[Пелиас Кофийский]

ну вот, то что пытался напсиать, но не закончил)

Год Газели, день двенадцатый месяца Льва.

Огни свечей трепетали. Угольные тени тянулись от мебели, чёрной сажей лежали на полу. Тонкая ткань валялась рядом с кроватью. На роскошном ложе, откинув покрывало, металась во сне баронесса Эльвиния. Юная грудь вздымалась и опадала, пухлые губы были приоткрыты, на лбу выступили капли пота. Аристократке снилось что-то неприятное. Губы шевелились, пальцы впились в одеяло.
Лёгкий ветерок дул от окна, развевал занавески. Заставлял вытягиваться огоньки свечей. Они удлинялись, потрескивали, изгибались. Вот уже два месяца баронесса спала при свечах. Страшные сны преследовали её.
Сильный порыв ветра заставил ярко вспыхнуть, зашипеть огни свечей на комоде. А следующий порыв – потушил огонь. Язычки пламени на фитильках замигали и погасли. По комнате поплыли струйки серого дыма. Ночь словно придвинулась, заползла через ставни. Тени насытились, загустели. Подкрались к кровати. Лишь две свечи ещё боролись с мраком – у самого изголовья. А потом и они погасли, и тьма воцарилась в комнате. Обняла спящую, укутала её тёмным одеялом.
Ветер гнал по небу косматые тучи. В разрывах мерцали звёзды. Крохотные, холодные, серебряные. Словно осколки льда, застрявшие в небесах. Небо было густо-фиолетовым. Далеко на западе, размываясь в облаках, потусторонним заревом догорал шафрановый свет заката.
Тучи сползли с луны, отчаянно цепляясь за неё своими лапами, неохотно отпуская. Призрачное сияние залило комнату, заполняя её смешением света и теней. Серебряные реки, заводи и старицы лунного мерцания дрожали на полированном дереве. А между ними разлились широкие рукава тьмы. Словно жадные руки, чёрные, когтистые, легли от алтаря Митры. Протянулись к кровати.
Девушка проснулась, с бешено колотящимся сердцем, пальцами, холодными, мокрыми и дрожащими. Предчувствие разбудило её. Толчком вырвало из сна.
Она просто лежала, вглядываясь в темноту. Сердце отчаянно стучало, кровь толкалась в горле, пульсировала, мешая дышать. Тело покрывала испарина. Комната казалась чужой – словно колдовство перенесло её в замок, населённый призраками и демонами. Холодное лунное сияние превратило комнату в место таинственное и враждебное. Стены словно придвинулись, мебель превратилась в затаившихся чудовищ. Ветер о чём-то зловеще перешёптывался с гардинами.
Эльвия съёжилась, словно слышала поступь невидимых гостей. Они приближались, поскрипывая половицами. Все затаённые страхи внезапно ожили в ней, древний, звериный ужас перед гостями из Тьмы. Напрасно она говорила себе, что это лишь детские, ненужные страхи, что никто не поджидает её под дверью, что кошмарные лапы не тянуться к ней из темноты – сердце отказывалось верить, оно захлёбывалось, пропуская удары. Она ощущала себя испуганной маленькой девочкой, оставленной на ночь одной.
Все дети боятся темноты. Но её страхи были намного темнее. Они прятались в потаённых уголках подсознания, обдавали её холодным дыханием за спиной, танцевали тенями на стене.
Эльвия ждала, но страхи не уходили. Она спустилась босыми ногами на холодный пол. Её ступни утонули в лунном сиянии. Сверкающий шёлк покрывала лежал на полу, словно сброшенная чешуя. Лунный свет играл на ней, превращая в драгоценность. Подушки на ложе тонули во тьме.
Она ступала босыми ногами по лужицам лунного света. Подошла к комоду. Коснулась одной из свечей. Нужно зажечь их, и тогда страхи отступят, отпрянут, затаятся в углах.
Так было всегда. Весь последний месяц – словно в силках чёрного страха, парализующего ожидания. Ужаса, скручивающего внутренности ледяной петлёй. Она взяла тяжёлый бронзовый канделябр. Если зажечь сразу десять свечей, темнота отступит. И она сможет заснуть – тревожным сном, полным кошмаров. Ноги мёрзли на холодном полу, полном призрачного, ледяного света. Она вздохнула, на миг обернулась к окну – и увидела прекрасное застывшее лицо, нечеловеческой красоты. Холодные бесстрастные глаза смотрели на неё. Эльвиния вскрикнула и потеряла сознание.

Год Газели, день девятый месяца Кабана.

Пышные ковры укрывали пол; широкая кровать была застелена шёлком. Бронзовая лампа в углу разгоняла тьму.
Великан швырнул на кровать перевязь.
— Неплохая берлога, — буркнул он. — За такие-то гроши.
Он обратил на южанку испытующий взгляд. Девушка была типичной уроженкой Турана – её тоненькая, смуглая фигурка, изящный нос и густые, чёрные локоны свидетельствовали о чистоте кровей. Тем более странным было её одеяние – шёлковые шаровары, полностью прозрачные, и серебряные браслеты на руках. К браслетам были прикреплены колокольчики, позванивающие при каждом движении. В её уши были вдеты кроваво-красные серёжки, а в волосы вплетён бисер. Более на девушке не было ничего.
Девушка была рабыней – но отчего туранка чистых кровей оказалась прислугой? Возможно, её продали за долги; а может, её отец или муж погибли во время битвы – и она сама продала себя в рабство, чтобы выкупить кого-либо другого. И не такие истории довелось наблюдать путнику в благородном Туране.
Собеседник являл разительный контраст со стройной, изящной невольницей: он был громаден и слегка тяжеловесен; девушка едва доставала ему до середины груди. На нём были просторные полотняные штаны и залатанная рубаха; короткие рукава открывали могучие, оплетённые жгутами мышц руки. Копна перепутанных чёрных волос наполовину скрывала лицо. Он говорил по-турански легко, без напряжения – но с неимоверным акцентом. Скупые, точные движения выдавали в нём воина. Он не был похож ни на шемита, ни на гиборийца, ни на гирканца – и, очевидно, прибыл из далёких, суровых краёв, о которых южанка никогда не слыхала. Безжалостное солнце сожгло его кожу до черноты, но глаза были светлыми, серо-голубыми.
Девушка боялась его. Она ощущала – перед ней человек, который без зазрения совести воспользуется клинком, который лежал на шёлке покрывала. Воспользуется в то же мгновение, как только ощутит угрозу. Находиться рядом с ним – всё равно, что в клетке с хищным зверем. Пока он сыт, не набросится…. но кто знает, что будет, стоит ему проголодаться.
Постоялец уселся на край кровати.
— Меня зовут Конан, — хмуро сообщил он. — По правде сказать, я и не думал найти такое место для ночлежки. У меня вместо денег в мошне гуляет ветер, хотя, может, я и раздобуду немного монет сегодня ночью.
Девушка послушно кивнула. Она была босой; и, очевидно, ей было зябко – несмотря на то, что тёплый ветер втекал в комнату через открытые ставни. Она обхватила плечи руками и переступала с ноги на ногу. Колокольчики издавали приятный звук.
— Господину Хорамису срочно нужны деньги, — пояснила она. — Его брат умер, как раз в месяце Льва, а голытьбой был, бедняк-бедняком. Вот господин Хорамис и сдаёт комнаты – надеется собрать денег побольше, чтобы со всеми приличиями похоронить брата.
Видимо, обратив внимание, с каким недоверием постоялец покосился на роскошную обстановку комнаты, невольница поспешно добавила, теребя край прозрачных шаровар, сбиваясь и проглатывая слова, словно опасаясь, что собеседник ей не поверит:
— А дом-то и не его – благородный Турпесет из Шанмары нанял господина, дабы тот приглядел за особняком, пока сам благородный Турпесет улаживает свои дела в блистательном Аграпуре….
Конан поморщился – от такого количества «господ», да ещё и благородных, у него возникла оскомина.
— Что-нибудь ещё нужно благородному господину? Чего он пожелает?
На небольшом столике стояло блюдо с фруктами; поблёскивал графин со шербетом. Конан покосился на них, хмыкнул, но ничего не сказал. Очевидно, посчитал, что нормальной еды проще заказать в таверне. А затем перевёл свой взгляд на девушку. Под его пристальным взором она зарделась. Несмотря на то, что южанка казалась очень, очень юной, но её тело уже успело налиться и оформиться. Небольшие нежные груди, тонкий стан и крутые бёдра манили взгляд.
— Едва ли меня можно назвать благородным господином, — проворчал он, — но я желаю тебя. Благородный господин Хорамис ушёл в свои покои, а сам сказал, чтобы ты помогла мне устроиться поудобнее. Что за невиданное гостеприимство? Словно я в вендийской сказке, а не в Туране. У меня завалялось несколько лишних монет….
Девушка затрепетала, словно осиновый лист.
— Да… но… я…. Конечно, как будет угодно господину…. Монеты, они…
Конан молча взял её за запястье и усадил рядом с собой, на кровать. Её глаза были широко раскрыты Она молча смотрела на него, словно испуганный зверёк. Он ощутил её дрожь, когда обнял и повалил на кровать. Но она не сопротивлялась, а спустя мгновение её тело стало словно плавиться, прижимаясь к нему. Варвар ощутил его жар.
Её губы ловили его поцелуи, и вскоре её охватила совсем другая дрожь.