Дом с чёрными окнами

[Lex Z]

Дом с чёрными окнами

Хоррор-конкурс 2018, cimmeria.ru


Аннотация:

Андрей каждое лето проводил на даче. На отшибе располагалась местная легенда – давно заброшенный дом с заросшим садом. Мальчик любил такие места, он серьёзно считал, что они обладают своими тайнами и душами. И со своей девушкой он познакомился благодаря этому старому дому. Но в ветхом строении поселились не просто детские, наивные страхи, там притаился настоящий ужас…


Детство. В это слово так много заложено. Столько впечатлений, чувств, воспоминаний, случаев, лиц. Ну и, конечно, ссадины, синяки, ожоги крапивы… Но детство каждого человека проходит по-разному. Кто-то — жуткий непоседа и пропадает на улице целыми днями, а кто-то наоборот – часами сидит дома, что-то мастерит, возится с игрушками, конструктором, читает книжки. Любознательность. Хорошее ли это на самом деле качество? Например, для Андрея его любознательность не привела ни к чему хорошему.
Андрей Буркин с самого раннего детства был любознательным, причём, иногда видел что-то необычное в самых обыденных вещах. Воображение у него было отличное, и он зачастую искал новых впечатлений в ярких книгах. Обычно это были ужасы или фантастика. Придумывал он и собственные истории, рассказывал их друзьям. Выходило у него это на самом деле очень здорово. Но детство давно прошло, наступила взрослая жизнь, началась учёба, работа, рутина… А теперь жизнь Андрея оказалась втиснута в четыре ничем не примечательные стены. Жёлтые стены…
Когда же случился надлом в психике молодого человека? Сказать по правде, каждодневное пребывание в доме, где стены обиты войлоком, это ещё не самое худшее в жизни Андрея, которой, в общем-то и жизни ещё не видел. Самое страшное было до этого, однако молодому человеку удалось это пережить, вот только его психика подвела. Произошёл некий дисбаланс. Психика не справилась с той информацией, что была ей предоставлена. Это как если напихать в сумки кирпичей и идти по открытому полю в адскую жару. В конце концов, надорвёшься, а солнце как размахнётся своим горячим кулаком, да как стукнет по макушке. И пиши письма. Тут можно приводить много примеров, но такова реальность. Однако иногда, верите вы в это или не верите, за реальностью прячется, как бы это странно и нелепо не звучало, другая реальность – реальность, являющаяся людям из чёрных, недосягаемых бездн пространства и времени…
Всё началось в детстве. И оно у Андрея не было плохим или каким-то неполноценным. Жили не богато, но денег хватало. Семья была полной, отец не пил, и никто не ругался матом. Маленький Андрюша жил как бы в двух разных мирах. Один мир – реальный, мир, где были родители, друзья, кот Васька. Другой – вымышленный, придуманный, скрашенный грёзами и фантазиями, которые замысловато переплетаясь, являли собой настоящую сказку, полную необычных явлений, мифов, загадок и тайн. Здорово, что у семьи Буркиных была своя дача. Удовольствие это дорогое. Родителям Андрея несколько раз предоставлялась возможность приобрести дачный участок. Два места неудачных и одно – хорошее. Трудно было бы сделать неправильное решение и выбрать участок, где дом, сарай и сортир рано или поздно уйдут под землю. Торф – страшная штука. В то время там были сильные пожары, гибли люди и животные, военная техника проваливалась в предательскую, чадящую землю. Жуть. Другое место было относительно недалеко от Москвы, километров за семьдесят. Сначала построили дом. Как-то, приехав с родителями, Андрюша очень удивился, увидя на ступенях крыльца старого пастуха, жующего травинку. Его коровы, отгоняя назойливую мошкару и слепней, мирно паслись неподалёку. Тогда ещё можно было увидеть и стада коров, и коз, и овец. Теперь этой живности становилось всё меньше, поля, где раньше в изобилии росла картошка и кукуруза, зарастали ковылём, люпинами и полынью. Зато машин на дорогах с годами становилось всё больше и больше. И даже за городом, вдали от душного мегаполиса, от них было никуда не деться: на раскалённом шоссе они бешено сновали туда-сюда. «И куда торопятся-то? На тот свет? Это всегда успеется», — говорил покойный дедушка Петя.
За садово-нотариальным товариществом, где был участок Буркиных, располагалась деревня. Самая обычная деревня. Там, как и везде, были небольшие продуктовые магазинчики, свой культурный клуб, где, правда, редко случались какие-либо события, неподалёку от клуба был памятник не вернувшимся с войны, и около улиц и дорог можно было ещё увидеть допотопные, разваливающиеся «журавли» и пожёвывающих травку коз. Конечно, всё уже было не так, как раньше. Остались «памятники» прошлого, разваливающиеся монументы советской эпохи. К ним принадлежали огромные заброшенные заводы, фабрики, дома пионеров. Андрей обожал такие места, любил подолгу рассматривать их, делать фото с разных сторон. Он вообще искал такие места, он любил их заброшенный, печальный вид, он прикасался ладонью к их шершавым, облупленным стенам, заросшим мхом, ему нравились витающие вокруг запахи. Всё это были цвета, места и запахи прошлого. Андрей считал, что у каждого такого места есть своя душа, своя неповторимая энергетика, где за годы как бы «спрессовывались», переплетались тысячи самых разных образов и судеб и, накладываясь один на другой, создавали отдельную, неповторимую, уникальную ауру. Эти старые дома с пустыми окнами-глазницами, огромные заводы с прорехами в крышах, пустующие фабрики с толстыми, устремлёнными ввысь трубами, будто что-то шептали по ночам, шепелявили и бормотали что-то заросшим ряской прудикам, куда печально склонились ивы, старым вековым дубам и тенистым клёнам, взывали безоблачными ночами к далёким звёздам и луне.
Именно на окраине той деревни стоял давным-давно покинутый дом. Это место представляло собой что-то вроде местной легенды. Ну где как не вокруг заброшенного дома роиться множеству леденящих душу историй? Мальчишки и девчонки обожали это место, здесь они играли в прятки и догонялки, но вот забрести внутрь покинутого жилища не решался никто. И только тихими вечерами, когда всполохи далёкого и одновременно близкого заката блекли среди неподвижных облаков, местная ребятня кучками осмеливалась приблизиться к постройке. И как только кто-то слышал непонятный шорох, скрип, стук внутри или снаружи дома (как им казалось), все в мгновенье пускались наутёк, едва только слышали чей-то пронзительный крик. Мелкие любили нагонять страху, преувеличивать, разыгрывать друг друга всякими страшилками. Что только не выдумывали про тот самый дом. Кто-то сочинял про какого-то старика-людоеда, питающегося неосторожными детишками, кто-то говорил про какую-то огромную собаку, которую якобы можно было видеть неподалёку от дома. Кое-кто постарше из ребят говорил, будто дом принадлежал одной семье, в которой жестокий отец морил голодом жену и детей, держа их на цепи в тёмном подвале. Согласно другой версии дом в качестве убежища якобы использовал маньяк, который действительно орудовал несколько лет в тех местах. Рассказывали, будто вечерами он ловил молодых девушек и женщин, тащил в дом, насиловал и жестоко расправлялся с ними, используя цепи. Цепь, которую нашли однажды на гнилых ступенях крыльца, служила неопровержимым доказательством злодеяний убийцы. А местный хулиган Пашка Рыжий клялся перед девчонками, что несколько раз видел в темноте подозрительную фигуру в капюшоне.
Короче, сколько бы там не существовало всяких жутких версий и страшных историй, дом-развалина по-прежнему продолжал таращиться из-за зарослей крапивы, шиповника и акаций своими чёрными, немыми окнами, чьи рамы уже давно лишились последних кусков стекла, выбитых шпаной. Что может быть задорнее нестись по высокой траве после звона разбитого стекла? Пот заливает глаза, жжёт случайная крапива, сердце уходит в пятки… Дом, надо сказать, действительно выглядел очень мрачно и зловеще даже в самую солнечную погоду. Что уж говорить, как он смотрелся, когда скрывалось солнце, и небо хмурело от тяжёлых туч. Стены его вдруг становились ещё более тёмными, покрывались пятнами, как больная, подверженная заразе кожа, зев дверного проёма и окна так и сочились почти осязаемым злом. Казалось, там, за окнами, глубоко внутри, клубился чернильный мрак, и весь дом будто излучал ненависть. После дождя, когда всё кругом оживало и свежело, дом будто не принадлежал к этому миру, он напоминал разлагающийся труп, разбухали от дождевой воды доски, всё было молчаливым и неприветливым, и вся живность, будь то яркие бабочки-капустницы или птицы, словно бы старались держаться подальше от дома и окружающей его местности, вот уже как много лет неухоженной и запущенной. В сильную жару окружающие постройку акации «стреляли» семенами, некоторые из которых попадали на последние огрызки оконного стекла. В тишине полуденного марева даже такой привычный и, казалось бы, безобидный звук таил в себе нечто недоброе и зловещее. Когда-то росшие на участке яблони гнули ветки к земле от веса своих сочных, налитых здоровьем, плодов. Но через несколько лет после того, как хозяева оставили дом, яблони заболели «раком», листья сжурились, некоторые ветви деформировались, а яблоки сморщились, потемнели, и даже черви брезговали поселяться внутри их мякоти. Вечерами же, когда сгущались сумерки, и вдалеке зажигались тусклые огни фонарных столбов на улицах деревни, дом дремал, окутанный дымкой тумана, а окружающие его уродливые яблони печально тянули свои кривые ветки к небу, словно цеплялись за последний шанс остаться в живых…
Все ребята называли заброшенный дом на окраине «домом с чёрными окнами». Окна – как глазницы-впадины мертвеца, которого в своё время не предали земле. Андрюшка Буркин, приезжая в каникулы на три месяца на дачу, сразу заприметил тот дом, одиноко темнеющий на фоне зелени и таких же мёртвых, как и сам он, яблонь. Да, его особым образом притягивали такие места, он считал, что в них есть какая-то загадка, тайна. Но если его шебутные друзья видели в заброшенном доме лишь способ развлечения, то Андрейка почти по-взрослому задумывался о пустующем доме на отшибе. Кому он в действительности раньше принадлежал? Какая судьба у его хозяев? Почему они его покинули? Мальчик любопытно осматривал дом со всех сторон. Он заходил и со стороны поля, и со стороны заросшего дикого сада, он подолгу смотрел на обшарпанные и потемневшие от непогоды и времени стены, на чёрный, немой проём двери и такие же безответные окна.
Как-то вечером Андрей возвращался домой по памятной местной ребятне заросшей тропинке, проходящей мимо дома с чёрными окнами. Он случайно оглянулся и увидел в старом саду фигуру. Это была маленькая и хрупкая фигурка девочки. Она неподвижно стояла между двух голых яблонь и глядело прямо в чернильные окна. Только что в саду никого не было…
Какая смелая девчонка! Надо же – ей совсем не страшно! Андрей огляделся кругом. Тихо. Ветра нет. Сверчок заливался на берёзке. Он сделал несколько шагов к заброшенному дому, но в саду уже никого не было. Девочка исчезла…
— Эй! – крикнул Андрей. Однако у него это получилось как-то робко, неуверенно. Тогда он продвинулся ещё немного вперёд.
— Эй! Ты где? – снова крикнул он, на этот раз резче и громче. Но ответом ему было приглушённое расстоянием уханье совы, спрятавшейся в чёрных декорациях дальнего перелеска. Сверчок умолк, вероятно испуганный громким человеческим голосом. Андрею стало страшно. Правда, совсем немножко. В конце концов, девчонка могла просто убежать. И тут в доме что-то глухо стукнуло… Где это? На первом или на втором этаже? А может быть, в подвале? Темнота всё сгущалась, а он стоял тут совсем один, стоял среди диких зарослей, мёртвых яблонь, а из-за кустов за ним следил старый, ветхий дом. Кто ему поможет? Да никто… Кто его услышит, если что-то произойдёт? Дачные участки и деревенские дома довольно далеко отсюда… Страх зашевелился в кустарнике, но скоро Андрей понял, что это всего-навсего безобидный ёжик — колючий комочек. Обычный ёжик. Только и всего.
Тут что-то зашуршало за спиной… Шаги! Кто-то приближался к нему сзади! Он обернулся и заорал, как резаный… На ветках самой большой яблони застыла расплывчатая фигура… Белая простыня с чёрными пятнами…
У Андрея сердце ушло в пятки, он приготовился броситься наутёк, но тут до него донёсся звонкий, задорный смех. Ах вот как! Просто розыгрыш! Его разыграли!
Смех ловко и быстро слезшей с дерева девочки разнёсся по окрестностям и влетел в пустые окна старого дома. Там смех исказился и завибрировал, а потом тут же смолк.
— Ах ты! Ты… — Андрей бросился за убегающей по тропинке девчонкой в лёгком летнем платьице.
Именно тогда Андрюшка и Вероника подружились. Постепенно они отделялись от общей компании и всё больше времени проводили вместе. Так происходило каждое лето. У них было много общего, и они быстро нашли общий язык. В городе они даже пошли в одну школу и в один и тот же класс. Из неусидчивой и любознательной девочки с веснушками, Ника превратилась в смазливую девушку с белой кожей и огненно-рыжими волосами, а Андрей из маленького, худенького мечтателя вырос в высокого, статного парня, которого трудно было оторвать от его любимой гитары. Первая подростковая любовь, взращенная на почве крепкой дружбы, школьный роман. В старших классах школы оба увлеклись зарубежным и отечественным роком. Слушали «Кино», «Алису», «Арию», «Nazareth», «Whitesnake», «Uriah Heep», «Deep Purple», «Pink Floyed» и много чего ещё. Дальше – больше. Им захотелось создать собственную группу. И им это удалось, правда, с очень большим трудом и нервами. Вскоре они стали записываться.
И спустя годы они вместе вернулись за город и бродили по знакомым местам. Оба, как и Витя Цой, больше любили ночь, чем день. «Я люблю ночь за то, что в ней меньше машин…» , — пел музыкант. В ночи не было фальши, всё было естественно, ночь заряжала энергией, будила потаённые уголки души. В ней было комфортно. А ещё в ней были загадки и тайны. Тайны и загадки жизни. Они прятались в укрытых дымкой полях, они вплетались в верхушки сосен и берёз, они плясали тенями в темнеющем на горизонте лесу, они белели кувшинками на глади заросшего ряской пруда. Они были везде. Их ещё много предстоит разгадать. Летняя ночь благоухала, а едва уловимый ветерок овевал поцелуи.
Они шли по заросшей тропинке, когда минувший день уже давно скончался, а ночь расшила горизонт звёздным серебром. И снова в берёзе пел сверчок, и вновь в темнеющем перелеске ухала старая сова. Всё было, как много лет назад. Казалось, что и рельеф облаков был тем же, как и в тот вечер, когда они впервые познакомились, и когда Ника разыграла Андрея.
— Проказница, — сказал Андрей. – Я до смерти тогда перепугался! – и оба они прыснули.
— Я помню маленького, неуверенного в себя мальчонку, стоящего среди бурьяна и крапивы, — произнесла девушка сквозь смех.
— Тихо! – вдруг встрепенулся Андрей и немного привлёк Нику к себе. – Ты слышала?
— Что?
— Как будто стон…
— Ну вот началось, — Ника закатила глаза. – Твои ребяческие штучки…
— Слышала?
Оба замерли на месте.
— Да ничего я не слышу, — сказала Ника.
Какое-то время они стояли молча, вслушиваясь. Никаких подозрительных звуков.
— Да, мне, наверное, показалось…, — наконец произнёс Андрей. Оба закурили. Когда чиркнула зажигалка, лица как бы повисли в пространстве. Два огонька робко горели в темноте.
— А помнишь, как ты пошёл в тот дом? – спросила Вероника.
— Конечно, — отозвался Андрей. – Ведь если бы я туда пошёл, ты бы меня потом поцеловала.
— Да, сладкий первый поцелуй…, — мечтательно произнесла девушка.
Андрей вспомнил тот день. Тогда было почти также темно, как сейчас. Был август. Ночи тёмные. Он, маленький и худенький, сжав свои кулачки, пошёл через заросший сад прямо к старому дому. Постояв какое-то время в нерешительности и раздумьях, он ступил на прогнившие ступени крыльца, а затем медленно нырнул в дверной проём. У него был фонарик, и потому было не так страшно. Всё, он уже был внутри, а луч его фонаря высвечивал из густой тьмы разбросанный повсюду, хлам. Ему было одновременно и страшно, и вместе с тем как-то сладостно. Ведь Ника должна была выполнить другую часть уговора – поцеловать его прямо в губы. Дом был огромен, но ничего жуткого он тогда там не обнаружил. Ни ржавых цепей, ни топора, ни окровавленной простыни. Просто большой, пахнущий затхлостью, дом. Он выйдет из страшного дома героем в глазах Ники, и она его поцелует. И всё же страх тогда был, ребяческий страх. Как и у всех. Никто из его сверстников не был в том доме, тем более, в позднее время, и если бы они были свидетелями этой вылазки, он бы наверняка заслужил большое уважение. Но ему это было не нужно. Ему нужен был поцелуй. Поцелуй рыжей девчонки Ники. И он после всех страхов и тревог произошёл. Самый настоящий первый поцелуй…
И тут из темноты со стороны дома послышалось тихий такой, почти невнятный не то стон, не то вздох. Будто-то кто-то потягивался после долгого сна. Теперь они оба услышали это. Было в этом звуке что-то трагическое… Что-то глубоко тоскливое и печальное… И вместе с тем – зазывающее… Будто это стенал сам дом… Все считали, что он давно умер и опустел, а он просто дремал, будто впал в кому, и теперь вот болезненно постанывал… Такие картинки рисовало воображение.
Вероника и Андрей застыли на месте, поражённые этим звуком. Звуком с того света… Стону или вздоху ожившего мертвеца… Они жадно вслушивались в ночь, но она молчала, храня тайны. Молчали звёзды, молчала луна. Всё это было таким далёким, холодным и неприветливым. И в то же время естественным. Так космонавт наблюдает в иллюминатор за удаляющейся планетой Земля, которая из красивого, цветного шара превращается в невзрачную, тусклую точку, которая, в конце концов, совсем исчезает. Тишина вокруг. Умолк сверчок. Молчит старая сова. Фонарные столбы в деревне так далеки, так недосягаемы, как и сами дома, как и улицы с автомобилями, как и люди. Дом… С чёрными окнами… К нему давно никто не приходил, не навещал его… А он этого хотел… Ему это было нужно… Он вносил свой смысл в эту жизнь… Он слышал много историй о себе… И что они знают, эти глупые людишки, о нём, о старом, давно заброшенном, покинутом доме?
Они смотрели на дом – чёрную громаду с покорёженной кирпичной трубой. И он невольно напоминал им одинокий гробовой камень, давно покинутую всеми неухоженную, заросшую могилу. Мертвец давно сгнил, кости рассыпались… Только теперь парень и девушка буквально кожей ощутили вибрации, исходящие от тёмных стен, от чёрных окон и дверного проёма. Вибрации зла. Они прямо-таки выплёскивались наружу, как исторгаемая ртом зловонная рвотная масса… Всю вокруг молчало и ненавидело их: дом, кривые, уродливые яблони без единого листа, причудливые переплетения кустарника, крапива с человеческий рост, небо, звёзды, луна и, наконец, сама ночь. Враждебная, непредсказуемая, мрачная ночь. Кто может сказать, что ожидает человека за её завесой? Какая жизнь? Какие существа и явления? Какие чуждые людям миры и сферы?
Мёртвая, гробовая, кладбищенская, неприветливая тишина. Они пошли по бурьяну. Снова этот стон… Да, теперь ближе и отчётливее. За высокой крапивой кто-то был… Вдруг Ника споткнулась обо что-то и полетела на землю, в траву. И тут же ей в ноздри ударил приторный запах разложения, тлена… Её пятерня угодила во что-то мягкое и движущееся. В этот самый момент Андрей нажал на кнопку ручного фонарика. Вспышка, и истошный женский вопль, в котором растворился короткий вскрик мужской глотки. Крик, искажаясь, напоминал истерический, безумный смех. Издевательский и злорадный, он глухо звучал теперь, казалось, где-то в чёрных внутренностях старого дома… В ярком свете фонаря полусгнивший человеческий труп предстал во всей своей неприглядной, отвратительной, пугающей естественности. Ушей нет, на макушке и висках лишь остатки свалявшихся волос, на месте носа две полоски, вместо глазниц – дыры. Чёрный, кривой рот с пожелтевшими зубами был широко открыт, остатки кожи и мышцы ещё поддерживали нижнюю челюсть. Рука Ники влетела прямо в этот самый рот, разворошив толстых, пирующих червей, которые сгустками и поодиночке посыпались из глазниц и раскрытого в немом крике рта. Туловище мертвеца почти вросло в землю, были заметны множественные раны и большие язвы с запёкшейся кровью. Зрелище было до того отвратным и непереносимым, что парня и девушку замутило. Кругом пошла голова, в желудке что-то неприятно заворочалось, ноги сделались ватными и непослушными, рот хватал гнилой воздух, наполненный ядовитыми трупными миазмами…
Дом в темноте… Нет он их просто так не отпустит… Стон… На этот раз резкий, затем – протяжный…
— Пошли отсюда, Андрей! – взмолилась Ника, вцепившись в руку своего парня. – Нужно сообщить, куда следует… А сейчас уходим…
— В доме кто-то есть, — отозвался Андрей. – Мы должны посмотреть. Может, кому-то нужна помощь…
Девушку трясло как в лихорадке. Они несмелой походкой прошли вглубь мёртвого сада. Вот он — настоящий, истинный, ничем неприкрытый и не скрашенный страх. Страх, переходящий в ужас, в панику. Это уже не детский страх, питаемый байками и жуткими историями. Это – голый, кричащий страх, заставляющий биться в истерике, ища пути к спасению… Этот страх подобен тому неприкрытому, разлагающемуся трупу в саду… Что же всё это значит? Что за трагедия разыгралась в этом месте? Кто жертва, а кто палач? И был ли кто-то в доме на самом деле? Последнее и хотел сейчас выяснить Андрей, потому что на другие вопросы он пока ответить не мог. И чёрт их тогда дёрнул пойти в тот проклятый дом…
А он вот он – дом. Он зазывал внутрь: «входите…, входите…». Ближе и ближе. Андрей и хотел зайти, и, вместе с тем, другая его часть противилась, сопротивлялась этому.
— Успокойся, возьми себя в руки, — говорил Андрей, держа Нику за плечи. – Мы выясним, в чём тут дело… Слышишь? Ты готова?
— Да… Я готова…
— Идём! Мы должны помочь этому человеку, кто бы он ни был…
Вдруг смех, такой… злобный, неприятный, глухой… И сразу – короткий и такой же глухой вскрик… Казалось, источники этих двух тревожных звуков исходили из далёкой глубины дома, из самых недр сырого подвала, который, может быть, стал для кого-то Преисподней…
— Будь рядом! Идём! – и Андрей, преодолев крылечные ступени и увлекая за собой Нику, сделал шаг во тьму. И они не увидели, да и не могли увидеть, как над мертвецом в траве поднялась чёрная, бесформенная тень…
Несмотря на то, что снаружи всё вокруг заливал призрачный лунный свет, здесь, внутри дома, стояла почти чернильная тьма. Она была неподвижна и густа как смола, и не пропускала внешнего света. Тогда Андрей зажёг фонарь, луч которого всё же пронзил тьму. Они огляделись. Кучи всякого лома и барахла, густая пыль и паутина. Всё то, что присуще старым, заброшенным домам. Комнаты пусты, воздух здесь спёртый, нездоровый. Тихо. Неужели им всё это показалось? Но ведь были же стон и крик… Справа — ступени пыльной лестницы, уводящей в чёрную дыру наверху – второй этаж. Луч скользнул назад и остановился на деревянной двери, которая, насколько помнил Андрей, вела в большой подвал. Дверь оказалось приоткрытой. Из узкой щели вдруг повеяло таким жутким смрадом, что Андрей и Вероника плотно заткнули носы. Их опять замутило, а во рту появилась горечь. Что там, внизу? Внизу…
Как только Андрей потянул за дверную ручку, вонь, усилившись, обдала их удушливой, тошнотворной волной. Но они медленно и упрямо, один за другим направились вниз. Заткнув носы, спускались они в полной темноте, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. Пол… Боже мой… Он смердит и покрыт чем-то липким… Как ни странно, через узкие прямоугольные окошки лунный свет просачивался внутрь. Они стояли у лестницы, боясь пошевелиться, и вслушивались в тишину. Глаза медленно привыкали к неприветливой темноте, таящей угрозу…
Сжимая потной ладонью выключенный фонарь, Андрея почудилась, что в пустом, дальнем углу подвала зашевелилась какая-то тёмная куча… А потом они увидели один глаз… Единственный глаз во тьме… Это была огромная собака… Просто гигантская собака… Собака Баскервилей… Но у неё не было фосфоресцирующих частей на морде, и только глаз белел, как налитый кровью шарик… И как только страшный глаз поднялся ещё выше, почти до самого потолка, Андрей врубил фонарь… Луч ударил прямо в морду неведомой твари… Это было нечто необъяснимое, безумное и дикое… Глаз держался на тонком, жгутообразном щупальце или отростке… А внизу бурлил хаос, нагромождение окровавленных, жестоко искромсанных тел, в разные стороны торчали человеческие руки, ноги, головы… Глаза были напиханы всюду, где только это было возможно и невозможно, они моргали, выпучивались, закрывались и открывались каждый на свой лад… Рты… Их было много, зубастых и совсем беззубых, из них вытекала кровь, и какая-то тошнотворная слизь, в которой копошились черви… «Фрргаххххрррр!» — хрипела одна глотка. «Помооооогиииитеееее!» — верещала другая… И каждая глотка испускала самые разные звуки, слившиеся в единую какофонию безумия… Создавалось впечатление, что в этот дьявольский подвал стеклись все ночные пороки и скверна…
— Назад!!! – только и успел крикнуть Андрей. Но было поздно… Пока основной луч фонаря остановился в центре этого смердящего чудовища, в темноте, по склизкому, окровавленному полу к ногам Ники устремилась змееобразная лента, которая, стремительно выпрямившись, вошла девушке между ног… Раздался смачный хруст… Андрей даже не успел осознать, что на самом деле случилось…
— Бежим!!! – крикнул он. И тварь повторила, только мерзко и неестественно это «Бежим»… Звуки эти явно не принадлежали человеческой глотке или какой-бы то ни было вообще…
Андрей рванул ладонь Ники, и её рука осталось у него по локоть… Его сковал животный ужас… Из развороченного предплечья Ники текла на пол чёрная жидкость, даже отдалённо не похожая на кровь… Тело несчастной девушки вдруг страшным образом деформировалось, хлынула кровь… А потом то, что осталось от Ники, всосалось внутрь бурлящей, бесформенной массы, как зубы акулы клацнули вывернутые наизнанку рёбра…
Адреналин в крови подскочил до предела… Уносить ноги! Бежать отсюда к чёрту! Бежать! Андрей быстро обернулся. От его девушки не осталось и следа, если не считать разбитых наручных часов, беззвучно плюхнувшихся в тёмную жижу на полу…
И он бросился прочь из подвала… «Ураааааааррррххх!» — восторженно завопила тварь, будто радуясь, забавляясь его паническим бегством. И одновременно с этим нелепым возгласом почти одно за другим послышались не менее абсурдные «Поооиииграаааеееем!», «Рыыыыжиииий, ээээй!», «Нееееспряяяятаааалсяяя!», «Нееевиииновааат!», «Ииидуууууииискааать!» А вместе с этими возгласами Андрею в спину устремились человеческие объедки…
Он не помнил, как оказался на втором этаже, как прыгнул в проём окна, навстречу луне и звёздам. Последнее, что он видел, после того, как дикая боль надолго швырнула его в небытие, это дом. Заброшенный, тихий дом, чернеющий в ночи.
Жизнь, втиснутая в жёлтые стены. Инвалидное кресло-каталка. Он больше никогда не споёт, не возьмёт в руки гитару. Если раньше он любил ночь, то теперь в помещении, где он часами просиживал один, окна плотно закрывались ярко-белыми пластинами, чтобы скрыть от взгляда чернильную тьму снаружи. Больной ни с кем никогда не общался. Да и его все боялись и избегали. За короткое время он осунулся и поседел, хотя ему не было ещё и тридцати. И однажды, когда после ночи к нему зашли в палату, чтобы дать лекарство, все увидели только пустое кресло-качалку, под которым растеклась большая зловонная лужа. К дальней стене комнаты шёл кровавый след, он вёл прямо к окну, где уже начинало светать.
А старый дом, тот самый дом с чёрными окнами, скоро собираются сносить...

[Разумный Я]

Это уже ближе к хоррору. Монструозная фигня напомнила жутиков из "Нечто", и это, как по мне - плюсик. Вот только расписать бы её помощнее, поярче.
В остальном же рассказ вполне одноразовый.

"Вот он — настоящий, истинный, ничем неприкрытый и не скрашенный страх. Страх, переходящий в ужас, в панику. Это уже не детский страх, питаемый байками и жуткими историями. Это – голый, кричащий страх, заставляющий биться в истерике, ища пути к спасению… Этот страх подобен тому неприкрытому, разлагающемуся трупу в саду…"

Вот зачем это нагромождение? Зачем мусолить одно и то же разными словами? Можно было в два, в три раза меньше слов потратить, и донести до читателя ту же самую мысль. Поверьте, повторение слов "страх" и "ужас" не пугает читателя (по крайней мере - в этом рассказе, и лично меня), а начинает утомлять.

Вывод. Из того, что я уже прочитал, "Дом" делит первое место с "Выдранным сердцем". Пока что делит... Надолго ли?

[Фамильное Привидение]

Судя по аннотации - рассказ из каких-то загашников.

Цитата: Окна – как глазницы-впадины мертвеца, которого в своё время не предали земле.

Я заинтригована.
А как глазницы-впадины мертвеца, которого в своё время не предали земле, отличаются от глазниц-впадин мертвеца, которого предали земле вовремя?

[Хорра Ора]

А ничего так, читать можно... по диагонали. Тяжеловесно, много-много повторов и тягомотины, но финал неплох. Да, я смогла дочитать))

[Monk]

Первую треть рассказа можно смело выбросить. Всю романтику тоже "ф топку". Что же остается? Остается рассказ от третьего лица, с прыгающим фокалом, чересчур многословный, написанный грамотно и старательно, но неумело.
Такого рода рассказы надо строить по-иному, по-лавкрафтовски)) - через монолог, от первого лица. И вот тогда некоторые недостатки текста могут стать достоинствами.
Сюжет должен был выглядеть так: к больному в психушке приходит... родственник, доктор, следователь (нужное вписать) и распрашивает о произошедшем. Герой рассказывает историю, говорит, что боится этого дома, что у чудовища "длинные руки..." потом его находят мертвым... или не находят, как в конце этого рассказа.

[Ґрун]

Время конструктивной критики. По-моему, недостаёт структурированности. Это дело поправимое, нужно купить книгу-самоучитель о писательском мастерстве и внимательно несколько раз прочитать. Там про это будет обязательно.

Словами страх, ужас и подобными злоупотреблять в тексте не стоит. Следует сосредоточиться на описании сцен, чтобы читатель ужаснулся от того, что предстанет его мысленному взору, так сказать.

Цитата: Автор: Lex Z Сжимая потной ладонью выключенный фонарь, Андрея почудилась, что в пустом, дальнем углу подвала зашевелилась какая-то тёмная куча… А потом они увидели один глаз… Единственный глаз во тьме… Это была огромная собака… Просто гигантская собака… Собака Баскервилей… <...> Глаза были напиханы всюду, где только это было возможно и невозможно, они моргали, выпучивались, закрывались и открывались каждый на свой лад…

Есть что-то знакомое в этой собачке... Алукард, это ты?