Конкурс - Гора

[Lex Z]

Гора

Этот поход мы загадала давно. Шесть человек дружных одноклассников, спевшаяся неразлучная компашка, которая теперь, по окончанию этого лета, должна будет неизбежно развалиться. Потому что мы окончили школу, поступили в разные ВУЗы, и потому будем видеться намного реже. Мой Сашка уезжает учиться в другой город, а одна из подружек Ирина – вообще отбывает в чужую страну.
Поэтому, переждав череду августовских дождей, мы, наконец, отправились в поход, чтобы ещё раз побыть всем вместе. Отдохнуть, подурачиться и законсервировать на память тёплые моменты нашей дружбы. "Отменяйте все дела! — без конца названивали мы друг другу, проклиная обильные дожди, отнимающие ценное время. – Как распогодится, уезжаем в любую минуту!". И вот что я сейчас поняла: лучше бы те дожди и не думали прекращаться, лучше бы до самой зимы с неба лилась стылая вода, не пуская нас в поход на чёртову гору…

* * *

— Они что, сдурели?! – оторопела я, возмущённо поворачиваясь к Галке. – Они думают — мы их на себе понесём? Меры никакой не знают, разве нельзя напиться, когда дойдём и установим палатку? А-а, так и ты, подруга, не отставала!
Галя смотрела на меня чуть косящим взглядом абсолютно довольного человека. Пока я ходила в дальние кустики, а потом ещё слегка заблудилась, подружка надринькалась с главными заводилами Игорьком и Никитосом. Те ещё в начале подъёма в гору принялись потчевать всех "с устатку", но остальные пока благоразумно отказывались. Зато у выпившей Галки исчезло то несчастное, совершенно затравленное выражение, не сходившее с лица последние несколько часов. Она раскраснелась и с возбуждённым интересом поглядывала по сторонам, явно высматривая нарушителей дисциплины с их весёлой бутылочкой.
— Напьётся ведь ещё больше, зараза, – осуждающе подумала я. И тут же оправдала подругу. – А может сейчас это к лучшему? Сразу видно — теперь ей не до глупых страхов. И всё-таки Галчонка очень жаль, не вовремя на неё накатило.
На Галку "накатило" при одном только виде ещё далёкой горы. Кстати, о её существовании мы вовсе не подозревали, просто — перепутали электрички. Залетели в последний момент, запыхавшись и задыхаясь от хохота, но пока разместились, пока разглядели, что едем совершенно не в ту сторону, за окном вовсю мелькали незнакомые названия маленьких станций.
— Может, пока отъехали недалеко, сойдём? – предложил самый благоразумный из нас, и то был, конечно, Саша. – Отправимся куда собирались? Правильно, Кать?
Я то кивнула, но тут раскапризничалась Ирина.
— Ну-у нет… — захныкала она, — опять дожидаться электрички, тащиться с пересадками, весь день так потеряешь! Всё из-за вас, лучше бы прокатились на Игорёшиной машине…
— Кто бы мне её ещё дал гробить по бездорожью, — фыркнул в ответ Игорь, — да и как бы мы втиснулись туда вшестером? Можно было бы, конечно, одного обалдуя в багажник загрузить, но теперь метаться поздняк.
Никита, привычно пропустив мимо ушей наезд дружка-провокатора, заинтересованно вглядываясь в окно внёс своё собственное предложение:
— А поехали, куда глаза глядят, а? Где понравится, там и выйдем, так даже интересней! На водохранилище, куда собирались, мы уже были …
— Ага, и не раз. Да и холодно после дождей сейчас у воды. – Тут же вмешалась всегда согласная с Никитой, Галка.
— Вот точно! А нам бы сейчас в сухое местечко, — продолжил втолковывать наш вдохновитель. — Можно в лес, желательно сосновый, они ведь растут на песке? Поехали искать такой лес, кто первый увидит — тому от меня шоколадка.
И ехали мы неизвестно куда целых три часа, а за окном одинаково однообразно расстилалась поволжская степь. Иногда мелькали какие-то купы деревьев, но не долгожданный лес. Очевидно — всё-таки следовало пересесть в сторону Жигулёвских гор, где этого леса в избытке. А потом по вагонам пошли контролёры и с руганью высадили нашу компанию на первой же остановке, потому что билеты "не соответствовали направлению следования".
Станция представляла собой облезлую деревянную будку с изящным названием "Тысяча сто пятьдесят восьмой километр". Окно оказалось закрытым, на дверях висел большой навесной замок. Внутри явно никого не было, но на стене красовалось расписание, дающее надежду, что уехать из этой глухомани можно. Но, увы, не сегодня.
— Зачем, Никитос, мы тебя только послушали… — в очередной раз заканючила капризуля Иринка (пока мы ехали, она на все лады повторяла эту же фразу), — и куда теперь? Возле рельсов отдыхать будем?
— Туда! – твёрдо произнёс новоявленный поводырь, показывая на что-то за её спиной.
Довольно далеко от станции посреди плоской степи возвышалась одинокая гора. Достаточно высокая, очень широкая, и полностью, от самого подножья, поросшая лесом! Одна только макушка оставалась голой и какой-то белесой, что отсюда, издали, было очень хорошо видно. И эта макушка сейчас весело блестела под лучами полуденного солнца.
— Ага-а, ещё бухтели на меня! – возликовал Никита. – Видали, куда я вас привёл?! Какой огромный лес, когда в округе ни деревца! Причём не где-нибудь, а на легендарной Лысой горе!
— Так легендарная, вроде, под Киевом? – сумничала я.
— А это местная Лысая гора, — поддержал дружка Игорь. – Наши ведьмы и черти от хохлятских отделились. Ура, нас ждёт незабываемый поход! Поднажали, может, успеем к самому шабашу?
— Ой, лучше не надо!
Все обернулись на Галкин писк и затряслись от хохота. То, что она совершенно не выносила даже шуток на подобные темы, удивляло нас безмерно. Никогда не смотрела страшные фильмы, конечно же не терпела литературу жанра хоррор. Да и зачем такой выдуманные ужасы, если ей и в обычной жизни постоянно что-то мерещится. Иногда она выдавала поразительно дурацкие заявления, после которых так и хотелось покрутить пальцем у виска. Едем мы, к примеру, в транспорте, или идём по улице, и тут моя подруженька вдруг говорит: "Кать, не смотри на того дедушку, он на нас скалится. А зубы то зубы, аж до подбородка!". Или: "Катя, по-моему, во-он та девочка очень больна! Она синего цвета, а её мама хихикает, как ни в чём не бывало".
Конечно же, мирный пенсионер ничуть не скалился, а хорошенькая девочка с воспитанным видом шла за ручку с мамой, но Галке ничего нельзя было доказать.
— Ты просто не туда посмотрела, а я видела совершенно точно! — был обычный ответ, с надрывом, с прорывающейся слезой, и приходилось срочно подружку успокаивать.
Сейчас напуганная Игорьком она со страхом вглядывалась в нечаянно найденную гору и всё бормотала, что никому туда ходить не следует. Но мы привычно отмахнулись, подхватили рюкзаки и отправились навстречу приключениям.
В нужном направлении очень удачно тянулась грунтовка, но через пару километров дорога вильнула в сторону и повела к небольшому селу. "Заморки" — сообщил дорожный указатель. Никого эти Заморки не соблазнили, и мы двинулись к своей цели уже по бездорожью. Наконец, гора приблизилась и закрыла собой всё пространство. А у самого подножья внезапно обнаружилось ещё одно поселенье. "Морки" доложил нам совсем уж древний указатель на покосившемся трухлявом столбе.
— Что-то у местных плоховато с фантазией, — усмехнулся мой Сашка. – А тихо-то как. Интересно, деревушка обитаема?
— Ма-аленькая какая, одна коротенькая улица… — удивлённо протянула Ирина, — жуткие домишки-развалюшки…а где магазин? Ни за что бы ни поселилась в такой дыре, наверняка людей нету!
— Есть, — бесцветным голосом сказала Галина. – Вон дым из трубы. Ребята, я, наверное, наверх не пойду. Что-то мне плохо: голова кружится и воздух какой-то вязкий, еле дышу… Да не смотрите вы на меня так, сейчас познакомлюсь с местным населением и попрошусь на ночлег… А вы идите, идите, подъём плавный, до темноты успеете.
— А если мы на два дня там останемся? – раздражённо проговорил Игорь. – Чего ты вечно нервы мотаешь! Или реально плохо?
Галка кивнула с таким несчастным видом, что Игорёк проникся и отобрал у неё рюкзак.
— Ладно, пошли. Все вместе тебя в хорошие руки пристроим, чтобы потом совесть не мучила. Щас по дыму из трубы найдём тебе заботливую хозяйку, закинем к ней на печку… Оп-па, а у нас тут торжественная встреча!
Обитаемыми оказались все восемь домиков, даже совсем плохонькие. Возле каждого сейчас стояла сухонькая фигурка, сплошь укутанная в тёмное тряпьё. Оказалось, в странной деревушке проживают одни престарелые бабушки. Они постояли, подержали ладошки у глаз козырьком, и медленно, пошатываясь, удалились. Из семи домов ни одна хозяйка за забор на улицу не вышла. И лишь одна бабуся, тяжело опираясь на палку, брела сейчас от дома до калитки навстречу чужакам.
Мы гурьбой приблизились, вразнобой поздоровались (она не ответила), и на какое-то время повисла тишина, потому что нас придирчиво рассматривали. Мы, от нечего делать, тоже глядели на бабушку, и лично меня она очень поразила.
В противоположность остальным обитательницам деревни, эта старуха оказалась толста и приземиста. Опять же в противоположность невзрачно-тёмненьким соседкам, бабуля накрутила на себя такие пронзительно-пёстрые одёжки, выглядывающие слоями одна из-под другой, что этот её наряд производил поразительно неуместное впечатление. Но неприятней всего оказался тяжёлый давящий взгляд. Старуха вглядывалась внимательно и очень пристально, но в какой-то момент взгляд её разфокусировался и стал казаться бессмысленным. Даже безумным. В ту же самую минуту бабуся вдруг принялась бурчать себе под нос, но что именно – понять было совершенно невозможно. Какую-то немыслимую тарабарщину, и только элементарная вежливость заставила нас дожидаться, когда она закончит.
Нас, но не Ирину. Чуть переждав, она прокомментировала чётким свистящим шёпотом:
— А Галюне с хозяйкой не повезло…
Старуха вздрогнула, сморгнула и будто пришла в себя. Серые губы разъехались в улыбке, а резковатый голос прозвучал вполне приветливо:
— Прогуляться приехали, деточки? Родичи не из Заморок? Так вы вообще ни отсюдова? А-а, вот и хорошо. Хорошо, говорю, что к нам забрели, хе-хе. Не зря прогуляетесь, очень не зря…
— А чего такого у вас хорошего? – Дёрнув плечиком, принялась вредничать Ирина. – Только и интересного что гора, а живёте в каком-то гадюшнике! Даже хлеба купить негде!
— Действительно, бабушка, — торопливо вмешалась я, прерывая Ирку, уже начавшую грубить, — как-то вы все далековато забрались. Кто же за вами ухаживает, кто продукты приносит?
— Никогда не слыхали – где родился, там и пригодился? – Холодно усмехнулась старуха, и лицо её отяжелело. — Мы на одно рядом с горой сгодились, вы на что-нибудь другое… А бросить нас и не подумали, приглядывают. Потому в своём гадюшнике мы ещё разных нахалок переживём!
— Простите нашу подругу, у неё по жизни характер такой. Выступной. – Показав Ирке кулак, принялся разруливать ситуацию ответственный Сашка. – Скоро стемнеет, и мы собираемся побыстрее подняться наверх, только у нас одна девочка заболела. Не возьмёте ли к себе на день-другой, а продуктами вас обеих мы обеспечим.
— Которая? – вдруг затряслась в кудахтающем смехе бабуся. – Не та ли, что уже в конец улицы усвистала? Живенькая такая болящая, мне бы так поболеть.
Мы все разом оглянулись. Галки действительно рядом не было, теперь она стояла довольно далеко и переминалась с ноги на ногу, подавая какие-то знаки.
— Очевидно, ей полегче, — сделал вывод Сашка. – Тогда прощайте, пойдём, а то в темноте будет страшно. Зверьё на горе есть?
— И-и, ничего, деточки, не бойтесь, — убедительно затараторила старуха. — Лес тихий. Если на дереве кто зашуршит – то белка, по кустам – так заяц. Зато наверху, коли кому интересно, стоит чуть порушенный большой старинный дом.
— Да вы что! Вот здорово! – радостно переглянувшись, загомонили мы.
— Ага. Зря та балаболка кривилась, будто ничего интересного. Барин тут раньше жил, чудной и очень учёный барин. Любил безлюдье и тишину, а деревня наша нарочно для приходящей обслуги была построена. Кто дом ходил мыть-убирать, кто животинку и птицу на его стол ростил, кто…в общем, барин ни в чём не нуждался.
— А вы – прямые потомки? Потомки тех слуг? – всплеснула руками я.
— Ну да, ну да… — неопределённо забормотала бабуся, вдруг разворачиваясь к дому, — Идите уж, самой теперь недосуг, языком дела не делают…
— Можно последний вопрос?! – выкрикнула я уже вслед уходящей старухе. – Почему там Заморки, а тут Морки? Два поселения с почти одинаковым названием, это что-то значит?
— Это значит что Морки тут испокон веков, а пришлые явились и тоже раскатали губёнки здеся заселиться. К лесу поближе – оно и сытней и теплей. Да только старожилы их враз турнули, и пришлось чужакам ставить дома не рядом, а за нами. За Морками то есть… И долго вы ещё собираетесь бабушку от дел отрывать?
Лес был пёстрым, нарядным. Конечно, цветов теперь не было, но он украсился разноцветными листьями, какими-то красными ягодками на незнакомых кустах и даже обильными мухоморами, шляпки которых выглядели совершенно сказочно. Мы довольно легко поднимались по уходящему вверх склону, пока даже не сбив дыхание, поэтому трепались без умолку и перебрасывались шуточками. Даже Галина оживилась и разулыбалась. О её якобы плохом самочувствии мы старательно не упоминали, почему сбежала от бабки – тоже было понятно, никто из нас у такой бы не остался.
Но, постепенно, все притихли. Да и лес помрачнел, насупился. Пропали весёлые берёзки и мягкая трава, появились мрачные тёмные ели и многочисленные поваленные деревья – чёрные, влажные от гниения, очень затрудняющие подъём. Иногда такие буреломы были настолько непроходимы, что приходилось сворачивать и обходить. А потом лес опять редел, очищался, озарялся уже предзакатным солнышком, и идти становилось опять веселее.
И всё-таки мы здорово устали. Давно хотелось остановиться, посидеть, ещё лучше — полежать, хорошо поесть. Всё чаще приходила мысль, что не следует идти дальше в надвигающихся сумерках, но склон шёл на непрерывный подъём, безо всяких ровных площадок, и мы просто не закрепили бы на нём палатку.
Но больше чем усталость, нас тревожила (а кое-кого и раздражала!) Галина. Она принялась вздрагивать и ойкать от всякого шороха и треска, от каждого скрипа, издаваемого рассохшимся деревом. А ведь огромный лес беспрерывно издаёт всякие разные, порой даже неопределимые звуки. Я взялась успокаивать и подбадривать подругу, когда по её побледневшему лицу покатились беззвучные слёзы. И почти преуспела в этом, когда вдруг в рощице мёртвых деревьев, откуда мы только что вышли, что-то огромное тяжко вздохнуло и медленно обвалилось.
— Дерево упало! Просто дерево! – пытались мы втолковать скулившей вслух Галке, которая вся тряслась меленькой дрожью и зажимала рукой грудь напротив сердца.
— Да не мучайся ты так, хочешь — я пойду и посмотрю! И ничего со мной не случится, – нашла я убедительный довод и пошагала вниз, бросив через плечо, — попоите её!
— Кать, я с тобой! – рванулся, было, вслед Сашка.
— Ой, не ходи! Не понимаешь, да?
Сашка понятливо кивнул и остался. Я, конечно, никакое упавшее дерево искать не собиралась. Просто приспичило и потребовалось уединение, но потом отчего-то запуталась, взяла в сторону, и поднялась наверх достаточно далеко от своих. Пришлось аукать и идти на коллективный крик. А после переваривать сюрприз — Игорь и Никита дали трусихе "попить". Сами тоже прилично дозаправились, напирая на личный пример.
— Вот и ведите теперь друг друга! – рассвирепела я, в то время как пьяницы глупо хихикали. — Ку-уда, не под горку, ишь хитрецы! Вот обломаю сейчас хворостину подлинее, да и погоню вас как баранов!
Моя излечённая от страха подружка комично пожала плечами и весёлой козочкой поскакала наверх, её собутыльников погнала следом тоже очень злая Ирина, заявившая – лупить придурков хворостиной она никому не доверит. Мы же с Сашей оказались замыкающими.
Но буквально через десять минут я как Галка тряслась в жуткой истерике, а Сашка крепко меня обнимал, одновременно зажимая рукой рот. И всё уговаривая не кричать, не пугать пока остальных нервным срывающимся шёпотом. А чуть в стороне на остром сучке дерева висела насаженная насквозь полуразложившаяся голова младенца.
Теперь лес и для меня казался донельзя враждебным, хотя хмурый Саша всё втолковывал, чтобы я не глупила. Невинная растительность никак не может иметь отношение к ужасу, явно сотворённому извергами, считающими себя людьми. Называется, успокоил: всякий шорох теперь превратился в издевательский шёпот, а из-за каждого ствола будто кто-то пялился в незащищённую спину. К тому же из-за наступивших сумерек вокруг принялись сгущаться вечерние тени – странные такие, слишком активные тени. Те, что спокойно лежали под деревьями, были ещё ничего. Зато другие устроили беготню вверх и вниз по стволам и затеяли явственную возню в кустах. Проняло даже Сашку, который уже бежал, волоча меня за собой.
— Хороши же у местных зайчики и белочки, — процедил он сквозь зубы, настигая и поторапливая остальных. Кстати – ни озабоченная своими подопечными Ирина, ни троица находящихся в подпитии, вроде ничего не заметили. – Ну, я этой бабке потом всё выскажу! И… наконец-то!
Мы вылетели на открытое пространство. Позади шипящие шорохи упустившего нас леса, ну а здесь – простор, свист ветра меж больших светлых плит, густо разбросанных повсюду и ощущение оторванности от всего мира. А ещё – нелогичное чувство полного забвения, словно гора сумела затормозить само время, и мы попали в его архаичные слои.
— Словно мы первые и последние люди на земле… — громким шёпотом произнесла я, очарованная и даже позабывшая о недавних страхах. – Волынка… ветер гудит меж камней, будто играет волынка…
— То не просто камни, а выход известняков. Вот почему макушка голая и белесая, — спугнув мою восторженность, неизвестно зачем взялся объяснять Саша.
А Игорь с Никитой вообще разорвали её в клочья, заорав, что раз мы первые люди на земле, пора жарить мамонта! А после еды они желают замутить танцы!
— А мы разве не будем искать барский дом?
— Фигушки, я с места не сдвинусь! – устало опускаясь на ближайшую плиту, прохныкала Ирина. – Давайте передохнём и поедим, дальше будет видно. Мальчики – организуйте костёр! А мы быстренько сервируем…
Как только разожгли костёр, тёмные сумерки моментально превратились в ночь. Палатку не ставили, просто расстелили одеяла вокруг огня. Стаканы и закуску передавали по кругу, магнитофон тихонько мурлыкал голосом французской певицы, а от костра волнами исходило расслабляющее тепло. Я пила и усиленно работала челюстями вместе со всеми, потом отвалилась на одеяло как сытая пиявка и принялась благодушно наблюдать, почти не участвуя в застольной беседе.
С одной стороны от меня сидел Саша с видом хозяина на званом обеде. Он зорько следил, чтобы всем всего хватало, а также неодобрительно поглядывал на слишком маленькую кучку набранных дров. С другой стороны со стаканом в руке расположилась Галка. К сожалению, закусывала она маловато, а вот со спиртным не расставалась, ладно хоть пила каждую порцию долго и маленькими глоточками. Но отнимать и читать нотации я не стала. Больше того – первый раз в жизни я задумалась – а не имеют ли страхи и чудные видения подруги под собой реальную почву? Возможно ли, что Галина обладает сверхчувствительным восприятием разного рода опасностей? В конце концов, в лесу действительно было совершено невероятное зло, не его ли подруга почувствовала, заранее трясясь от страха? А мы как навесили на человека ярлык "фантазёрка с прибабахом", так и по сию пору продолжаем кривиться и отмахиваться. И как только она нас, дураков, терпит…
— Слушай, ты как себя чувствуешь? – погладив подружку по руке, тихонько спросила я. – Всё хорошо?
Та сделала очередной глоток и, помедлив, серьёзно кивнула. Я отчего-то обрадовалась и совершенно умиротворённая, принялась смотреть на огонь, потихоньку уплывая в приятную дремоту.
Но мои неугомонные друзья спать этой ночью точно не собирались, и постепенно народ от костра стал разбредаться. Первыми удалились в обнимку Ирина и Игорь. Вскоре подхватился и Саша, сказав, что принесёт ещё дров. Куда-то делся и Никита, но Галка, как ни странно, вслед за ним не побежала, а осталась сидеть со мной. Я это отметила и слабо удивилась, ещё не поддавшись окончательно сну. А потом от костра пахнуло таким сонным теплом, что я, наконец, отключилась. И уже не видела, как Галина тоже прилегла и засопела, повернувшись ко мне спиной.
Мне снился на редкость правдоподобный сон с участием неясно видимой, но симпатичной зверушки. Эта самая зверушка ластилась ко мне, нежно касаясь кожи пушистой, очень приятной шёрсткой. Я даже позволила ей вскочить себе на грудь и тереться этой самой шёрсткой о подбородок и шею.
Но в какой-то момент давление на грудь и шею резко усилились. Уже пугающая тяжесть передавливала мне горло, отчего вдыхаемый воздух проходил с трудом и со свистом. Ощущая весь ужас надвигающегося удушья, я замахала во сне руками, пытаясь отогнать мерзкую зверюшку, но та явственно хихикнула и прижалась к самому лицу, насильно раскрывая рот. В горло тут же полезла пушистая шерсть, окончательно перекрывая проход для живительного воздуха, сон превратился в кошмар, но проснуться всё не получалось! Я лишь хрипела и бесполезно пыталась оттолкнуть вцепившуюся в меня дрянь, как вдруг над самым ухом раздался оглушительный визг, который и вырвал меня из лап кошмара!
Как только я жадно отдышалась, хватая огромными глотками прекрасный воздух, тут же поняла – издать такой жуткий звук могла только Галка. Она и сейчас ещё подвывала, пугливо озираясь по сторонам, но как же я ей была благодарна!
— Галенька, тебе опять что-то почудилось? Слушай, и мне чёрт знает что приснилось… даже дышать не могла…
— Мне почудилось?! – нервно выкрикнула Галина. – Да нет, не почудилось! А дышать ты не могла, потому что тебя душили!!!
— Кто? — вздохнула я, с острой жалостью глядя на всё-таки неадекватную подругу.
Расплакавшись, Галя принялась описывать бред, накативший на неё не иначе как под воздействием алкоголя. Что у подруги может быть "сверхчувствительное восприятие разного рода опасностей" в тот момент мне больше не верилось.
— Понимаешь… — всхлипывая, говорила она, — как только все разошлись ты уснула и меня тоже разморило… А потом, когда ты принялась хрипеть и треснула меня рукой, потому что махала обеими как мельница, я проснулась, повернулась посмотреть – и мамонька моя! У тебя на груди сидит такой противный, очень грязный и тощий младенец, покрытый не то пухом, не то редкой пушистой шерстью!
— Галь… — устало отмахнулась я.
— Не перебивай! Можешь не верить, просто слушай! Он не просто сидит, а пережимает своими ногами тебе шею! А мохнатую ручонку засунул в самое горло! Ты задыхаешься, а гадёныш знай себе ухмыляется! И подучила мелкого, думаю, бабка! Она всю дорогу за нами тащится, раз пять её видела… ой, кто-то бежит! Кать, а вдруг – старуха?!
К костру, задыхаясь, выбежал Сашка. И почти одновременно с ним, с противоположной стороны подлетел Никита.
— Что случилось! Кто визжал как циркулярная пила!
— Кто сейчас визжал, словно сбили с помела ведьму?! – выкрикнул свою версию Никита.
Услышав про ведьму, Галя обморочно закатила глаза. Я кинулась её тормошить, Саша, матюгнувшись, полез в рюкзак искать бутылку с водой, а смущённый Никита просто топтался с нами рядом.
— Блин, забыл, что она может среагировать… — шёпотом произнёс он, — а чё всё-таки было?
— Эта…как её... летучая мышь! – выкрутилась я (не рассказывать же про душегуба-младенца), и Никита, сокрушённо качая головой, пошёл навстречу спешившим к костру Ирине и Игорю.
Галя попила, умылась и всё порывалась рассказывать дальше, но я тихонько приложила палец к губам.
— Вроде кто-то орал? А мы нашли барский дом! Тут недалеко, просто уже темно, потому отсюда не видно. И место хорошее, кругом травка, давайте ка перебираться, – ещё издали принялся хвастаться Игорь.
— И устроим, наконец, танцы, а то среди этих каменюг ноги себе переломаешь, — благосклонно улыбаясь, поддержала Ирина, в то время как рука Игорька оглаживала её пониже спины.
— Зачем на травке, может тогда в самом доме? В каком-нибудь старинном зале! – загорелся выдумщик Никитос.
— Наврала бабка, — охладила его любопытство Ирина. – Какой там дом, развалины. Это она назло мне насочиняла, чтобы было чем похвастаться.
Магнитофон бухал в размеренном гипнотизирующем ритме. Подчиняясь ему, тела моих друзей без устали скользили и раскачивались, мне же, как бы ни хотелось присоединиться, потанцевать не получалось. Пришлось добровольно караулить Галку, потому что эта зараза опять, в который раз дорвалась до бутылки, как только я отказалась слушать дальнейшие бредни. И теперь её осоловевший ехидный глаз смотрел на меня через донышко стакана, превращённого в импровизированную подзорную трубу. И тут я потеряла всякое терпение.
— Значит, развлекаешься? Нянчусь тут с тобой, выслушиваю фигню про столетних старух, взбирающихся галопом на здоровенную гору…
— Она не бегала галопом, она катилась. – Охотно поддержала любимую тему Галина, нагло подмигивая мне через донышко. — Свернулась в такой пёстрый шар и всю дорогу за нами катилась. Конечно тайком, по кустикам. А выдали её шуршащие листья.
— Ещё лучше… — даже растерялась я, переваривая настолько дикую фантазию. – Даже уже не знаю как на такое реагировать… Слушай, ну почудилось тебе что-то пёстрое в кустах…
— Не почудилось, а видела. Понимаешь ты – ВИ-ДЕ-ЛА! Вот как тебя сейчас! Видела большой тряпичный шар, преследующий нас всю дорогу! А как только начинала вглядываться в него пристальней, из свёрнутого тряпья вытягивалась вверх бабкина голова и начинала мерно так раскачиваться как… как…словом, ядовитые змеищи так делают! Где моя успокоительная бутылочка?!
— Вот-вот, после бутылочек не только пёстрые шары, настоящие черти начнут мерещиться!
— А бабуля и есть чёрт! – нравоучительно подняв палец, заявила пьяная подруга. – Вернее – старая чертовка, хи-хи-хи…
Я психанула, бросила караулить надравшуюся до глюков дурочку и, чтобы немного остыть, вообще ушла прочь. Как-то враз надоела и громкая музыка и не в меру разбесившаяся компания. Сейчас они взялись изображать пляску зомби, врубив в качестве сопровождения тяжёлый рок. Искусственные конвульсивные содрогания под угрожающие ритмы очень, очень неприятно подсвечивала хмурая луна, и присоединяться к подобному бедламу не хотелось. Поэтому я решила осмотреть пока развалины, которые находились не слишком далеко. И там явно было потише.
Отсюда музыка действительно звучала приглушённо. И луна над разрушенным домом уже не хмурилась, а старательно поливала ярким светом нагромождение камней, потому можно было ходить не споткнувшись. Луна же повела меня в обход россыпи, показав краешек сохранившейся стены, и как же я обрадовалась радостью первооткрывателя, когда обнаружила большой пролёт красивой каменной лестницы, спускающейся от стены куда-то вниз.
Это уже становилось интересным! Я даже хотела сбегать и зазвать на изучение развалин Сашу (не думаю, что остальные последовали бы за нами), но потом передумала. Пусть себе расслабляется, он и так вечно ходит хвостом, больно уж беспокойный. Ещё удивительно — как это теперь не увязался, видать что-то отвлекло.
На лестничный пролёт я ступила с опаской — а вдруг сейчас качнётся и рухнет! Но нет, стоял накрепко, а внизу маячила довольно просторная площадка, засыпанная лишь сором, без крупных обломков. И тогда я медленно и осторожно принялась спускаться, изменив этим глупым поступком раз и навсегда собственную судьбу.
Площадка под лестницей оказалась из плит с загадочными рисунками, которые так и хотелось хорошенько рассмотреть. Я и принялась разглядывать, двигая мешающий сор туда-сюда ногой. Но в какой-то момент очередная плита вдруг шевельнулась и встала на дыбы, сбросив меня в раскрывшуюся темноту.
Убиться я не убилась, упала на довольно рыхлую сырую землю и тут же вскочила, задрав вверх голову. В метрах четырёх надо мной опускалась, вставая на место плита. Опускалась очень медленно, сантиметр за сантиметром, поэтому услужливый лунный свет, заманивший меня в развалины, решил ознакомить искательницу приключений с ещё одной местной достопримечательностью. Чуть в стороне на низком постаменте стоял большой тёмный гроб! А за ним, полукругом, какие-то столбы, увенчанные головами... младенцев???
Последние лунные блики, проскользнувшие в смыкающуюся щель, взяли и осветили один такой столб поярче, хотя я и так почти покинула границы разума. Отнюдь не мёртвая, живая, только невероятно омерзительная голова наверху взяла и ощерилась, а потом ещё и зашипела в мою сторону. И, непонятно как, на каком-то автомате – мозги были не задействованы, поскольку превратились в кисель, — я подхватила с земли увесистый голыш и что есть силы запустила в мерзкое отродье. Голова, получив скользящий удар по уху, испустила болезненный вопль, из-за столба показались тощие лапки, потом тельце, покрытое то ли пухом, то ли редкой шерстью, и уродец, башкою вниз, пополз к основанию столба. Но в этот момент меня, наконец, накрыл благословенный обморок.
Жаль в тот самый миг я не умерла. И даже пролежала в обмороке не слишком долго, потому что когда очнулась, невероятная тварюшка ещё щерилась на меня, стоя на четвереньках и нависая над лицом. Но когда вознамерилась укусить – ей это сделать не позволили.
Освещая подвал под плитами собственным зеленоватым светом, рядышком застыла давешняя старуха. Та самая разговорчивая бабуля из деревни. Та старая чертовка – если выражаться как моя подруга, — которая преследовала нас во время подъёма на гору (очевидно карауля, чтобы не повернули обратно). Прости, Галка, что я тебе в который раз не поверила, оказывается – ты действительно способна чуять всякую чертовщину…
Мерзкий уродец обиженно разорался и полез к бабке на плечо, указывая в мою сторону грязной лапкой. Та пробормотала что-то успокоительное, после чего маленькое чудовище утробно заурчало, соскочило с плеча и полезло обратно на свой столб. Умостилось там, выставив головёнку точно над верхушкой и опять застыло, будто впав в прострацию. Остальные уродики на других столбах продолжали торчать неподвижно, лишь иногда приоткрывая и снова смежая тёмные веки.
— Умаялись морочки, по лесу за вами бегая… — непонятно пожалела старуха, усаживаясь на край постамента возле самого гроба. – Давай ка приходи в себя, вот только не вздумай закатывать истерики, меня ими не проймёшь! И привыкай сразу к мысли, что друзей своих никогда больше не увидишь. Тебе вообще с горы ходу нет. Ну вот, начались слёзы-сопли!
— Ой, нет, погодите… я стараюсь не плакать… Мамочка моя, за что мне всё это…простите…всё-всё, уже не плачу…
— И мамочку свою больше никогда не увидишь, и папочку. Вообще никого.
— Да фиг тебе! – выкрикнула я, впадая в другую крайность. — Меня обязательно будут искать! Обязательно! Сегодня не найдут, так потом приедут с полицией и служебными собаками! И непременно разыщут! Слышишь ты, сумасшедшая чертовка, эти развалины по камушкам разберут!!!
— Ну и почему сразу сумасшедшая? – со скучающей миной отозвалась старуха. – Кто сказал, что твои друзья будут помнить о развалинах? Или увидят их ещё хоть раз? А лес пусть себе прочёсывают хоть до морковкиного заговенья! А вот тебе, раз нагрубила, больше не собираюсь ничего объяснять. Скоро не со мной будешь общаться, а кое с кем другим.
Она протянула к крышке гроба морщинистую руку и поскреблась удлинившимся на глазах ногтём. Чуть погодя явственно послышался такой же скребущийся звук, только идущий изнутри. Я вскрикнула, а после неудержимо залязгала зубами. И еле-еле сумела выговорить, прикусив при этом язык:
— А т-там кт…кто???
— А там твой хозяин. Вот чуток придёт в себя, а потом, хе-хе, и представится. Оставайся голуба, я пошла…
— Как вы пошли?! Бабушка, миленькая, добрая, самая хорошая! Не бросайте! Выведите меня отсюда, век о вашей доброте помнить буду! А-ааааааааааааа!!!
Когда старуха исчезла, просто отступив в ближний угол, в подвале резко потемнело, а я принялась зажимать себе рот, чтобы не привлекать бессмысленным криком ничьё внимание. А потом какое-то время сидела, сжавшись в комок, пытаясь осмыслить случившееся.
Бабка действительно очутилась на горе одновременно с нами, и она только что светилась — если я не сошла с ума!
Жуткая старуха запросто управилась с чёртовым младенцем и даже как-то их всех называла. "Умаялись морочки", — сказала она.
А совсем рядом ещё и гроб с таинственным хозяином! Нет, ничего подобного просто не может быть!!! Я свалилась в подвал, крепко приложилась головой и теперь нахожусь под воздействием болезненного бреда… всё хорошо, у меня всё хорошо…полежу чуток, приду в себя и начну потихоньку искать выход…
Полежать на влажной земле не получилось, пришлось опять сесть. Было бы чуть посветлее, я непременно постаралась бы отойти от гроба подальше. Но оставалась на месте, боясь наоборот приблизиться, потому что полностью потерялась в этой траурной темноте.
Через некоторое время меня начали мучить вкрадчивые шорохи, какое-то копошение, а потом и более явственные звуки, вызывающие безрассудный ужас. И если мягкий топоток перебежками я ещё могла приписать существам, оседлавшим таинственные столбы, то приближающееся шуршание, словно кто-то подползал, причём сразу с двух сторон, заставило меня, еле сдерживая крик, нашарить очередной голыш! Однако никто – слава богу! – так и не приблизился. Звук резко оборвался, зато в лицо и спину дунуло такой ледяной струёй, что пробрало до озноба. Пока я тряслась, обхватив себя руками, из вязкой темноты раздался громкий скучающий зевок. Не зная — стоять или бежать?! — я нелепо подпрыгнула на одном месте, ощущая теперь вместо холода нестерпимый жар. Это бедное, отчаянно колотившееся сердце бешено погнало по сосудам кровь. И хотя зевнули сразу за моим плечом, обернуться навстречу всё никак не получалось… А потом прозвучал самый жуткий звук, который я когда-либо слышала в своей не слишком длинной жизни: протяжный скрип крышки открывающегося гроба.
Из прежнего угла немедленно выступила знакомая старуха. Она криво ухмылялась, глядя безжалостными гадючьими глазами, и опять осветила подвал гнилушечным мёртвым светом. А из гроба медленно выбирался сильно ссохшийся тёмно-коричневый труп.
Покинув гроб и кое-как распрямившись, мертвец застыл на одном месте, медленно поводя по сторонам сильно выдвинутыми глазными яблоками. При виде меня, задыхающейся и царапающей рукой себе горло, внутри этих тусклых шариков загорелись багровые точки, и мертвец резко дёрнулся в мою сторону. Но – я даже не поверила такому счастью! — напрягшаяся трухлявая плоть вдруг принялась крошиться, посыпавшись ошмётками с ног и боков! Чудовище испустило гневный стон и опять застыло на месте, чтобы не развалиться на куски.
Тварюшки на столбах устроили панический визг, возбуждённо мечась вниз и вверх по своим насестам, бабка за моей спиной явственно заскрежетала зубами, а я в этот самый момент просто перешла за грань страха. Или пробудился никогда не испытанный животный инстинкт самосохранения, когда даже жертвенный барашек пытается боднуть своего палача.
Потому я вознамерилась не ждать больше продолжения ужасов, а раздолбать на запчасти – хоть камнем, да хоть крышкой от гроба! — так удачно прогнившего покойника, погонять пинками по подвалу бабку, а жутких младенцев… да ладно, на этих можно просто наорать. А как рассветёт (наверняка в подвал через щёлочки плит проникает хоть какой-нибудь свет), проследить каким образом мелкота выбираются наверх. В том, что они носятся днём по лесу, не было никаких сомнений.
Загадать я всё это загадала, только очень недооценила старуху. Едва победные мысли пронеслись у меня в голове, как я рухнула на спину, сбитая мощной подсечкой.
— А ещё собиралась справиться… — мгновенно переходя в прежнее состояние жертвы, обречённо подумала я, — видимо, всё же конец…
И тут же дико закричала, потому что старуха, подцепив мою руку, вдруг в секунду отгрызла палец! А под хлынувшую кровь подставила ржавую жестянку, спокойно дожидаясь, когда та наполнится. Когда же я, суча ногами от жуткой боли, попыталась оттолкнуться и отползти, старуха, озлившись, двинула мне ногой по рёбрам. В груди что-то резко сместилось, я захлебнулась новой порцией боли, а огненный прут, воткнутый в самые лёгкие, теперь не давал мне дёргаться и шевелиться.
— Смирись, — вдруг с тихим смешком произнесла бабка. – Всё равно помирать раз уж сунула голову в петлю. А по мне – лучше бы попалась другая, наглая… готово.
Ошарашенная болью и полностью уверовавшая – мне больше никогда не подняться, я, постанывая, отчётливо видела весь ритуал. Старуха достала из кармана какую-то тряпицу и, макая её в кровь, принялась осторожно промачивать трухлявые телеса живого трупа. Сначала ничего не происходило, но потом, напитавшись, те вдруг принялись набухать. Потом ещё и просветлели, утратив однородный коричневый цвет, но не многочисленные трупные пятна. Напоследок из-под мёртвой кожи выступила обильная слизь, и ссохшийся покойник стал выглядеть как покойник двухнедельной давности. Запах ему сопутствовал соответствующий. И в таком виде нетерпеливый труп целеустремлённо двинулся ко мне!!!
Насилуя, мёрзкое исчадие всё сильнее сжимало мне горло, поэтому одновременно с его финальными судорогами, я умерла… И всё же муки мои отнюдь не закончились…
Мёртвый колдун, при жизни извращенец-некрофил, продал свою чёрную душу не за просто так. Уродливые младенцы, глупые и никому не нужные существа – горячо желаемое потомство, и время от времени колдуну разрешено возвращаться и плодить следующих. Чёртовы детки никогда не поумнеют, никогда не вырастут, еле-еле выживают, питаясь чем придётся, да ещё, заигравшись, убивают друг друга. И такого же наследника мне, мёртвой, тоже предстоит родить.
Приняв на свет нового морка, помощница колдуна отправит меня вниз с горы в деревеньку, дотлевать в одном из домиков-развалюх. Оказывается – те заняты отнюдь не старушками, а тихими жертвами старой некромантки. Беспокойства от них никакого: пить-есть не просят, существуют до поры до времени, пока не развалятся сами собой. Главная же забота старухи – ни под каким видом не допускать в деревню обычных людей, ну а наиглавнейшая – к положенному сроку поставлять чудищу из гроба свежую плоть! Хорошо хоть мертвецу достаточно одной жертвы, поэтому моим бывшим подругам ничего не грозило…
Даже не знаю, долго меня искали или нет. Я по-прежнему в подвале, гроб теперь безопасен и вообще надолго закрыт, а малышня морки по-своему ко мне привязались. Они даже меня прикармливают (в чём вовсе нет нужды), таща из лесу грибы, червяков или жёлуди. Очень любят, когда с ними разговариваю, а особенно – когда пою. Хотя самим освоить речь не дано, любые эмоции морки выражают визгом, урчанием либо хныканьем, если что-то болит. И мне всё больше их жаль, ведь по сути – это очень несчастные вечные дети
Несчастлива ли я сама? Мне не голодно, не холодно и собственные эмоции после недавних событий значительно притупились. Но теперь я в постоянных раздумьях о будущем ещё не родившегося ребёнка. Меня к малышу больше никогда не допустят, и бедняжечка должен будет влачить столь же жалкое существование?
И вот что я надумала: пусть уже и мёртвая, но разве невозможно мне перейти на сторону бывших своих врагов, добровольно пополнив дьявольские легионы? А в качестве единственной награды потребовать для ребёнка новую судьбу…

* Текст выложен полностью.

Оценки судей: