Конкурс - Конан и Ущелье Вечной Ночи

[Lex Z]

Конан и Ущелье Вечной Ночи

– Это невозможно! – киммериец осушил кружку и грохнул ею об стол. – Ты врешь мне!
В таверне повисла тишина – а потом люди за соседними столами быстро и как-то вдумчиво зажевали. Даже те, у которых тарелки стояли пустыми. Никто не хотел привлекать к себе внимание киммерийца – слишком уж сурово выглядел он, слишком уж грозным был меч, обманчиво небрежно лежавший на лавке.
– О нет, нет, – забормотал маленький суетливый человечек. Он кутался в большой, не по размеру плащ и прятал руки в широкие рукава. – Как я могу врать самому Конану? Великому Конану, весть о подвигах которого летит быстрее ветра!
– Не надо мне льстить, Бриндизи, – поморщился Конан и хлопнул в ладоши, требуя еще пива. – Это не прошло бы и тогда, когда я был мальчишкой. А теперь – и подавно. Ты просто сотрясаешь воздух вместо того, чтобы говорить о деле.
– Я все сказал тебе о деле, Конан, – вздохнул человечек, наблюдая за тем, как на столе возникает очередная – огромная, с человеческую голову – кружка. – Все, что знал. Все, что мог сказать.
– Или скорее – все, что хотел сказать, – Конан облизал вымазанные в мясном соке пальцы и отодвинул тарелку. – Ты что-то скрываешь, Бриндизи. И мне это не нравится.
– Клянусь всеми богами! – возмущенно воскликнул Бриндизи. – Я честен с тобой! Как я могу врать – тебе, самому….
– Всеми богами клясться не надо, – хмыкнул Конан, подтягивая к себе кружку. – Крому не понравится, что его призывает такой заморыш, как ты. Кто бог твоего народа, Бриндизи?
– Неважно, – поморщился человечек. Он не пил пива, только ел – и то, тоже как-то мелко и суетливо, пряча ладони и пальцы под рукавами, отламывая от краюхи хлеба маленькие кусочки и тщательно пережевывая мясо.
– Или ты из тех, кто не верит ни в каких богов? – вкрадчиво спросил Конан, прищуриваясь. – Из той падали, с которой не стоит водиться даже самым последним подлым разбойникам?
Бриндизи вздрогнул. Конан расхохотался:
– Да ладно тебе. Мне плевать на твою веру. Просто не трогай Крома. Не нужно дергать его по пустякам.
– Так ты согласен? – осторожно спросил Бриндизи, собирая со своей тарелки крошки.
– Меня заинтересовала твоя история, не буду врать, – кивнул Конан. Бриндизи торжествующе улыбнулся. – В ней есть опасность и богатство – все, как я люблю. Но…
– Но? – быстро переспросил Бриндизи. Улыбка сползла с его лица.
– Но ты недоговариваешь, Бриндизи. А мне не это не нравится – Конан широким жестом сдвинул на край стола тарелку и кружки. – Ты говоришь, что в неделе пути отсюда есть некое ущелье, так?
Поперек стола лег нож, которым Конан решил изобразить ущелье.
– Так, – кивнул Бриндизи. – Может, и не неделя пути, а немного меньше. Это же было с чужих слов.
– Ну допустим, – согласился Конан. – Допустим, что примерно в неделе пути есть глубокое ущелье, в котором царит вечная ночь.
Огромная мощная ладонь поднялась над ножом – и тень упала на лезвие.
– Вечная, непроглядная, простирающаяся от края до края ночь, – торжественно возвестил Конан.
– С чужих слов, – быстро уточнил Бриндизи. – Ты не веришь?
Конан убрал ладонь и пожал плечами.
– Почему бы и нет? Мои странствия, кроме всего прочего, научили меня тому, что мир полон самых невероятных чудес. И ущелье, в котором царит вечная ночь – не самое-то и большое из них. Видал и получше.
– Тогда что не так? – удивился Бриндизи. – Тебя не убедил он?
Рукав метнулся за пазуху, приоткрыл край ткани – ровно настолько, чтобы Конан смог увидеть тускло сверкнувший густо-алый отблеск крупного, с кулак, рубина.
– Честно говоря, – признался Конан, – я ждал, что ты провернешь старую, как горы Киммерии, аферу с ювелиром. Но так как я ее не дождался…
– Какую аферу?
– Ну не говори, что ты ее не знаешь! – расхохотался Конан. – Ты должен был показать мне этот рубин и сказать, что случайно получил и даже не представляешь, какова его стоимость. Потом куда-то выйти, исчезнуть ненадолго – а ко мне подошел или подсел бы твой подельник, который представился бы ювелиром, показал подобный камень, и сказал: «О, здесь нашли целую россыпь таких, удивительной чистоты камень, я бы отдал целое состояние за подобный!». Затем уже настала бы его очередь исчезнуть – и появиться тебе. А я, снедаемый жадностью, предложил бы купить его у тебя – конечно, скрыв, что он «стоит целое состояние». Чтобы потом перепродать ювелиру.
– Ну и?
– Я бы купил его у тебя по дешевке, распрощался с тобой – и стал ждать ювелира. И только назавтра понял бы, что никакого ювелира не существует, вы в сговоре, а рубин на самом деле – просто цветной хрусталь или что-то вроде того. Безделушка. Мусор.
– Ясно, – протянул Бриндизи. – Но сейчас-то ты веришь, что это настоящий рубин?
– Больше, чем полтора часа назад.
– Ну хоть что-то. Тогда в чем дело?
– Итак, – продолжил Конан, снова поднимая ладонь над ножом. – Вечная ночь царит в том ущелье. А на дне его – раскинулся город… Как мне изобразить тут город, не знаешь?
Бриндизи ухватил щепоткой несколько хлебных крошек – и бросил их на нож.
– Дома, – кивнул Конан. – Пойдут.
– Бледный человек говорил, что все живут в одном огромном доме, – сказал Бриндизи. – Это нельзя назвать городом. Только пара строений для стражей, за воротами.
– И сокровищница, набитая драгоценностями, – напомнил Конан. – Это единственное, что меня интересует.
– Да, конечно, – быстро закивал Бриндизи. – И меня тоже!
– Ну ладно, – Конан убрал ладонь и щелчком оттолкнул нож. – Итак, ты встречаешь человека, бледного настолько, что кажется, он не видел солнечного света несколько лет. Человек изнурен, болен и умирает – и в бреду рассказывает тебе всю эту историю про ущелье, где царит вечная ночь. Мол, он когда-то случайно забрел в него – и остался там с местными. А когда решил сбежать – то прихватил с собой драгоценный камень, вот, возьми его, добрый человек, я все равно умираю, а тебе пригодится.
– Так, – согласился Бриндизи. – И тебе что-то тут кажется подозрительным?
– Случайно забрел в ущелье с вечной ночью? – Конан начал загибать пальцы. – Легко сошелся с местными? В темноте смог понять, что это именно драгоценный камень? В вечной непроглядной темноте? И отдал его первому доброму первому встречному?
– Ничего странного, – пожал плечами Бриндизи. – Может быть, он скрывался от кого-то в этом ущелье. Может быть, и наврал про то, что сошелся с местными. С драгоценным камнем, может быть, повезло…
– А добрый первый встречный, наверное, все-таки спер камень, – вкрадчиво прошептал Конан.
Бриндизи вздохнул и развел рукавами.
– Ну а что мне было делать? – мрачно сказал он. – Он помер у меня на руках, перед этим выхлебав все воду, что у меня была. Ну я и решил пошарить у него в одежде. Плата, все честно.
– То есть он не говорил тебе, что камень из тамошней сокровищницы? – уточнил Конан.
– Он сказал, что там есть сокровищница. У него с собой оказался рубин. Как бы все логично, нет? Не таскал же он его с собой все это время!
Конан вздохнул.
– Вот это меня и смущало, значит. Мы договорились, что я получу две трети того, что смогу унести оттуда – но я не могу быть уверенным, что там вообще что-то есть! И я полезу в эту задницу вечной ночи просто так!
Бриндизи снова засунул рукав за пазуху. Оттуда тускло сверкнуло зеленым. Конан осекся.
– Не просто так, – хрипло сказал Бриндизи, перебирая за пазухой. Сверкнуло снова красным, но теперь уже более темным, как запекшаяся кровь. – Один камень он мог носить как ценную реликвию. Но не три. Не три.
– Ты обманул меня, – прищурился Конан. – Ты говорил только об одном.
– Даже если там ничего не будет, – продолжил Бриндизи. – Ты все равно получишь две трети. Два камня из тех, что у меня есть. На выбор. За труды.
Конан задумчиво выбил пальцами дробь на столешнице.
– Хорошо, – решительно сказал. – Выдвигаемся завтра на рассвете.

********

– Ну по поводу ущелья покойник тебе не наврал, – признал Конан в полдень шестого дня.
Трещина в земле была не очень большой – примерно пять локтей в ширину – и змеилась к горизонту, постепенно сужаясь. Из тех, что легко перемахивают на коне или переходят по самодельным мостам, даже не задумываясь – что же там может быть внизу. Известно что: пара-тройка скелетов незадачливых косуль, оступившихся и сломавших шею, да горсть рассыпавшихся в прах крысиных шкурок – от тех, кого приманили дохлые косули.
Никто не заглядывает в такие ущелья.
Но Конан сейчас это сделал.
Темнота клубилась как черное колдовское варево. Если бы Конан не знал, что там, внизу, вечная ночь, то подумал бы, что в глубине расщелины горит целый лес деревьев с густым вязким соком – он видел такие пару лет назад, в одном из странствий и навсегда запомнил ту неудачную попытку развести костер. Темнота внизу была похожа на тот дым – густая, плотная, непроглядная. Только она не пахла. Словно что-то взяло и забрало оттуда не только свет и цвет, но и запахи, оставив просто черную пустоту.
– Угу, – Бриндизи вытянул шею, чтобы заглянуть подальше в ущелье, но чуть не упал с лошади. Конан покачал головой. Маленький человечек оказался очень тяжелым попутчиком – если бы не он, можно было прибыть сюда на сутки-двое раньше. От рыси Бриндизи тошнило, от галопа он сваливался с седла, вяленое мясо вызывало у него сильную жажду, а болотная, пусть даже и очищенная, вода – сильнейший понос. Так что Конан был вдвойне рад, что они наконец-то добрались до ущелья. И он не собирался больше терять время.
– Ты можешь разбить лагерь в лесу, что мы проехали недавно, – сообщил он Бриндизи. – Я видел там ручей и следы мелких животных. Так что у тебя будет запас воды и пищи.
Бриндизи кивнул с явным облечением.
– Кроме того, – продолжал Конан. – Я прекрасно понимаю, что ты не собираешься меня тут ждать вечно. Поэтому я даю тебе три дня. На исходе третьего привяжи моего коня на длинный повод, оставь в лесу – и можешь возвращаться туда, где мы встретились.
– И ждать тебя там?
– Как хочешь, – пожал плечами Конан. – Это же тебе нужно будет получить у меня треть найденного. Я вернусь туда – а будешь ты там или нет, это уже твое дело. Я искать тебя не намереваюсь. Кстати, дай мне предоплату, как договаривались.
Бриндизи вздохнул – он надеялся, что Конан уже забыл про это – и вытащил из-за пазухи рубин с изумрудом.
– Прекрасно, – сказал Конан, пряча камни. – Надеюсь, они приведут меня к своим сородичам.
Бриндизи кисло улыбнулся.

********

Он взял огниво, несколько факелов, обмотанных пропитанными смолой тряпками, целый ком таких тряпок отдельно – и связку лучин. Этого должно было хватить.
Проверил меч, подтянул ремни – и начал спуск, предварительно бросив вниз зажженную лучину. Тусклый свет выхватил из темноты склон, усеянный крупными камнями – не слишком отвесный, можно было не привязывать к поясу веревку, обойтись лишь силой рук и ног.
Бриндизи причитал где-то над головой – впрочем, переживая не сколько за Конана, сколько за сокровища. Его визгливый голосок раздражал – и Конан, лишь бы не слышать этого скулежа, начал спускаться в два раза быстрее, чем собирался.
И это чуть было не стоило ему жизни.
Один из камней вдруг неожиданно вывернулся из земли и Конана отшвырнуло назад. Он изо всех сил, до онемения вцепился пальцами в другой, еще державшийся камень – в то время как его тело развернуло и что есть сил приложило спиной к склону. От удара вышибло дух – но Конан, не теряя времени на судорожные вздохи, подогнул ноги и уперся ими в ближайшие выступы. И вовремя – мгновением позже вывернулся и второй камень, руки бессильно упали вниз.
– Кхрррхе… – выдохнул Конан, впившись пальцами в месиво земли, песка и камней, опершись спиной и напрягая ноги. Вниз пролетели, судя по звуку, несколько увесистых булыжников.
Он стоял, балансируя, распластавшись спиной по склону. Меч, факелы и лучины были хорошо закреплены, так что можно сказать, его ошибка ничего не стоила – только сбившееся дыхание да ободранные ладони. Сущая мелочь за хороший урок: не быть самоуверенным.

Дальше он спускался медленнее и осторожнее – тем более, что чем ниже он уходил, тем меньше звуков внешнего мира доносилось до его уха. Да и свет тоже почти исчез – только если задрать голову, можно было еще разглядеть тонкую яркую полоску, там, где расходились края трещины. Но Конан уже понял, что склон уходит не только вниз, но и вперед – так что знал, что вот-вот, и этой полоски тоже скоро не будет.
Так и случилось.
И опустилась тьма.

Удивительное дело – но в то же самое мгновение вдесятеро обострились его слух и нюх. Казалось, даже все волосы на теле встали дыбом и обратились в чутье – готовые уловить любую, даже самую мелкую опасность. Колебание воздуха, капающая с каменного свода вода, копошение каких-то насекомых в трещинах – все это на мгновение оглушило Конана, как огромная приливная океанская волна, заполонило собой, заставило захлебнуться в новых ощущениях – и отхлынуло, оставив лишь головокружение и тошноту.
К тому моменту, по приливающей к затылку крови Конан понял, что склон стал совсем пологим – и он уже ползет не вниз, а вперед – и встал на ноги. Встал медленно, балансируя, расставив руки – и ему на мгновение показалось, что он как прорастающее семечко, как робкий побег, который прорывается из земли, но все никак не может пробить плотную почву. Тошнота усилилась – и Конан, борясь с нею, сделал шаг вперед, а потом еще и еще.
Ему чудилось, что он не идет по земле – а все еще медленно опускается в густую и вязкую пустоту. С каждым сотым шагом воздух вокруг становился все более и более тяжелым и спертым – а темнота словно уплотнялась и сдавливала тело.
Он зажег лучину. Да, спуск закончился – дальше простиралась равнина, усеянная камнями, песком, какой-то хрустящей под ногами серой крошкой. Высоко – в полумраке Конан не мог прикинуть, но точно больше трех человеческих ростов – был свод ущелья, и, судя по всему, дальше оно не сужалось. Это хорошо. Меньше всего Конан хотел бы застрять здесь. Однажды он видел такого человека – точнее, то, что от него осталось. Рассказывали, что это был какой-то караванщик, который зашел в пещеру, завидев на стенах странные рисунки. Рассматривая их, он уходил все дальше и дальше, пока не заблудился. Товарищи пытались найти его, кричали, звали, сами чуть не пропали в тамошних переходах – но так ничем и не смогли помочь. Караванщик слышал их и шел на звук, но странное дело – как только он выходил туда, где, казалось, были его друзья – он натыкался на стену. А когда поворачивал обратно – то снова натыкался на уже другую стену, хотя был готов поклясться всеми богами, что там только что был проход! В конце концов он увидел свет и бросился к нему – но то оказалась всего лишь узкая трещина. Караванщик пытался пролезть через нее – и свобода была так близка, он смог протиснуться наполовину – но застрял. Застрял, сдавленный в груди, с прижатыми к бокам руками. Он кричал, звал друзей, просил их помочь – но в этих пещерных переходах ушел слишком далеко от них. Его нашли лишь через трое суток. Мертвым. Он обглодал всю траву вокруг своего торчащего из трещины тела – везде, где мог дотянуться. Он слизывал влагу, которая выступала на камнях. Но когда в полдень вышло палящее солнце – он не выдержал долго. В тех краях можно было на камнях жарить яйца диких птиц. Его мозг вскипел и выплеснулся через уши. Конану показали лишь скелет – выбеленный и выжженный солнцем до хрупкости. Скелет ухмылялся, выглядывая из трещины. Рядом стояла плошка с водой и сухарь – кажется, караванщики сделали из него что-то вроде идола. С тех пор Конан понял, что меньше всего хочет умереть как загнанная в угол крыса, без возможности сражаться за свою жизнь.
И сейчас первое, на что он смотрел, когда зажигал лучину – не превращается ли его путь в дорогу к крысиной смерти.

Конан шел медленно и плавно – нащупывая ногой пространство впереди. Наверное, все-таки ему стоило вновь опуститься и ползти на четвереньках – так бы он точно ни обо что не запнулся бы и не упал – но он не мог позволить этого себе. Нет. Никогда. Лишь жестокие раны могут заставить его встать на колени – и то, лишь для того, чтобы перевести дух и выцарапать у смерти еще времени пожить.
Он шел – и вспоминал горы Киммерии. Там тоже опускалась густая плотная ночь – особенно если небо затягивали тучи – и приходилось тоже идти наощупь, прислушиваясь к скрежету камней под ногами. Ему рассказывали о старом пастухе, который к концу жизни ослеп, но продолжал так же лихо пасти коз на самых опасных склонах – старик научился по-особому свистеть и прислушиваться к отраженному от камней звуку. От того, насколько искаженным тот возвращался к нему, пастух мог сказать – есть ли впереди преграда, насколько она близка, а может быть, впереди ущелье и обрыв. И, конечно, помогал себе палкой, простукивая все вокруг себя…
Конан ощупал висящие спиной заготовки для факелов, выбрал самую длинную – и выхватил ее, выставив вперед. Палка удобно легла в левую ладонь – правая покоилась на рукоятке меча, готовая в любую секунду сжаться. Конан поводил палкой перед собой, потом опустил ее. Она была чуть коротковата для того, чтобы обстукивать камни под ногами – но предупредить с ее помощью какой-нибудь неожиданный валун было возможно.
Конан шаркнул подошвой, выбивая из земли мелкие камешки. Кажется, это ему удалось – послышался дробный стук падающей гальки. Прекрасно. Так можно будет предупредить появление ямы или ущелья.

********

Когда по его расчетам наверху наступила ночь, он решил остановиться на отдых. Вообще, он утомился еще тысяч пять шагов тому назад – идти, сдавленному со всех сторон темнотой, в постоянном напряжении, прислушиваясь, принюхиваясь, нащупывая ногами и палкой, было невероятно тяжело. Но он шел, стиснув зубы, гонимый вперед упрямством и решимостью.
Каждые сто шагов он оставлял на камне или земле небольшую отметину белой краской из мешочка, что дал ему Бриндизи. Достаточно было зажечь лучину – и тут же белые пятна вспыхивали отраженным светом, показывая путь назад.
Конан зажигал лучину каждые двести шагов – этого было достаточно, чтобы скорректировать путь и осмотреться. Слабое пламя выхватывало каменистую пустыню под ногами, лужицы воды – наверное, накапавшей с такого же каменного свода, а может быть, и вышедшие на поверхность подземные источники – но далее, через пять-десять шагов снова сгущалась темнота.

Место для ночлега он нашел достаточно быстро – на его удачу, в паре шагов оказались несколько валунов, которые надежно прикрыли спину и левый бок. Свет от лучины помог быстро осмотреться – нет ли змей, скорпионов или каких-то других тварей. Затем Конан расстелил плащ – и лег, положив руку на меч. Вторая рука, в которой был зажато огниво, покоилась на факеле.
Он даже и не понял, когда именно провалился в сон – просто одна тьма сменилась другой, вот и все.

Проснулся он от какого-то движения – едва уловимого колебания воздуха. На мгновение он подумал – сквозняк, но тут же понял – нет. Это было живое колебание. Какое-то тело, живое тело, двигалось там, в темноте – и двигался воздух. И обостренное до предела осязание Конана откликалось на эти чуть ощутимые волны.
Конан сжал рукоятку меча. Напряг пальцы на огниве. Кто там, во мраке? Местный житель? Кровожадный хищник? Безобидная тварь? И как это существо воспринимает его?
Он прислушивался, прислушивался что есть сил – но не к тому, что происходило вокруг, не к вкрадчивому шуршанию и скрежетанию мелких камней, нет – он прислушивался к себе. Ему казалось, что он чует – словно зверь чует запахи – мысли, настроения, намерения этого существа. Пусть пока даже и смутно, но в состоянии разобрать: он ему не нравится. Существу не нравится чужак, который пришел в эти края. И оно хотело убить этого чужака.
Нет, конечно, это были не мысли. Они не выражались в словах или образах – просто Конан четко понял: сейчас его будут убивать. И улыбнулся.
Это желание неведомой твари в темноте было настолько наивным – что он был готов расхохотаться. Но промолчал, затаив дыхание. И – на всякий случай, если тварь тоже умеет чуять мысли – подумал, как ему страшно, какой он маленький и слабый и как он боится того, кто ходит сейчас вокруг него во мраке.
Кажется, существу понравились эти мысли. Потому что что-то большое придвинулось к Конану.
Он напряг мышцы. Все, что надо – было у него под рукой.
Пахнуло тухлым мясом.
«Хищник, – понял Конан. – Открыл свою пасть».
Пора.
Щелкнуло, разбрасывая искры, огниво.
Ослепительным пламенем вспыхнул пропитанный смолой факел.
Белая морда. Белые глаза. Алая пасть.
И вопль – истошный визг ужаса и боли.
Взмах меча, чавканье разрезанной плоти, хруст разрубаемой кости.
И тишина.

Он не стал тушить факел – решил рассмотреть тварь повнимательнее. То, что он принял за белые глаза, оказалось тонкой пленкой кожи, затянувшей пустые глазницы. Тварь была абсолютно слепа – и судя по всему, от рождения. Интересно, это случайное уродство – или она лишь одна из племени таких же?
Конан поднял факел повыше, чтобы увидеть тело полностью. Жилистое, но упитанное – тварь явно не голодала. Мощные лапы, широкая грудь, лобастая голова, большие уши. На кончиках ушей, над глазами и вокруг морды – торчат длинные жесткие волосы. Конан коснулся пальцем одного из них – и мертвая морда тут же исказилась гримасой.
«Помогают ориентироваться, – понял Конан, отдергивая руку. – Как и у животных наверху, только тут, в темноте, гораздо чувствительнее». Это не случайно выживший слепой уродец, нет. Поколения за поколениями отращивали эти волосы, ставили торчком чуткие уши – создавали все, для того, чтобы можно было стать королями этого ночного мира. И им это удалось. Пока не появился он, Конан.
Конан ухмыльнулся.

Факел начал чадить. Конан задумчиво потер подбородок. Если бы у него была с собой еще пара ножей, рядом протекала река или хотя бы был хороший чистый песок – а также побольше времени – он бы освежевал эту тварь и накинул шкуру на себя. В мире слепых запахи невероятно важны – и вонь хищника отгоняла бы от него всякую дрянь поменьше. Хотя и был риск привлечь самца «своего» вида – для битвы за территорию или спаривания. Но возиться с кишками не было никакого желания – да и кто знает, каких тварей мог бы привлечь аромат свежей крови и парного мяса?
Поэтому он высек из туши несколько желез – и измазал в их содержимом отрубленный хвост. Едва уловимый терпкий запах защекотал ему ноздри. Ничего, пойдет. Пропустил хвост сквозь ремни, на которых висела связка факелов и мешок для добычи – так запах будет распространяться во все стороны.
Конан покачал головой. Если бы тварь не разбудила его, он бы проснулся примерно на рассвете – и мог бы и дальше ориентироваться во времени. Но сейчас он не имел никакого представления, что же там, наверху – светает? полночь?
Ладно, будем считать, что рассвет. Пора идти дальше.

Идея с запахом действительно сработала. Несколько раз Конану казалось, что он чует какое-то движение в темноте, что кто-то крадется там, невидимый и неслышимый – и словно что-то касалось его головы, касалось изнутри, и было ощущение удивления – чужого удивления – и страха, конечно же, тоже чужого.
Однажды ему даже почудилось, что плеча коснулось что-то влажное и липкое – будто кто-то осторожно лизнул его длинным и тонким языком, но тут же, испугавшись, спрятался обратно во мрак.
Конан ухмылялся и шел вперед.

********

Сначала он подумал, что ему показалось. Что уставшие от непроглядной темноты глаза решили обмануть его – и поэтому и привиделся этот легкий, едва уловимый свет. Но шаг за шагом – и свет становился все ярче. Он выхватывал из мрака очертания камней, высокого тяжелого свода – и вот Конан даже мог рассмотреть свои руки, не зажигая лучину.
Еще через сотню шагов все стало окончательно ясно. Ясно как белый день – потому что там, куда он пришел, действительно царил день: пусть и пасмурный, мутный, серый, как осень в Киммерийских горах.

Это была достаточно большая долина – Конану было сложно прикинуть на глаз, но примерно тысяч пять шагов от края и до края. Часть ее была занята озером – вода блестела, как зеркало, часть – аккуратно выровненными квадратами полей. Посредине, словно вырастая из огромного, в десять человеческих ростов и в двадцать человек в обхвате валуна, высилась башня. Да, больше всего именно на башню было похоже это неуклюжее, корявое, покрытое какими-то пристройками и выступами, здание. В нем могло жить несколько сотен, может быть даже и тысяча, человек, – прищурился Конан. Казалось, что можно разглядеть каждую трещину на камнях, из которых были сложены стены, пятна влаги на них, бледный мох – но не это притягивало взгляд. Не это заставляло удивленно ухмыльнуться.
А свет, который выходил откуда-то из двора около башни, свет, который рождался там – и превращал вечную ночь в день. Пусть и пасмурный, и мутный, и серый.
Столп света бил вверх, словно фонтан – и растекался по каменному своду, с тяжело нависавшими сталактитами, достигая даже дальних склонов, больше напоминавших горы – и может быть, то и были горы, внутренние горы Ущелья Вечной Ночи.
– Ага, – расхохотался Конан. – Теперь-то понятно, почему тот покойник так точно знал, что получил именно драгоценный камень. Видели глазки, что крали.
Он поправил мешок и начал спускаться.

Его заметили не сразу. Он не только спустился, но и прошел несколько сотен шагов по равнине, как вдруг по долине разнесся громкий рык – точно кто-то затрубил в боевой рог.
– Ага, – сказал Конан. – Ну наконец-то. А я уж думал, вы все померли.
Но когда он увидел тех, кто бросился ему наперерез – то не смог удержаться от хохота.
Народ Ущелья Вечной Ночи был мелок – самые высокие едва-едва дотягивали Конану до груди – и хил. Белая кожа, редкие тонкие волосы, собранные в тонкую косичку, впалые щеки – и огромные, черные, словно состоящие из одного гигантского зрачка, глаза – эти люди были похожи на каких-то детей-недокормышей. Даже одежда – рубахи и штаны из выделанной кожи и шкур казались словно снятыми с чужого плеча. Но на шее на шнурках висели ожерелья из клыков и такие же клыки были кое у кого вплетены в косички.
– Я предупреждаю, – зачем-то сказал Конан, выставив меч. Разумеется, они не понимали его речи – и конечно же, меч говорил о его намерении лучше всяких слов.
– Я предупреждаю, – повторил Конан и показал хвост слепого хищника. – Его я убил одним взмахом. На такой взмах вас уйдет пятеро.
Он и не знал, зачем вообще это говорит. Если эти малыши такие тупые, что решат, что смогут справиться с ним – пусть. Но почему-то продолжал говорить.
– Я возьму у вас камни и уйду. Мне не нужны ни вы, ни ваша земля, ни ваши жены. Только камни. Хорошо?
Люди Ущелья молчали, выставив копья с каменными наконечниками. Конан вздохнул и ударил по ближайшему копью мечом. Древко переломилось. Какая-то детская игрушка. Как они вообще выживают тут с таким-то оружием.
– Ну, – повторил Конан, подняв меч. – Кто первый?
Среди малышей пошло волнение – и толпа расступилась. Конану даже показалось, что это было сделано как-то… уважительно?
Тот, кто вышел вперед, достигал ему до подбородка – великан по местным меркам. И копье у него было крепче, толще и длиннее, чем у остальных. И на поясе на ремне висели ножны с чем-то, отдаленно напоминающим скимитар. А еще все вокруг смотрели на него с обожанием и…
И тут Конан понял.
Этот дохляк, эта бледная немочь, слабосильный карлик – был местным героем. Воином. Местным Конаном. Единственной надеждой умирающего народа.
Конан захохотал.
Малыш-воин вздрогнул, но лишь сильнее сжал копье.
– Да пошел ты, – миролюбиво махнул рукой Конан. – Отойди, не мешай.
Кажется, дохляк понял, о чем идет речь – потому что упрямо замотал головой и сделал шаг вперед.
Конан усмехнулся. Неужели тот не понимает, что достаточно лишь взмаха меча – и его маленькая голова улетит прочь во тьму, так что ее если и найдут, то только через пару дней, да и то по запаху?
– Уйди, – повторил. – Живым останешься.
Малыш снова замотал головой. Конан скривился. Это было смешно – но уже немного начинало раздражать. Он махнул рукой и зашагал вперед, не обращая внимания на выставленное копье.
– Хэ! – гортанно выкрикнул маленький воин. Конан удивленно взглянул на него – и едва успел уклониться от метнувшегося в лицо копья. Так же едва-едва он успел провернуть плашмя свой уже движущийся, словно сам по себе, меч – и малыш, вместо того, чтобы быть разрубленным, оказался отшвырнут в сторону могучим ударом.
– Благодари своих подземных богов, – процедил Конан, наблюдая, как дохляк копошится на земле, пытаясь встать: кажется, тот сломал ногу. – Обычно мой меч быстрее мысли. А тут я смог удержать руку.
Малыш кряхтел, но держался – хотя Конану даже при таком скудном свете было видно, как торчит прорвавшая кожу сломанная кость.
– Срастется, – пожал плечами и зашагал дальше.
Никто его больше не останавливал.

Искать сокровищницу не пришлось долго. Удивительно, почему покойник Бриндизи унес только три – а не всю кучу.
Потому что именно кучей они – алмазы, сапфиры, изумруды, рубины, бериллы – были свалены в огромной чаше посреди двора. И именно они и испускали этот столп света, превращающий Вечную Ночь в жалкое подобие дня.
– Ну нет, – сказал Конан, останавливаясь. – Ну не может же все быть так просто. Только не сказать Бриндизи, что он и сам мог с этим справиться и получить все себе.
Конан оглянулся – ну правда, не может все быть так просто. Народ Ущелья сгрудился в отдалении. Наверное, они что-то замышляли – но никто не тащил факелы, не вел на цепях лютых хищников и даже луков в их руках он не видел. Хотя какие луки в подземелье, из чего?
Конан усмехнулся и начал загребать добычу в мешок.
Странное дело – он ожидал, что камни, испускающие свет, будут обжигать руки и даже готов был обернуть руку мешковиной, но они не были даже теплыми. Сначала показались обычными, потом чуть прохладными, но каждый новый камень оказывался холоднее предыдущего, словно это были не алмазы, сапфиры, изумруды, рубины, бериллы, а лед, лед из самого сердца зимы.
Руки замерзли очень быстро. Конан сначала терпел, стиснув зубы и швыряя драгоценности в мешок, как попадя – не отбирая самые крупные и увесистые: все пойдут, все пригодятся, не до того – но когда руки онемели до локтей, а в плечах запульсировала обжигающая боль, он остановился. Так можно ненароком и калекой стать! Как Оррон, неплохой мечник и славный гуляка, уснувший после очередной попойки, запрокинув руки за голову. Кто же знал, что, проснувшись, тот не почувствует их? Руки безжизненно свисали, как гнилые ветки и ничто не могло вернуть их к жизни – ни натирания, ни припарки, ни щипки, ни даже попытка пустить кровь. Через три дня Оррон смог шевельнуть пальцем, через неделю – коснуться уха, но держать меч так же крепко, как и раньше, ему больше не довелось. Оррон хорохорился, пытался убедить всех, что с ним все в порядке – но кто осмелится положиться в бою на человека, у которого плохо двигаются руки? Кто рискнет своими деньгами, пригласив такого наемника? Оррон старался не верить, что с ним – молодым и сильным – такое случилось. Искал работу, был готов браться за любое задание – вот и сгинул, сопровождая какой-то караван в южные земли. Единственный из всех, кто погиб в тот день. Даже верблюды остались целы.
Конан поморщился и начал сжимать-разжимать кулаки, гоняя кровь по венам. Под кожей разлилось тепло, пальцы закололо, словно мелкими иглами.
И только сейчас заметил, как потемнело все вокруг. Как ушло ощущение, пусть и пасмурного, но дня. И как придвинулась ближе, как вкрадчиво вползла сюда Вечная Ночь.

На дне чаши валялся может быть, еще десяток крупных камней. И горстка какой-то мелочи. Свет от них исходил слабый, едва уловимый, как от затухающего огарка свечи. Конан помедлил, раздумывая – не сгрести ли их, но решил не жадничать. Когда-то кто-то советовал ему не забирать всю добычу и не пожирать все дичь, если есть возможность – оставить как благодарность то ли богам, то ли кому еще: Конан не сильно вслушивался, в тот момент как раз пожирая свежеубитого и только что зажаренного оленя. Он помнил жир на пальцах – и такие же жирные, скользкие слова, которые втекали ему в уши, говоря что-то о благости, пожертвовании и так далее. О том, что нужно быть признательным судьбе, что нужно уметь делиться и еще что-то. Олень был вкусным, но из-за этих слов мясо не лезло в глотку, становилось там комом, а человек все говорил, говорил, говорил… Да, это был какой-то купец из каравана, что расположился неподалеку. Конан тогда в сердцах встал, отшвырнув ногой тушу, заорал пожелание купцу подавиться вместе со всеми благодарностями – и ушел прочь.
Вечером того же дня он наткнулся на полуистлевший скелет, увешанный амулетами – и с прекрасным кинжалом на сгнившем ремне.
С тех пор Конан – если на то было желание – не жадничал. Оставлял немного – в обмен на будущую удачу. И в этот раз тоже решил поступить так же. Тем более пальцы только-только стали отходить от холода – и он не хотел больше рисковать ими.

На выходе его, конечно, встретили. И хромой воин, опиравшийся на плечи задохликов, и сотня копий, выставленных вперед. И эти глаза, огромные, черные глаза, в которых светились решимость и упорство.
Конан вздохнул. Ничего они не понимают. Что ж. Дуракам на земле не место. И под землей, видимо, тоже.
– Ну? – сказал он, подняв меч. – Давайте. Второй раз я руку удерживать не буду.
И быстро провернул лезвие, со свистом рассекая воздух.
Копья придвинулись. Воины стояли стеной, готовые умереть, но не выпускать его с сокровищами. Это было глупо. Глупо, наивно и жалко.
Поэтому он просто рубанул мечом наотмашь, сломав с десяток копий, потом еще раз – уничтожив еще, и еще, и еще. А затем раскрутил над головой мешок с камнями – через ткань пробивался ослепительный свет – и опустил его на головы и спины глупых храбрецов. Что-то хрустнуло, кто-то вскрикнул, кто-то упал – а Конан шел и шел вперед, методично поднимая и опуская мешок. Да, это была не благородное сражение, а обычное тупое избиение – но может быть так они хотя бы поймут?
Через пару сотен шагов он понял, что бить некого – и оглянулся.
Народ Ущелья сгрудился кучей и выл, оплакивая свои сокровища – свой свет. Будто плач по покойнику – подумалось Конану. По спине пробежал озноб.
Такие маленькие, слабые, и такие храбрые. И почему он решил, что этот народ умирает? Может быть, только-только народился? Или же еще не родился вообще? Может быть, это ущелье вечной ночи, это проклятое ущелье… огромная утроба? В котором эти еще совсем сущие младенцы ожидают, когда же, наконец, выйдут на свет?
Он остановился в замешательстве.
Столпа света больше не было. Тот жалкий десяток камней, который он оставил, давал лишь слабый луч, еле-еле освещавший долину на пару-тройку сотен шагов.
Конечно, возможно, эти люди смогут еще добыть себе камней – откуда-то они же взяли их? Вероятно, где-то тут есть месторождение – хотя, конечно, странно, чтобы в одном месте можно было бы добывать и рубины, и изумруды, и алмазы, и сапфиры, эти камни не растут одной кучей. Но так или иначе, в течении нескольких лет народ Ущелья вполне сможет возместить полученный ущерб – и их поля снова озарятся светом.
Конан сделал решительный шаг – и снова остановился.
Ему казалось, что камни жгут его спину.
Достаточно года, чтобы урожай в темноте погиб на корню. Десятки детей умрут во время родов, если повитуха не сможет справиться на ощупь. Раны, опухоли, болезни… смогут ли их излечить в темноте? Голод приведет к ненависти – а ненависть к убийствам исподтишка, которые так легко совершить во мраке… Может быть, через год народ Ущелья Вечной Ночи больше не будет существовать?
«И тогда можно будет прийти и беспрепятственно забрать оставшиеся камни», – вкрадчиво шепнуло что-то в голове.
Конан содрогнулся от омерзения.
– О, Кром, – пробормотал он. – Откуда у меня такие мысли?
И что-то едва слышное, едва уловимое, будто далекое-далекое эхо воя донеслось откуда-то сверху.
Народ Ущелья умолк.
Вой повторился.
А потом с гор – да, действительно, эти склоны были склонами местных гор! – спустились три твари.
Они напоминали огромных бледных червей – только с десятком лап по бокам жирного лоснящегося тела. Лапы были слишком слабы, чтобы нести такую тяжелую тушу, поэтому существа ползли на брюхе – лишь помогая себе отталкиваться и поворачиваться.
Конан сжал кулаки в замешательстве. Его ли эта битва? Нужно ли брать меч – или стоит развернуться и уйти? Он стоял и смотрел, как твари спускаются – и делают это осторожно и вкрадчиво. Как они озираются, поворачивая гладкие, с черными глазами, головы – и как пульсируют круглые, похожие на шрамы от стрел, рты. Конан уже повидал слишком много червей, чтобы знать – от этого племени добра не жди. Вряд ли местные сильно отличались от своих собратьев наверху.
И еще одно он видел очень ясно – черви ползли целенаправленно. Они не случайно спустились с гор, нет – им что-то было нужно здесь. И они пришли это взять. И, кажется, Конан, понимал – что именно.

Когда существа доползли до границы – новой границы – света и тьмы, жалкие остатки воинов Народа Ущелья вышли вперед. Даже хромой воин – и тот, подволакивая ногу, полупрополз – и встал во главе маленького отряда. У них были лишь камни и обломки копий – кажется, после Конана не осталось ни одного целого. Но они стояли, плечом к плечу, и готовы были защищать свой мир до последней капли своей жидкой крови.
Хромой воин первым метнул камень. Тот попал одному из червей прямо в рот, заставив тварь затрясти головой и утробно завыть. Через мгновение град камней осыпал и остальных – но это только распалило червей. Один из них метнулся вперед – и буквально всосал в себя ближайшего малыша: тот только успел заверещать, размахивая тонкими ручками и ножками, и тут же замолк, провалившись в утробу.

И Конан заорал. Из его мощной груди вырвался вопль такой силы, что казалось, где-то далеко-далеко со склонов сошли камни.
Черви замерли. По телам пробежала мелкая дрожь – а потом они повернулись.
Конану почудилось, что его голова вспыхнула. Что где-то там, за глазами, в глубине черепа запылало жаркое, жгучее пламя. Он даже схватился за волосы, а потом взглянул на руки – ожидая увидеть на них пепел, искры, уголья, что угодно – но ладони были пусты. А голову продолжало выжигать.
Черви продолжали пялиться на него своими круглым черными, похожими на дыры, глазами. И Конан понял: то, что случилось тогда, в ночи, около камней, повторяется. Тогда он уловил лишь смутное желание хищника – а теперь его выжигает ненависть этих тварей.
Один из червей – тот, что сожрал одного из людей Ущелья – начал медленно подползать к Конану. Его лапы цепко впивались в камни – и только сейчас Конан заметил, как они напоминали человеческие руки: словно вся рука, от плеча до ладони была приделана к этому мясистому белому тугому телу, с той лишь разницей, что пальцев было четыре, а не пять.
Пламя в голове вдруг стало стихать: кажется, подползая ближе, червь уверовал в свою силу и мощь, в легкую победу и может быть, даже сытный ужин – и поэтому ненависть сменилась ленивой пресыщенностью своего величия. Да, это существо крупнее, чем те, что он жрал раньше – но какая разница, он так же легко справится и с ним.
Конан ухмыльнулся и сжал меч. Пусть. Пусть его считают слабым, глупым, неповоротливым, безобидным. Какая разница, что о нем думает очередная тварь – если эта тварь вот-вот сдохнет и никому уже не расскажет свои мысли? Он не вспыльчивый мальчишка, который хочет доказать всем, что чего-то стоит.
Червь приблизился. Его тело лоснилось от слизи и жира – и пахло чем-то сладковатым, как перепрелая медовая трава. Некоторые женщины, с которыми спал Конан, любили мазаться настоем медовой травы. Тогда ему это казалось глупой, но приятной привычкой. Теперь же при этом запахе он будет вспоминать бледных червей – и вряд ли такая картина возбудит его.
Конан скривился.
А потом сделал резкий выпад – и вонзил меч в брюхо червя.
Он ожидал чего угодно – истошного рева, фонтана крови, агонии, может быть, даже очередной вспышки боли в голове. Но только не того, что произошло.
Червь опустил голову, словно разглядывая то, что у него застряло в брюхе – а потом сделал резкое движение. И меч стал втягиваться в его тело, как тонет в болоте неосторожный путник.
– Эй! – от неожиданности Конан вскрикнул, будто обращаясь к жуликоватому партнеру по игре. – Эй!
Он потянул меч на себя – но тварь продолжала всасывать в себя меч, словно не обращая внимания на струйки вонючей желтой жижи, которая текла из разрезанной лезвием плоти. И эта жижа – кровь же, да? кровь? – вдруг придала Конану уверенности. Это же всего лишь тварь! Смертная, как и все прочие твари. Не демон, не порождение подземных богов – а обычная тварь, которую можно убить. Что он сейчас и сделает!
Конан перестал тянуть меч на себя. Вместо этого он резко толкнул его в брюхо твари – а потом налег, что если силы, давя вниз, вспарывая и рассекая.
Мозг Конана словно пронзило раскаленной иглой – червь умирал, умирал в панике и ужасе. Умирал, не ожидая, что смерть придет от этого двуногого – ведь десятки, сотни таких двуногих червь и его соплеменники пожрали, разорвали на части, раздавили – особенно в те благословенные времена, когда у двуногих не было этого отвратительного ослепляющего света. Конан зажмурился от боли и зарычал – но продолжал давить и давить на меч, опуская его все ниже и ниже, пока лезвие не ударилось от камни, а из вспоротого брюха не вывалились сизые, в желтой жиже, едко воняющие петли кишок.

– Ну вот так, – резюмировал Конан, вытирая меч о тушу.
Тело червя содрогалось в агонии, пульсируя и сжимаясь. Лапы-руки скребли по земле, оставляя пятна желтой крови, которая сочилась из трещин на лопнувшей коже.
– Ну вот, будем считать, что вы меня отблагодарили, – усмехнулся Конан жителям Ущелья, мотнув головой на мешок с сокровищем. – Теперь эти твари еще не скоро вернутся. Напугались они здраво, уж поверьте мне.
Он махнул рукой в сторону стремительно удирающих червей. Камни летели из-под лап, мощные туши прочерчивали в земле глубокие борозды. Черви были напуганы – наверное, никто еще не давал им такого отпора, никто не осмеливался так открыто противостоять им. Только Конан, великий Конан показал, чего стоят люди верхнего мира!
Конан вложил меч в ножны и посмотрел на малышей сверху вниз.
– Вам надо быть посильнее, – сказал он, не надеясь, что его поймут. – Ну и поумнее. Что эти копья? Так, палки…
Он осекся. И сделал быстрый шаг к одному из людей, вглядываясь в его рубаху. Она была пошита из кожи – точнее, то, что сначала показалось Конану обычной кожей, но теперь-то ему было с чем сравнить, и теперь-то он понял!
– Вы что, убиваете их? – хрипло спросил он, разглядывая рубаху из кожи червя. – Вот этим?
Хозяин рубахи попятился, сжимая кулаки. Кажется, они решили, что я собираюсь их еще и раздеть, – понял Конан. Это могло быть смешным, но сейчас он ощутил стыд.
– Вы убиваете их? – повернулся он к местному конану: тот, кажется, понимал его лучше всех. Малыш пожал плечами.
Конан обвел взглядом Народ Ущелья.
– Может не бояться, – повторил. – Они не придут. Великий Конан изгнал их.
Маленький воин покачал головой, горько усмехнувшись.
Они придут, – вдруг понял Конан. Черви вернутся сюда, когда он уйдет. Как возвращались всегда, когда ослабевал свет. Конечно, он может сейчас броситься в погоню и уничтожить их – вспороть брюхо, отрубить головы, изрубить на куски – но кто скажет, что они единственные? Что они не лазутчики, соглядатаи, посланные, чтобы проверить – не пора ли напасть? Не пора ли приступить к трапезе под пологом вечной ночи? Да, он убьет этих – но придут новые. Потому что нечему будет их теперь удерживать. Потому что у Народа Ущелья исчез свет – и пришли голод, болезни, и слабость, и смерть.
Он сжал рукоятку меча. От кишок червя поднимался удушливый смрад. В горле запершило, из желудка подкатила едкая волна – кажется, черви были наполнены ядом.
– Они придут, – сказал Конан.
Народ Ущелья промолчал. А потом люди развернулись и начали расходиться. И не было в этом поражения или трусости – лишь смирение перед неизбежным. Но спины их были прямы – потому что не готовы они были умирать, потому что готовы были сражаться еще, и еще, и еще, пока они живы.
Конан с сожалением посмотрел на мешок с сокровищами. Свет с трудом пробивался через плотную ткань – а может быть, уже начал угасать, гибнуть, превращаться в тусклый отблеск. Там, наверху, он совсем исчезнет и камни превратятся в обычные алмазы, сапфиры, изумруды, рубины, бериллы… Обычные – но такие дорогие! На них можно неплохо снарядиться и безбедно жить пару-тройку лет, ни в чем себе не отказывая. Но какой ценой жить…
Строго говоря, в этом не было ничего плохого – он получил это сокровище в честном бою. Кто уж виноват, что противник оказался таким хилым. Но с другой стороны – это все равно что отобрать медовые соты у голодного ребенка: кто знает, не помрет ли малыш назавтра?
Кажется, маленький воин понял его мысли. Потому что, прихрамывая, подошел, поближе и резким жестом, ладонью от груди, показал: это твое. Ты победил по праву. Забирай. Это твой. Победитель получает все.
Свет в мешке потух.


********

– Твой покойник наврал тебе, Бриндизи, – сказал Конан. – Нет в том ущелье никакого огромного дома. И людей нет. И, конечно же, сокровищницы неизвестного бога. Тебя обманули.
– Но… зачем ему это было нужно… – растерянно пробормотал Бриндизи. – Перед смертью… врать? Зачем?
– Может быть, он поклонялся богу лжи, – пожал плечами Конан. – И соврать перед смертью – верный способ попасть за пиршественный стол избранных. Мы многого не знаем о чужих богах, Бриндизи.
Тот вздохнул.
– Жаль… я надеялся, что смогу разбогатеть. Да и тебе тоже, думаю, сокровища были бы не лишними.
– Кстати, – Конан достал туго набитый кошель. – Я бы хотел выкупить у тебя третий камень.
– Зачем? – Бриндизи прищурился. – Ты… о, я понял! То самое мошенничество, о котором ты рассказывал? Ты узнал настоящую цену камней – и решил выкупить у меня их по деше…
Он осекся, увидев лицо Конана.
– Я воин, Бриндизи, – сухо отчеканил тот. – Не торгаш. Не жулик. Иногда вор. Но не подлая падаль. Ясно?
– Хорошо-хорошо! – Бриндизи испуганно поднял руки. – Я понял тебя, Конан, прости меня… Конечно, бери камень. Я очень рад, что он приглянулся тебе.
Конан сжал в кулаке полученный рубин.
– Ты получил за него хорошую плату, Бриндизи. Даже не сомневайся.
Бриндизи кисло скривился.
– И не думал, великий Конан.
– Ну и да… – Конан помедлил, словно вспоминая что-то. – Не рассказывай никому об этом, Бриндизи. Зачем всем знать, как тебя надул какой-то покойник?
Бриндизи вздохнул.
– Ну я надеюсь, что и великий Конан не раскроет наш секрет? Ты ведь тоже… как бы… попался на эту уловку.
– Уж будь спокоен, Бриндизи, – Конан хлопнул в ладоши, требуя пива. – Я буду нем, как камень.

********

Рубин легко выскользнул из протянутой над ущельем руки – и улетел во мрак. На мгновение Конану показалось, что камень вспыхнул едва уловимым холодным белым светом – но тут же этот огонек поглотила темнота.
Ничего. Они найдут. Как находили все остальные: камень к камню, свет к свету. И краску на обратном пути он тоже не стер. Специально. Когда придет время, она им пригодится.
– Выбирайтесь отсюда, – негромко произнес Конан. – Выбирайтесь. И… – он немного помолчал. – И я уверен, когда Кром вас увидит – вы ему понравитесь.

[Зогар Саг]

Чтото мне подсказывает, что это тот же автор, что и в "Переправе у дальнего леса". Такой же велеречивый стиль, такая же НЕХ, вылазящая непонятно откуда, а главное - полное отсутствие каких-либо привязок к Хайбории, окромя упоминаний Киммерии и Крома . Кто на чем стоял - решительно непонятно.

[Monk]

Очень много воды. Ну, очень много. Какие-то камбеки, воспоминания, отсылки к персонажам, не имеющим отношения к сюжету - все это утяжеляет текст. Автор хотел придать этим объемность и глубину сюжету, но получилось скучновато, потерялся драйв.
В целом сюжет интересен, но изложение не понравилось. Многовато лишнего и говорильни. Сократить раза в два - будет только лучше. Имхо.

[Vlad lev]

Опять какая-то полуересь. Конан-бессеребренник. Благодетель...Который мало того, что добровольно расстался с добычей, так вдобавок ещё на свои кровно уворованные прикупил ещё артефакт, дабы пожертвовать сирым и убогим... Тьфу!

[Monk]

Цитата: Автор: Lex Z – Я воин, Бриндизи, – сухо отчеканил тот. – Не торгаш. Не жулик. Иногда вор. Но не подлая падаль. Ясно?

Конан не мог такого сказать. Он из тех, за кого говорят поступки, а не слова.

[Vlad lev]

Кстати, по стилю (и карлику Бриндизю) рассказ напомнил Мартьяновские изыски - гном Моррадин и т.д.

[аке]

Немного недопонял логику подземных жителей - почему не вломить так же Конану, как подземным монстрам, если они знают, что он унесет камни, а без них им жизни нет. Все равно умирать - что так, что так.
Лучше наверное было обратиться к характеру Конана - я вот вижу так - если бы жители сражались с ним и отступили из-за ран, а после он увидел как израненные они бьются с демонами - то из-за уважения к их храбрости и доблести мог оставить камни на своем месте. Такова его природа - воин до мозга костей.

[Ґрун]

Мне кажется, слово «ущелье» не совсем подходит для описанной локации.

В целом неплохо написано. Нет ощущения, будто это пересказ фильма или видеоигры. По-видимому, автор читает книги. Да и идея интересна.

Читая, было трудно сопереживать Конану, когда он шёл на разбой.

[Monk]

Чей текст, признавайтесь?)

[Зогар Саг]

Цитата: Автор: Monk Чей текст, признавайтесь?)

А свой слабо назвать?
Хотя мне тоже интересно? Кто этот самый герой нашего времени, кто решил разбавить наш фэнтезийный междусобойчик "высокой литературой учащей хорошему"? Автор, открой личико, интересно же