Конкурс - Наваждение

[mr_painter]

Решил создать новую тему, если можно. Старую хотел бы удалить, если можно.

Наваждение

Задвинув крепкий засов, Конан пересек небольшую, освещенную слабым огоньком масляной лампы комнатушку. Каждый шаг сопровождался унылым поскрипыванием половиц. Остановившись у окна, он взглянул в ночную тьму через пыльное, засиженное мухами стекло. Там шелестел тяжелыми каплями дождь, шептал ветер, раскачивая черные ветви деревьев, и изредка непроглядно темное небо озарялось далекими вспышками молний, настолько далекими, что даже отзвук грома не доносился до старого постоялого двора, на краю потерянной в предгорьях Срединного хребта деревушки.
Постояв еще немного у окна, вдыхая запах ливня, протянутый в комнату сквозняком, Конан, наконец, задул лампу и опустился на жесткую неудобную постель. Он думал, что уснет, едва коснувшись головой подушки, но сон не шел к страннику, словно боясь его тревожных дум.
В голове Конана роились мысли о неудачном ограблении гильдейской купеческой казны, о стремительном бегстве от идущих по следу наемников. Он думал о том, удастся ли замести следы его компаньонам и добраться до условленного места встречи. Еще тревожило дурное предчувствие. Ведь преследователям достаточно схватить одного, пытками развязать ему язык, и тогда можно легко, подождав пока соберутся остальные, схватить всех. И еще, Конану не понравилсяь этот трактир, выбранный Кадвастом для встречи. Он провел тут только день, и ему перехотелось сидеть в безвестном домишке, потерявшемся в дремучих Лартских лесах. Дурные слухи ходили об этих местах, и Конан уже готов был поверить в их правдивость. Весь день Конан просидел в общем зале трактира, дожидаясь друзей, но никто из них не появился. За то к вечеру собралась несколько путников, собравшихся отдохнуть с дороги и переночевать.
И был тут еще один чужак, облаченный во все черное, он кутался в плащ, натягивал на лицо капюшон, стремясь выглядеть незаметным, но только привлекал внимание к своей персоне. На него таращились даже больше чем на Конана, который безошибочно распознал в незнакомце чернокнижника.
Поздно вечером, наслушавшись грубых шуток и набив живот ароматным жарким, Конан поднялся в одну из нескольких комнат трактира.
Положив левую руку под голову, правую он сжал на рукояти верного меча. Долго Конан лежал так, смотря в потолок, озаряемый вспышками молний.
Неожиданно едва уловимый запах коснулся ноздрей воина, и он нахмурился, пытаясь разобрать аромат. Сладковатый, приторный и терпкий, он напомнил о разлагающемся трупе, полном шевелящихся червей, и еще о дурманящем и коварном зелье из цветков хадж. Несколько раз, втянув воздух всей грудью, Конан содрогнулся от отвращения и подумал о том, какой идиот мог додуматься курить хадж на постоялом дворе глухой деревушки…
…Мысли начали путаться. Сон брал свое. Шелест дождя за окном убаюкивал, развевая тревожные мысли, и даже раскаты грома приблизившейся грозы не могли побороть наваливающееся оцепенение.
…Когда же они приедут, - думал Конан, уже не в силах пошевелиться ,- вся добыча у Кадваста… какого черта придумал он встречу в этой дыре…
Наконец Конан не смог даже думать. Тишина и темнота подступали со всех сторон. Нагретая ладонью рукоять меча уплыла куда то далеко… не дотянуться. А паутина на низком потолке, слабо шевелясь, опускалась все ниже… ниже и ниже… вместе с потолком… или кровать поднималась вверх… плавно раскачиваясь…
Паутина все ближе и ближе… густые белесые хлопья шевелятся и почти касаются лица… а в них копошатся большие черные пауки… он видит блестящие угольные зрачки… дрожащие и мечущиеся быстро-быстро волосатые лапы… один упал на лоб и, щекоча влажную кожу, стал бегать по лицу, мучая человека жуткой лаской.
…Липкий серый саван коснулся лица невесомым покрывалом, забивая ноздри…
…С тихим вскриком Конан очнулся и рывком поднялся на постели. Пальцы судорожно сдавили шершавую рукоять меча. С трудом воин перевел дыхание и унял бьющееся в груди, словно в ловушке, сердце.
Недоверчиво он взглянул на потолок. Несколько прядей прозрачной паутины покачивало сквозняком, а в углу неподвижно покоился крошечный паучок.
Конан вытер рукой выступивший на лбу пот.
Где-то далеко в лесу, над вершинами гор, родился тоскливый волчий вой и исчез, словно наваждение.
Конан тихо выругался и встал с кровати, потеряв надежду заснуть. Он оставил меч на кровати, а сам вышел из комнаты, вооруженный лишь кинжалом. Спустившись по скрипучей лестнице, Конан прошел между грубо сколоченными трактирными столами и уселся в дальнем от выходной двери углу, опершись о стену, завешенную медвежьей шкурой. На вопросительный взгляд хозяина он тихо произнес:
- Вина.
Напиваться Конан не думал, но чаша доброго заморанского могла принести спокойствие и желанный сон.
Ожидая убежавшего в погреб трактирщика, воин окинул взглядом опустевший зал. Народу поубавилось. У пылающего очага обосновалась кучка изрядно набравшихся мужланов да в противоположном углу, в тени, тихо шепталась влюбленная парочка. Взгляд Конана невольно задержался на озаренной отблесками огня фигуре девушки. Она сидела к нему спиной, и странник залюбовался королевской осанкой, изящной талией и полными бедрами. Длинные светлые волосы ровными прядями ниспадали на плечи. Конану захотелось увидеть ее лицо, и он позавидовал парню, сидящему рядом с ней и держащему ее за руку.
Но вот появился трактирщик, поставил перед одиноким воином пыльный кувшин и объемистую кружку, и замер, слегка склонившись. Конан скользнул взглядом по громадному, словно винная бочка животу, вытащил из-за пояса кожаный кошель,
- Сколько?
Ответом было молчание. Трактирщик не шевелился и смотрел на Конана исподлобья. Массивная фигура загораживала свет очага, и было невозможно рассмотреть его глаз.
Конан опустил кошель на шершавую поверхность стола. Тихо звякнули монеты в тишине.
Конан только теперь заметил повисшую в зале тишину. Мужланы у очага больше не шутили и не бранились, затих шепот влюбленных. Лишь пламя потрескивало и шумело, разбрасывая искры.
Странник тихо выдохнул. Его рука скользнула к краю стола. Он насторожился, ощутив разлитое в воздухе напряжение. По позвоночнику словно провели куском льда.
- Послушай, добрый человек, - голос Конана не выразил малейших эмоций, - мне не нравятся твои манеры, мне противен твой гадкий трактир. Если я спросил цену этой кислятины, будь добр, назови ее, а не таращись на меня, как…- он оборвал готовое сорваться оскорбление.
Но толстяк, словно и не слышал его слов. Могучий живот колыхнулся, лысая голова склонилась. Он подался вперед, слегка согнув руки, и издал глухое хриплое рычание.
Не было в этом звуке ни чего человеческого.
А за спиной трактирщика вставали из-за стола пьяные крестьяне. Конан не мог различить лиц. Массивные фигуры четко очерчены всполохами пламени. Мужики медленно приближались к столу, неуклюже прихрамывая и покачивая длинными, слишком длинными для людей руками…
Конан опустил руку под стол и медленно потянул из ножен кинжал, пальцы другой – стиснули увесистый кошель с монетами.
Взгляд Конана упал на сидящую в углу парочку, в тот момент, когда девушка обернулась. Из груди воина вырвался тихий вздох – он увидел теперь ее лицо… нет, не лицо. Пламя осветило жуткую харю, тощую и костлявую, словно череп. Глубоко провалившиеся глаза «красавицы» сверкали злобой и похотью. Дряблая кожа морщилась на лбу и щеках. Вместо носа зияла черная дыра, а оскаленная пасть щерилась длинными кривыми клыками. Слюна стекала по черным губам и капала с подбородка. А волосы – седые растрепанные, похожие на паутину космы.
За спиной упырихи вставал ее дружок, и морда его была не менее отвратительной гримасой голода и ненависти.