[Михаэль фон Барток]

Бальдур фон Барток.

- И ваш Кром, он живет на Бен-Морге?
- Живет? О, нет! Не думаешь ведь ты что там стоит хижина, в которой сидит Кром и ждет когда либо поднимется из долины? Нет, там на вершине лишь ветры и снег. Но если в сердце твоем есть частица огня, а в душе есть стержень из настоящей киммерийской стали, бог Кром, бог воинов, Владыка Могилных Курганов и хозяин Чертогов Героев явится тебе, что бы говорить с тобой. – сказал Каделл.
- И ты был там?
- Да.
- И Кром явился тебе?
- Нет. Я стоял и слушал ветер. И тот ветер тоже сказал многое, но Кром не явился мне.
- А кто-нибудь из твоих знакомых или знакомых твоих знакомых видел Крома.
Киммерийцы загалдели. Видимо каждый вспоминал историю, легенду, родовое предание связанное с вершиной Бен-Морга.
- Конайрэ. – наконец сказал Кадвалард. – Конайрэ Потрясающий Копьем, да будет проклято его имя в веках, видел Крома на вершине Бен-Морга. Но, ни я и никто другой не станет больше осквернять уст своих этим именем.
Дружное неодобрительное ворчание было ответом.
Бальдур понял, что затронул какую-то запретную тему, и расспросы благоразумно прекратил. Все было в верованиях варваров и проще и загадочнее, чем показалось ему сначала.
Из дальнейших разговоров Бальдур узнал, что эта дружина своего рода стражи границ – они кочуют вдоль горного кряжа на случай возможного нападения северных соседей. Причина прочной ненависти именно к ванирам тоже скоро выяснилась. Северяне, видимо сделавшие еще один шаг на пути к цивилизации, не просто устраивали набеги с целью грабежа и убийства, они захватывали пленных (в основном, женщин и детей, взрослые мужчины слишком яростно дрались за свою свободу) и обращали их в рабство. Для свободолюбивым киммерийцев рабство было страшным позором, кроме того по их поверьям, раб каким-то образом терял часть души, и не мог попасть в Чертога Героев после смерти, а обрекался на вечное бесцельное скитание по Серым Равнинам. Поэтому ваниров ненавидели всеми силами души.
Асиры были кровными родственниками ваниров, но укладом жизни больше походили на киммерийцев – так же держались за старинные обычаи, и хотя с ними тоже нередки были стычки, порой случалось что вскоре после битвы, сражавшиеся тут же устраивали совместную тризну по павшим, которые отправились в Чертога Героев, где вечно продолжаются пиры и битвы. Кроме того насколько понял Бальдур из разговоров варваров, не было единства и между племенами и кланами самих киммерийцев, объединить их могла только какая-то общая опасность. Впрочем, многие с явным почтением упоминали имя некоего Аэда – вождя сумевшего объединить под своей рукой большие силы, но и он был лишь первым среди равных, и его власть не походила даже на власть асирских конунгов над телами и душами своих воинов.
Бальдур слушал внимательно – в конце концов от того насколько он узнает обычаи варваров зависела его жизнь.
Чем больше пива исчезало в глотках варваров, тем более хвастливыми становились их речи. Наверное в иной день дело у заспоривших о количестве отрубленных ванирских голов могло бы дойти и до драки, до поединка на мечах, но сегодня всеобщее внимание привлекал чужеземец. У киммерийцев было кое-какое представление о окружающем мире, и не совсем фантастическое, но видимо особого интереса к дальним странам они не испытывали.
«Странно, что во многом походя на своих врагов ваниров и своих союзников асиров, они не имеют привычки устраивать набегов на южные земли, никто не видел их как наемников даже в Гандерланде, нет их дружин в Пограничных Королевствах, они лишь охраняют границы своих земель».
Но вскоре ему было уже не до глубокомысленных выводов и внимательных наблюдений.
Барон напился вместе со всеми и принял участие и в борьбе, и в метании топора, и даже в сочинении коротких стихов, посвященных некоему знаменательному событию. На чужом языке сочинять было почти невозможно, но Бальдур к счастью, вспомнил одну вису, которую слышал в гвардии от асиров и пылко продекламировал ее.
Спать его как почетного гостя уложили в шатре вождя.
Задерживаться надолго Бальдур не имел ни малейшего намерения, но и уходить быстро значило оскорбить хозяев. Жизнь воинского лагеря была ему привычна. Каждый день небольшие разъезды отправлялись по окрестностям, а прочим воинам оставалось снабжать лагерь провизией, да упражняться в воинских искусствах. Они дрались на мечах, боролись, бегали, соревнуясь, кто быстрее взбежит на крутую гору (причем толкать соперников нисколько не возбранялось, и забег очень часто превращался в драку), устраивали скачки на своих малорослых, но сильных конях. Вечера уходили на рассказы саг, пение песен.
Бальдур старался не отставать. В беге он был просто неплох, метнуть тяжелое бревно дальше, чем это смог сделать кто-либо из киммерийцев ему не удалось, но драка на кулаках и поединок на мечах были для него родной стихией. Тут-то выступало на арену Высокое Искусство, подкрепленное силой пусть и не столь мощных, как у варваров, но тоже твердых как канаты мышц. Считавшегося лучшим бойцом дружины коренастого силача Майлгуна Бальдур опрокинул на снег без сознания. После этого к чужеземцу за уроками потянулось немало киммерийцев.
Первые два дня он боялся мести, возможно, удара в спину от избитого и опозоренного им молодого Хивела, но парень напротив скоро стал одним из его постоянных собеседников, почти другом. За поражение он больше винил себя и старался расспросить Бальдура о хитрых приемах и уловках, потому что понял, что одного умения вращать клинок с недюжинной силой недостаточно для победы.
Вечерами Бальдур рассказывал им о южных странах, о краях, где не бывает снега, о теплом соленом море, раскинувшемся так далеко, что не хватает глаз, о рыбах, настолько больших, что могут проглотить человека, о городах из белого мрамора, о гробницах царей, размером своим равняющихся с горами, о винных погребах своего замка «и если бы я каждый день пил новое вино, то за год мне ни разу не пришлось бы пить одно и то же».
Он слушал песни о легендарном герое, что еще до Потопа изгнал из этого мира чудовищных змеелюдов. О кровопролитных войнах с пиктами, бушевавшими в те дни, когда мир был юн, и в нем еще жили чудовищные порождения доисторических веков – плотоядные драконы, змеи, толщиной в самое большое дерево, львы с зубами длинными словно мечи. И пикты из этих легенд не походили на полузверей, полудетей, что встретил он в Пустоши, пелись имена их королей, названия их городов. Звучали названия, которые ученые люди в хайборейских землях считали всего лишь сказками, порождение воображения древних поэтов. Атлантида, Валузия, Лемурия.
На третий день Бальдур при свете дня открыл, наконец, свой журнал и принялся записывать то, что не надеялся унести в своей памяти.
Воины мгновенно собрались вокруг него. То, что он грамотен, поразило киммерийцев, но само по себе искусство письма, несомненно, было им знакомо. Вспомнили каких-то тиунов, которые тоже умеют писать, только пишут они на камнях и деревьях волшебные письмена. Бальдур зарисовал оружие варваров, их одежду, но долгое время опасался рисовать самих киммерийцев, боясь стать жертвой очередного суеверия. Но тут случилось неожиданное. Его спросили, почему он не рисует воинов, а только мечи и секиры. Барон в несколько штрихов набросал портрет вопрошавшего, потом еще одного… скоро уже несколько страниц в журнале занимали изображения упрямых челюстей, сурово сжатых ртов, глубоко сидящих пронзительных глаз. Бальдур поведал, что теперь донесет славу их дружины до всего большого мира.
Варвары показались ему и выше, и сильнее, и умнее простолюдинов Хайбореи. В его мире высшие сословия рождали порой великих воинов и мудрецов, но большинство людей вели жизнь мелкую и ничтожную, задавленные податями и обязанностями, угнетаемые постоянной бедностью и страхом за свое скудное имущество. Этот страх разъедал их души и сердца, делая обывателей людьми скучными, мелочными, лишенными всякого душевного размаха и пожалуй неспособными к подвигу. Да на их плечах строилось благополучие блестящих держав, но те, кто эти державы строил, были куда тусклее дикарей Нордхейма. Здесь каждый мужчина был воином, готовым как лев защищать свою честь, жизнь своей семьи, землю своего племени, каждый помнил много поколений своей родословной, гордился принадлежностью к семье, из которой многие века назад вышел герой. В мире цивилизованном все это было привилегией рыцарства.
«Я среди народа, состоящего из рыцарей. Но им в отличие от сиятельных головорезов моего славного королевства не претит самим добывать средства к существованию» - писал барон в журнале.
Положительно ему нравились эти люди.
Через седмицу, когда в памяти барона начали иссякать истории из его бурной жизни, а исхудалое лицо его стало вновь принимать приличествующее очертания, Бальдур распрощался со своими новыми друзьями и отправился дальше на Восток.