Берега Лейса

[Михаэль фон Барток]

небольшой рассказ, в котором читатели могут познакомиться с новым персонажем, которому предстоит сыграть довольно большую роль в будущих великих событиях - принцем Ултара, неуемным Басирисом, известным любителем борьбы и выпивки, так же не чуждым реформаторского зуда.
ps. ветераны форума могут узнать начальный кусок рассказа, некогда предназначавшийся для "Дара Крома", но это было столь давно и поросло таким высоким быльем, что даже странно вспоминать былые времена.
все сто тысяч раз переменилось, а отрывок, предназначенный для стигийки Катанехты, созданной одним из бывших форумчан, пригодился в дело.

Хетти спала и ей снились воды Лейса, великой реки, дававшей жизнь и смерть всему в Ултаре.
Ей было восемь лет, когда она поняла, что жизнь ее определена, как была определена жизнь ее отца и ее матери. Отец ее был каменотесом, одним из тех, кто строил великую пирамиду, низкорослым, коренастым человеком с длинными руками, загрубевшими от десятилетий тяжелой работы, с согбенной, хотя и сильной спиной и лицом, которое уже утратило способность выражать что-либо кроме усталости. Лишь иногда в его темных глазах мелькало выражение, указывавшее на то, что он все-таки человек, мыслящий и имеющий свой взгляд на вещи, а не просто тот, кто держит кирку.
Мать свою Хетти помнила с самого раннего детства. Первые воспоминания говорили ей, что мать была красива, но по мере того, как росло количество братьев и сестер в семье, красота матери куда-то уходила, она словно таяла с рождением каждого наследника, а испуганный, болезненный блеск в глазах, становился все ярче. Когда Хетти был совсем маленькой, ее мать часто пела песни. Когда Хетти подросла настолько, что ей стали поручать мелкую работу на подступах к пирамиде (в основном оттаскивать щепу, остающуюся от бревен-катков). мать ее уже редко говорила.
Наверное, уже в этом году ее начнут использовать на работах. Конечно же, никто не даст маленькой девочке заступ или лопату, но ей поручат оттаскивать каменную крошку от каменоломен, разносить работникам еду, следить за чистотой в лагере. Через два или три года она начнет превращаться во взрослую девушку и ее лишит невинности прямо среди каменного крошева какой-нибудь старшина рабочих, после чего ей некоторое время будут пользоваться все, кому она не будет готова вырвать глаза. А через четыре года или пять лет она выйдет замуж за каменотеса и станет хозяйкой низенькой, скорее вырытой в земле, чем построенной на ней хижины. Муж ее будет работать каждый день от зари до зари, а она будет работать только половину дня, потому что вторая половина будет посвящена тому подобию домашнего очага, что будет принадлежать ей. Она родит семерых или восьмерых детей, половина из которых умрет в младенчестве, работа, нужда, голод и побои мужа быстро состарят ее и в тридцать она будет старухой, а до сорока не доживет, умрет либо родами, либо от желтой лихорадки, либо ей проломит голову муж, либо она сломает ногу или руку и станет калекой. Как калеку ее освободят от работ, и она проживет на десять лет дольше - возясь в лагере с чужими детьми, помешивая чечевичную похлебку в котле, а мимо нее так и будет нести воды Лейс.
Хетти не видела в такой жизни ничего ужасного - так жили поколения и поколения до нее. Были в жизни царских каменотесов и свои маленькие радости - и тот пенистый хмельной напиток, который давали им раз в неделю, и сладкие лепешки, и настойка опия, которой их потчевали, что бы притупить страшную, годами накапливающуюся усталость, и соревнования местных силачей, устраиваемые по праздникам. Случалась среди каменного крошева и неумолчного стука молотов и настоящая любовь, завязывалась крепкая дружба, пелись у костров песни о славных героях прошлых лет.
Так было и так должно было быть.
Мул пал утром и весь день его туша пролежала под палящим солнцем, поэтому, когда к вечеру его разрубили на части и раздали разным десяткам рабочих, что бы они сварили вечернюю похлебку с мясом, душок в мясе уже появился. К счастью еще слабый. Все ели его, обжаривая на углях до черной корки, а Хетти не смогла заставить себя.
- Ешь, тебе нужны силы. – настаивала мать, но Хетти угрюмо мотала головой.
Потом она внезапно вскочила на ноги, опрокинув миску с похлёбкой.
- Я не буду есть падаль! – вскричала она. – Я не животное!!!
Она зло пнула по откатившейся миске. Пролившуюся похлебку принялся слизывать один из тощих псов, живших в лагере. Хетти ударила собаку ногой. Пес прыгнул и вцепился ей в руку. Девочка и собака покатились по каменистой земле, яростно кусая и царапая друг друга. Не будь животное таким старым и полумертвым от болезней, оно растерзало бы ребенка, но сейчас в укусах не было настоящей силы. Хетти пинала зверя обоими ногами, молотила по голове свободной рукой. Потом один из рабочих подбежал к ним, за хвост оттащил слабо скулящего зверя, и раскроил ему голову киркой. Собака считалась нечистым животным и есть ее не стали, но все же вспыхнула короткая перепалка из-за облезлой шкуры.
Даже не поблагодарив своего спасителя, истекающая кровью Хетти побежала к реке. Вслед ей неслись крики.
- Я не животное. Не животное. Не животное. Я не буду есть падаль. – отчаянно шептала она, уходя все дальше от лагеря.
Сначала она не собиралась сбегать. Хетти не знала иной жизни, кроме жизни поселка каменотесов. Никто не гнался за ней, даже мать. Все думали, что она скоро вернется. Но боль, обида и страх перед возможным наказанием гнали Хетти вперед и вперед. На Лейс спускалась ночь. Река начинала своей особой, страшной, потусторонней жизнью. В камышах и на островах начинали подавать голос животные, птицы, и неведомые твари, спавшие днем. В любой другой день эти звуки повергли бы Хетти в ужас, и она повернула обратно, но не сегодня. Девочка, зло сжимая кулаки, продолжала упрямо ступать вдоль реки. Слезы высохли. Вместо плача из горла ее доносились сдавленные звуки, похожие на рычание загнанного звереныша.
Она помнила все страшные истории, о заблудившихся ночью на реке, о найденных обескровленных и чудовищно изуродованных трупах. Но сейчас твари, живущие в зарослях не пугали ее. «Пусть меня сожрут, но я не буду есть падаль. Не буду есть падаль. Пусть лучше меня саму сожрут». На самом деле маленькая Хетти не хотела умирать, но повторяемые как молитва слова не давали ей утратить решимость.
В десяти стадиях от поселка она нашла старую, видимо выброшенную на берег лодку, и залезла под нее. Лежа в темноте и относительном покое она, наконец, успокоилась. Когда одержимость ушла ее место занял страх.
Хетти лежала, обмирая от ужаса, вслушиваясь в плеск волн, в рычание, вой, песни и скрежет, доносившиеся из ночи. Вот прибрежные кусты затрещали под чьим-то огромным весом. Вот рев, похожий на львиный, но много более долгий и полный страшной, недоступной простому хищному зверю свирепости, разорвал ночной воздух. Ее кусали насекомые.
Но прошло сколько-то времени и первоначальный страх начал уходить.
Слушая ночь, Хетти обрела странный покой.
Хетти никогда не проводила ночь одна. Вся ее жизнь прошла в страшно скученном поселке, где люди буквально касались друг друга локтями, вынужденные есть, пить, спать, совокупляться и справлять естественные надобности почти на виду друг у друга, разделенные часто лишь хлипкими занавесками. Ночи были полны храпов, стонов, скрипа зубов, которые издавали спавшие вповалку люди.
А сейчас все звуки ночи, какими бы пугающими и загадочными они не были, казались величественной музыкой, несравнимой с надсадным кашлем, рвавшим забитые каменной пылью легкие и урчанием полных чечевицы животов.
Хетти была маленькой девочкой, мало что видевшей в жизни. Окружавшие ее люди были столь заняты повседневностью – грубой и тяжелой, что у них не оставалось сил на какие-либо тонкие душевные метания. Даже религиозность каменотесов была приземленно-практичной, лишенной всякой мистической экзальтации. Но видимо от рождения в душе Хетти был какой-то огонь, который не сумела загасить полная тяжелого труда, борьбы за кусок хлеба жизнь и ставшая привычной, рутинной, жестокость, что царили в поселке царских каменотесов.
Сейчас ночь говорила с ней.
Она лежала под перевернутой лодкой и видела немногое, лишь кусок звездного неба.
Но вдруг открывшимся внутренним взором она увидела берег Лейса. Не так, как увидели бы его ее глаза при лунном свете, и даже не так, как она видела бы при свете дневном.
Странное новообретенное зрение показывало не только движение могучих тел, стремительный перебор лап. Она видела души.
Душу старого беззубого льва, который три дня назад убил человека и снова был голоден, потому что человек был тощ и мал ростом.
Душу крокодила, что поглотил собственных детей, не помня об этом.
Душу странного существа, спавшего в иле на самой середине реки. Она попыталась рассмотреть тело этого существа, и поразилась и ужаснулась увиденному. То была противоестественная смесь человека, рыбы и лягушки. О них говорили, что они исчезли еще до того, как возвели первую царскую усыпальницу.
У крокодила не было разума, лишь голод.
Лев казался печальным и растерянным, но в нем по-прежнему жили гордость и отвага, свойственная его племени.
Разум существа на дне реке был ужасен. Хетти отшатнулась, коснувшись сгустка злобы, ненависти, алчности и жажды мести. Душа существа горела этими чувствами. И это при том, что разум его спал. Холодный, извращенный, изощренный разум существа, чуждого человеку много больше, чем лев или крокодил.
Оставив загадочную тварь дальше спать и видеть полные крови и немыслимых непристойностей сны, Хетти вернулась обратно в свое тело. Внутреннее зрение ушло. Некоторое время она лежала, осмысливая свои новообретенные способности.
Хетти все еще не знала, что ей делать дальше. До поселка, до прежней жизни была всего одна миля.
Сквозь дыру в днище лодки Хетти смотрела в небо. Здесь оно казалось выше и чище, чем в поселке, хотя умом она понимала, что такое невозможно.
Высоко-высоко, выше больших звезд вдруг возникла новая, сиявшая ярче прочих.
И Хетти решила, что боги шлют ей знак.
Это ее звезда. Эта звезда зажглась для нее, маленькой дочери каменотесов, одетой в рубище. Звезда сказала ей не возвращаться. Звезда звала с собой. Все страхи, что еще оставались в душе девочки, ушли. Небо отметило ее. Не у каждого есть на небе собственная звезда. Наверное даже и бога-короля нет. Зато звезда есть у Хетти.
Очень скоро она уснула сном крепким, но неспокойным. Во сне она видела много странного, чего никогда не могла увидеть в своей короткой жизни, и чему не могла найти нужных слов. В одном из этих видений она разглядела человека на покрытой странным белым песком скале. Вокруг скалы бушевало море. Она знала, что это море, хоть прежде никогда моря не видела. Так же там было очень холодно. Невероятно холодно. Столь холодно, что с неба падал не дождь, а белые хлопья, а вода в море превращалась в подобие камня. Человеку тоже было холодно, хоть он и кутался в звериные шкуры и старался делать вид, будто холод не волнует его. Он был огромным, как скала и могучим, как лев. У него были острые зубы и длинные белые волосы, спадавшие на спину подобно львиной гриве. Он обгладывал какую-то кость, и, присмотревшись, Хетти поняла, что кость эта – человеческая рука. Гигант поднял на нее свои блеклые, почти бесцветные глаза, и Хетти поняла, что он тоже видит ее, что у него есть тот же странный дар. С перемазанных жиром губ сорвалось поистине звериное рычание.
- Кровь Дагона! – прорычал человек-зверь. – Как ты можешь видеть меня?! И почему я вижу тебя, ведь я…
Хетти не знала языка, на котором говорил гигант, но понимала смысл его речи.
- Будь ты проклята, маленькая ведьма! Откуда ты?! Почему ты видишь меня?! – он поднялся, сжав свободной рукой дубину. И хотя Хетти понимала, что беловолосый очень далеко от нее, при виде его гнева вновь пришел страх. Тут Хетти проснулась.
Взошло Солнце и Хетти выбралась из-под лодки.
Перед ней лежал новый, совершенно незнакомый мир.
Соблазн вернуться был велик, но что-то остановило ее.

Добавлено через 44 секунды
В Ултаре каждый человек продолжал дело своих родителей. Сын гончара становился гончаром, сын воина – воином, сын каменотеса – каменотесом.
Так было заповедано века назад.
Но ни одно общество полностью не следует писаным законам, иначе кровь в жилах народов давно уже остановилась бы.
Хетти мало что знала о мире, лежащем вне поселка. Она точно знала, что ей нужно будет скрываться хотя бы первое время. Беглого каменотеса наказывали плетьми, а за нарушение порядка могли отправить в глубокие каменоломни, откуда нет выхода.
Но у нее все равно оставалась возможность проскользнуть мимо, скрыться, затаиться, пополнив собой одну из шаек бродяг и попрошаек, странствующих музыкантов и жонглеров, которых власти исследовали, но не изводили до конца никогда. Потому что слугам Змеиного Трона тоже порой хочется посмотреть на представление с факелами.
Жизнь таких бродяг была полной опасности, унижений и бедности, но маленькой Хетти она казалась воплощением свободы.
Хетти не знала, куда ей идти. Поэтому ей было все равно, куда поведут ее ноги.
Полдня она ступала по каменистой дороге. Несколько раз ее обогнали или навстречу ей проехали всадники, однажды пронеслась колесница.
Но никого не интересовала маленькая беглянка.
Очень хотелось есть и пить. Солнце пекло голову. Хетти упрямо шла вперед. Лучше упасть лицом вперед на дорогу, чем вернуться, и есть падаль – твердила она самой себе.
- Эй, малыш, эта дорога приведет меня к гробнице Мелькара, правящего нами, да продлят боги его дни на сто лет? – вдруг обратился к ней одинокий всадник.
Хетти подняла голову. От жажды и жара она плохо соображала, до нее не сразу дошло, что спрашивает у нее человек. Она открыла рот, что бы ответить, но тут перед глазами у нее потемнело, и Хетти стала падать, чувствуя, как земля уходит из-под ног.
Сильная рука подхватила ее.
Несколько мгновений – она не знала сколько, но судя по всему немного – мир вокруг перестал существовать, все поглотила тьма. Но в этой тьме водились чудовища, как теперь знала Хетти. И ее разум вынырнул обратно.
- Что с тобой, малыш? Голову напекло? – спросил спешившийся всадник. – вот, попей. – сказал он, протягивая Хетти металлическую флягу с водой. Вода была теплой и отливала медью, но она возвращала к жизни.
Перед ней был настоящий господин из Города.
Ни один человек в Ултаре под страхом смерти не посмел бы примерить белые одеяния, золотой обруч в виде сплетенных змей и черноволосый парик до плеч, не принадлежи он к высокой знати, к семьям, что имели право входить во дворец не на коленях.
Хетти лишь однажды видела господ из Города, и на всю жизнь запомнила их надменные ястребиные лица, высокие, прямые как натянутая тетива, фигуры. Потому она сразу же поняла, что этот господин – настоящий.
Настоящий, но какой-то странный. Лицом и сложением он больше походил на силача из каменотесов, чем на знатного человека. Коренастый, широкий в кости, мощно сложенный, с крупными, но мягкими чертами смуглого лица, он разительно отличался от худощавых и рослых господ, которых она видела прежде. Его густые волосы явно были настоящими.
Но страннее всего было поведение господина. Ни один знатный человек не обратил бы внимания на потерявшего сознания ребенка каменотесов, да еще и беглого. Ни один, кроме этого.
- Лучше? – улыбаясь, спросил господин из Города.
Хетти неуверенно кивнула.
- Ты ведь девочка, верно? – все та же веселая, светлая улыбка.
- Да. – испуганно ответила Хетти.
- Ну, в таком рубище, да под всей этой грязью не трудно перепутать. – рассмеялся знатный человек.
- Меня зовут Басирис. Я Рука Короля. – Басирис рассмеялся. – судя по тому, что я видел – единственная на весь Ултар.
На могучей груди Басириса висела золотая цепь, сделанная из маленьких рук, выполненных с таким искусством, что они казались принадлежащими сказочному малому народу.
Но Хетти так же заметила, что лицо его не просто смугло от природы, а опалено солнцем, руки его были жесткими, мозолистыми, а широкий кривой меч, висевший на поясе, мог бы разрубить человека пополам. Басирис был не просто знатным господином из Города и Рукой Короля, он был силачом и воином.
- Как тебя зовут, маленькая?
- Хетти. Я уже не такая маленькая.
-Достаточно большая, что бы сбежать? – прищурился Басирис.
Хетти по-настоящему испугалась. Чутье подсказывало ей, что Басирис в душе добр, но кто знает, не возобладает ли обычай над порывами души, и быть может, он подвергнет ее за побег жестокому наказанию.
- Я никому не раскрою твоей тайны. Так что, эта дорога приведет меня к гробнице ныне здравствующего Мелькара?
- Да, господин. – кивнула Хетти.
- Есть еще вопрос. Тебе интересно?
- Да, господин.
- Чем ты хочешь заниматься, сбежав из каменоломен?
- Не знаю, господин.
- Путей у тебя не много. Ты можешь воровать, но рано или поздно тебя поймают и отрубят руку. Или же сошлют работать в те же самые каменоломни. Ты можешь торговать собой, но тогда ты умрешь молодой от дурных болезней. Ты, конечно, можешь попробовать найти работу в городах, но они и так переполнены бедняками, готовыми таскать грузы или носить воду за сущие гроши. Быть может тебе повезет, в тебе откроется великий дар, и ты добьешься от жизни многого. Я видел вольноотпущенника столь богатого, что ему должны многие придворные. А двадцать лет назад он выносил горшок из под своего хворого хозяина. Но, признаться, он единственный, кому столь повезло.
- Вы предлагаете мне вернуться, господин? Говорите, что жизнь везде одинаково тяжела и безрадостна? Я лучше брошусь в Лейс, чем вернусь.
Басирис внимательно рассматривал Хетти.
- А ты незаурядный человек, милая. – наконец, сказал он. – Видел я взрослых мужчин, у которых не было и десятой доли твоей дерзости и глубокомыслия.
Хетти не знала, что ей ответить. Весь этот разговор был очень странным.
- Вот что, Хетти. Я думаю, нас с тобою свела судьба. Я мог проехать мимо, ты могла убежать, завидев меня. Сотни, тысячи вероятностей. Но вот мы здесь, и разговариваем. И мне нравится, как ты мыслишь. Я возьму тебя на службу. Сначала будешь служить за еду. Потом, если хорошо себя проявишь, будешь получать и жалование.
- Не думаю, что вам так уж нужен слуга. – сказала Хетти, испугавшись своих слов.
- Это почему же?
- Вы путешествуете один. Вам не нужен человек, что бы подавать с утра воду, или что бы умащивать вас маслом. Вы привычны ко всяким тяготам.
Басирис рассмеялся.
- И то верно. Но я же сказал, что мне нравится с тобой разговаривать! Будешь развлекать меня в пути, и быть может, в самом деле, иногда носить воду. Обычно мне это не составляет труда, но если вино с вечера было слишком крепким и сладким, то хочется, что бы вода приходила сама!
Басирис вскочил в седло и протянул руку, что бы помочь Хетти взобраться.
Та нерешительно стояла.
- Никогда не ездила верхом?
- Нет. Да нам и нельзя иметь лошадей. Только ослов.
- Ты отныне не принадлежишь к общине каменотесов, Хетти. Отныне ты слуга Руки Короля. Думаю, что ты мне пригодишься, малышка.
Так жизнь Хетти невероятно перевернулась. Из никому не нужной беглянки она стала служанкой королевского племянника.
Басирис много говорил, а Хетти слушала. Запоминала. Она подумала, что странная ночь на берегу пробудила ее разум. Еще вчера она не поняла бы и половины слов, которые говорил Басирис. А сейчас она не только понимала их, но и мгновенно запоминала.
- Расскажи мне, что знаешь о вашем главном строителе.
- Говорят, он человек богобоязненный и справедливый.
- Кто же говорит?
- Он сам. Каменотесы говорят про него, что он мошенник.
- Строительство идет неподобающими темпами, ты об этом знала?
- Нет. Я выросла при строительстве. Я ничего не знаю о темпах.
- Что ты еще можешь сказать о старшем строителе?
- Я его видела всего несколько раз. Он не любит появляться на работах. Дворец его похож на райский сад. Я однажды была там – относила письмо.
- Ты просто не видела садов Великого Ултара, Хетти. Но по слухам он, в самом деле, хорошо устроился.
Ближе к вечеру Хетти впервые оказалась в доме старшего строителя. Прежде она только издалека могла видеть это величественное сооружение. Ее не пустили не только на порог дома, но даже во внутренний двор. Сейчас все было иначе.
Старший строитель – тучный, холеный и самовлюбленный человек неопределенного возраста, приветствовал Басириса очень радушно, но спрятанные в складочках жира глаза смотрели холодно и почти ненавидяще.
Басирис приказал приготовить для себя ванну.
- И для моей служанки тоже. Приведите ее в порядок, оденьте, как подобает.
Хетти видела, что старший строитель узнал ее. Кому-то он и мог показаться изнеженным ленивым толстяком, но она знала, что он человек жестокий и обладает цепким умом.
Она приняла первую в жизни настоящую ванну. Ее волосы из-за колтунов и репьев расчесать было невозможно, и потому их коротко остригли. Лохмотья, служившее ей одеждой выбросили, потому что они кишели насекомыми и были пропитаны потом и пылью, а вместо них дали чистую тунику, доходившую до колен. Рану на руке промыли, смазали мазью и перевязали чистым куском полотна. Она впервые увидела себя в зеркале, причем не сделанном из полированной меди, а стеклянном.
Хетти показалась себе красивой, несмотря на короткие волосы. Слуги обращались с ней вежливо, хотя она сама, еще вчера бывшая много ниже них по званию, робела этих красиво одетых, сытых, надушенных людей.
Вскоре появился Басирис. Он посмотрел на случившуюся с Хетти метаморфозу и довольно хмыкнул. Сам принц тоже сбросил запыленные в дороге одежды. Сейчас кроме набедренной повязки и украшений на нем не было ничего.
Хетти видела немало сильных людей, но Басирис, несмотря на небольшой рост, был воистину могуч.
- Благородный Набар зовет нас к столу. – Слово «благородный» Басирис произнес со змеящейся усмешкой.
Хетти никогда не видела такой роскошной трапезы. Но честно сказать, она вообще мало что видела в жизни. Еще вчера на ужин ей предлагали падаль, а сейчас только одной рыбы было с полдюжины видов и сортов. Одни были запечены, другие сварены, третьи зажарены на открытом огне. Благоухали приправы. От голода кружилась голова и текли слюнки, но ей хватило выдержки дождаться, когда хозяин и гость произнесут все приличествующие молитвы и вежливые слова.