Хоррор конкурс - Людочка

[Junta Khan]

Людочка

Слухи о призраках в больницах — полная чушь. Они же не существуют.
Просто людям нравится рассказывать страшилки, особенно, когда они объясняют то, что не поддается разумному объяснению.
После малоинвазивной операции меня перевели в двести третью палату нейрохирургического отделения. Там-то одна из медсестер под конец вынесла всем мозг, включая меня. Таких историй, как она выдумывала, ни в одном романе не прочитаешь.
Мне она представилась Людочкой и никак иначе.
Эта женщина, разменявшая полтинник, каждую смену говорила о запертых без ключей дверях, пропавших вещах и неработающих телефонах. Словно кто-то старался усложнить ей жизнь.
Конечно, Людочка обвиняла всех: от пациентов до коллег. А бывало, она заикалась о призраках, свято веря, что только они могут творить с ней такое.
И хотя я в существование призраков не верю, в больнице творилось что-то странное, если исключить Людочкино разгильдяйство и бурную фантазию.
Однако сегодня уже домой: придет результат последнего анализа, и все загадки с потусторонними силами останутся в памяти лишь милым развлечением, скрасившим пребывание на больничной койке.
Доктор Максимов зашел в палату до обхода и направился ко мне. Я ждал новостей, поэтому насторожился:
— Здравствуйте, Арсен Давыдович. Меня выписывают?
— Как самочувствие, Виктор? Пока результат анализа не пришел. Как получу, решу вопрос с выпиской.
—Так надоело тут валяться. А когда?
— Не раньше десяти. Тебе дежурная медсестра сообщит, она знает. Придется подождать, рисковать не стоит.
— Ладно, подожду. Все равно брат еще не привез одежду.
Настроение испортилось. Хочешь домой, а тут облом: на выходные оставить могут, если не дольше. С другой стороны, не так уж плохо узнать, что уложило меня на койку. Некоторым вообще не везло. У них со временем начинались проблемы, по крайней мере, в нашей палате. У кого-то останавливалось дыхание. Так ушел молодой парень, даже имени его не знаю. У Семена послеоперационный шов разошелся ночью, чуть кровью не истек.
Все это нервировало.
Громыхание раздаточной тележки для лежачих больных и запах еды из коридора напомнили о завтраке: скоро заработает столовая.
Энергичный Семен старался первым занять стол у окна, там открывалась форточка:
— Ты идешь, тормоз? Пошли, а то придется опять сидеть у холодильников.
— Неохота, лучше еще поваляюсь. Мне вообще каши надоели, скорее бы домой.
— Ну, смотри. Компот или чай будешь? Давай, принесу.
— Сухофруктов поменьше, — попросил я, протягивая кружку.
Семен попал сюда с пробитой головой, неудачно приложился на дороге. Мотоцикл в утиль, зато сам выжил. Вот он — настоящий мужик: зря не болтает, по делу говорит, и в аварии винит только себя. Признавать ошибки — не всем дано.
Нацепив наушники, я включил сотовый и погрузился в водоворот регги.
Вскоре я очнулся от тишины.
Мобильник разрядился. На часах девять тридцать пять.
Хочешь — не хочешь, а вставать надо. Лежать дольше не имело смысла. Зря не пошел на завтрак, время еле тянулось.
Тапочек опять не оказалось на месте. С моим талантом забивать их под кровать, надо было учиться на футболиста. Одно раздражало, чтобы их достать приходилось каждый раз ползать на коленях, протирая вполне приличные штаны.
Впрочем, на этот раз под кроватью меня ждал сюрприз. Я нашел подкладное судно, которому там не место. Зачем его принесли? В нашей палате вообще нет лежачих больных. Что за прикол? Еще подумают, что я до туалета дойти не могу.
Только я хотел забросить судно куда подальше, вошла Людочка. Мне ничего не оставалось, кроме как исправлять ситуацию:
— Тут судно забыли под кроватью, — я протянул его медсестре, — у нас все ходячие в палате, небось, путаница вышла.
Медсестра безразлично посмотрела на меня.
Зря я открыл рот, она же не санитарка, на кой ей судно? Теперь подумает черти что.
— А не знаете, Максимов меня не звал? — сделал я последнюю попытку не выглядеть дураком.
Людочка откинула голову, напряглась. Казалось, я ее раздражаю.
— Не звал. Его только что вызвали на внеплановую операцию. Анализ пришел, но выписки сегодня не будет.
Озноб лавиной скатился по коже, ноги подкосились. Она что-то знала, но разве скажет?
Людочка ушла.
Мне хотелось скорее увидеть Арсена Давыдовича, расспросить его, узнать результат анализа.
Не раз я терял сознание ни с того ни с сего. Больше не хочу, вдруг я смертельно болен? Еще брат расстроится, зря его вчера обнадежил.
Я решил поискать Максимова, вдруг он еще в отделении. В конце концов, мне положено знать, что происходит со мной, нет сил — ждать до понедельника.
Арсена Давыдовича я заметил в коридоре. Он свернул в сторону лифтов, что меня вообще не устраивало.
Я рванул за ним и тут понял, что держу в руках злополучное судно. Как я умудрился его захватить? Не помню. Я решил заскочить в санитарную комнату, если судить по табличке на двери, и оставить его там.
Мне повезло, комната оказалась не запертой. Внутри темно, антисептик щипал нос.
Холодные стены, вот и выключатель нашелся.
Бросаю судно на пол около мойки. Неудачно. С грохотом оно ударяется об стену, отлетает и переворачивается. На его дне начертано "Борис Баринов". Это же мое имя! Что за шутки?
Вспомнилось детство. Школа. Помню, учился в моем классе Генка Маликов. Не раз я заходил в туалет и видел обделанный писсуар с его именем. Теперь я понимаю, что он чувствовал. Сейчас мне не легче, в мои-то тридцать два.
Для меня судно стало уликой, нечего надо мной насмехаться. Я решил спрятать его в углу, под кушеткой, чтобы никто не нашел. Разберусь с этим потом, сначала найду Максимова.
Свет погас так же неожиданно, как захлопнулась дверь. Я потерял ориентир, пришлось искать выключатель на ощупь. Он не работал. Дверь тоже не открывалась, как бы я не дергал ручку. Мне это надоело.
"Эй, помогите. Дверь закрылась!"
Я кричал, звал на помощь до хрипоты. И смирился.
В ногах правды нет, рано или поздно сюда кто-нибудь заглянет или пройдет мимо.
Нащупав кушетку, я прилег. День изначально не задался.

***

Я очнулся от безумного вопля Семена. Его раскатистый голос проникал в мозг, разрывал барабанные перепонки: "Не могу! Больно!"
Что там делают с ним? Надо выбираться. Со всей силы я нажал на дверную ручку и дернул за нее, путь свободен!
В левом коридоре наша палата — третья.
За окном стемнело.
Семен корчился от конвульсий. Кровавая пена вытекала изо рта. Он был абсолютно один. Куда делись два моих соседа по двести третьей? Где мои вещи?! Остальные кровати заправлены, нас перевели?
Я отыскал кнопку экстренного вызова на стене.
Медсестры подбежали к Семену. Им было не до меня:
— Везем в реанимацию. Давай, давай! Звони им! — Людочка четко отдавала приказы.
— Нужна его карта, он аллергик! — вторая медсестра отодвинула тумбочку, разобрала проход, Семена увезли.
"Как же так? Такие мечты, столько идей воплотить хотел", — вертелось в голове. Даже мои проблемы отошли на второй план, пока внимание не привлек истеричный смех. Он приближался издалека и раздражал все сильнее. Вскоре смех стал невыносим.
Я вышел в коридор и натолкнулся на Людочку. Она держалась за живот и смеялась так, что походила на сумасшедшую. Я знал, что сочувствие — не всем знакомое чувство, но это чересчур:
— Как там Семен? — мои зубы отбивали чечетку.
— Наконец-то пристроила. А ты как здесь оказался? — она насторожилась. Ее веселость испарилась вмиг.
— Вы чего, того? — не сдержался я, крутя пальцем у виска.
— Вот смотрю на тебя, до чего ты умный. Так почему ты здесь? — спросила Людочка.
Я обомлел. А где мне еще быть? Что ей ответить? Это не тюрьма, где хочу, там хожу, коридор — общий. Слово за слово, так далеко зайдет. Чокнутая медсестра.
— Я заснул, услышал крики, а тут Семен. С ним все хорошо? Еще вещей моих нет, где они, не знаете? — поинтересовался я, как ни в чем не бывало.
— Каждый думает о себе, а ты о Семене. Ты теперь тоже не здесь, я покажу где. Пойдем. Кстати, как думаешь, Семен — живучий?
— Он сильный, выберется. Мы еще на шашлыки сходим.
— Считаешь себя его другом?
— Я просто спросил, жив ли он. Я же не прошу рассказывать о его диагнозе.
— Диагноз один — смерть, рано или поздно. Будь реалистом. Интересно, насколько ты хорош. Ходишь, где попало, дерзишь, а, между прочим, главная здесь — я! Велено сдохнуть, так сдыхай!
Людочка кинулась на меня со скальпелем.
Я отклонился и одновременно попытался ударить ее, но она увернулась и, хохоча, убежала.
Людочка не в себе, это точно. Надо о ней рассказать, но кто поверит без доказательств? Здесь нет видеокамер и никого на дежурном посту. Может, кто из пациентов слышал наш разговор? Иначе самого примут за шизика.
Мне хватило нескольких минут, чтобы проверить все телефоны и понять, что ни один не работает.
В какую бы дверь я не пытался войти, все они стойко держали оборону.
Обойдя несколько раз второй этаж, я услышал, как заработал лифт.
В холле первого этажа круглосуточно дежурили охранники. Мне надо туда. Здесь помощи не найти.
Лифт мягко остановился. Не успел я выйти, как два медработника вкатили в него беспомощную женщину. Людочка везла капельницу, подключенную к больной.
Людочка не обращала на меня никакого внимания. Я завидовал ее выдержке. Меня трясло, а ей хоть бы что. Разборка в замкнутом пространстве пугала, оставалось ждать.
Все вышли на третьем этаже.
Небольшая комната с креслами у стены.
Одна входная дверь, несколько звонков на стене для вызова персонала. Доводчик медленно отрезал меня от Людочки.
Я рискнул и еле успел проскочить на закрытую территорию. За металлическим шкафом мне пришлось ждать, пока не опустеет длинный коридор реанимационного отделения. Его стены со смотровыми окнами напоминали выставку аквариумных рыбок. Только рыбками были люди, и среди них Семен. Надо найти его. Людочка бросилась на меня, значит, и на него может. Я должен знать, что она ему не навредила, главное — никому не попасться на глаза.
Я нашел Семена в триста пятой палате. Людочка сидела на нем и монотонно раскачивалась. Одной рукой она держалась за трубку, через которую он дышал, а другой — теребила свои волосы. Людочка то сжимала кулак, то разжимала — Семен в судорогах бился ей в такт.
Заметив меня, Людочка сладостно потянулась и слезла с друга, теперь я интересовал ее. Она манила меня пальцем, улыбалась, периодически проводя рукой по горлу, поднимая потом палец вверх, давая понять, что вышла на охоту.
Выбора не осталось. Пока позову на помощь, Людочка разделается со всеми в палате, на Семене не остановится. Я ринулся ей навстречу. Куда ни шло в первый раз лохануться от неожиданности, теперь не дождется. Раунд за мной.
— По тебе дурка плачет, чокнутая стерва.
— Ну, конечно! Позвать на помощь не хочешь? Обернись!
— Черта с два, не прокатит! Все нутро твое чую. Иди сюда, сука, и руки перед собой держи.
— Обернись! — Людочка не шутила.
Тут я расслышал знакомый голос, он сбил меня с толку.
Отойдя в сторону, так чтобы видеть Людочку, я посмотрел, что там за стеклом, в коридоре.
Проходившие мимо люди о чем-то громко разговаривали, среди них была… Людочка. Так их двое!
— У тебя сестра? Чего ты молчишь?! — я пожалел, что повысил голос. Не хватало, чтобы сюда ворвалась вторая маньячка. Потом доказывай, что я за убийцей гоняюсь. Или двумя?
— Знаешь, все люди такие — рождаются, чтобы умереть. Это ваш удел. И кто когда умрет — скажу я. Сейчас сдохнет он, — Людочка указала на Семена, — потом ты, потому что вы — пища. Ты и тебе подобные существа — моя еда, моя жизнь.
— Так ты людоедка? Чертова дрянь! — мне стало все равно, как буду объяснять свое появление тут. Я бросился на Людочку, и с разворота ударил в ее грудь ногой.
Меня будто окутала черная вуаль, сквозь которую я различал очертания реальности. Потом неведомая сила отшвырнула меня в дальний угол. Я зажмурился, и лучше бы не открывал глаза.
Бесформенное существо присосалось тысячами черных нитей к телу Семена. Он начал иссыхать, буквально растворяться на глазах, в то время как тело твари увеличивалось в размерах. Вскоре я перестал видеть друга, и раздался противный однотонный писк монитора.
Что тут понимать, настала моя очередь. Сознание бунтовало. Я не знал, в своем ли уме.
Туша монстра медленно двигалась в мою сторону. Я не мог кричать, не мог шевельнуться. Не было сил проснуться, если это был сон. Все напрасно.
Когда к Семену подбежали медсестры, когда я понял, что не один и заплакал от облегчения, так мне хотелось человеческого участия.
Одно не укладывалось в голове: медсестры вели себя так, будто не видели чудовище. Им все равно, что оно ползло ко мне и может напасть на них!
Я со всей силы бросил в тварь стул. Она лишь рассмеялась и приняла образ Людочки, продолжая направляться ко мне.
Медсестры напряглись. Только что стоящий у окна стул теперь валялся посреди реанимационной палаты. Не сговариваясь, бледные, с дрожащими руками девушки еще быстрее продолжили реанимировать Семена, пока монитор не перестал подавать тревожный сигнал.
Людочка повернулась к ним:
— Люди совсем потеряли страх. Еще недавно они бы вмиг вылетели отсюда и рыдали бы наперебой в туалете, обссывая штаны. Разве не о себе стоит думать? Что ж, придется их проучить, но сначала — ты!
Людочка подошла к беспомощному пациенту, привязанному к реанимационной кровати. Вскочила на него и принялась погружать руки в его грудь.
Мне было годика три, когда в деревне я почти утонул в канаве, наполненной ливневыми стоками. Сейчас я ощущал то же самое, словно наглотался густой жижи, я задыхался.
Не в силах говорить, я понимал, что все медсестры заняты Семеном. Им не до меня. Но я сам кое-чего стою. Тварь скорее подавится, чем еще кому-то навредит. Пусть ее вижу только я, значит, это мой крест — убить гадину.
Я бросился на Людочку и спихнул ее на пол.
Именно тогда я понял, что мое тело слишком легкое, словно я шарик, зависший в воздухе.
Подо мной лежал мужчина лет тридцати. Часть его лица скрывала кислородная маска, но она не помешала узнать его. С ним я встречался каждый день, насколько себя помню, потому что он — Борис Баринов. Он — это я. Я лежал сам на себе в триста пятой палате реанимационного отделения.
Людочка перевоплотилась в бесформенную тушу и накинулась на то, что я сейчас представлял — мою бестелесную сущность.
Осознать подобное сложно, принять — еще сложнее.
Легко придумать какой хочешь финал, если мир — вымышленный.
В реальном мире все подчиняется законам жизни и смерти. Если родился, рано или поздно умрешь.
Жизнь иногда идет на компромисс. Можно даже научиться управлять ею, если захотеть и постараться.
Смерть куда принципиальней. С ней не договоришься и не отложишь на потом. Она может предупредить о своем категоричном решении, но лишь намеками, которые не каждому дано понять. И уж тем более никому не дано отменить ее приговор.
Потом, как ни крути, черта.
Мир живых навсегда потерян.
Я понимал это, когда тварь тысячами своих плетей наотмашь отщипывала от моей сущности кусок за куском. Они исчезали в безмерной туше, а я медленно покрывался пустотами, изнемогая от боли.
Я сдавил монстра остатками рук и получил удар в голову. Тварь снова приняла облик Людочки:
— Ты — ничтожество, которое никак не может накормить меня. Разве так сложно? Сначала друг, теперь твой черед!
— Отвали от Семена, его откачали!
— Тогда ты опять станешь главным блюдом, как и намечалось, а им я закушу перед сном. Из-за тебя я голодаю с утра. Пока искала, куда ты делся, наступила ночь. Пришлось дружка твоего отведать, и тут ты явился. Где носило тебя? От меня нельзя спрятаться в больнице, я здесь родилась и знаю все закоулки. Знаешь, моей матерью стала молодая санитарка. На работе ей настолько было на все наплевать, что она никого не позвала, когда умирал пациент, поступивший в ее смену — мой прародитель. Перед смертью он пожелал ей обрести себя — так появилась я. С годами моя мать выучилась на медсестру, но не поумнела, спасает обреченных на смерть, вредит мне. Никак не поймет, что я решаю, кому и когда умереть! — Людочка начала рвать меня руками.
Я пытался вспомнить слова молитвы, и что вообще делают в таких случаях, но ничего не мог сообразить.
Людочка отрывалась на мне по полной. Голова трещала от ее ударов. Звон точил мозг. В палате находились люди, но никто не мог мне помочь.
Проклятие, наложенное на санитарку Людочку умирающим человеком, создало бессердечную тварь.
— Отвали, я же умер. Я не в своем теле, довольна?! — хотелось перевести дух и что-то придумать. Вот дурак, когда я научусь молчать? Наверное, никогда. Мои слова взбесили ее. Людочка негодовала:
— Уясни, мертвечиной я не кормлюсь. Для меня вкусны те, кто почти умер. А если таких блюд нет, то обед я сама готовлю. Это легко, особенно, с навыками санитарки. Нужно лишь написать имя человека на судне, потом подложить его ему, и дело сделано. Надпись на судне станет проклятьем и накличет кому. Вот тогда я отобедаю. Жаль, что мать доросла до медсестры, и перестала мне помогать, она работает этажом ниже, но я часто гощу у нее. Так что умрешь, когда я нажрусь!
Моя сущность исчезала. Людочку распирало от удовольствия, пока я умирал от боли, пытаясь из последних сил навредить монстру.
Вскоре я снова услышал писк реанимационного монитора.

[Sibirjakov]

То, что герой либо мертв, либо находится в коме – мне стал понятно почти сразу. Слишком мало страниц для раскрутки чего-то большего. Все странности объяснялись только этим. Так и вышло. Ну. От этого рассказ потерял блеск, но остался хорошенько заточенным. Порадовал язык изложения. Довольно четко прорисован внутрибольничный мир. Тайна появления Людочки уж больно походит на тайну появления Алессы Гиллеспи. Без намеков. Просто я могу увидеть СХ где угодно.
Не страшный хоррор, но бойкий. Автор молодец.

[Екатерина Белоусова]

В этом рассказе мне не хватило запутанности, тревоги, ожидания. Слишком динамично для такой идеи. И речь Людочки, как по мне, неуместна. Слишком уж болтливая и похабная тварь. Должна ж быть в женщине какая-то загадка! ))

[Баффи]

Цитата: Автор: Екатерина Белоусова Должна ж быть в женщине какая-то загадка! ))

Ой, только не такая загадка

Цитата: Автор: Sibirjakov Не страшный хоррор, но бойкий.

Мне тоже не хватило крови, реальной жестокости. Можно бы и больше.

[Monk]

Рассказ мог бы получиться хорошим, но подвел язык. Мне он показался корявым и примитивным. Такое изложение погубило атмосферу и саспенс. Не припомню, чтобы меня так коробило при прочтении, хотя были рассказы, написанные намного хуже стилистически...
В общем, сюжет загублен исполнением.
Не понравилось.