которого он клялся служить своему королю, ни в козлоного Нергала, чьим именем божился и ругался, играя в кости, ни в змееголового Сэта, которого поминал, когда выходил на истоптанную арену, обмотав руки ремнями... Бальдур не верил ни во что сверхъестественное, зато отлично знал, что земля круглая и солнце вертится вокруг нее, а чума вызывается не проклятием, а крошечными существами, живущими в крови. Кто тянул его за язык, Нергал побери!!!
Но Каделл ответил спокойно и уверенно.
- Да, это наш бог. Суровый и грозный бог, живущий на вершине горы Бен-Морг. Кром, Владыка Могильных Курганов, Кром, который дает человеку силу и волю. Лишь раз при рождении Кром смотрит на новорожденного и награждает его. И потом, прожив жизнь человек приходит к нему, и Кром спрашивает его, что совершил он в жизни, достоин ли занять место рядом с ним.
Такая необременительная религия Бальдура устраивала. «Я думаю, если бы я мог верить я бы верил в нечто подобное» - подумал барон, но ничего не сказал.
- А каким богам поклоняются у тебя на родине, чужеземец?
- Мой народ чтит Митру, подателя жизни, светлого солнечного бога. Что же до меня, то я не верю ни во что, кроме того, что человек сам хозяин своей судьбы.
Каделл удивленно хмыкнул.
- Значит, ты не веришь ни в каких богов?
- Скорее я не верю, что богам есть дело до нас, людей.
Бальдур замолчал, вновь кляня свой длинный язык. С богословского факультета его исключили не за буйство, как он рассказывал всем и каждому, а за кощунство в храме Солнцеликого. Но варвары никак не отреагировали на его вольнодумство. Он был чужак, у чужаков странные обычаи, решили про себя воины.
- Кром суровый бог, но и он иногда снисходит до людей. Но лишь достойные удостаиваются видеть его и говорить с ним. Молить Крома что бы послал тебе силу или удачу бесполезно, но речи его несут мудрость, которая иногда важнее.