Показать сообщение отдельно
Старый 28.01.2017, 19:54   #17
лорд-протектор Немедии
 
Аватар для Михаэль фон Барток
 
Регистрация: 11.11.2007
Сообщения: 3,688
Поблагодарил(а): 58
Поблагодарили 289 раз(а) в 159 сообщениях
Михаэль фон Барток стоит на развилке
Банда берсерков: За победу в Конан-конкурсе 2016 5 лет на форуме: 5 и более лет на фоурме. Спасибо что Вы с нами! 1000 и более сообщений: За тысячу и более сообщений на форуме. 
По умолчанию Re: Киммерийский аркан

Атака эмира.
- Что там творится, во имя Неба? – Каррас повернулся в сторону разгромленного лагеря аваханов. Там по-прежнему шел грабеж, кое-где сопровождавшийся стычками между не поделившими добычу победителями.
А потом в воду с противоположного берега одна за другой стали входить сухопарые аваханские лошади, несущие вооруженных всадников.
Каррас не первый раз дрался с аваханами и не ожидал, что они так скоро придут в себя после полученной трепки.
Пока каган додумал эту мысль, мелкую реку пересекли не меньше трех сотен аваханов и за ними следовало еще дважды столько.
Они набросились на занятых грабежом киммирай и гирканцев, которые уже чувствовали себя победителями.
Много храбрых воинов было убито прежде, чем успели схватиться за оружие.
Аваханы, которые уходили за реку пешими, растерянными, разгромленными, вернулись. Вернулись на конях, с оружием, полные жаждой мести.
Они без промаха били стрелами, кололи копьями, рубили кривыми саблями. Шли вперед, оставляя за собой только изувеченные трупы.
Конечно, степняки, на которых они так свирепо напали, тоже умели сражаться. Меньше часа назад они громили тех же самых аваханов. Но слишком рано начав праздновать победу гирканцы и киммирай из первого отряда, не были готовы к новой битве. Они представляли собой толпу, тогда как аваханы шли строем.
Во главе южан скакал высокий всадник с длинной, ухоженной бородой. Он прямо на скаку пускал одну за другой стрелы, каждая из которых находила цель.
Сарбуланд знал, что нужно для того, чтобы вырвать победу у киммирай. Ему нужна была смерть Карраса и его сына. Но можно и только Карраса.
Он даже думал вызвать его на поединок царей. Каррас достаточно тщеславен, чтобы согласиться на такое. Но потом эмир подумал, что вернее всего Каррас выставил бы против него это чудовище, дэва, своего сына. Сарбуланд не был уверен в победе над каганом, но верил в нее.
А против Дагдамма, который наводил ужас на всю Степь, не вышел бы на поединок, оставаясь в здравом рассудке.
Но Ормузд несомненно вел его, направлял его руку и бег его коня.
Он различил впереди знакомую коренастую фигуру, словно приросшую к спине чалого скакуна. Киммерийский каган пробовал остановить бегство своих людей, но безуспешно.
Сарбуланд чуть замедлил бег собственной лошади и натянул лук.
Он понял, что Каррас тоже видит его.
- Пламя Ормузда! Пламя Ормузда! – гремел боевой клич аваханов.
Каррас, вскочивший на коня, плетью бил бегущих и скачущих, обращенных в бегство воинов, которые совсем недавно являли чудеса храбрости.
Это помогло мало. Каган обнажил меч, разрубил голову одному гирканцу, ранил в бок второго, но тут его конь споткнулся, и он чуть не выпал из седла. Опытный наездник, Каррас сумел падения избежать, но время было уже потеряно, мимо неслись и неслись люди и лошади. Теперь он мог изрубить хоть две дюжины, остальных это не остановило бы.
Каррас закричал. Это был уже не боевой клич, просто утробный рык раненого, разъяренного зверя.
Киммерийский каган не собирался бежать с поля боя. Он развернул своего коня против потока бегущих. Увидел, что за спинами последних гирканцев скачут аваханы в шитых золотом и серебром плащах. Они настигали беглецов, убивали их в спину.
«Сыновья эмира»!
Круговерть битвы оторвала Карраса от отряда его телохранителей. Каган был один, всего лишь немолодой воин среди тысяч таких же.
Но разве этого мало, если одинокого воина зовут Каррас, сын Конана?
Он кажется, видел среди дерущихся Наранбатара, видел шрамолицего Гварна, видел как они стараются пробиться к нему.
Но Каррас не думал об этом. Его внимание привлек к себе авахан с крашеной бородой.
Каррас, не выпуская из правой руки меч, нашарил рукоять метательного топора около седла. Размахнулся и метнул оружие в того, кто летел впереди аваханской конницы.
Каган промахнулся. Его топор в самом деле поразил в лицо авахана, но не того, который вел огнепоклонников в битву, а того, что скакал рядом.
Но и стрела эмира не настигла Карраса, уйдя дальше. Нашла ли она какую-то цель, унесла ли чью-то жизнь, не видел ни эмир, который эту стрелу пустил, ни Каррас, которому она предназначалась.
Теперь их разделяло не больше двух сотен шагов. Каррас поднял меч. Эмир отбросил лук и занес для броска копье.
Какой-то миг казалось, что битва замерла. Гирканцы и киммирай перестали бежать, аваханы – настигать их. Многие остановились посмотреть на редкое событие, вызывающее в памяти героические песни, которые на разных языках пелись у всех походных костров.
На поединок царей.
Чуть отведя в сторону вооруженную руку Каррас выехал навстречу Сарбуланду.
Эмир пришпорил коня, посылая его в галоп.
Каррас не отводил глаз от летящего на него эмира.
В какой-то миг он будто бы упал с седла, и копье, которое должно было пронзить его насквозь, поразило лишь воздух.
Зато меч Карраса вонзился в бок коня эмира.
Смертельно раненый, зверь издал пронзительное ржание, но упал не сразу, а лишь сделав еще пару десятков шагов. Там он рухнул в одночасье, погребая под собой всадника.
- Хан харрадх!!! – в голосе кагана звучала жестокая радость.
Он подъехал к поверженному эмиру аваханов. Спешился, не спеша подошел к Сарбуланду.
Тот как будто не сильно пострадал при падении, был только оглушен.
Киммерийский каган занес меч для последнего удара.
Сарбуланд не молил о пощаде, не сулил выкупа. Он знал, что Каррас его не пощадит. Он и сам не пощадил бы Карраса.
- Разреши мне помолиться. – только и сказал эмир.
Каррас кивнул.
- Недолго. – сказал он.
Эмир прикрыл глаза, с уст его сорвалось несколько слов на незнакомом Каррасу языке. Позже Каррас спросил своего раба-авахана, что это были за слова. И тот ответил.
- Ормузд допусти меня, своего верного слугу, в Дом Песен. Это слова, которые правоверный должен сказать в ожидании скорой смерти.
Каррас чуть склонил голову, отдавая дань уважения побежденному врагу, который оказался отважным воином, был его братом-правителем, и выказал мужество перед лицом смерти.
- А теперь руби, киммирай. – сказал эмир.
И Каррас опустил тяжелый меч.
Бахтияр видя, что брат преуспел в своей отчаянной атаке, приказал выступать остальному воинству аваханов. Сейчас главное было не упустить, развить успех. Их все еще много больше, чем варваров, и они, благодаря отваге своего эмира и покровительству Огненного Бога, смогут еще обратить недавнее свое поражение в победу, стереть его из памяти!
Все эти мысли теснились в голове Бахтияра.
В тучах пыли, поднятых тысячами лошадиных копыт и человеческих ног, в сутолоке битвы, даже самые зоркие глаза не могли бы разобрать всего. Видны были в основном знамена.
Но аваханские знамена несущие пламя, теснили бунчуки из лошадиных хвостов.
Потом пыль и вовсе скрыла под собой все.
Бахтияр посылал в бой сотню за сотней, надеясь, что они в пыли хотя бы способны будут отличить своих от чужих.
На том берегу воцарился настоящий ад. Должно быть так выглядит царство Ахримана.
Люди уже не кричали боевых кличей, они просто орали во всю глотку.
Наседая друг на друга, конные и пешие кололи, рубили, резали. Должно быть Каррасу и его сыну удалось остановить бегство Орды. Но построиться в боевые порядки их люди уже не успели. Битва обратилась в свалку, в резню, в рукопашную, в которой нет места ловкому маневру и изысканной хитрости. Все решат свирепость и выносливость. И численность.
- Руби ублюдков!!! – надрывались киммирай.
- Убивайте варваров!!! – отвечали им аваханы.
Но многие просто истошно кричали, выли, рычали будто звери.
Бахтияр отдал последнюю команду. В бой должны были вступить все аваханы, способные держать оружие.
Последние сотни аваханов ступали в мутную, смешанную с песком, воду небольшой реки, когда к Бахтияру прискакал на покрытом кровью и пеной коне юный, безбородый «сын эмира». По лицу юноши лились слезы. И как очень скоро узнал Бахтияр, плакал он не от страха и не от боли.
- Господин! – рыдая воскликнул «сын эмира». – Наш повелитель пал!
Борясь со слезами он быстро поведал, как разворачивались события. Как громили они варваров, как эмир вел их в битву, как возник перед ними варварский царь.
- Он ранил коня эмира, тот упал и придавил собой нашего повелителя. Тогда варвар набросился на него и…
Забрызганный кровью молодой воин в голос заплакал. Это было странно, даже по любимому правителю так обычно не плачут. Бахтияр присмотрелся к нему и понял, что юноша этот не только по имени, но и по крови – сын эмира. Сарбуланд, конечно, любил своих мальчиков, но и женщин гарема не редко радовал посещениями, выделяя обычно самых юных. Так что этот юноша не только воин ближней стражи его покойного брата. Он племянник Бахтияра.
- Он насадил его голову на копье и пустился в пляс. Он танцует там, насадив голову моего отца на копье! Господин, еще немного, и мы проиграем эту битву!
Бахтияр приказал подать ему коня и решил броситься в самую гущу битвы во главе пяти десятков своих стражей шатра. Этим он, возможно и нарушал последний приказ брата, но пока Бахтияр на самом деле не искал славной смерти и не шел мстить за Сарбуланда. Он рассчитывал победить. Он – последний из трех братьев-правителей. Его появление на поле боя должно воодушевить аваханов, если они пали духом после гибели эмира.
Тут раздался все перекрывший голос.
- Хан харрадх!!! – прорезал грохот сражения львиный рык Дагдамма.
В сражении наступил некий переломный момент. И дело было не только в гибели эмира, чью голову теперь нес на копье Наранбатар, следуя всюду за Каррасом. Смерть почитаемого правителя вселила скорбь в сердца аваханов. Но они, конечно же, не побросали мечи и копья. Они дрались не только за Сарбуланда, они дрались за свою жизнь.
Просто хаос битвы, в котором порой нельзя было отличить своих от чужих, стал собираться в некий кровавый порядок.
И как с горечью заметил Бахтияр, размахивавший саблей, отражая и нанося удары, порядок этот был киммерийский.
Во время отчаянной атаки эмира Орда утратила всякое подобие дисциплины и строя. Но сейчас каган и его сын возвращали власть над своими воинами.
Воины киммерийской Орды собирались отрядами вокруг самых сильных и прославленных своих воинов.
Некоторых из них Бахтияр даже знал.
Сам великий каган.
Его сын, этот дэв во плоти, Дагдамм.
Гирканец Ханзат-хан.
Бахтияр во главе своих воинов рванулся наперерез Каррасу, который вел полторы или две сотни киммирай за спину аваханского воинства.
Они столкнулись уже у самой реки, на истоптанном, красном от пролитой крови песке. Всадники кололи и рубили друг друга и лошадей врага. Кони кусались и били копытами, сбрасывали своих седоков и хватали зубами тех, на кого им указывали наездники. Лязг металла, яростные крики, ржание лошадей, и тот треск, с которым оружие рвет человеческую плоть и дробит кости.
Бахтияр сам захваченный сражением, уже не руководил им, не видел, что происходит в отдалении.
А три сотни воинов Дагдамма, возглавляемые своим предводителем, теснили аваханов. Был среди этих киммирай и Коди, который дрался так, что даже Кидерн сейчас не назвал бы его бараном. В бою Коди был истинный лев.
Рядом с царевичем рубились самые яростные и могучие его люди.
Кровожадный Кидерн, чей плащ из скальпов было видно издалека.
Огромный, почти не уступавший силой Дагдамму Вейлин.
Прославленный мечник Карн.
Каждый на самом деле стоил девяти воинов врага. Это были лучшие из лучших, самые сильные, безжалостные и умелые бойцы. В самых лучших доспехах, с самым лучшим оружием. На самых крупных, выносливых и злобных конях.
Их подвиги воодушевляли других киммирай и гирканцев. И они шли следом за своими героями.
Аваханы все еще превышали врага числом.
Бахтияр вскричал от радости, когда увидел, как упал Каррас. Но очень скоро этот вопль сменился стоном разочарования. Каган был невредим, под ними убили коня. Ему подвели другого, и он продолжал командовать своими людьми, и пускать из тугого лука стрелы, которые пробивали любую кольчугу.
За спиной его полукровка Наранбатар, богатырь с раскосыми глазами гирканца, держал на копье голову Сарбуланда.
Бахтияр хотел пробиться к Каррасу, но его ранили в лицо, потом в руку. Истекая кровью, военачальник приказал своим людям вывезти его из сражения. Каррас бросил в погоню полусотню гирканцев, но они увязли в схватке с воинами Бахтияра, которых он оставил прикрывать отход.
На покрытых пеной, хрипящих конях, аваханы взобрались на холм.
Мало что можно было разобрать в том пыльном клубке воющих людей и ржущих лошадей, который перекатывался туда и сюда по долине реки.
Но по всей видимости Каррас брал верх над оставшимися без руководства воинами эмира. Бахтияр немного пришел в себя.
Огляделся, увидел чуть больше ста человек.
Многие ранены, некоторые тяжело.
Он приказал тем из них, кто был невредим и чья лошадь еще не спотыкалась от усталости, отправиться обратно, в битву. Искать там маликов племен, и передать им приказ Бахтияра. Отступать, выходить из сражения. Собираться на холме.
Это было поражение, разгром.
Но Бахтияр еще надеялся вывести хотя бы часть армии из Степи.
Сердце его защемило от вдруг нахлынувшей тоски.
Он так давно не видел жену, не видел маленькую дочь, которая любила играть его бородой.
Он потерял сегодня двух братьев и возможно сам не доживет до следующего утра.
Военачальник воззвал к своему божеству, но Ормузд не ответил.
Однако, молитва чуть успокоила его чувства.
- Будь проклят этот дэв. – прохрипел он, отыскав глазами исполинскую фигуру Дагдамма. – Будь проклят и ты, убийца моего брата. – добавил он, с ненавистью глядя на казавшегося сейчас крошечным Карраса, который уже не сражался, а лишь наблюдал за битвой.
Грубое лицо Бахтияра, изуродованное свежей раной, разорвавшей правую щеку, залитое кровью, было в тот миг страшным.
- Будьте вы все прокляты! Весь ваш род! Именем бога проклинаю вас! – добавил он, взывая к благостному Ормузду, а к страшному Ахриману.

Добавлено через 25 минут
Ночь в лагере киммирай.
К вечеру битва стихла сама собой. Никто не давал приказа прекратить сражение, но воины устали от убийств и смертей, кони их были изнурены.
Аваханы вновь отошли за реку и принялись укрепляться на холме. Никто их не преследовал.
Сражение с аваханами было внезапным, ни одна из сторон не ожидала встретить в степи такого сильного противника. В битве обе стороны явили редкое мужество и выдержку. И потому потери были велики.
Сейчас на поле боя, оставшемся за киммирай, победители подбирали своих убитых и раненых. Врагов беззастенчиво грабили, тем более что взять было что. В тот день пало много знатных и богатых аваханов. Раненых добивали, быстро и безжалостно, но изощренным мучениям не подвергали. Просто запрокидывали голову и перерезали горло. Короткий всхлип, хрип и жизнь вытекала с кровью. Кажется, некоторые раненые огнепоклонники были едва ли не благодарны за такую кончину, потому что многие были ранены смертельно и ужасно страдали от боли. Кто-то пробовал цепляться за жизнь и за жилистые руки своих палачей, но тщетно. Ни киммирай, ни гирканцы не знали пощады. И знали, что если бы это они лежали с переломаными ногами и перебитыми хребтами на взрытой копытами земле, то ножи аваханов точно так же прервали бы их жизнь.
Кто-то скальпировал врага, но не все. Почетным считался лишь скальп, снятый с врага, убитого твоей рукой. Иначе трофей, свидетельствующий о победе, превращался просто в кусок кожи.
Ловили коней, ослов, быков и верблюдов. Откатывали телеги.
Добычу сносили к шатру киммерийского кагана, где ее сваливали в большую кучу, которую охраняли три дюжины названных воинов Карраса.
Справедливый раздел ее будет происходить потом.
Таков был закон Орды.
Конечно, никто не мог уследить, не сунет ли воин в кошель золотое кольцо или другую безделицу. Но тому, кто пробовал утаить по-настоящему ценную вещь, было не миновать скорой расправы.
Добыча была богатой.
Аваханы были людьми выносливыми и стойкими, дети сурового края, дети гор и пустынь. Но все же они гордились своей цивилизованностью и потому даже на войну несли с собой много предметов роскоши и утварь, значения которой настоящие степняки иногда просто не понимали.
Великому кагану беспрестанно кланялись, приветствовали его, говорили о вечной преданности. Каррас благосклонно выслушивал эти речи, но мысли его были далеко.
Каган, конечно, чувствовал себя героем и победителем. Но настоящей радости не было. В душе продолжала клокотать так и не нашедшая выхода в битве злоба. Каррас ненавидел Сарбуланда, когда тот был жив и ненавидел его мертвым. Он приказал Гварну пересчитать воинов. Из семи сотен киммирай погибло чуть больше ста человек. Но ранен был едва ли не каждый третий. Многие раненые умрут, другие выживут, но останутся калеками. Есть и те, кто скорее всего поправится и вернет себе силы, но не сможет сражаться много дней.
Каган мерил шагами землю у своего шатра. Шатер этот уже поставили, чтобы владыка киммирай мог отдохнуть под его сенью. Но Каррас, хотя и уставший, отдыхать не желал.
Взгляд его несколько раз пал на груду трофеев, взятых в разграбленном лагере аваханов. Доспехи, оружие, конская упряжь. Богатство, почти сокровище. Но вид покрытых золотой чеканкой сабель или гибких наборных панцирей сейчас не так радовал взор, как в других условиях.
При ходьбе он привычно стегал себя по сапогу короткой плетью, с которой не расставался, кажется, даже во сне.
- Пусть придет Дагдамм. – сказал он стражнику и тот бросился на поиски царевича. Место его у шатра занял другой воин ближней стражи. Раненый в руку, но кажется, легко.
Скоро пришел сын. Церемонно поклонился. Каган раздраженно замахнулся плетью – прекрати кривляться, ты не безбровый шалыг. Дагдамм выпрямился.
- Ты хорошо дрался сегодня. – усмехнулся каган. – Но все же голову эмира добыл я.
В этом явственно проступал скрытый смысл – я еще полон сил, рука моя тверда.
- Да отец. Это была славная победа.
- Победа! – вдруг вскричал Каррас. Кажется Дагдамма спасло от удара плетью только чудо. – Победа ты говоришь? Отрезать голову мужеложцу с крашеной бородой, это ты называешь победой?! Там! – Каррас указал плетью на холм. – Там еще несколько тысяч аваханов готовятся сражаться! Их все еще больше чем нас, и к ним могут подойти подкрепления! У них есть все, чтобы завтра взять над нами верх!
- Мы хорошо потрепали их сегодня. – посмел возразить Дагдамм.
- Верно. – Каррас как будто успокоился. – Они потеряли много убитыми и ранеными. Мы так же пленили больше трех сотен, хоть я и кричал «хан харрадх».
- Пленник дорого стоит.
- Да, пленник дорого стоит. – голос кагана был глухим и жестким. Отчасти потому, что он сорвал горло криками, отчасти потому, что гнев все еще кипел в нем. – Но еще дороже победа! А пленника надо кормить, поить и следить чтобы он не убежал. Убейте всех.
- Но…
- Ты возражаешь мне? – недобро прищурился Каррас.
Дагдамм несколько мгновений молчал, а потом сказал.
- Да, я возражу тебе. Победа и слава дороги, но люди воюют не только за них, но и за добычу. Пленник – ценная добыча. Я выполнил бы твой приказ, если бы пленники были моими. Но их взяли в плен люди Ханзат-хана, люди Мерген-хана. Это пленники их копий. Они не мои. И не твои.
- Даже воздух, которым они дышат – мой! – прогремел Каррас. – Я каган киммирай и я хозяин в Великой Степи! Гирканцы это мои псы!
- Это так. – тихо сказал Дагдамм. – Но хороший хозяин кормит своих псов.
Каррас недолго помолчал.
- А ты становишься похож…
Он не договорил, но Дагдамм явственно услышал окончание фразы. «Ты становишься похож на своего брата».
- Хорошо, мы не будем убивать всех пленных. Но они обязаны отдать мне мою долю. Тех, которых отдадут мне – убей.
- Моя участь – повиновение. – поклонился Дагдамм.
В этот раз его поклон не вызвал у Карраса раздражения. Что ж – подумал великий каган – он взрослеет. Слишком уж долго разумом он был подобен отроку четырнадцати лет.
- Ты хорошо дрался сегодня. – повторил каган. – Но скажи мне, как ты видишь нашу победу?
Дагдамм некоторое время не отвечал. Потом ответил.
- Часть меня требует сесть на самого злобного коня, взять самый длинный меч и самый прочный щит, и устремиться вверх по склону, чтобы убить Бахтияра и посеять панику в рядах огнепоклонников.
Каррас усмехнулся. Лицо кагана обычно было мрачным и несло на себе отпечаток его тяжелого нрава. Вот и усмешка вышла почти жуткой, хотя скорее всего сейчас он не желал сыну зла.
- А твоя вторая часть, что говорит она?
- Вторая часть меня говорит – вступи в переговоры с аваханами. Приведи их к покорности, возьми заложников, а остальных – отпусти.
Снова повисла тишина.
- Ты становишься вождем. Как будто Грим-асир ударил тебя не по ноге, а по голове, и от этого удара у тебя наступило просветление. Я скажу, что думаю я. Их больше, но мы сильнее. Они ослабли духом и готовы отступить. Потому я не думаю, что тебе надо будет скакать вверх по склону под их стрелы. Они захотят уйти в родные горы, и согласятся на любые условия. Потом, конечно, забудут о клятвах, данных на поле боя, где пал их эмир. Потом убедят себя, что это была хитрость. Но если они нарушат свои клятвы, я сожгу Гхор!
Еще никогда столица аваханов не была взята врагом и сожжена. Дагдамм отметил это, но промолчал.
- Пошли к Бахтияру посланника. Я уже отправлял нескольких воинов. Двух аваханы убили, но другие донесли до них весть, что Каррас-каган хочет мира. Пусть твой посланник утром поговорит с аваханами. Встречу я назначил у реки. От них наверняка прибудет человек не из высшей знати, но благородного происхождения и чем-то прославленный. Завтра в полдень я хочу говорить с Бахтияром сам.
- Ты хочешь чтобы посланником был кто-то известный?
Каррас пожал плечами.
- Пусть поедет твой тамыр. Вид у него грозный и титул звучный. Только пусть говорит поменьше, слишком уж его голова похожа на котел.
Ханзат-хан был, наверное, не так глуп, как старался показать, но великим мудрецом его не назвал бы никто.
- Я передам твои слова тамыру.
Каррас снова усмехнулся.
- Мой сын – тамыр сына Иглика! Подумать только!
Но Дагдамм не слышал в его голове осуждения, скорее изумление.
- Скажи мне, в степи хватает наших дозоров?
- Воины утомлены сражением, им нужен отдых. Но я уже отправил две дюжины молодых воинов с приказом смотреть во все глаза.
- И что же ты приказал им выслеживать?
- Керей-хана.
При звуках имени ненавистного предателя Каррас скрипнул зубами.
- Керея не убивать! Кто убьет Керея, я того прикажу закатать в войлок!
Тяжелые кулаки кагана сжались.
Дагдамм поклонился на прощание, и пошел на поиски своего тамыра.
Лагерь бурлил. Сказав, что людям нужен отдых, Дагдамм не совсем согрешил против истины. Драться больше люди были не готовы. Но и мирно отходить ко сну не хотел никто. Те, кого миновало оружие врага, или кто был ранен легко, и не думали спать. Люди пировали. До настоящего разгула наверное, не дойдет, подумал Дагдамм, но многие перепьются сегодня.
Он пошел туда, где ветер трепал бунчук Ханзат-хана. Уже издали до ушей Дагдамма донесся громкий смех. Воины его тамыра просто покатывали от хохота. Еще не дойдя до лагеря гирканцев, Дагдамм уже знал, что увидит, когда ступит в свет костров.
Кара-Буги «объезжал жеребчика».
Кара-Буги был чистокровный гирканец-барулас, то есть человек практически одинаковый в высоту и в ширину. Шея его была как у быка, короткие руки – толщиной словно ноги. Лицо – круглое, голова обрита наголо, кроме одной пряди на затылке.
В дружине Ханзат-хана Кара-Буги славился беспримерной даже по меркам Степи жестокостью. Не было человека, который больше любил бы расправы над пленниками или казни.
Женщин насиловал на еще остывших трупах их мужей и отцов.
Перерезав своей жертве глотку, Кара-Буги склонял огромную голову и пил кровь.
В бою орудовал он страшной палицей, сделанной и ствола молодой березы, и утыканной железными шипами. Дагдамм всегда был уверен в своей силе, но признавал, что победить в круге Кара-Буги ему было бы нелегко.
Был Кара-Буги веселым, общительным малым, всегда готовым разделить последние крошки хурута с любым соплеменником.
Ханзат-хан уважал его и поставил в своей дружине сотником.
Была у Кара-Буги привычка «объезжать жеребчика».
Обычно после того, как пленников раздавали приближенным хана, Кара-Буги выбирал среди них того, кто выглядел наиболее воинственным и непреклонным, и прилюдно насиловал несчастного. В этой его забаве редко кто принимал деятельное участие, зато посмотреть за «скачками» Кара-Буги приходили даже из дальних становищ. Многие рабы, не перенеся позора, потом наложили на себя руки.
Дагдамм даже прикрыл глаза рукой, чтобы не увидеть подробностей безобразного действа, прошел мимо, прямо к шатру Ханзат-хана.
Ханзат был уже крепко пьян и весел. Он в отличие от тамыра с громовым хохотом наблюдал за «скачками» которые устроил сотник. Дагдамму вопреки обычным его привычкам пить совсем не хотелось. Сегодня отец хотел сказать ему, что он становится похож на брата. Нет, это не правда, он не такой мечтатель, как Конан.
Но глядя на тамыра, на его людей, на их праздник, Дагдамм вдруг спросил себя – когда мы стали такими … такими гирканцами? Он помнил легенды племени, как некогда киммирай наголову разбили гирканцев среди гор Старой Киммерии.
Узнали бы теперь киммерийцы, что разгромили орду Тогака, своих правнуков?
Он прогнал эти мысли. Они делают слабым, отнимают решимость.
Он родился в вырос в Степи, где самый воздух был напоен жестокостью.
В нем текла кровь киммерийцев с Запада и кровь оюзов. В нем текла кровь царей. Ему нельзя думать такие мысли. Иначе Нейл или кто-то другой прикажет Кара-Буги сломать ему спину.
- Завтра ты поедешь говорить с огнепоклонниками. – сказал царевич. – Это воля моего отца, Карраса-кагана.
- Да правит он девяносто девять лет. – откликнулся Ханзат-хан. – Но я не самый мудрый человек в мире! Да что там, я даже у этого костра не самый умный!
Ханзат хохотнул. Он был пьян, но не лишился разума.
- От тебя и не требуется, чтобы ты вел переговоры с аваханами. Но ты назначишь встречу Бахтияра с самим каганом. Тебя посылают из уважения к твоим подвигам и твоему титулу. Говорят так же, что нет в Степи никого красноречивее баруласов, а ты их хан. Негоже ехать посланником простому воину.
- Да, все верно. А ты знаешь, что говорят в Степи? Про твоего отца и нас всех?
- Нет. – честно ответил Дагдамм.
- Говорят так. Десять верных псов у Карраса-кагана. Кормит он их человечиной, поит их кровью. За то они толкутся у его ног и грызутся друг с другом. И зовут этих псов Ханзат, Мерген, Мангыт, Алир, Итлар, Атлак, Тугор-Дэли, Тоглак, Темуг и Даклан. Говорят, что Каррас-каган бьет их, а они только лижут руку, держащую плеть.
Последние слова прозвучали неожиданно горько, казалось, и хмель и веселье слетели с Ханзат-хана.
- Нет, я этого не слышал. Ни раньше, ни сегодня. – сказал Дагдамм.
Ханзат сделал еще глоток черного кумыса. Издал невеселый смешок.
Власть давит даже таких как он. – подумал Дагдамм. – Что же должен чувствовать отец?
- Да, я поеду говорить с аваханами. Сделаю все, как ты скажешь. На то я и твой тамыр.
Дагдамм хотел было сесть рядом, выпить, возможно даже напиться. Но не сделал этого. Он повернулся и пошел.
Объезженный Кара-Буги «жеребчик» рыдал так отчаянно, что Дагдамму невыносимо было слышать. И он избавил беднягу от душевных мук. Схватил за волосы, оттянул голову назад и перерезал горло.
- Это был пленник моего копья! – вскричал Кара-Буги, но к оружию даже не потянулся.
Дагдамм вдруг испытал приступ такой ярости, что несколько мгновений не смог даже вдохнуть.
Потом он отшвырнул кинжал и набросился на гирканского сотника, нанося удары руками и ногами. Сначала тот еще пробовал сопротивляться и даже разбил Дагдамму нос и бровь, но потом удар в висок оглушил Кара-Буги и некоторое время Дагдамм избивал совершенно беспомощного противника, пока не устал.
- Ты! – прорычал он в окровавленное лицо гирканца. – Ты моя жертва! Моя жертва!
Едва ли оглушенный Кара-Буги слышал эти слова, но их слышали все остальные.
Когда гнев утих, Дагдамм подумал, что странным образом его размышления о неправильности мироустростройства приводят к тому же, к чему приводит его пьянство – свернутые носы, выбитые зубы и вырванные усы. Мысль была забавная.
У входа в свой шатер он увидел Кидерна. Тот улыбаясь, протянул ему полоску окровавленной кожи.
- Это чья шкура? – спросил Дагдамм, который уже напрочь забыл про Ториалая.
- Того авахана. Коди просил передать тебе.
- Почему сам не принес?
- Он не считает этот скальп достойным. Авахан был безоружен.
- Мне шкура тоже ни к чему. Но Коди молодец. Прикажи ему придти ко мне.
Когда Коди предстал перед сыном кагана, он ждал вспышки гнева, проклятий и возможно изгнания. Но Дагдамм был благодушен.
- Ты выполнил приказ, хотя он противоречил твоим представлениям о чести. – сказал Дагдамм. Коди открыл было рот, чтобы возразить, но понял, что Кидерн своей ложью поставил его в безвыходное положение. Если он скажет правду, то гнев Дагдамма обрушится на Кидерна. Коди не хотел, чтобы Дагдамм наказывал Кидерна и не хотел видеть Кидерна своим врагом.
Потому он просто промолчал.
- Ты проявил настоящую верность. Я ценю это. Проси награды, но прояви разумную осмотрительность!
- Я хочу доспехи. Возьму аваханские, если найду подходящие. Доспехи и право драться рядом с тобой. Возьми меня названным воином. Больше мне ничего не нужно.
- Да будет так. Доспехи тебе подыщем завтра. А к службе можешь приступать уже сегодня.
Дагдамм приказал Коди, чтобы тот помог ему скинуть его собственные доспехи. Он был так утомлен битвой и тяжелыми мыслями, что не хотел сейчас даже пить.
Потом он уснул, и сон его охраняли две дюжины верных названных, среди которых были сегодня Коди и Кидерн, которые не говорили между собой, не перебрасывались шуточками, не обсуждали случившееся.

Последний раз редактировалось Михаэль фон Барток, 28.01.2017 в 19:54. Причина: Добавлено сообщение

Михаэль фон Барток вне форума   Ответить с цитированием
Эти 4 пользователя(ей) поблагодарили Михаэль фон Барток за это полезное сообщение:
Alexafgan (25.08.2017), Kron73 (30.01.2017), lakedra77 (29.01.2017), Зогар Саг (31.01.2017)