Поэзия

[Кел-кор]

Роберт Говард был большой ценитель и знаток поэзии. Среди его любимых поэтов были Редьярд Киплинг, Эдгар По, Омар Хайям, Гилберт Честертон, Оскар Уайльд... Но ведь и он сам писал стихи. Не только поэмы наподобие «Царя и дуба» или «Возвращения Соломона Кейна» — также и стихотворения, не относящиеся к тому или иному циклу. Данная тема и посвящена поэзии Говарда (в переводах на русский язык).

[Кел-кор]

Вот еще. Переводил сам, поэтому уж не обессудьте, если плохонько вышло.

Барабаны пиктов

Как мог нести я бремя тяжкого труда
И потом обливаться ежедневно,
Когда в душе запечатлелся навсегда
Звук барабанов пиктов гневный?

The Drums of Pictdom

How can I wear the harness of toil
And sweat at the daily round,
While in my soul forever
The drums of Pictdom sound?

[Пелиас Кофийский]

В сузшсноти, неплохо!

[Кел-кор]

Стихотворения из книги «Конан и другие Бессмертные»:

Из цикла «Бран МакМорн»:

Песнь народа
(пер. С. Степанова)

Сидел Бран МакМорн на троне высоком,
Бог-солнце канул, запад пылал.
На деву Бран глянул мрачным оком;
«Пой Песнь Народа», — он приказал.

Тьмою морскою темны ее очи,
Алым закатом губы красны,
Скинув, как роза, в преддверии ночи,
Дева коснулась рукою струны.

Лира златая в сдавленном стоне
Вспомнила древний, прекрасный язык.
Бран неподвижно сидел на троне,
В отсветах алых бронзовый лик.

«Первый народ мы, — так дева пела, —
Из неведомой дальней страны мы пришли,
Где море пылало, закат без предела
И высились горы на кромке земли.

Первый Народ — Последняя Раса,
Му затонул, он — легенда и дым.
Ныне акулы по голым террасам,
О Атлантида, гуляют твоим».

Бронзовым Бран сидел изваяньем,
В сполохах алых бился закат,
Лира исполнилась грозным звучаньем,
Словно бы струн перестроили лад.

«Слушай сказание древнего утра —
На берег выбросил моря бурун
Дивную раковину перламутра
С вязью таинственных лунных рун.

Руны гласили: «Первым по водам
Вышел ты из тумана Времен.
Знай — ты станешь Последним Народом
В год, когда будет весь мир сокрушен.

Сын твой, на гору взойдя, содрогнется
Вместе с горою, грозой обуян,
Узрит, как мир, словно свиток, свернется
В мареве дымном и канет в туман.

Ветер смятенным промчит небосводом,
Звездное крошево сдует навек,
Первый Последним станет Народом,
Сын твой — последний земли человек».

Голос тонул, оглушен тишиною,
Эхом вдали затихая без сил,
Ветер веял прохладой ночною,
Запахи леса с собой приносил.

Дева умолкла, кончив сказанье;
Мыши летучие, ночь, тишина.
Бран на троне, как изваянье,
Звезды зажглись, и встала луна.


Из цикла «Соломон Кейн»:

Погибший друг
(пер. М. Семёновой)

Туман стелился под луной,
Клубясь, перетекал.
Один в лесу, во тьме ночной,
Усталый путник спал.

Сэр Ричард Гренвиль встал над ним
И тронул за плечо:
«Беда! Беда! Скорей проснись
И встреть врага мечом!»

Проснулся Кейн и испытал
Лишь радость, не испуг:
Его в ночи остерегал
Давно погибший друг!

И молвил Кейн: «Не мне, о сэр,
Господень смысл понять!
Увы, я видел вашу смерть,
Но вы со мной опять!

Как вышло, что из-за черты
Вернулись вы в сей мир?..» —
«Не время, Кейн! Дрожат листы,
Грядет кровавый пир!

Спешат нагие дикари
По голову твою,
И каждый клялся до зари
Предать тебя копью.

Отмщенья жаждает толпа,
И в бегстве смысла нет:
От их шагов гудит тропа,
Где ты оставил след!»

Едва лишь Кейн успел вскочить,
Стряхнув последний сон, —
Раскрашенные палачи
Бегут со всех сторон!

Но выстрел грянул, точно гром,
Врага сшибая с ног,
И под луною серебром
Сверкнул его клинок!

И с каждой вспышкой серебра
Багровый пламень гас
В зрачках не ведавших добра
Дикарских злобных глаз.

А рядом с ним другой боец
Разил в полночной мгле,
И с каждым выпадом мертвец
Пластался на земле!

Врагам добычи не видать, —
Поют, звенят мечи...
...И прочь отхлынула орда
И сгинула в ночи.

И вновь тиха ночная сень,
И лес молчит опять,
И обернулся к другу Кейн,
Спеша его обнять,

Спеша прижать его к груди:
«О сэр, откуда здесь...»
И что ж? Он снова был один
Под куполом небес.


Возвращение Соломона Кейна
(пер. М. Семёновой)

Над скалами белые чайки вились
И пеной хлестал прибой,
Когда наконец кочевая жизнь
Его привела домой.

Под ветром шуршал прибрежный песок
И к ночи клонился день,
Когда в свой маленький городок
Пришел Соломон Кейн.

Народ сбегался с разных сторон
И следом валил толпой:
Он шел, как призрак былых времен,
По уличной мостовой.

Он все смотрел и смотрел вокруг,
И странен был его взгляд.
Он видел столько горьких разлук
И вот — вернулся назад.

В таверне старой сквозь гул голосов
Поскрипывали слегка
Стропила из девонширских дубов,
Помнившие века.

Кейн поднял пенную кружку в честь
Павших в давнем бою:
«Сэр Ричард Гренвиль сиживал здесь...
С ним я ходил на юг.

Тела мертвецов с собой унося,
Текла по палубам кровь:
На каждое наше по пятьдесят
Испанских было судов!

Сбитые мачты падали вниз,
Мечи ломались в руках,
Но только яростней мы дрались,
И прочь отступал страх!

Длилась багровая круговерть
И новый рассвет вставал,
И сотни стволов изрыгали смерть,
Когда Ричард Гренвиль пал.

Каждому с ним наступит пора
Чашу испить одну...
Но лучше б нам было взорвать корабль
И с честью пойти ко дну!»

Пожар отражался в его глазах
И океана зыбь.
А по запястьям — рубцы на рубцах:
Память испанских дыб.

«А как, — он спросил, — королева Бесс?
Не больно ладил я с ней...»
«На могиле ее воздвигнули крест
Тому уж немало дней».

«Прах к праху!.. — он молвил. — Конец земной —
Могильная тишина...»
А ветер стонал и бился в окно,
И восходила луна.

Скользили по лику ее облака,
Когда Соломон Кейн
Неторопливо повел рассказ
О виденном вдалеке:

«В безбрежном лесу, на чужих ветрах,
Под багровой звездой
В глухую полночь рожденный Страх
Свивает свое гнездо.

Я видел черное колдовство,
Которого больше нет.
Оно отвращало и естество,
И самый Господень свет.

Там в городе, старом, как Смерть сама,
Жила бессмертия дочь.
Во взгляде ее — безумия тьма,
Кровавых пиров ночь.

Там грудами скалились черепа
Во славу красы ее.
Там крови требовала толпа —
Несытое воронье.

Царица была вторая Лилит —
Огонь и кровь на челе!
И был поцелуй ее ядовит...
Теперь она спит в земле.

Сразил я вампира, что высосал кровь
У черного князя из жил.
А после блуждал меж серых холмов,
Где мертвый народ жил.

Господь не оставил меня в тот день,
Орудьем гнева избрав,
И я оградил племена людей,
Земное земле отдав.

Я демонов видел в ночи полет,
И кожистых крыльев песнь
Сперва мое сердце одела в лед,
Потом позвала на месть.

Но все это в прошлом!.. Родной порог
Меня наконец манит.
Я стал староват для дальних дорог,
Забравших мои дни.

Довольно сражений и дальних стран,
Отмеренных мне судьбой...»
...Но где-то в ночи гремел океан
И скалы крушил прибой.

Он пену валов швырял в пустоту,
Стараясь достать до звезд,
И ветер летел и выл на лету,
Как бешеный гончий пес.

И Кейн услыхал тот призрачный зов,
Тот бестелесный стон,
И в глубине холодных зрачков
Вспыхнул былой огонь.

И Кейн оглянулся по сторонам,
Как будто бы в первый раз,
И вышел за дверь, где светила луна,
В серебряных тучах мчась.

Люди за ним поспешили вслед,
И видел добрый народ
Над вершиной холма его силуэт,
Врезанный в серебро.

Надолго ли скрылся?.. В какой предел?..
Чей голос его позвал?..
...И только победную песню пел
Над морем летевший шквал.

[ArK]

Solomon Kane's Homecoming

The white gulls wheeled above the cliffs,
the air was slashed with foam,
The long tides moaned along the strand
when Solomon Kane came home.
He walked in silence strange and dazed
through the little Devon town,
His gaze, like a ghost's come back to life,
roamed up the streets and down.

The people followed wonderingly
to mark his spectral stare,
And in the tavern silently
they thronged about him there.
He heard as a man hears in a dream
the worn old rafters creak,
And Solomon lifted his drinking-jack
and spoke as a ghost might speak:

“There sat Sir Richard Grenville once;
in smoke and flame he passed,
“And we were one to fifty-three,
but we gave them blast for blast.
“From crimson dawn to crimson dawn,
we held the Dons at bay.
“The dead lay littered on our decks,
our masts were shot away.

“We beat them back with broken blades,
till crimson ran the tide;
“Death thundered in the cannon smoke
when Richard Grenville died.
“We should have blown her hull apart
and sunk beneath the Main.”
The people saw upon his wrists
the scars of the racks of Spain.

“Where is Bess?” said Solomon Kane.
“Woe that I caused her tears.”
“In the quiet churchyard by the sea
she has slept these seven years.”
The sea-wind moaned at the window-pane,
and Solomon bowed his head.
“Ashes to ashes and dust to dust,
and the fairest fade,” he said.

His eyes were mystical deep pools
that drowned unearthly things,
And Solomon lifted up his head
and spoke of his wanderings.
“Mine eyes have looked on sorcery
in the dark and naked lands,
“Horror born of the jungle gloom
and death on the pathless sands.

“And I have known a deathless queen
in a city old as Death,
“Where towering pyramids of skulls
her glory witnesseth.
“Her kiss was like an adder's fang,
with the sweetness Lilith had,
“And her red-eyed vassals howled for blood
in that City of the Mad.

“And I have slain a vampire shape
that sucked a black king white,
“And I have roamed through grisly hills
where dead men walked at night.
“And I have seen heads fall like fruit
in the slaver's barracoon,
“And I have seen winged demons fly
all naked in the moon.

“My feet are weary of wandering
and age comes on apace;
“I fain would dwell in Devon now,
forever in my place.”
The howling of the ocean pack
came whistling down the gale,
And Solomon Kane threw up his head
like a hound that snuffs a trail.

A-down the wind like a running pack
the hounds of the ocean bayed,
And Solomon Kane rose up again
and girt his Spanish blade.
In his strange cold eyes a vagrant gleam
grew wayward and blind and bright,
And Solomon put the people by
and went into the night.

A wild moon rode the wild white clouds,
the waves in white crests flowed,
When Solomon Kane went forth again
and no man knew his road.
They glimpsed him etched against the moon,
where clouds on hilltop thinned;
They heard an eery echoed call
that whistled down the wind.

[ArK]

Solomon Kane's Homecoming (Variant)


The white gulls wheeled above the cliffs,
the wind was slashed with foam,
The long tides moaned along the strand
when Solomon Kane came home.
He walked in silence through the streets
of the little Devon town,
The folk all followed whispering
all up the streets and down.

They whispered of his sun-bronzed hue
and his deep strange stare;
They followed him into the tavern
and thronged about him there.
He heard, as a man hears in a dream,
the old worn rafters creak,
And Solomon lifted his drinking jack
and spoke as a ghost might speak:

“Where are the lads that gathered here
so many years ago?
“Drake and Hawkins and Oxenham,
Grenville and Leigh and Yeo?
“Was it so long ago,” said Kane,
“sat Richard Grenville there?
“The dogs of Spain,” said Solomon Kane,
“by God, we fought them fair!

“For a day and a night and a day again
we held their fleet at bay,
“Till their round shot riddled us through and through
and ripped our masts away.
“Where is Bess?” said Solomon Kane.
“It racked me hard to go –
“But I heard the high tide grate the keel
and I heard the sea-wind blow.

“I left her – though it racked my heart
to see the lass in tears –”
“In the quiet churchyard by the sea
she has slept these seven years.”
The sea-wind moaned at the window pane
and Solomon bowed his head.
“Ashes to ashes, dust to dust,
and the fairest fade,” he said.

His eyes were mystical deep pools
that drown unearthly things,
And Solomon lifted up his head
and spoke of his wanderings.
“My feet have tracked a bloody way
across the trackless sands,
“Mine eyes have looked on sorcery
in the dark and naked lands.

“And I have known a deathless queen
in a city old as Death;
“Her smile was like a serpent's kiss,
her kiss was Lilith's breath.
“And I have roamed in grisly hills
where dead men walked by night,
“And I have seen a tattered corpse
stand up to blast men's sight.

“And I have heard the death-chant rise
in the slaver's barracoon,
“And I have seen a winged fiend fly,
all naked, in the moon.
“My feet are weary of wandering
and age comes on apace –
“I fain would dwell in Devon now,
forever in my place.”

The shouting of the ocean-winds
went whistling down the gale,
And Solomon Kane raised up his head
like a hound that snuffs the trail.
A-down the winds like a running pack,
the hounds of the ocean bayed,
And Solomon Kane rose up again
and girt his Spanish blade.

Hands held him hard but the vagrant gleam
in his eyes grew blind and bright,
And Solomon Kane put by the folk
and went into the night.
A wild moon rode in the wild white clouds,
the waves their white crests showed
When Solomon Kane went forth again,
and no man knew his road.

They saw him etched against the moon
on the hill in clouds that thinned,
They heard an eery, echoed call
that whistled down the wind.
Out of the tavern into the night
went Solomon Kane once more,
He heard the clamor of the winds,
he had harked to the ocean's roar.

[Кел-кор]

Вот за вариант — отдельное спасибо. Теперь надо бы сравнить перевод М. Семеновой и М. Калинина (а то на библиографе написано, что перевод Семеновой — это перевод варианта стихотворения).

[Bingam Vici]

Странно, но почему то на howardworks.com нет истории публикаций про стих "Киммерия". А мне так удобно оттуда брать всё, там списочком так хорошо про все произведения, а этого нет, может по др. называется? не Cimmeria?

[Кел-кор]

На ГовардВоркс пока не готов раздел со стихами.

[Bingam Vici]

Ааа! вон оно что
... тогда ладно