Конкурс - Алые сети

[Lex Z]

Алые сети

Заходящее солнце заливало Город Воров багровым и алым. Казалось, крыши теснящихся на узких улочках зданий испачканы кровью, и она, остывая, стекает по стенам, извиваясь вырезанными из шелка тенями и собираясь в черные лужи на мостовой. Мрак овладевал кварталом Мауль — неспешно, бесстрастно, будто сутенер, пробующий новую проститутку, обучая ее ремеслу: может, десятую по счету, может, сотую.
На самом деле, мрак царил здесь всегда. И в лживые прозрачные сумерки, и в ясном дневном свете, на время скрываясь в сердцах и за плотно закрытыми дверями, прячущими от мира зло, которому еще рано в него выходить. Но теперь наступало его время. Прохожих становилось все меньше, зато каждый был при оружии. Некоторые лавочки закрывались, другие, наоборот, только начинали предлагать свой товар поздним клиентам. Ночь вступала в свои права, зажигая факелы и обнажая опасные тайны. И у каждого из живущих в этом квартале был всего один выбор: принять ее правила, став охотником и начав собственную игру, либо остаться жертвой и попытаться дожить до утра.
Молодой мужчина, направляющийся к зазывно горящим огням таверны, определенно, принадлежал к охотникам. Это был варвар из далеких северных стран, вотчины железа, камня и льда, суровых краев, рождающих вождей и героев. Высокий, атлетически сложенный, несмотря на юность, с резкими чертами и пронзительными голубыми глазами, — по виду он отличался от коренных обитателей Аренжуна. Даже сгущавшимся сумеркам было не по силам скрыть ни бугрящиеся под дешевой одеждой мышцы и уверенный, пружинистый шаг хищника, ни остроту и тяжесть его меча. Любой, кто хоть раз брал в руки оружие, чтобы защитить свою жизнь или отнять чужую, едва взглянув в его сторону, поостерегся бы связываться с таким противником. А остальным, не имеющим воинской выучки и промышляющим ловкостью рук или ума, хватило бы чувства опасности и ауры неминуемых неприятностей, окутывающих незнакомца подобно плащу и следующих за ним по пятам, будто вторая тень.
Этот человек явно не был рожден для того, чтобы мирно тачать сапоги или ковырять грядки мотыгой, а потом благопристойно умереть в постели от старости, в окружении скорбящей родни. Судьба давно положила на него глаз, подкидывая задачки одну сложнее другой и упоенно следя, как он с ними справляется. И ей явно было плевать, попадет ее избранник в переделку один или с кем-то в компании. А потому благоразумнее всего было держаться от незнакомца подальше: не только из риска попасть под горячую руку, но и чтобы случайно не притянуть к себе чужую беду. Такого рода чутьем обладал каждый обитатель преступного дна Аренжуна — живые бесталанные неудачники очень быстро оказывались мертвыми неудачниками, и у них редко бывал шанс чему-нибудь научиться на своих прошлых ошибках.
Направляющийся в таверну неудачником не был. А его чутье на неприятности было отточено до таких высот, которые и не снились повидавшим все и вся заморийцам. Вот и сейчас, когда обычный карманник или наемный убийца ничего бы не заподозрили, все чувства мужчины кричали о близкой опасности с такой силой, что окружающие бы оглохли, если бы их слышали. Он уже давно заметил за собой слежку и теперь вел преследователей туда, где представится возможность поговорить — до размахивания мечом, а не после. Перспектива размяться его не пугала, но затей он драку прямо на улице, да еще с неизвестным числом противников (он насчитал трех, но справедливо подозревал, что остальные прячутся), ему бы пришлось всерьез защищать свою жизнь, вместо того, чтобы добывать информацию. Это неминуемо привело бы к уменьшению численности врагов и шансов хоть что-то узнать — трупы не очень общительны, по крайней мере, без помощи некроманта. А так оставался призрачный шанс выяснить, что им всем от него нужно: если бы он был нужен им мертвым, они давно напали бы первыми.
Таверна, расположенная на границе квартала храмов, для беседы подходила как нельзя лучше. Кипящие бедовым весельем заведения, где на поножовщину обращали не больше внимания, чем на кружащих мух, а трупы распинывали по углам, чтобы те не мешали ходить, остались далеко за спиной, вместе с неизбежными стражниками. А здесь было относительно тихо, потому что местные на собственном печальном опыте уяснили, что значит шуметь рядом с богами, жрецами и их странной магией.
Подойдя к стойке, он спросил самого дешевого пива, справедливо полагая, что самая верная судьба этой кружки — разбиться о чью-нибудь голову. Присел к столу возле дальней стены, рассеянно смахнув на пол остатки несчитанных прошлых трапез, и принялся ждать. Уметь ждать — это было у его соплеменников, киммерийцев, в крови: для победы мало воспылать гневом и кинуться на врага с мечом, не видя ничего возле себя. Хороший воин или охотник должен выбрать наилучший момент для удара, чтобы поразить цель наверняка. И потому варвар цедил свое пиво, терпеливо и бесстрастно ожидая момента, когда нужно будет переходить к действию.
Примерно треть кружки спустя около входа в таверну раздались шаги, приглушенные шепотки и возня. Судя по шуму, визитеров прибыло никак не меньше пяти, но вошел только один, и это был очень хороший знак. Что еще лучше, вошедший не имел при себе оружия (традиционный длинный кинжал — не в счет), и не производил впечатления стоящего бойца. Это был типичный уроженец Заморы, смуглый, щуплый и черноглазый, замотанный в нелепое длиннополое пестрое одеяние, закрывающее его тщедушное тело с макушки до пят. Не то грамотей-ученый не от мира сего, не то купец средней руки, соблазнившийся необычным нарядом в лавке старьевщика. Похоже, преследователи были серьезно настроены на разговор, не на драку, и отрядили в переговорщики того, кто вызвал бы меньше всего опасений.
Что все не так гладко, как кажется, варвару стало ясно после того, как вошедший, не говоря ни слова, вопросительно глянул в сторону стойки, а хозяин заведения так же безмолвно кивнул в угол, куда ранее уселся чужак.
— Стоило так долго бегать, — подходя, с издевкой сказал замориец, обнажая в улыбке мелкие острые зубы. — Конан, верно? Хозяйка желает тебя видеть.
Опознанный, киммериец нахмурился. Дело принимало дурной оборот, видимо, придется прорываться наружу с боем. Он не имел ничего против знакомств определенного толка, но привык сам выбирать, каких женщин желал посетить и когда. Вдобавок приглашение прозвучало крайне невежливо, даже на его не испорченный цивилизацией вкус. Замориец все еще шел к столу, лучась превосходством, можно было зарубить его и бежать, положившись на свой меч и удачу. Конан дернул клинок из ножен, но слишком поздно понял, что просчитался.
Его спутало то, что обе руки вошедшего были пусты, поза — расслабленной, а расстояние оставляло простор для маневра. Когда из складок дурацкого пестрого одеяния по-змеиному выстрелила ладонь, и в лицо варвару полетел желтоватый мерцающий порошок — он не успел среагировать, машинально вдохнул, закашлялся и обмяк, так и не выпустив меч из руки. Киммериец оставался в сознании, но тело ему больше не повиновалось. Лишенный возможности расквитаться, он лежал подобно мешку с зерном, мучительно перебирая варианты: придется бесславно сдохнуть сейчас или немногим позже. Совсем недавно он видел почти такое же облачко и тихую мгновенную смерть, последовавшую за ним. Яд — или?..
— Пыльца лотоса и еще кое-что, — услужливо пояснил замориец, стаскивая и бросая на пол перчатку телесного цвета, явно опасаясь подходить ближе, пока желтая пыль до конца не осядет. — Не беспокойся, ты не умрешь — по крайней мере, до беседы с хозяйкой. Было очень любезно с твоей стороны бежать именно сюда, ты здорово сократил нам дорогу до храма… Эй, там, заходите!
Последняя реплика явно предназначалась подельникам. Конан еще успел услышать, как группа людей, ругаясь, пытается протащить в таверну нечто, не проходящее в дверь, как над головой нависают громадные черные силуэты — а потом сознание милосердно его покинуло.
***
Сначала вернулись звуки: шаги, шорох ткани, журчание текущей неподалеку воды.
Спина ощутила гладкий каменный пол, ноздри — запах меда, вина, благовоний и разрезанных фруктов, истекающих соком. В горле немедленно запершило, рот наполнился вязкой слюной с привкусом порошка. Голова трещала, как после знатной попойки, в мышцах гуляли спазмы и скованность, но в целом Конан ощущал себя гораздо лучше, чем ожидал, и не чувствовал полученных в беспамятстве ран. Их не было — значит, пока с ним решили обходиться как с гостем. Опасность сейчас не грозит, пора прекращать изображать мертвеца. Нужно с умом воспользоваться передышкой: обследовать территорию и выяснить, в какую переделку он попал на этот раз. Стараясь сохранять неподвижность и дышать, как дышит погруженный в наркотический сон человек, Конан подобрался перед вероятной борьбой, разлепил неподъемные веки и рискнул оглядеться.
Место, где ему посчастливилось снова открыть глаза, не было похоже ни на что, виденное им ранее. Перед варваром простирался огромный зал: пустой, богато украшенный, наполненный прохладой, бликами и тенями. Пол был устлан плитами полированного обсидиана, стены белого мрамора уходили на немыслимую высоту. Над головой мягко мерцал потолок, выложенный перламутром и зеркалами. По стеклу, мрамору и перламутру вился причудливый алый узор: размашистые, четкие, то широкие, с мужскую ладонь, то тоньше волоса линии усеивали поверхности, скрещиваясь, переплетаясь и расходясь. Все вместе напоминало гигантскую паучью сеть, растянутую, перекрученную и небрежно наброшенную на комнату. От попытки вглядеться в ее извивы мутилось в глазах.
Конан заключил, что находится в одном из таинственных, наводящих жуть храмов квартала Богов. На это намекали слова похитителя, особенности планировки и убранство зала. Он и сам однажды хотел заглянуть в гости к жрецам: утолить любопытство, а заодно разведать, можно ли чем-нибудь поживиться, — но никак не ожидал, что окажется тут против воли, перенесенным как тюк, да еще отравленным какой-то неведомой дрянью, вдобавок без меча. Сколько варвар ни обшаривал взглядом стены и пол, ничего похожего на оружие не приметил.
В зал вела окованная железными полосами дверь — разумеется, запертая. Окон не было, свежий воздух мог поступать через сложную систему вентиляционных каналов. Журчание, так привлекшее его поначалу, исходило из миниатюрного каменного фонтана, установленного в центре зала и окруженного ворохом ярких подушек, в беспорядке раскиданных по полу. Кое-как поднявшись на ноги, киммериец подошел к нему и обнаружил в горе подушек золотой чеканный поднос со снедью и парой изящных кувшинов. В одном из них было вино, в другом — розоватое теплое варево, пахнущее медом, цветами и пряностями. Кувшины он проигнорировал, зато вдоволь напился воды из фонтана и без опаски запустил зубы в первый попавшийся фрукт, здраво рассудив, что хуже уже не будет, а силы могут скоро понадобиться.
Скромную торопливую трапезу прервал звук шагов, отдавшийся эхом от стен. Лязгнул замок, дверь распахнулась, и в зал вошла женщина в длинном шелковом платье, таком же пронзительно-алом, как и вьющийся по стенам узор. Она была настоящая красавица: узкое лицо с тонкими правильными чертами, осиная талия, подчеркнутая золотым пояском, широкие бедра, пышная грудь. На запястьях, ключицах и пальцах тревожно мерцали украшения из обсидиана, по смуглым покатым плечам рассыпались смоляные локоны, сколотые рубиновой диадемой, в черных глазах горели властность и страсть. И хотя юность женщины давно миновала, приближаясь к поре, когда беспощадное время по морщинке, по волоску медленно, но верно берет свое — ее яркая зрелая красота не могла оставить равнодушным ни одного мужчину.
Красавицу сопровождали два чернокожих гиганта, одетых лишь в набедренные повязки, с длинными кривыми саблями в мощных руках и ожерельями из костей, обвивающими бычьи шеи. Охранники выглядели сильными и свирепыми. Конан не поручился бы за исход поединка, вздумай они напасть вдвоем, даже если бы у него был при себе меч. Повинуясь жесту хозяйки, один из охранников остался с ней рядом, второй зашел варвару за спину и встал с саблей наголо, готовый использовать ее в любой момент. Все это время женщина молча разглядывала пленника, но не с тем интересом, к которому он привык, а как найденное в сундуке старое платье — раздумывая, сгодится оно куда или отдать мусорщику.
— Я искала тебя ради беседы, Конан, — наконец, обронила женщина с царственным равнодушием. — Будь благоразумен и ответь на вопросы, тогда тебе ничего не грозит. Знай, ложь я почувствую, и права на отказ, боюсь, у тебя нет. Желаешь чего-нибудь перед тем, как приступим? Выпить, поесть, освежиться?
— Верни меч. Или прикажи убрать этот, он меня нервирует.
— А ты дерзок, как и говорили! — звонко рассмеялась красавица. — Хорошо, я уберу меч, если пообещаешь не делать глупостей. Свой получишь, когда закончим.
— Клянусь, что не нападу первым, и не требуй большего, женщина. Я слово держу, как насчет твоего?
Прозвучал приказ на резком гортанном наречии, и оставленный стеречь варвара раб вернулся к хозяйке. Женщина грациозно опустилась на одну из подушек, жестом приглашая гостя последовать ее примеру. Охранники застыли неподалеку, будто два изваяния из черного камня.
— Мы будем говорить о Яре. Ты спрашивал насчет его башни, убил какого-то оборванца, а на следующий день башня исчезла вместе с магом. Куда они делись? Тогда же пропал этот ловкий немедийский воришка, Таурус. Он, в отличие от Яры, не маг и не мог улететь на крыльях, но мои шпионы до сих пор не нашли ни его следов, ни врагов, ни тела. Многовато совпадений, не находишь? Ты как-то связан со всем этим, судя по твоей болтовне в тавернах. Расскажи, и я тебя отпущу.
— Долгая история, — проворчал Конан, проклиная вино и свой длинный язык. — Так и есть, этот дохлый котхиец меня весь вечер подначивал Башней Слона и вконец раздразнил, за что поплатился. Так что мне не оставалось ничего, кроме как пойти туда самому и попробовать вытрясти тайны прямо у Яры. У башни я встретил Тауруса, который пришел за тем же, и мы объединили силы. Расправились с охраной в саду, залезли наверх по веревке, нашли кучу сокровищ, и нас никто не заметил. Все складывалось просто отлично, а потом Таурус умер, его укусила какая-то ядовитая тварь. Я с ней расправился, нашел еще одного уродца и тоже убил. Думал убить еще Яру, потому что тот собирался убить меня, но он исчез с помощью магии, а треклятая Башня рассыпалась в пыль. Даже медяка оттуда не вынес! Это все.
— Не все, — задумавшись, качнула головой красавица. — Самое важное ты упустил. Расскажи про магию, с помощью которой исчез Яра.
Варвар гневно сощурился, проклиная теперь не только себя, но и затейника Яру, который, умерев, не мог остаться грудой тухлого мяса, как все.
— И как я тебе расскажу про магию? Может, сама ты в ней понимаешь, раз спрашиваешь. Яра, тот точно знал... Но я-то не маг!
— Резонно, — собеседница с досадой поморщилась. — Но, к нашему общему счастью, ты прав. Я жрица бога и понимаю в магии, хотя и не так, как Яра. Если ты мне доверишься, я чарами вытащу воспоминания, что мне нужны, а потом мы разойдемся друзьями. Согласен?
Киммериец молча кивнул. На сумасшедшую фурию жрица не походила, и не похоже, что собиралась ему навредить. Да и вырази он свое несогласие, вряд ли это что-нибудь бы изменило.
Добившись нужного ей ответа, женщина запустила руку под ожерелье, высвобождая кулон, висящий на тонкой серебристой цепочке. Сняла украшение, вновь застегнула и зажала цепь в кулаке, так, чтобы кулон оказался на уровне глаз собеседника. Пока она возилась с замком, взгляд варвара не мог оторваться от ложбинки между колышущихся грудей — зачарованный дивной картиной, киммериец даже бессознательно облизнулся, — но, как только кулон явился на свет, он без усилий перетянул внимание на себя. Это был льдисто-серый кристалл размером с палец, огранка которого собирала лучи в яркую точку. Цвет в фокусе неуловимо менялся, проходя всю гамму от еле заметного розового свечения до багряного пламени, залившего центр и грани.
Покачиваясь на блестящей цепи, камень пульсировал, переливаясь. Конан уставился в его глубину с таким напряжением, будто от этого зависела вся его дальнейшая жизнь.
— Смотри на него, — прошептала женщина, хотя в приказах уже не было особой нужды. — Этот камень зовут Сердцем Паука, он вытаскивает из паутины небытия все, что похоронено в пыльных глубинах прошлого. Вспомни, как ты оказался в Башне Слона, как нашел Яру. И покажи, что ты увидел.
Искра, слетевшая с пальцев жрицы, скользнула по длинной цепочке и словно впиталась в камень, заставив его на миг полыхнуть звездой. Зал сузился до алой точки, пульсирующей в центре кристалла, и одновременно расширился, будто стены и потолок ушли в облака. На месте осталась только алая сеть, начерченная вокруг неподвижной фигуры варвара. Нити чудовищной паутины дрогнули, утолщаясь, налились огнем, запульсировали в такт злому сиянию камня. Невидимые зеркала вобрали в себя ожившие петли, сплели из них новый узор, отпустили, поймали вернувшиеся отражения, снова сплели — раз за разом…
Паутина рухнула на Конана, погребая под собой его страхи и желания, оплетая ядом глубинную суть и просачиваясь по мельчайшим сосудам в сердце.
Алый взрыв в голове, и в памяти сорвало плотину. На киммерийца разом хлынули все его воспоминания, от недавнего шепота жрицы до какофонии битвы, в которой он издал первый крик. В половодье картин всплыло лицо замученного Ярой уродца, слепое, зеленокожее, с гибким хоботом, большими свисающими ушами и громадными крыльями, сложенными за спиной. Потом появилось лицо Яры: сначала аскетически-спокойное, расслабленное, погруженное в наркотический бред, затем — яростное, с глазами, мечущими черные молнии. Маг поднимается, чтобы наказать незваного гостя, разрушившего мир созданных им иллюзий, тянет руку к кристаллу с зеленой пульсирующей точкой в центре…
— Нашла! — ликующий женский крик врывается в симфонию зеленого, черного и алого, распадается на липкие паучьи нити, готовые высосать не только память, но и душу, вместе с заключенными в нее крохами древней магии. Это все, что смог вместить ограниченный варварский разум, попав в тень разума жителя звезд, но даже этого — много, непредставимо много для мага, обладающего острым умом и желанием использовать знания себе на пользу…
— Нет. Он под моей защитой.
Уродец с хоботом встает во весь рост, топча Яру. В мертвых незрячих глазах разгорается ядовито-зеленый свет. Вновь обретенные крылья взмывают, рождая водоворот.
Стон. Звездная буря.
Звон, раскалывающий мироздание.
Пространство сжимается в кокон, держащий варвара. Напившаяся крови паутина идет трещинами. Алое становится зеленым, зеленое — черным. Кружение миров останавливается, нити рвутся одна за другой, потревоженные реки памяти возвращаются в русла. Чудовищная сила, разбуженная чарами, бурлит внутри кокона, ища себе выход. Человек ничем с ней не связан, он не паук, он жертва. И волна возвращается обратно к создательнице.
Когда Конан просыпается от своего жуткого сна, навеянного кристаллом, он понимает две вещи.
Первое — от жрицы бессмысленно требовать меч. Женщина уже не сможет выполнить свое обещание, она лежит в луже крови с развороченной грудью, в медленно темнеющем платье, с обсидиановой крошкой, мерцающей среди бело-алых обломков костей, в шее дрожат серые иглы, оставшиеся от разлетевшегося на части кристалла. Двое ее охранников тоже давно и бесповоротно мертвы.
Второе — трупов в храме прибавится, потому что киммериец без своего меча не уйдет, и он понятия не имеет, где же, Бел его дери, выход из этого рассадника зла.