Конкурс - Похороните Арлекина

[Lex Z]

Похороните Арлекина

В дверь громко стучали. Неужели кредиторы?.. В этот раз не угадали, суки. Будет, будет чем расплатиться, не засунуть меня в подвал к крысам, я тогда чуть не одурел от их гнусного писка… Фауст с любовью застегнул кошель и сунул за пазуху. Нехотя сполз с обшарпанной скрипучей кровати, глотнул из фляги и поплелся открывать, пока не вынесли хлипкую дверь. На пороге торчал слуга барона фон Грунберга, не то Аврелий, не то Тиберий, по дряблым щекам катил пот, в легких свистело.
— Господин доктор… Барон послал за вами. Поторопитесь… не было бы смерти в доме.
Фаусту захотелось от души выругаться и спустить старикашку с лестницы. Однако вовремя вспомнил про кошель, милейший барон вчера одолжил ему денег, отказать было бы невежливо.
— Что случилось, Тиберий?
Слуга вытирал лоб, все не мог отдышаться:
— Меня зовут Аврелий… Барон пригласил актеров в дом… так один забился в припадке… второго акта отыграть не успели.
Иоганн тяжело вздохнул, смачно приложился к фляге, поперхнулся и напялил плащ. Плащ был еще мокрым, от него несло тошнотворным дымом. Сегодня с утра на площади сожгли ведьму, девка была красива. Она рыдала и звала господа. Фауст не мог отвести от костра глаз, крик стоял в ушах до сих пор, припустил дождь, поленья никак не могли заняться, толпа ликовала и весело материлась…
Дождь сеял и сейчас, впечатление, что он лил всегда. Под башмаками чавкала грязь, несло нечистотами, оборванцы за спиной зло клянчили милостыню.
… В этот раз доктор Фауст опоздал. Войдя в дом, он вдруг ясно понял, что в доме покойник. Не ошибся. Труп лежал посреди залы в луже блевотины. Барон шел навстречу, припадая на левую ногу, и жевал губами. Он был бледен, лыс и тощ, рядом семенила жена, колыхалась под платьем внушительная грудь, каблуки цокали так, что у Фауста зазвенело в ушах.
— Страшно было смотреть… — барон сглотнул, утер с подбородка слюну. – Кровь горлом, рвота… всего изломало… ни хотел умирать… закатывал глаза и все кричал, чтобы Арлекина помянули как следует…
Фауст ухмыльнулся:
— Ваша милость полюбила комедиантов?.. Откуда они взялись?
Барон помялся и поглядел в окно, дождь не унимался:
— Хотел позабавить супругу.
— О чем была пьеса? Как обычно… о любви, предательстве и поиске бога?..
Барон скривился и кивнул. Иоганн присел над покойником, лицедей безысходно смотрел в потолок огромными стеклянными глазами. Фауст схватил его за руку, пальцы на запястье ощутили пустоту. Разодрал ворот рубахи и дважды от души саданул кулаком по бритой груди, припал ухом к сердцу, чуда не произошло. Странный шелест, что-то царапнуло шею… Фауст сделал вид, что запутался в плаще, едва не упал, бумагу с живота мертвеца сунул себе за пазуху. Оглянулся, похоже никто не заметил. В углу скулила женщина, в приоткрытой двери мельтешили испуганные лица слуг. Сквозь мутные стекла сыпал жидкий осенний свет. Иоганн выпрямился и попросил принести свечу. Достал перчатки, поджал губы и ткнул башмаком в бокал, что лежал возле правой ноги покойника, бокал с грохотом покатился.
— Что за баба рвет на себе волосы? – Фауст кивнул в угол, наклонился к барону и зашептал. – Интересный кубок… Хороший вкус, ваша милость. Не из тирольских рудников серебро?.. И еще, выгоните челядь… мешают… Ну и запашок я скажу…
— Гретхен… В этой пьесе у нее были две роли, королева и шлюха, платье у королевы было богаче… — Мертен фон Грунберг хлопнул в ладоши, слуги исчезли, двери взвизгнули и захлопнулись. – Что касается кубка, — пожал плечами.— Эту безделушку актеры притащили с собой… По мне, так бокал слишком прост… грубая мужицкая работа, совсем нет легкости.
— Свечу, я же просил свечу, — Фауст был раздражен.
Сунули под нос канделябр, воск капал на жирные пальцы розовощекого толстяка в засаленной рясе доминиканца.
— Не ожидал вас здесь увидеть, брат Петр, — осклабился Фауст, выхватил подсвечник и поставил в изголовье покойника. – Вам ли не знать, что господа комедианты частенько высказывают некоторые сомнения о делах всевышнего… это у них в крови… А костер сегодня удался на славу.
— Это была богоугодная пьеса, — хмыкнул толстяк и почесал угреватый мясистый нос.
— Про блудницу?
— В финале пьесы она должна была быть наказана.
— У него были припадки до сегодняшнего дня?! – крикнул Иоганн в угол, скулеж там не прекращался. – Так были, или нет?
Баронесса бросилась к Гретхен и обняла ее за плечи.
Фауст, не дожидаясь ответа, натянул перчатки, бухнулся на колени и брезгливо залез пальцем покойнику в рот, оттянул губу и пристально осмотрел язык. Заглянув мертвецу в глаза, ухмыльнулся и огляделся.
Барон подошел к столу и плеснул себе вина. Что-то хотел сказать, но передумал, залпом выпил, икнул и осоловел. Брат Петр уже устроился у окна, вытащил из-под рясы книгу и мусолил страницы, близоруко сощурив глаза. Гретхен, казалось, успокоилась, только взгляд мутный и шалый. Она всхлипнула, задавило кашлем, кашляла долго и натужно, наконец, справилась:
— Были… были у него припадки. Он все травы какие-то пил, не помогало… как начнет трясти, изогнет всего и пена изо рта… потом ничего не помнит, плачет и улыбается… рассказывает как хорошо гулять с Алигьери по альпийским лугам…
Фауст поднял пустой кубок, крутил в руке.
— Не забудьте реквизит… Думаю, еще пригодится. Кстати, как называлась пьеса? – усмехнулся. — Надеюсь, не «Мышеловка»?
— «Райские кущи», — Гретхен шмыгнула носом, нос уже безобразно распух, грим на зареванном лице потек, лицо вызывало жалость и отвращение.
— Играли безумную королеву?
— Королеву безумную от любви.
— Ваша милость, — Фауст как-то нехорошо пожевал губами. – Могу с вами уединиться?
Барон кивнул и суетливо налил себе еще. Поднимаясь на второй этаж, слышали за спиной, как забубнил брат Петр. Должно быть, нашел, что искал… Живые знают, что умрут, а мертвые ничего не знают (1)…

*

Барон повернул ключ, звякнул серебряный колокольчик.
— Жена считает, что это помогает от злых духов, — он криво улыбнулся, словно у него болел зуб.
В кабинете Мертена фон Грунберга сладостно пахло книгами и химикалиями. Над столом висела картина, раньше Фауст ее здесь не видел… Иисус тащил на себе крест, тусклые глаза беспокойно глядели вверх, он словно хотел прыгнуть и раствориться в небесах, рука художника и цвета красок были знакомы… На столе привычный беспорядок, кипа книг, листы превосходной бумаги на которых рассыпаны кляксы и какие-то формулы… «Хорошие чернила», — мелькнуло у Иоганна… Рисунок, на нем паяц в пестрой одежде, высунув длинный раздвоенный язык, шел по канату, казалось, что даже звенят бубенцы на шутовском колпаке… Чертеж звездного неба, придавленный астролябией. Фауст обратил внимание, что Меркурий расположен неверно, а трактат «О влиянии небесных светил в период осеннего равноденствия» гнусная подделка, но ничего не сказал, подошел к окну. Дождь лил стеной.
— Caduca (2)? – барон заскрипел половицами.
— Яд, — ощерился Фауст и выдохнул на стекло… нарисовал чёртика, чёртик вышел бесшабашным и злым, рот до ушей.
Барон зашелестел бумагами, что-то искал:
— Доктор уверен?
— Да… Он пил из того бокала, что валялся у него в ногах?
— Того требовало действие пьесы… Второй акт… перед объяснением в любви принц должен был утолить жажду… Гретхен подала мне кубок и попросила наполнить вином, чтобы все было по-настоящему, — тоскливо продекламировал. – Так выпей, милый принц, и пусть твои уста для жгучих поцелуев отворятся, как отворятся райские врата…
— Кто находился в зале во время представления?
— Я… моя милая Берта… брат Петр, — барон почесал подбородок.
— Так… И двое актеров… Челядь?.. – Фауст подошел к книжному шкафу. – Всегда восхищался вашей библиотекой. Настоящая библиотека, а не какие-то там обрывки знаний, как у большинства наших юродивых гуманистов… вот где паяцы, — презрительно выпятил нижнюю губу и принялся разглядывать книги, блаженно вдыхал запах страниц. – Я в восторге… Тут тебе и «О магическом значении чисел» Раймунда Нормандца, и «Зеркала в лабиринте» Гумберта Алессандрийского, и «Небесный атлас» с дополнениями…
— Нет… Слуг в зале не было.
— Кто наливал кубок?
— Я.
— Кто откупорил бутылку?
— Увы… — барон вытащил из кармана пилку и принялся за свои ногти, пытался успокоиться. – Тоже я.
— Догадываюсь, что комедиантов тоже пригласили вы? – ухмыльнулся Фауст.
— Ну, конечно, я… Берта вбила себе в голову, что скучает… просила развлечь, карты уже не возбуждают… Сказала, что видела на площади славных лицедеев… миленькая пьеса, никакой похабщины и сквернословия, юбки не задирают, в штаны мужику не лезут. Их даже освистали… людишки жаждали услышать что-нибудь мерзкое и непристойное.
— Ну а инквизитор, каким образом здесь оказался? Всегда думал, что он предпочитает иной балаган… с крестом и костром.
— Брат Петр зашел после того, как сожгли ведьму… — барон почесал щеку. – Он весь вымок, хлюпал носом и жаловался на свою долю. Говорил, что плевела ереси разбросаны повсюду, сатана обнаглел, а писари бестолочи… Пришлось приложиться к бутылке, чудное вино… я и предложил ему остаться на представление… — достал из кармана надушенный платок, утер лоб и выглянул в окно. — Тебе не кажется, что дождь идет целую вечность?
— Да, кстати… — Фауст оторвался от книги. — Не видел вас сегодня, ваша милость, на очистительном костре… девка была чертовски красива. Все мужики города сбежались поглазеть на ее сиськи и задницу. Бабам тоже было в радость, что молодая и ядреная сгорит… Она молила господа подарить ей скорую смерть, бог молчал.
— Это не по мне, — передернул плечами барон, точно замерз и добавил мечтательно. – Выпить бы.
Распахнул дверь и крикнул Берте, чтобы им принесли бутылку и два бокала… Вино было терпким и пахучим.
— Пей, любезный мейстер Фауст… Или боишься? Хочешь, я выпью первый, — усмехнулся барон, в его пьяненьких крошечных глазках блестели искорки, а рот искривился.
— Нет, не боюсь, ваша милость… Я видел, как вы пили из этой бутылки внизу, та же самая початая бутылка… дело не в ней… Бокал, на всякий случай, взял ваш… вот он, с грифоном у которого выщерблен глаз… ваша милость дважды хватили из него в зале… Отрава в бутылке?.. Не поверю, слишком опасно, глотнуть мог кто угодно… а отравить, я понимаю, хотели только фигляра… Яд добавили в кубок, только тот… что актеры притащили с собой.
— Я всегда уважал в докторе живость ума и фантазию… — барон хихикнул. – Неужели, кто-то из нас троих?.. Кому он нужен, этот актеришка?..
— Почему троих? – Фауст сделал глоток и сладко облизнул пересохшие губы. – Вас было четверо.
— Четверо? – барон поднял брови, на лысине заблестели капельки пахучего пота.
— Ну, конечно, четверо, — Фауст ухмыльнулся. – Вы, ваша жена, толстяк-инквизитор и Гретхен, безумная королева… Да и сам фигляр мог решить отправиться на небеса… на глазах высокородной публики… это тебе не мясники и прачки…
— Самоубийство – страшный грех… — поморщился барон и принялся разглядывать ногти. — У Алигьери это седьмой круг.
— То, чем он занимался, тоже далеко не богоугодное занятие. Рвать глотку и душу на потеху толпе, — Фауст отхлебнул еще. – Хорошее вино… Каким образом кубок попал к вам в руки?
— Гретхен… — неуверенно сказал барон, задумался. – Да, мне его подала Гретхен… Хотя нет… Сначала его взял инквизитор… Там, по краю бокала шла надпись… Брат Петр подошел к окну, все не мог прочитать… сокрушался, что не взял очки… Да, да… Прочесть удалось… Я дал ей время покаяться в любодеянии ее, но она не покаялась (3)… Инквизитор еще хмыкнул и сказал, что у Иоанна Богослова есть ответы… а кубок передал мне.
— Тогда ваша милость налила вино и вернула его Гретхен?
— Конечно. Мы все жаждали услышать признания принца в любви, у лицедея был славный голос. Впрочем… В стекло ударила какая-то птица, откуда только взялась, ненавижу черных жирных птиц… я вздрогнул, вино пролилось на манжету, точно кровь, а меня чуть не стошнило… Берта погладила мою руку, взяла кубок и отдала принцу… тот собрался пить, у него даже глаза заблестели… Однако вмешалась Гретхен… да, да… сказала, что бокал должна поднести она… играла безумную королеву.
Барон утер губы и тоскливо глянул на чёртика, нарисованного на стекле, дождь лупил в окно:
— Всегда с удовольствием вспоминаю наши задушевные беседы, доктор. Диспут о получении золота из ртути на десятый день с помощью крови василиска был искусен, по всем правилам риторики. Приятно иметь дело с умным человеком… Потому и ссудил вчера достаточно крупную сумму… Знаю, что кредиторы кусают за пятки и хотят запрыгнуть на спину… — зло стер чёртика рукавом. — Стоит ли копаться в дерьме, Иоганн?..
Фауст сунул руку за пазуху, сладостно звякнули рейнские гульдены, сглотнул вязкую слюну.
— Я тщательно осмотрел труп, ваша милость… Эпилепсия… Увы, все мы смертны…

*

В зале было тихо и серо. Дождь за окнами то моросил, то припускал ливнем. Покойник лежал на спине, уставившись в пустоту. Интересно, что он там видел? Пляску голых девок в альпийских лугах, или же там, в бескрайней пустыне, красномордые монахи распевали покаянные псалмы после сытного ужина? Смазливое лицо лицедея уже пошло черными пятнами, из пятен густо сочилась слизь, глаза запали, никто так и не догадался положить на них по монете.
Барон густо и с удовольствием высморкался, мял в руках платок:
— Доктор Фауст, в чьем опыте и умении мы можем не сомневаться, считает, что произошел эпилептический припадок… Укоряю себя за то, что отправил за ним слишком поздно.
Инквизитор захлопнул книгу и закряхтел. Обвисшие щеки Берты фон Грунберг пошли алыми пятнами, от нее несло вином, мускусом и потом. Гретхен сидела возле трупа и тщательно расправляла покойнику складки на камзоле.
Фауст порылся в сумке, достал гусиное перо, потрогал насколько остро отточено, почесал за ухом и подошел к столу.
— Ваша милость, смотрю, нога так и не проходит. Попробуем новую мазь и притирание. Только идите к аптекарю Кляйну… Брат Петр, помогите чернилами, — кивнул на грудь доминиканца, у того на шнурке болталась чернильница – Угробил весь свой запас. Все пытаюсь разобраться, где же у человека душа? Надеюсь, святая инквизиция не обеднеет.
Толстяк пожевал губами:
— Увы, пузырек пуст.
— Неужели, девка умудрилась столько наплести про шабаш, не успевали записывать… так, какой он… дьявол? – рассмеялся Фауст.

*

Фауст пил, вино не брало долго. Хотел позвать шлюху, приглянулась одна, смугленькая с карими живыми глазами… она бы точно его согрела. Засадив еще стакан, вспомнил, что потаскухе успели выбить на днях два передних зуба, передернуло. И что за умник догадался назвать трактир «Элизиум». Забился в угол и сидел в темноте на кровати, обняв колени, пока не ухнул в сон, как в бездонный колодец с затхлой водой… Арлекин на канате кривлялся и лихо отплясывал тарантеллу, плыл звон бубенцов.
Наутро трещала голова, искал на столе, чем бы опохмелиться… хоть бы глоток. По грязной комнате катались пустые бутылки, визжали под ногами половицы. Распахнул окно, дождь все сеял и сеял… чуть не задохнулся от студеного сырого воздуха, стало чуть легче. Накатил панический страх, что потерял кошелек, принялся шарить по карманам… нету, вспомнил Иисуса, его тоскливый и беспокойный взгляд со стены в доме барона. Отыскал кошель под кроватью, бережно завернутый в манускрипт «Об искусстве прерывания беременности»… отлегло. Закусил губу, чуть не вырвало… Врач, который не может исцелиться сам и отличить отравление от эпилепсии. А ядом-то актеришку упоили от души, аж почернел, бедняга… Занимался рассвет, стылый и вязкий, холод проник в комнату и защекотал босые пятки.

*

Могильщик нехотя поднял голову, отложил в сторону кафтан и иголку, пригладил жидкие сальные пегие волосы, пригляделся.
— А-а… это ты чернокнижник? – смачно сплюнул себе под ноги, растер плевок башмаком и рассыпался смехом. – Пришел за свеженьким трупом?.. Тебе повезло, чуешь, как собачонка, когда придти грызть свою кость… Есть мужик и баба. Мужик в соку, только легкие истыканы ножичком, а баба… — махнул рукой. – Старуха… померла своей смертью… Молодых жалко… чего не живется, ешь, пей, щупай девок… Хочу тебя огорчить, я решил поднять цену и в долг теперь не даю… Ну и что, узнал, где у людишек душа?
— Ты на ней сидишь, у тебя она костлявая, — ухмыльнулся Фауст и достал из-за пазухи бутылку. – Но я к тебе не за покойником… Помнишь плел, что ночью видел на кладбище Арлекина?
— Дай бог памяти, — могильщик облизнулся и засуетился, схватил бутылку и проворно налил себе полную кружку. – Выпьешь со мной?
— Не откажусь, — Фауст плюхнулся на табурет и уставился в угол, на лопатах чернели комья земли, в них лениво копошились черви
— А что… чернокнижник, наконец, поверил, что я был не пьян в ту ночь, когда спас город от нечистого.
— У каждой работы свои издержки, — Фауст глотнул из мятой кружки, поморщился и брезгливо отставил в сторону. – Почему считаешь Арлекина бесом?
Могильщик выпил до дна, рыгнул, прислонился к грязной липкой стене и закатил в блаженстве глаза.
— А кем его еще считать?.. Я хоть человек неученый, не ровня тебе, но слушатель из меня благодарный, я все помню… Был прошлой зимой, по первому снегу, в наших краях бродячий проповедник… Хотя и ряса на нем была латана-перелатана он знал ответы на все вопросы, в отличие от вас… умников… От него и слышал, что Арлекин есть черт и гонит по небу адские легионы… а еще говорил, что римский папа выжига и христопродавец… Правда, потом судачили, что этот бродяга стащил из церкви два драгоценных сосуда, но я думаю, врут… не мог он этого сделать, взгляд у него был чистый и одухотворенный.
Могильщик раззявил беззубый рот и метнулся к бутылке, Фауст перехватил его руку:
— Ну что там про Арлекина?
— Еще кружечку, чернокнижник… а то вспоминать страшно.
— А покойников не боишься?
— А чего их бояться?.. Те смирные, у них уже все есть.
Фауст закусил губу, плеснул ему сам, затем подумал и добавил в кружку еще.
— Вот это уважил, — могильщик выпил и сладко занюхал замызганным рукавом, на впалых небритых щеках проступил жиденький румянец. – Видел я Арлекина… ну как тебя сейчас и пропустил-то перед этим только половинку. Вдруг слышу звон колокольчиков… ну, думаю, прокаженных на кладбище занесло. Перекрестился и вышел, решил помочь убогим. Нет никого… А луна висит, ядреная такая, и на небе ни облачка. Смотрю, кто-то возле свежей могилы околачивается… утром схоронили сына рыбника, добрый был молодец, говорят бедняга поперхнулся костью. Подошел ближе. А он стоит, весь в пестрой одежде, на меня пялится и насвистывает, на голове шапка с хвостом, а на шапке корона, вся в драгоценных каменьях, камни так и сияют… Я сразу понял… Арлекин. Огляделся… где же свита его? Где конь вороной?.. Появляется баба…
— Баба?
— Ведьма, а то как… Это он ее свистом вызывал. На ней маска с колокольчиками, те звенят, что аж мороз по коже, глаза под маской горят и дух от нее такой сладкий, что голова закружилась… Снимает она с Арлекина штаны, пристроилась и собирается его в задницу целовать… И тут я, как крикну… Изыди!.. Осенил себя крестом и ринулся на них с освященной палкой, а палку ту освятил на Пасху у брата Петра… и казалось, что за мной идет все христово воинство… Те врассыпную, звон колокольчиков, визг, крик, кутерьма… Так я и победил черта… А вот еще случай… Накануне сочельника…

*

Фауст протянул горбоносому ювелиру перстень. Тот жадно схватил его тонкими, почти прозрачными пальцами и суетливо поднес к единственному глазу, веки другого срослись, прыснул от смеха:
— Дешевая подделка… Здорово вас надули… Небось на базаре купили?.. Я всегда говорю… Настоящий товар может быть только у Ширмана… У Ширмана покупают князья, графы и бароны, добропорядочные бюргеры и…
— А у господина Ширмана есть что-нибудь из работ мастера Нардуччо? – внезапно спросил Фауст и, словно невзначай, брякнул кошельком.
Ювелир свесил нос, закряхтел и глянул как-то искоса:
— Что вам ответить, мейстер. Если скажу, что не знаю Нардуччо… значит я плохой торговец… У него довольно интересный товар. Не все поймут красоту в кажущейся простоте. Только ведь, свои безделушки Нардуччо делает на заказ… для настоящих ценителей… и если вы к ним относитесь… — ювелир достал замызганный платок и долго утирал свой единственный глаз… — Наши горожане любят достойные вещи…
— Особенно в последнее время… не так ли?..
— В любое время, сударь… — мягко сказал ювелир. — Если так интересуетесь Нардуччо, то могу предложить… — исчез, как провалился, в глубине дома что-то разлетелось вдребезги, послышалась ругань. – Фантазия Нардуччо… Только для вас, — Ширман внезапно возник за спиной и сунул картину под нос Фаусту, сорвав с холста какую-то пыльную тряпку. — Так и сказали… Когда в лавку заявится мейстер Фауст продайте ему эту картину… просили не продешевить.
Иоганн облизнул губы, между лопаток текла струйка пота… На холсте был тщательно вырисован красавец-рыцарь в блистающих доспехах, в одной руке он держал отточенную косу, в другой весы, обе чаши на весах были полны золотыми монетами. Какие-то голые мужики и бабы валялись в грязи, целовали ему ноги и молили о пощаде. На сизом облаке устроился златокудрый ангел с просветленным и испитым лицом, лихо играл на лютне. Спаситель висел на кресте, с тоской и безнадегой уставившись в небо. Над ним сияли звезды… Фауст ухмыльнулся, вспоминая «Альмагест» Птолемея… Да, точно… созвездие называлось Дракон, ошибиться не мог. К звездам же, под ангельскую лютню в карнавальной пляске брела вереница людей…
— Откуда взялась эта картина?
— Принесли сегодня… в моем утреннем сне, — ювелир так и не поднял головы, пересчитывал деньги, жаль было отрываться от сладостного занятия. – Вообще-то у меня бессонница, но сегодняшнюю ночь спал, как убитый.

*

— Эй, как тебя… Тиберий! – Фауст отделился от стены и осклабился.
— Аврелий, господин доктор, — слуга барона остановился, зыркнул по сторонам и поставил корзину между ног.
— Так вот, Аврелий. Хочешь выпить на дармовщинку и переспать с девкой? — Фауст достал из кармана кошель и по-свойски подмигнул
— Насчет выпивки пойдет. Насчет бабы… — слуга сально хихикнул. — Бабе придется славно постараться, чтобы возбудить мою плоть… не верю, что попадет кудесница… Но готов взять гульденами.
Фауст вертел монету в пальцах, как завзятый ярмарочный фокусник. Аврелий глядел не отрываясь и блаженно улыбался.
— Когда к твоему хозяину приходил художник?.. Художник должен быть высок, сутул, брит до синевы, носить истрепанный берет с петушиным пером… может заикаться, может говорить чисто, бывает, что и пришепетывает…
Аврелий почесал нос:
— Хорошую выпивку и добрую девку вряд ли возьмешь за одну монету… А уж вспомнить, кто приходил к барону... в моем-то возрасте…
Фауст ухмыльнулся и разжал кулак, монеты сияли, от них истекало тепло.
— Хорошая память и оплачивается хорошо.
— Приходил дважды на прошлой неделе. Сколотили из неструганных досок крест. Заставлял поваренка Клауса раздеться и целый день ходить с крестом по зале, у того вся спина была в занозах.
Фауст швырнул деньги в грязь и пошел, не оглядываясь. Аврелий рухнул на четвереньки, не веря своей удаче.

* Текст выложен частично. Полный текст находится в архиве.

Оценки судей:

[Крюков Олег]

Текст, на мой взгляд, перегружен.

Цитата: Автор: Lex Z Тот жадно схватил его тонкими, почти прозрачными пальцами и суетливо поднес к единственному глазу,

Цитата: Автор: Lex Z могильщик выпил и сладко занюхал замызганным рукавом,

. И т.п.
Да и погружения в средневековье не ощутил. Мешали такие фразы, как "засадил ещё стакан".

Цитата: Автор: Lex Z Обвисшие щеки Берты фон Грунберг пошли алыми пятнами, от нее несло вином, мускусом и потом.

Осталось пояснить, кто нюхал? Автор или доктор Фауст? Следует указать "точку зрения".
Хоррор составляющая весьма низкая. Впрочем, если текст прополоть, будет весьма.

[Vlad lev]

Интересный текст.

[Monk]

Если честно, отрывка мне хватило, читать дальше не хочется. Длинно, нудно и похоже на средневековый детектив, но никак не на ужасы.

[Огги]

Цитата: Автор: Monk никак не на ужасы

А как же ужасное моральное падение доктора? Это ж просто толстый намек на корень всех зол и почему нынче врачам доверять нельзя

[Берта]

Может и небольшой перекос в сторону детектива, но понравилось. Разве не хоррорно, когда ночью на кладбище возле свежей могилы появляется разряженный, в сверкающих каменьях Арлекин? И общая гнетущяя атмосфера - бесконечный дождь, костры инквизиции, грязь на улицах и физическая грязь персонажей (сальные волосы, пот и т.д.), черви на лопате могильщика, продажные люди и продажная любовь. В конце-концов, предсказуемый Мефистофель, раз уж ГГ носит имя Фауст... По мне так - хорошо, атмосферно. Единственная маленькая придирка - в самом начале, при сожжении ведьмы, толпа ругается матом. Наверное всё-же "скверносовит", раз у нас средневековая стилизация))) Автору удачи!

[Мамзель]

Цитата: Автор: Lex Z рядом семенила жена, колыхалась под платьем внушительная грудь, каблуки цокали так, что у Фауста зазвенело в ушах

семенить и сильно цокать каблуками, надо попробовать))

Рассказ понравился атмосферностью, написан хорошо. Но сюжет не впечатлил, да и все персонажи вызывают отвращение.

Цитата: Автор: Берта Разве не хоррорно, когда ночью на кладбище возле свежей могилы появляется разряженный, в сверкающих каменьях Арлекин?

ага, а его при этом собираются поцеловать в ж...
в чем же хоррор, что появился Арлекин или что его целуют?))

[Берта]

Когда целуют, куда и положенно целовать дьявола, согласна - хе-хе, сбивает. Но Арлекин в ночи у могилы лично меня гнетёт, такое уж воображение.