Царь Соломон

[Зогар Саг]

Вбросить чтоли?
Короче вот такое надумалось недавно. Может будет продолжение, может нет- как пойдет. Основная тема - альтернативная история и дремучая мистика. Ересь альтернативы, ересь славянщины, ересь вообще

-Все ли тебе по нраву, государь? - произнес невысокий щуплый боярин, кутаясь в шубу из черных соболей. Налетавший со стороны Студёного моря злой ветер, проникал во внутреннее помещение надвратной башни острога, заставляя мерзнуть привыкшего к теплу царского приближенного.
-Все в порядке, Митрий,- произнес, не оборачиваясь, человек облаченный в ниспадающий до пят черный суконный кафтан. Не в пример боярину, прикрывавшим плешивую голову тяжелой шапкой отделанной мехом чернобурой лисицы, стоявший на башне человек был простоволос и холодный ветер шевелил рыжеватые волосы. Несмотря на более легкий наряд, не было похоже, что человеку на башне хоть как-то мешал холод - словно и не замечая его, он вглядывался в морскую гладь, где-то вдали сливавшуюся с серым небом.
-Может чего еще осмотреть желаешь, государь?- вновь послышался заискивающий, но в то же время скрывающий нетерпение голос боярина. Чуть заметная улыбка искривила тонкие губы.
-Нет, Митрий, я доволен. Ступай.
Позади послышался скрип ступеней лестницы - боярин спускался вглубь острога. Стоявший же на башне вновь устремил взгляд вдаль. Он был немолод - узкое лицо испещряли глубокие морщины, да и рыжие волосы изрядно покрыла седина, однако движения его не потеряли былой силы и ловкости, да и взгляд серых глаз по-прежнему был преисполнен той малообъяснимой жути, что отличала и взгляд его отца - кого и поныне на его второй родине зовут Ужасным. Но яблочко упало дальше яблони- стоявший на башне вновь усмехнулся- нечасто ему на ум приходили русские пословицы. Правившей более десяти лет огромной страной, ценой невероятных усилий преодолевший последствия ужасной Смуты и кровопролитной войны, выведший страну в число величайших держав мира - он так и не чувствовал себя частью этого народа. Народ верного, но лукавого, раболепного и своенравного, способного и на истовую молитву Богородице и на людоедство и чародейство. Забавно, но, похоже, именно это отчуждение от подданных и помогало ему до сих пор крепкой рукой держать бразды правления, беспощадно подавляя любую крамолу и возмущение против его власти.
Позади негромко ударили колокола в Архангельском соборе, призывающего на вечерню и словно в такт ему на берег легким шипением выплеснулись пенные волны. Сегодня он видел Студеное море третий раз в жизни, когда, невзирая на возраст, самолично прибыл для осмотра нового, все еще строившегося города. С вершины построенного еще при отце острога видел он как подступают к стенам крепости многочисленные деревушки, как снуют человеческие фигурки у купеческих лабазов и факторий «аглицких гостей». Не зря всполошились приказчики «Московской компании» - к корабельной пристани уже причаливали величественные корабли с красным крестом на белых стягах. Точно такой флаг развевался над многопушечными галеонами причалившими сюда одиннадцать лет назад, когда английские и шотландские солдаты, ветераны множества войн сходили на берег, дабы возвести нового царя на московский престол. Позади были пятнадцать лет плавания в южных морях, пьяные оргии на Тортуге, абордажи испанских галеонов, кровавые схватки с красными и черными дикарями в джунглях Конго, непроходимых чащобах Нового Света и залитых кровью горах проклятой богом Эспаньолы. Он сходил на берег полный решимости отвоевать то, что принадлежало ему по праву рождения, закаленный в множестве боев на море и на суше, внушавший суеверный страх не только поморским охотникам и рыболовам, но и своим собственным отчаянным сорвиголовам, не боявшимся ни бога, ни черта. И ныне тот же страх смешанный с почти религиозным поклонением довлеет уже над всей страной где каждый- от приближенных государя до последнего холопа, словно разом забыв христианское учение и приняв языческое заблуждение о переселении душ, считает его вновь рожденным библейским царем - царем-чародеем, царем-мудрецом. Разве и поныне книжники в монастырях не переписывают на новый лад старую легенду уже пошедшую в народ: о Строителе Храма и его жутком соратнике, которого евреи именуют Ашмедаи, а здесь…кажется Китоврасом?
И мало кто знает о том дне, когда он первый раз увидел берега моря, которое его соотечественники именуют «Змеиным заливом». Десятилетний отрок поддерживавший под руку немолодую русоволосую женщину, изнемогавшую от долгого перехода, садился с ней шлюпку отвозящую их к большому кораблю, неподвижно стоявшего на якоре в миле от берега. С моря тогда налетал такой же ветер и мать куталась в шерстяную накидку, подаренную сердобольной женой поморского охотника. Большего от местных ждать не приходилось - по пятам шли скуластые смуглые всадники, выжигавшие местные села за малейшее подозрение в укрывательстве беглецов.
Что-то и вправду холодно. Пожалуй, надо спустится в крепость. Подождут и до завтра послы из Лондона, никуда не денутся. Царь бросил последний взгляд на причаливающие галеоны, уже спускавшие сходни и спустился по лестнице. Не глядя прошел мимо вытянувшихся во фрунт английских наемников - другому бы государю не простили того, что стражу держит из «немцев», но ему можно, ему можно все здесь- толкнул дверь и вошел в горницу.
Обстановка здесь была скромнее, чем в покоях бояр да и купцов - царь не любил показанной роскоши, бьющей в глаза, что любили кичиться приближенные поднятые недавно не за знатность рода, но за заслуги перед новым царем. Роскошь осталось в той, прошлой жизни главаря морских разбойников. В царской горнице не было ни изысканной росписи на стенах, ни персидских ковров на полу, ни украшенных золотом и серебром тканей. Небольшое ложе, больше напоминающее моряцкую койку, только что застеленную покрывалом из черного шелка. У окна был столик китайской работы, с мраморной доской на котором стояла пузатая черная бутылка с испанским ромом- подарок привезенный еще год назад одним из бывших соратников, ныне возведённым в звание барона. Рядом на столе стояла пузатая чарка.
В углу комнаты стояла божница с расписными образами- вот уж на дела божественные царь не скупился. Рядом чадили восковые свечи, еще несколько пускали струйки дыма со столика.Царь оглянулся на дверь- нет, никто сейчас не сунется, побоится- после чего подошел к божнице и, небрежно перекрестившись перед иконой Богородицы, отодвинул ее в сторону. За иконами обнаружился большой ларец черного дерева, покрытый причудливыми письменами и знаками. Во всей Московии нашлось бы не более сотни человек способных прочесть надписи на крышке ларца. И не больше десяти человек из ближнего окружения Белого Царя, знали или хотя бы догадывались, что хранится в черном ларце, который часто видели в руках у государя - остальным оставалось только меняться слухами, один другого страшнее.
Пусть их болтают, усмехнулся про себя царь, откидывая крышку ларца. Громко говорить все равно не осмелятся, а коль найдется такой храбрец - с ними у него разговор короткий.
В ларце лежала отрубленная голова с лоснящимися черными волосами, посеребренными сединой . Корчились в злобной усмешке посеревшие губы, яростно смотрели серые глаза, раскосые по-степному. Именно глаза, вернее их выражение делали похожим лица государя и того, кто уставился на него мертвыми глазами. Двое единокровных братьев, сыновей Ужасного Царя рожденных от разных матерей – один от английской принцессы, родственницы «королевы Бесс», второй- от черкесской княжны, возмужавший при дворе крымского хана.
Царь Соломон смотрел в застывшие глаза, видя в них свое отражение. Сейчас только совершить пассы над мертвой головой, произнести тайные, чародейные слова - и дрогнут мертвые губы, как бывало прежде, и в глазах пробудится блеск «мертвой жизни».
Нет. Не к месту и не ко времени сейчас коварное искусство черных колдунов, позволивших и сохранить эту голову и пробуждать ее к жизни. Но скоро время это придет. Время, когда ему придется воззвать к духу того, из-за кого московского царя и по сей день именуют Братоубийцей и Новым Каином, при дворах враждебных государей в Кракове, Мадриде и Вене.
Соломон Каин. Соломон Кейн.
Закрыв ларец, царь сидел у окна, смакуя маленькими глоточками ром вновь и вновь вспоминая каждый год, каждый миг причудливого и страшного пути к трону, начавшегося много лет назад на берегах Студеного моря.