Хоррор конкурс - Ваня

[Junta Khan]

Ваня

Он несколько раз появлялся у нас в школе. Я не знаю, зачем. И кто его пускал, тоже не знаю. И на улице я с ним сталкивался несколько раз. Ваня. Понятия не имею, откуда мы знали его имя. Вот просто знали и всё. Его боялись. Все дети и (я уверен, уверен...) некоторые взрослые. Может даже большинство. И если не страх, то уж дискомфорт в его присутствии все испытывали.
Ваня выглядел совершенно безобидно и выгодно отличался от малолетней приблатнённой шпаны, повылезавшей невесть откуда в конце восьмидесятых годов века двадцатого. Милый паренёк. Лет ему было... чёрт его знает сколько. Может семнадцать, а может и больше. Добродушный, улыбающийся. Всегда улыбающийся. У нас таких и сейчас-то не любят, не впрок отечественным коням корм западных персонал-менеджеров. А тогда и подавно. Время тяжёлое, лихое. Народ озлоблен. А этот — улыбается, понимаешь, как не от мира сего. Улыбка у него выходила очень открытая, искренняя, видно — улыбается человек от того, что на душе у него хорошо, а не просто так.
И этой улыбки боялись. И глаз его раскосых, азиатских — что-то в них было странное, безумно-весёлое. И, кстати... С головой у него, конечно, были нелады. Ну, детвора пионерская любила посудачить о том, что Ваня-де — маньяк. И семью свою зарубил топором. И не посадили его, потому что диагноз имеет — дебилизм в какой-то там стадии. Неизлечимый. А из психушки он сбежал. Но это, конечно, сказки. Фольклор дворовой, из страха выросший. Боялись Ваню больше шпаны, потому что был он действительно не от мира сего. Как инопланетянин. Шпана, она понятна и предсказуема, хоть и опасна. А вот Ваня — кто знает, что в его нестандартно мыслящую башку стукнет.
Ещё одно, из детства. Я не помню, чтобы он разговаривал с кем-то. То есть — никогда. Слонялся Ваня тут и там, ни с кем не общался, улыбался только своим мыслям. Другого такого уже давно бы затравила жестокосердная детвора, но дразнить Ваню — никто и осмелиться не мог. Мы старались побыстрее смыться, если его встречали — что-то вроде плохой приметы, как чёрную кошку встретить.Сам Ваня на нас внимания не обращал. Не интересовали мы его, сопляки малолетние. И слава богу. А мне вот пообщаться довелось... С Ваней.
Сидел я одним тихим летним вечером на школьном дворе И всё как всегда, ничего необычного — за одним углом пацаны курят, за другим — старшие отношения выясняют, кому-то слегка лицо бьют. Было мне тогда отроду четырнадцать лет, а год стоял тысяча девятьсот восемьдесят седьмой от Рождества Христова. Так себе годик был. Сидел я на лавочке, рядом со спортивной площадкой и ждал своих кентов закадычных — Утюга и Сливу. Но где-то они затерялись, не шли, а мне скучно было и, как назло, знакомых пацанов — никого. Пустая спортплощадка. Я не слышал, как он подошёл. Будто бы — просто очутился рядом, возник. Я сначала не то чтобы испугался, удивился больше. А он подошёл и смотрит. Улыбается, а в глазах — безумие. Тут мне слегка не по себе стало, а Ваня и говорит:
— Ну привет, пацан. Сидишь?
Я его голоса раньше не слышал никогда. Голос как голос. Ничего особенного, тонковат немного.
— Привет, — отвечаю. — Сижу, сейчас пацаны наши подойдут.
Про пацанов я специально так сказал, на всякий случай. А он аж захихикал, как будто анекдот услыхал похабный.
— Пацаны, — говорит, — ну-ну. А тебя Миша звать?
Вот это мне совсем не понравилось. Вроде бы и знакомы мы с Ваней не были, а имя моё знает. Откуда бы?
— Миша. А чё такое?
Снова усмехается Ваня.
— А кто я, знаешь?
Ну и вопрос!
— Ты — Ваня, — говорю.
А Ваня улыбается, доволен, как слон.
— Ваня, — говорит. — Всё правильно. Ты умный пацан! Умный! Хочешь, покажу одну штуку?
Я напрягся. Что за штука ещё. Я не хотел, чтобы он показывал, нет... Но ТАК спросил, что... В общем, я сказал, что хочу. И Ваня изменился. На глазах, тут же... Как будто постарел лет на семьдесят и не подросток улыбающийся, а старый дед передо мною возник, с землистой, какой-то серой кожей, глазами-щёлочками, тонкими ножками... И тут я испугался уже по-настоящему. Заорать бы. А ещё лучше — вскочить и дёру, что есть духу, во все лопатки! Но не смог тогда мальчик Миша и пошевелиться даже. От ужаса настоящего, который наступил, когда я...
Он же всё время в головном уборе и летом, и зимой ходил. Зимой в шапке-петухе, они тогда почему-то в моду вошли, вязанные. А летом в панаме — смешной и дурацкой. И вот... когда он меняться начал, панама сползла немного на бок. И увидел я рог у Вани. Такой небольшой. Совсем небольшой, из-под копны нечёсаных волос самый кончик виднелся и это как раз страшнее всего было. Если бы он этот рог специально приклеил, чтобы меня напугать, то прятать за волосами не стал бы — я же и не заметить мог.
— Вот так... — шепчет Ваня, и в глазах его, чёрных, без белков, безумное веселье танцует. — Вот так, Миша, умный пацан! Видел? Никто не видел, а ты видел. Скажешь кому?
А у меня и голос пропал от страха. Только головой мотаю — не скажу, нет...
А Ваня удовлетворённо так:
— И правильно... Умный пацан, умный. Не скажешь... Да и кто тебе поверит? Никто не поверит, а я найду. Достану. Из-под земли. Понимаешь?
Я закивал, что понимаю.
И тут он снова изменился. Теперь в обратную сторону — стал таким, как прежде. Ваней. Улыбчивым, загадочным и неприятным дебилом. Улыбнулся мне жизнерадостно и поковылял с площадки. А я остался. С колотящимся сердцем и отвисшей челюстью. Хорошо, что мочевой пузырь пуст был, а то бы позора не избежать.

Это был первый эпизод. Дело забывчиво, а тело заплывчиво, как говорит пословица. Тогда ему здорово удалось напугать меня, но... память подростковая — штука странная. Какие-то вещи она цепко держит всю жизнь, а какие-то — стирает. Как ластиком, только невнятные контуры остаются. Вот и у меня остались невнятные контуры того события на спортплощадке. Нечто трудноразличимое, неприятное.. какая-то часть меня, дневная и рациональная, списала произошедшее со счетов. Ну разморило — жара, солнце... Бывает.

Второй эпизод совсем недавно произошёл, в десятых годах века двадцать первого. И был Миша не школьником уже, но вполне преуспевающим менеджером известной компании. Топ-менеджером, конечно. Большим начальником и человеком небедным. Трудился на ниве капиталистического строительства, не щадя сил.
И возникла проблемка. Рядовая и пустяшная — кто-то у нас из-под носа увёл лакомый кусочек, так что боссов зло взяло. И кто увёл-то? Неведомая фирмочка с непонятной репутацией. В общем, мне приказали разобраться. И начал я разбираться. Дядю Васю подключил — шефа безопасности, главного спеца по организационным вопросам, бывшего (а может и не бывшего) сотрудника неведомых служб, мужика простого и компанейского. Рыл дядя Вася с неделю. Долго и упорно. И нарыл таки, чекистская закалка! И пришёл пред мои светлы очи сумрачен. С папочкой тонкой, старомодной, свекольного цвета, где он их и берёт только? Положил папочку на стол и задумался.
— Чего задумчивы, Василий Иванович? — говорю.
— Да вот в говне покопался, — отвечает. — Аж мутит.
И на папочку кивает.
— Узнали, кто?
— Узнал, — дядя Вася лысину почесал.
— Ну так что же, — говорю, — Василий Иванович, если узнал, то докладывай, что ли. Не молчи.
А дядя Вася сидит, лицом скорбен. Никогда его таким не видел.
— Лучше бы не соваться туда, — отвечает. — Хрен бы с ними, с деньгами!
Э, думаю, не пойдёт так дело.
— Рассказывайте, Василий Иванович, толком.
Официально так заявил. Ну, дядю Васю проняло слегка. И поведал он, что типа, который у нас кусок лакомый перехватил, знает давно, а лучше бы и вовсе не знал.
— Десять лет назад война была. Все со всеми. Вот тогда он и всплыл.
— Кто он? — спрашиваю.
— Булсыгин. Мерзкий тип. Про него такое рассказывали, что... Плохое, одним словом.
— А с этих пор поподробнее!
— У него офис был в онкодиспансере. Понимаешь?
Ничего я не понимал.
— Нахрена?
А дядя Вася усмехается.
— А чего? Главврачу забашлял, так тот ему целый этаж очистил. Отдельный вход сделали. Евроремонт. Охрана. Все дела. А этажом ниже — раковые больные мрут. Нехорошо, в муках. Ему это в кайф было. Понимаешь теперь?
Нет, не понимал я.
— Потом уже, когда отвоевались и когда этот деятель денег поднял нормальных — съехал оттуда. На кладбище.
— Грохнули, что ли?
Усмехается больше прежнего дядя Вася.
— Нет, не грохнули. Он там себе офис отгрохал. Землю купил, старые могилы — бульдозером. А на их месте — офис. Евроремонт. Охрана. Красота!
Я удивился.
— Ненормальный какой-то.
— Уж куда ненормальнее. В те времена, конечно, всякое бывало. И такое, что сказать противно. Но этот всех перещеголял. Людей сжигали заживо. Собаками травили. Ужас, в общем.
— Ну это всё хорошо, — говорю я. — Понятно. В бизнесе ангелов не бывает. Не наше дело.
— Не бывает, — кивнул дядя Вася. — Но есть какие-то рамки. Одно дело — налоги оптимизировать. Оффшоры там. А другое — детская проституция, например. Или органами торговать. Мерзость. Так вот, Булсыгин этот — специалист по мерзостям. Точный признак — если где-то какая-то запредельная гадость происходит, то торчат его уши. Как пить дать.
Я хмыкнул скептически.
— Такой злой гений и до сих пор жив?
А дядя Вася рукой машет.
— Пытались лихие люди его грохнуть. И не один раз. Говорят, иногда даже получалось.
Я насторожился.
— Это как же так?
— А вот так. Чёрт его знает. Вроде бы всё случилось — и охрана в клочья, и машина в клочья... А через неделю появляется. Невредимый. Он, Булсыгин, когда на Юге с чеченами наркотраффик делил, так целый батальон положили, не меньше. С обеих сторон. А ему — хоть бы что... Потом жулики столичные его к смерти приговорили на сходке. И никакого результата. Одни про двойников рассказывают. А другие, что и вовсе никакого Булсыгина на свете нет. А есть группа товарищей. Тайная организация.
— Это, говорю, — Василий Иванович, лирика. Сказки братьев Гримм. У нас задача стоит чётко и недвусмысленно — провести переговоры и предложить компромиссный вариант. Вот эту задачу и нужно решать.
Насупился дядя Вася.
— Это, говорит, — не сказки, а оперативные данные. Справка по объекту — вот она, в папке. А что касается переговоров, то вопрос решён. "Красный Фонарь", в четверг, на восемь вечера кабинет заказан. Обещал быть, но...
— Что — "но"?
— Но не лезть бы в это дело, Михаил Алексеевич.
И скорбно глядит на меня дядя Вася, мужик серьёзный и в жизни повидавший много. Такого повидавший, что иному гражданину жизней на пять хватит.
— В четверг, значит в четверг, — отвечаю. — Булсыгин, Булсыгин... Звать-то его как?
— А там простое имя. Иван Петрович.
Иван Петрович, значит... Нет, не осенила меня догадка гениальная, не было такого. Но что-то было. Мороз по коже. Передёрнуло даже, словно я где-то внутри, в подвалах подсознания, всё понял и обо всём догадался. В общем, взял я свекольную папочку, дядю Васю поблагодарил за службу и отпустил с миром. И это вторая история.

Я сам ночные клубы терпеть не могу. Трезвому человеку там делать нечего, а напиваться в грохочущем и мерцающем аду, где голоса своего не слышно — благодарю покорно. Раз десять был за всю жизнь. Вечеринки корпоративные, дни рождения. Скука смертная. И "Красный фонарь" — такое же скучное место. Был там пару раз. А предстояло побывать и в третий... Договориться с господином Булсыгиным. Попробовать, во всяком случае. Полномочия у меня были серьёзные — боссы не хотели конфликтов и выдали мандат на выплату приличных отступных. Так что господин Булсыгин не только вернёт затраты, а ещё и заработает. Ну а если не захочет по-хорошему и мирно, то в добрый час. Но это уже не мои задачи. Есть специально обученные люди. А боссы, я уверен, опыт первоначального накопления не забыли. И тряхнуть стариной смогут так, что клочки по закоулочкам полетят, причём в буквальном смысле слова.
Кабинет в "Красном фонаре" был хоть и небольшой, но неуютный, мрачный, с претензией на роскошь и явным преобладанием красного цвета. Я сидел за столиком и пил омерзительный травяной чай из живописного чайничка. Китайский, наверное. Ждал Булсыгина. Дядя Вася, несколько его парней из безопасности и юрист сидели за стенкой, в соседнем кабинете. Я находился под постоянными наблюдением — один наш парень дежурил в комнате службы клубной безопасности. Так что, беспокоиться не о чем. Рядовые переговоры с не очень приятным человеком. Не первые и не последние. Ещё было чувство безотчётной тревоги. Слабенькое, почти непроявленное нехорошее предчувствие. Нервы. Чай неплохо успокаивает, но не эта травяная пакость. А может дело было в красном цвете. Не знаю.
Он опоздал минут на десять. Пришёл запыхавшийся, какой-то взъерошенный. И улыбающийся. Я узнал его, конечно... Хотя, нет. Не так. Не я, а маленький мальчик Миша, живший в конце восьмидесятых годов века двадцатого. А Михаил Алексеевич, преуспевающий менеджер, не узнал, Мишиных воплей ужаса не услышал, потому что стена стояла между ними глухая — двадцать с лишним лет.
Он улыбался всё время. Демонстрировал великолепные белоснежные зубы. И вообще, выглядел хорошо, респектабельно. Но как-то очень несерьёзно. Казалось, что он был преисполнен непонятного веселья, и веселье это через край лилось, хоть он и старался его сдержать, но не слишком получалось. Я говорил. Целую речь толкнул, минут на пятнадцать, очень убедительную и аргументированную. Мне именно за это платят большие деньги. За убедительность. Но Булсыгин на неё особого внимания не обратил. Кажется, он меня и не слушал. Улыбался — очень открыто и искренне. Как тогда.
— Если вы, Иван Петрович, согласны на наши условия, то мы можем подписать договор прямо сейчас.
— Простите, что? Подписать? Договор?
Голос у него звучал приятно. Бархатный такой баритон. Странно это всё было. Я, значит, распинаюсь, а он как будто и не слышит. Под кайфом, может? Несерьёзный какой-то гражданин. А ведь должен знать — кто я и откуда.
— Договор, Иван Петрович. У меня и проект имеется. Вот.
Я протянул лист договора, и Булсыгин небрежно оглядел его с обоих сторон. Не прочитал, а именно оглядел. Как будто хотел выяснить, не запачкана ли чем-нибудь бумага?
— Подписать, говорите? А отчего бы не подписать? Извольте. Чернильницы и пера не найдётся ли у вас?
Шутник. Я подвинул ему авторучку. "Паркер", между прочим. Булсыгин посмотрел на неё и надолго задумался.
— Этим подписать? Гм... Не знаю, право...
Я открыл рот, чтобы выразить недоумение, но при взгляде на авторучку выразить ничего не получилось — слова застряли в моментально пересохшем горле. Моего "паркера" больше не было. Была змея. Такая небольшая змейка, как червяк... Она медленно, с отвратительным шелестом, заползла на договор и свернулась как раз в том месте, где должна была стоять подпись Булсыгина. А я... Я сидел, боясь пошевелиться и не мог оторвать от неё глаз. Как зачарованный.
— Я слыхал о том, что договоры порой подписывают кровью, — саркастически сказал Булсыгин. — Но никогда не слыхал, чтобы для этого использовали змеиный яд. Хотя, признаюсь, это довольно остроумно. Иная бумага содержит в себе столько яда, что десять тысяч кобр обзавидуются!
Меня била мелкая дрожь, как в лихорадке. И какого лешего, спрашивается, делает паренёк перед монитором? Он уже должен бить тревогу! А Булсыгин улыбался.
— Вижу, что несчастный гад напугал вас, Михаил Алексеевич? Ну, чего разлёгся? Убирайся прочь!
Змейка дёрнулась, будто её шилом кольнули, стремительно рванулась к краю стола, шмякнулась о мягкий красный ковёр и исчезла.
— Вот и всё, — резюмировал Булсыгин. — И договор нечем подписать, экая досада! Впрочем, я, если не возражаете, ознакомлюсь с его содержанием.
Я не возражал. Я был полностью выбит из колеи. Наверное топ-менеджер Михаил Алексеевич сдал пост мальчику Мише. Булсыгин читал. Его усмешка уже не сходила с лица, держалась как приклеенная. Пару раз он даже весело хихикнул.
— Ваш юридический отдел составлял?
Я молча кивнул.
— Гоните их в шею! — посоветовал Булсыгин с милой улыбкой. — Они ничего не смыслят. Я насчитал дюжину фактических ошибок и три неправильных написания Великих Имён. Эдак ничего не выйдет, конечно! Сами посмотрите.
Я ошарашенно принял листок договора и начал читать.
"Чтобы вызвать Диавола, выбери день Субботний и пусть новая Луна будет в Козероге или Водолее. Возьми тринадцать чёрных свечей, несколько Серы и Свинца, чёрной материи. Возьми чёрного петуха, а ежели не случится под рукой петуха, то возьми хотя бы чёрную кошку и умертви её, и сцеди всю кровь в серебряную чашу..."
В таком духе был составлен весь договор. Вычурным почерком, с несколькими схемами-иллюстрациями, засохшими кляксами... Неимоверным усилием воли я взял себя в руки. Наркотики? Что-то подсыпали в чай?
— А знаете... — задумчиво сказал Булсыгин. — Я голоден. Не заказать ли нам ужин, Михаил Алексеевич? Так, чтобы вечер не пропадал даром. Вы мне составите компанию за столом, а как отужинаем, так и ступайте куда знаете.
Я промычал что-то неопределённое.
— Ну вот и славно! — обрадовался он, истолковав неопределённость в свою пользу, и нажал кнопку вызова официанта.
Официант появился незамедлительно, получил от Булсыгина указания и исчез за дверью. Видит бог, я завидовал этому парню. Влип. Господи, как я влип! Трижды был прав мудрый дядя Вася. Не нужно было нам лезть в это дело, не нужно... Так что же? Наркотики? А может — гипноз?
— Начальство может быть довольно вами, Михаил Алексеевич. Переговоры вы провели вполне достойно. И сейчас, — он смерил меня оценивающим взглядом, — очень прилично держитесь
Я попытался усмехнуться, да ничего не вышло. А Булсыгин всё говорил и говорил.
— Люди боятся не страшного, Михаил Алексеевич. Они боятся неожиданного. А вы боялись когда-нибудь по-настоящему?
Я пожал плечами.
— Боялся, наверное.
— Боялись, конечно же боялись, — подтвердил Булсыгин. И вдруг голос его зазвучал совсем иначе — тонко и злобно. — А кто я такой, знаешь?
Передо мною сидел Ваня. Тот самый, из детства — странный дебил, которого опасалась вся округа. Который непонятно откуда взялся и непонятно куда пропал. Ваня с раскосыми азиатскими глазами, добродушный и всегда весёлый. Сейчас он был одет в брендовые шмотки и драгоценные часы украшали его запястье, но, клянусь, он был тем самым Ваней, которого я знал двадцать лет назад и который напугал меня до полусмерти.
— Ты... Ты — Ваня! — выдохнул я. на какой-то короткий миг изумление взяло верх над ужасом и вытеснило его. Происходящее никак не хотело укладываться в голове. И я не знал, что с этим делать. Мысль о гипнозе крутилась в голове, но что с неё толку?
— А тебя Миша зовут! — он радостно засмеялся. — Миша, тот самый мальчик, ну надо же! Когда довелось встретиться!
— Довелось... — отозвался я.
— А ты сильно испугался тогда... Когда я кое-что тебе показал, помнишь?
Я помнил. Время от времени мне снился кошмар о том летнем вечере.
— Так вот, я не хотел тебя напугать по настоящему, Миша, умный мальчик. У меня ведь тысяча обличий. Я показал тебе одно. Тайное. Я иногда так делаю. Из простой прихоти или по бизнесу. Понимаешь? Вот совсем недавно пришлось показать одно из тайных обличий плохому человеку, — он улыбнулся так широко, что я испугался, как бы не порвался его громадный рот. — Плохому человеку, который мешал бизнесу. Он считал себя смелым и, я уверен, таким и был на самом деле. Я был под кроватью в его комнате. Слушал его дыхание и смотрел его сны. А потом мне надоело лежать под кроватью, и я вылез. Этот человек жутко боялся своего деда. Покойного. И я на минутку принял его обличье. Он не выдержал, оказался слабее, чем казался. Странное дело. Люди никогда не бывают такими, какими кажутся. Они или слабее, или сильнее. Под подушкой у этого человека всегда хранился пистолет. И он начал стрелять, конечно. А как он орал! Эх, Миша, умный мальчик, слышал бы ты, как он орал! Его охрана...
Появились официанты, бесшумные и проворные. Через минуту стол ломился от еды. Самое время было позвать на помощь, но накатилась какая-то неимоверная слабость. Я сидел и боялся, что свалюсь на пол. Нервы. Или гипноз. Я не знал...
— Вот и ужин! — радостно заявил Ваня, когда дверь за официантами закрылась. — Охрана не спасла плохого человека, мальчик Миша. Я той ночью был сильно голоден и... Нет-нет! Я его и пальцем не тронул, — Ваня назидательно поднял длинный, похожий на щупальце палец — Он полностью обезумел за каких-нибудь две минуты. Сейчас обитает в очень хорошей клинике. Большую часть времени находится под воздействием лекарств. Большую, мальчик Миша, но не всё время! Это очень важно, потому что когда он не под воздействием лекарств, то трясётся от страха и плачет, как ребёнок.
Ваня зашёлся в радостном смехе, а отсмеявшись, принялся за еду. Ел он с жадностью, неопрятно, с каким-то тихим рычанием, как оголодавший бесхозный пёс.
— А чего же ты не ешь, мальчик Миша? Угощайся. Свежее мясо — сочное и ароматное! — Он придвинул ко мне тарелку.
На тарелке, среди листьев салата, помидорных кругов и зелени, лежала крыса. Средних размеров, ещё живая, но уже агонизирующая — её лапки чуть-чуть шевелились, хвост дёргался. Шеф-повар вспорол ей живот и чего-то туда засунул. Мне не хотелось рассматривать. Хотелось заорать, но чёрт знает почему для меня было намного умереть, чем крикнуть во всё горло. А Ваня — жрал. Вернее, это был уже не Ваня. Тот, мой старый знакомый, исчез, а его место занял монстр. Он походил на человека, хоть и отдалённо. Во всяком случае, вполне вмещался в человеческий костюм. Хватал лапами отвратительные деликатесы (моя крыса была отнюдь не худшим из них!) Его лицо вытянулось и превратилось в звериную морду, но я могу поклясться. что нету в мире, во всяком случае — в нашем мире, зверя с такой мордой! В громадную, усеянную острейшими зубами пасть, отправлялись всё новые и новые порции еды; при этом слышался отвратительный хруст, пищанье и чавканье.
— Я не голоден, — прошептал я.
Его глаза смеялись. Бывший Ваня вонзил когти в мою крысу, разодрал её на две части и швырнул их в пасть одну за другой.
— Вкусно! — заявил он. — Хорошая еда, хороший ресторан. Мне всегда здесь нравилось.
Голос его звучал нечеловечески, это был скорее рык, однако же я понимал всё, что он говорит. Монстр окончил трапезу, с аппетитом сожрав человеческую руку. Кажется, женскую.
— Ну вот... Ужин окончен, ничего съедобного не осталось. Разве что мальчик Миша. Но его мы есть не будем. У нас с ним переговоры по бизнесу, а переговорщиков мы не едим. Не сегодня! Может как-нибудь в другой раз, а, мальчик Миша?!
Я онемел от ужаса.
— Может как-нибудь ночью, когда ты будешь спать и видеть сладкий сон? Или во время круиза на яхте? Представь ты пошёл в уборную, а я жду тебя там. Как будет волноваться команда! Миша — богатый и знаменитый, ушёл в сортир и не вернулся! Поднимется страшный переполох, даю слово! Они решат, что ты свалился за борт. Какой-нибудь глянцевый журнал посвятит этому случаю страницу-другую. Я могу подстеречь тебя. И, может быть, это будет завтра. А может через двадцать лет. Или вовсе никогда.
— Мне нужно ехать, — сказал я, стараясь придать голосу хоть немного спокойствия. — Время. Рад был...
— Переговоры закончились? — спросил монстр.
От него воняло, как из мусорного бака. И запах этот становился всё сильнее.
— Закончились.
— Ну что же... — он поднялся из-за стола. — Не смею вас задерживать.
Я тоже поднялся, отодвинул стул. Честно старался удержать равновесие, хоть ноги и слушались плоховато. Чудовище сделало пару шагов ко мне и... снова изменилось. Монстра не стало. Просто студенистая масса, которой костюм придавал человеческие контуры. Она постоянно двигалась, пузырилась, как будто бесшумно кипела, перетекала, образовывала новые формы, которые через миг распадались. Я смотрел на это не отрываясь, потому что оторвать взгляд было невозможно.
— Переговоры не могут считаться законченными, — раздался голос, — пока мы не пожмём друг другу руки.
И я увидел протянутый ко мне рукав чёрного пиджака. Из рукава торчал кусок студня. И подумалось в нарастающей до бог знает каких пределов панике, что — нет, не смогу прикоснуться к этому, никогда в жизни, лучше смерть и всё, что угодно.
— Если мы не пожмём рук, то переговоры будут длиться и длиться.
Его голос, кажется, раздавался отовсюду. Я закрыл глаза. Возможно, так будет проще. Главное — прекратить это. Прекратить бесконечный ужас любой ценой. Я не помню, как поднимал руку. Помню только, что очень долго. А потом я коснулся его. Отвратительное, тёплое и податливое желе. Живое. Оно обволокло пальцы, а затем и всю кисть. Я обречённо подумал, что всё. Он меня схватил и теперь не отпустит. Сожрёт, переварит, сделает частью себя. Но обошлось. Как именно обошлось, я тоже не помню. Помню только себя, стоящего в коридоре на красном ковре Помню дядю Васю, который говорит что-то, а я ничего не слышу, потому что в ушах гул, как будто реактивный двигатель работает прямо здесь, среди красный фонарей. А потом машина и гул прекращается, дядя Вася настойчиво интересуется договором, а я всё никак не могу понять — каким. И только потом до меня доходит. Я отвечаю, что его никак нельзя было подписать, потому что ручка уползла, а Великие Имена написаны неправильно, да и серебряной чаши не оказалось, и потому дьявол не придёт. И я смеюсь громко, истерически, потому что это было очень смешно. А дядя Вася смотрит на меня очень серьёзно, сочувственно, легонько качает головой.

И это была третья история. Последняя. После неё не стало топ-менеджера Михаила Алексеевича. Он закончился. Сначала ушёл в отпуск, а потом уволился. Я надеюсь, что существа, которое известно мне как "Ваня" и "господин Булсыгин" бизнес идёт очень хорошо. Что у него очень много дел, расписанный на месяцы график. Настолько плотный, что оно никак не сможет найти немного времени для меня. Я искренне на это надеюсь, потому что третьей встречи мне не выдержать. Да и никому не выдержать. Двух — более, чем достаточно. Мне вполне хватает ночных кошмаров три или четыре раза в месяц. И приступов паники. У меня появился пунктик — мою руки, наверное, по пятьдесят раз в день. Навязчивая идея.

[Sibirjakov]

Ваня. Это такая штука, понимаешь…с рогом…Большая часть рассказа –есть внутренний монолог центрального героя и его же диалоги с боковыми персонажами. Мистификация – история, которая обещает быть. Но в итоге оказывается эпизодом из «М и М» - разговором Воланда с Берлиозом и Бездомным. Что понравилось, так это начало. Действительно интересно было читать. Живой язык, хорошая прорисовка. А потом начинается, в который раз, разговор диавола с человеком. Ну, было же, ну. Так обидно…

[Дарио Россо]

Замечательный рассказ! Давненько мы не читали сказок про успешных топ-менеджеров, что клубы не любят и зенки свои наглые "светлыми очами" кличут, и вообще, рассуждения ведут что твой дед семидесятилетний. И рассказы про сделки с диаволом давненько не читывали - уже, наверное, неделю. И конечно, мы слегка озадачены, почему рассказчик то под блаженного косит со своими "четырнадцатью годами от Рождества Христова" и "светлыми очами", то под шпану со своими "кентами", но в остальном это замечательный рассказ.

1. Общее впечатление - 5
2. Читабельность - 8
3. Увлекательность - 6
4. Стиль - 6
5. Внутренняя логика произведения - 6
6. Хоррор-составляющая - 3

Итого: 5,66 (уровень "Середняк")

[Monk]

Мне лично в рассказе не хватило информации. Было бы неплохо узнать мотивацию Вани - власть над миром, например. Или стать президентом России. Примитивно, может быть - зато реально страшно. Что будет, если мы окажемся под властью бессмертного сатаны?
Вот будь это в рассказе, я бы его тотчас в лидеры определил, причем безоговорочные...
А так автор не взял от темы то, что мог бы взять. Но в целом атмосфера страха есть, и она лучшая из всех рассказов, что я прочел ( правда, я прочел лишь верхнюю половину ).
В общем, мне понравилось. Несмотря на минусы, о которых я говорил, определяю в лидеры. Рассказ получит приз, вот увидите.

[Баффи]

Надо поговорить, чтобы пацан испугался. Вот верю, как без разговоров.

Цитата: Ты умный пацан! Умный!

Цитата: Вот так, Миша, умный пацан!

Цитата: — И правильно... Умный пацан, умный.

Цитата: — Так вот, я не хотел тебя напугать по настоящему, Миша, умный мальчик.

Цитата: Эх, Миша, умный мальчик, слышал бы ты, как он орал!

Мама родная

Цитата: И это была третья история. Последняя. После неё не стало топ-менеджера Михаила Алексеевича. Он закончился. Сначала ушёл в отпуск, а потом уволился.

Топ-менеджер помер вслед за последней историей И не просто так, а менеджер закончился, но перед этим еще ушел в отпуск, уволился и тогда уже только закончился

Вот где ужас , а вы все Ваня-Ваня))))

[Екатерина Белоусова]

Образ Вани удался. Атмосфера страха сгущается, переговоры сулят нечто ужасное... Момент с пожиранием гадостей показался излишним. А дочитывала рассказ я с некоторым недоумением. Ожидала пояснений, почему именно Миша. Просто так, под руку попался? Он же не лез, не пытался бороться, вообще ничего не делал...