Пикты: расплата

[Vlad lev]

Полный текст (16+) - самостоятельное продолжение "За Чёрной рекой" Говарда.

Пикты: расплата – Deuda Picta

Пабло Карницеро де ла Камара: Pablo Carnicero de la Cámara

Перевод и примечания В.Ю.Левченко

— 16+

Первая глава

Группа наткнулась на широкую поляну в джунглях. Двое пиктов-охранников шли впереди, и еще трое мрачно наблюдали за тремя аквилонскими солдатами, которые, скованные в своих прочных верёвках, изо всех сил старались не отставать. Дикари на мгновение остановились, как будто они были способны идеально интерпретировать многочисленные звуки, которыми, словно защитным экраном их приветствовали густые заросли. Аборигены носили короткую одежду из шкур, которая оставляла часть их мускулистых конечностей на виду. Лица туземцев, нахмуренные и размалёванные, походили на морды гротескных волков, и, казалось, наморщенно сжались, словно принюхиваясь к мягкому послеполуденному ветерку. Джунгли, граничащие с Боссонией, были завоеваны пиктскими кланами несколько дней назад, и, хотя эта местность казалась им безопасной, вождь-дикарь застыл, как кол. Солнце начало закатываться, удлиняя окружающие тени, но проницательные глаза вожака обшаривали чащу так, словно были способны заглянуть ещё глубже, движимые первобытным чувством опасности.
Внезапно и, возможно, как бы подтверждая его подозрения, ветер разорвал смертоносный свист, и грудь вождя пронзила стрела. Его сотоварищи сжались, словно поддавшись давно приобретенной в джунглях рефлексии, сжимая свои каменные топоры, пытаясь обнаружить врага. Новый свист оборвал жизнь еще одного из туземцев. Пленники поспешно повалились на землю, словно боясь стать новой мишенью для неизвестного нападавшего. Трое уцелевших пиктов укрылись за здоровенным валуном, и вскоре из-за растительности к ним выскочила рослая фигура. На ней под кольчужной рубашкой, тесно облегавшей мускулистый торс, была темно-коричневая одежда. Когда незнакомец мощными шагами приближался к пиктам, с пронзительным стальным взором, на его покрытом множеством мелких шрамов лице сквозила насмешка. Он закатал рукава своей рубахи, и его стальные мускулы напряглись, прежде чем меч атакующего обрушился на первого врага яростным и жестоким ударом. Едва агрессор дал следующему дикарю шанс ответить, как пылающая дуга безжалостной стали раздробила шею аборигену в кровавом взрыве и приглушенных криках. Единственный выживший из охотничьего отряда пиктов кружил вокруг незнакомца, будто тщательно планируя следующую атаку, решительно сжимая свой массивный каменный топор, острый, словно стальное изделие цивилизованных народов. Взгляды обоих дикарей свидетельствовали о внутренней ненависти, столетиями культивировавшейся между пиктами и киммерийцами, — расой, к которой принадлежал внезапно возникший великан. Пикт с воплем набросился на соперника, поднимая оружие, но его противник с быстротой пантеры отпрянул и вонзил лезвие меча дикарю в живот, безжалостно разорвав его на части.
«Пятью демонами меньше», — пробормотал победитель, чистя свой меч о скудную одежонку павших.
Позади него ошарашенные пленники встали и неуклюже приблизились к столь внезапно явившемуся спасителю: — Капитан Конан! — воскликнул один из них, чьё румяное лицо было заляпано кровью и грязью последней стычки. — Благословен Митра!
Названный подошёл к людям и острым кинжалом перерезал их узы.
— Несколько часов назад я нашёл место, где вас схватили пикты, — пояснил он резким, хриплым голосом, — и выследил вас, идя по следу.
— Мы обязаны вам жизнью, капитан, — заявил другой аквилонец, с мрачным лицом и длинными вьющимися волосами.
— Я не мог допустить, чтобы эти паразиты украшали свои хижины головами белых людей», — ответил киммериец. Кроме того, я несколько дней назад поклялся, что по меньшей мере семнадцать пиктов заплатят за потерю двух верных товарищей[1], так что я просто свожу счеты.
— Я Мернес из Тарантии, — экспансивно представился тот, кто приветствовал Конана, — и я возглавлял небольшой отряд солдат с целью найти группу колонистов, захваченных недалеко отсюда несколько дней назад.
— Мне известна ваша миссия, — ответил киммериец, — и я отговаривал от неё, когда она была вам поручена. Хотя многие пиктские племена отступили вглубь страны после разграбления границы и падения форта Тусцелан, эта земля опасна.
— Разве мы должны были бросить поселенцев? — спросил хриплым и твёрдым голосом третий солдат, более коренастый, чем его товарищи.
— Нет, солдат, — презрительно бросил Конан, поглядывая на опушку леса, — они не должны были посылать тебя, потому что, кроме Мернеса, вы все остальные — солдаты. Даже глухой и одноглазый старик услышал бы, как вы идёте по джунглям. Это был лишь вопрос времени, когда вас поймают пикты.
И северянин уверенной походкой направился к западному краю.
— След поселенцев совпадает с вашим маршрутом, — он повернулся и снова подозрительно огляделся. Я собираюсь пройти по нему, чтобы найти поселенцев и, если возможно, освободить их.
— Мы будем сопровождать вас, капитан, — решительно заявил Мернес.
Конан посмотрел на троих жителей Запада, и на его лице появилась лёгкая гримаса презрения: — Если вы пойдете со мной, то слишком надолго меня задержите, — возразил он, — но если оставлю вас на этой поляне, вы снова попадёте в засаду. Следуйте за мной, если сможете. Нам придётся продвигаться быстро, чтобы как можно дальше уйти, на случай, если пикты обнаружат своих павших товарищей и попытаются выследить нас, чтобы отомстить за них. Но прежде чем уйти, возьмите каменные топоры павших, если не хотите идти в джунгли с голыми руками...
Затем северянин скрылся в зарослях, а за ним — трое его новых спутников. Он двигался с ловкостью, не сочетающейся с его внушительными габаритами, и был бесшумным, как пантера, выслеживающая добычу. В течение следующих двух часов варвар с железной решимостью двигался по за пиктским следам, в сгущающейся темноте с лёгкостью распознавая все знаки. Пикты явно не пытались замести следы, поскольку не боялись нападения «цивилизованных» вдали от новой границы. Конан обнаружил по крайней мере дюжину следов обутых цивилизованных людей и поэтому пришёл к выводу, что эти несчастные поселенцы не получили вовремя сигнал тревоги, который он и Бальтус подняли в окрестностях форта Тусцелан несколькими днями назад. Хотя варвар был в душе дикарём и гораздо более первобытный, чем у аквилонца, сильный инстинкт побуждал его не допустить порабощения колонистов пиктами. Ненависть киммерийца к последним побуждала его к еще большей решимости.
Ночь ещё лишь зарождалась, когда Конан остановился за густыми кустами и осторожно присел на корточки. Через несколько минут в тусклом лунном свете лицо нарисовалось Мернеса, и группа остановилась рядом с Конаном, который медленно раздвинул ветки и выглядывал из-за кустов.
— Поздравляю, — тихо буркнул киммериец. И бросил одобрительный взгляд на Мернеса, который вёл своих товарищей. — Нелегко было бесшумно следовать за мной и избежать обнаружения пиктами. Я думал, что в любой момент на вас нападут и мне придётся вернуться, чтобы спасти ваши шкуры.
После долгой прогулки аквилонцы предпочли молчать и переводить дух. Мернес прилёг рядом с Конаном, и киммериец снова раздвинул кусты, чтобы показать соратнику объект своего наблюдения: на широкой поляне, залитой серебристым лунным светом, стоял ряд каменных руин, воздвигнутых давным-давно сооружений. Вокруг развалин в тепле многочисленных костров отдыхал лагерь пиктов, а также западных мужчин и женщин. Они ели молча и, казалось, безразлично относились друг к другу.
— Слишком странно, — прошептал Конан, — что аквилонские поселенцы едят вместе с дикими пиктами под прикрытием этих странных руин.
— Они не похожи на врагов, — удивился Мернес. Каждая группа ест молча, и ни колонисты не пытаются сбежать, ни пикты не стоят на страже, чтобы помешать этому...
— Они восстанавливают руины, — добавил киммериец, показывая указательным пальцем на один из блоков. — На этой территории нет растительности, стены отремонтированы.
— Зачем пиктам и поселенцам сотрудничать?
Конан медленно отошёл от кустов. В его взоре сквозили едва уловимые опасения.
— Магия, — произнёс он это слово, словно выплевывая, — для меня всё это пахнет чёрной, кровавой магией. Как можно было захватить души двух враждующих рас и заставить их работать сообща?
Мернес кивнул, разделяя ту же озабоченность: — Возможно, пиктские шаманы сотворили какое-то заклинание...
— Это невозможно, — прервал его Конан резким движением руки. — Нет пиктского заклинания, способного сработать таким образом.
Вальбериос, самый крепкий из аквилонских солдат, шёпотом вмешался: — Может, нам следует присмотреться повнимательнее…
Конан ответил ему подозрительным взглядом: — Ты прав, но рисковать будешь не ты. Они будут охотиться на вас, как на кроликов, даже если ваши чувства будут ослаблены этим странным колдовством. Я пойду: вы ждите меня здесь и не выдавайте своего положения.
Киммериец не стал ждать ответа, проскользнув сквозь заросли, как тень в ночи. Шум джунглей в этой местности казался несколько приглушённым: насекомые и животные едва издавали свои характерные отзвуки, как будто многие из них предпочитали держаться подальше от странных руин. Дрожь пробежала по спине Мернеса, когда он снова оглядел поляну. Затем медленно кивнул, вспомнив слова капитана: это пахнет колдовством...

Вторая глава

Руины казались погребёнными под растительностью и отложениями, накопившимися за тысячи лет безмолвного покоя. Конан медленно полз вперёд, словно ветерок в ночи: даже самый опытный часовой не мог его обнаружить, и всё же по его спине пробежал холодок, когда он осознал зловещее присутствие неизвестной магической силы. Северянин испытывал страх перед магией, движимый его исконными варварскими инстинктами, но также осознавал, что если эти силы проявят воздействие, он сможет противостоять им со своей железной решимостью и сталью собственного меча. Тем не менее, киммерийца насторожило отсутствие часовых, охраняющих вход в странное место: это не предвещало ничего хорошего. Северянин на миг задумался о том, чтобы прекратить свой набег на руины и начать внезапную атаку на пиктов: с Мернесом и его товарищами за спиной и с учетом элемента неожиданности они наверняка могли бы быстро уничтожить своих врагов. Но и у пиктов, и у западных поселенцев глаза светились странным тусклым светом, словно какое-то неведомое заклятие овладело их душами, подчинив почти звериной покорности. Варвар опасался, что нападение на лагерь подставит его спину и он станет лёгкой мишенью для тех, кто подчинил и пиктов и аквилонцев: он больше чем колдовства страшился неизвестной опасности, таящейся в руинах. Ему пришлось исследовать внутреннюю часть тёмных остатков старого храма, чтобы разрешить свои сомнения и тем самым освободить поселенцев. Он сделал небольшой крюк, который привёл его к задней части насыпи, которая составляла основную часть руин, странное сооружение, погребенного в недрах земли, как будто та хотела яростно поглотить это. Кое-где северянин находил небольшие щели, через которые мог попасть внутрь, но решил проникнуть через отверстие, закрытое стеблями множества лиан. Это было похоже на выемчатую каменную дверь с вырезанными странными символами. Он снова заколебался: ветерок в помещении источал затхлый, застарелый запах, от которого закружилась голова. Стиснув зубы, варвар решительно и осторожно шагнул к зеву, ведущему вглубь этого мрачного места.
Киммериец стоял спиной к холодной стене, пока его глаза не привыкли к зловещей темноте. Любой человек был бы дезориентирован и ослеплён мраком руин, но варвар смог перемещаться внутри с быстротой кошки. Северянин очень близко подошёл к опорному пункту стены, непрерывно ощупывая её, чтобы не потерять ориентир. Поверхность казалась неровной и холодной, как будто древние руки вырезали стены сотни лет назад. Пол скрывал щебень и маленькие ступени, по которым варвар легко перемещался, пока не спустился по извилистой винтовой лестнице, последний участок которой был тускло освещён светом из соседней комнаты. Конан замер и похолодел, когда услышал скрипучий голос, медленно доносящийся из освещённого места, а через несколько мгновений осмелился осторожно высунуть голову. Перед ним лежал огромный зал, частично скрытый во мраке. В центре комнаты четыре медных светильника освещали шестерых пиктов, сидящих в кругу вокруг высокой фигуры. Дикари держали в руках глиняные таблички и строчили на них в такт голосу странной фигуры. Эта ситуация была столь же странной, сколь и нелогичной: пикты не знали никакого алфавита и уж точно не обладали необходимыми интеллектуальными способностями, чтобы переводить свои мысли в печатные буквы. Конан медленно вошел, защищённый темнотой комнаты. Фигура в центре круга писцов была женщиной с утончёнными конечностями и длинными тёмными волосами. На ней была туника цвета охры, а угловатое надменное лицо неизвестной, казалось, было скопировано с одной из статуй в Зале королей Аквилонии. Голос женщины, ритмичный и мелодичный, звучал как струны арфы.
— Входи, уважаемый гость, — произнёс он вдруг, не поворачиваясь к Конану. Тот напряг каждый мускул своего тела, готовый сразиться с пиктами, если они получат приказ своей хозяйки. — Забудь о своих страхах, — продолжала странная женщина.
Она повернулась к Конану и устремила на него мощный, проницательный взгляд, словно луч маяка на скале, несмотря на то, что они находились всего в десяти шагах. Киммериец яростно зарычал и поднял меч, словно пытаясь защититься им. Но женщина взмахнула рукой, и сильный, сверхъестественный удар поразил его руку, обезоружив. Конан снова в ярости стиснул зубы: давным-давно он уже подвергался подобному нападению, и почувствовал, что женщина перед ним овладела темными и древними искусствами.
— Не бойся, — подошла она и тусклая вспышка окутала чародейку, освещая ей путь, подобно танцующим языкам пламени. — Ты превосходный образец. — Её взгляд пробежался по телу киммерийца с завуалированной улыбкой. — Разительно отличаешься от зверей, которые служат мне там.
И положила холодную как смерть руку на грудь варвара, нежно поглаживая звенья кольчуги.
— Ты грозный воин, — восхищенно продолжила она. Я прочитала на твоём лице, что ты прожил жизнь, полную опасностей и приключений, Конан из Киммерии.
Названный оставался неподвижным, не в силах ответить, но его разум с неконтролируемой яростью боролся за то, чтобы освободиться от своих оков, возможно, движимый древним сопротивлением, которое представители его расы оказывали магии. Но то, с чем он столкнулся, казалось гораздо более могущественным, чем любая тайная магия, и его душу охватила непреодолимая паника.
— Я буду твоей госпожой, воин. — Женский голос стал более высокомерным, а её взор загорелся, как бушующее пламя. — Ты будешь служить мне и отдашь за меня свою жизнь, если потребуется. Взамен я осыпаю вас милостями и привилегиями. О! Я читаю в твоей душе, что я не первая женщина, которая делает тебе такое же предложение... Тебе повезло!
Она рассмеялась, и комната наполнилась высоким мелодичным звуком.
— Я также понимаю, что ты получал подобные предложения от королев чужих земель... но знайте, что я Йоана из Ахерона, последний потомок рода, забытого на тысячелетия. Я слишком долго отдыхала в этой обители, и кровь, пролитая в последние дни, пробудила меня от сна.
Конан моргнул, пытаясь отвести взгляд от импозантной женщины.
— Пойдем со мной, Конан из Киммерии. Я хочу закончить заклинание, которое ты прервал, так как мне нужно наполнить мою силу этими табличками и увеличивать свои способности день ото дня.
Она медленно отошла обратно в круг света в сопровождении киммерийца, её голос снова напевал странную литанию. Пикты, чьи разумы были захвачены колдуньей, словно они были марионетками, начали в унисон наигрывать на глиняных табличках. Но внимание Йоаны из Ахерона, казалось, каждые несколько мгновений переключалось на Конана, замедляя темп заклинания. Киммериец уже понимал, что именно воля этой могущественной волшебницы руководила разумом пиктов и поселенцев, расположившихся лагерем снаружи, и при всей своей силе воли он был не в силах ей противостоять. Мало-помалу его силы иссякли, как будто эта борьба безвозвратно истощила его энергию. Через несколько минут литания закончилась.
— Не сопротивляйся, киммерийский воин, — посоветовала она, повернувшись к нему. — Соглашайся служить мне, иначе твоя душа будет блуждать в Бездне бесконечных страданий.
Конан медленно закрыл глаза, и его сопротивление прекратилось. Затем странная энергия потекла по его телу, освобождая его от оков, как будто она дала ему некоторую свободу.
— Ты мудр, — сказала Йоана с чувственной улыбкой на лице. Теперь мне надо, потому что моя сила уже не та, что была прежде, и ее легко истощить. Ты будешь охранять эту комнату до рассвета, так как я хочу, чтобы ты был рядом со мной, даже если я погружена в спокойные сны. Твоя дикая и необузданная душа утешает меня и напоминает мне о воинах моей погибшей расы.
Пиктские писцы положили таблички на землю и поспешили прочь. Волшебница направилась к одному из углов комнаты, где мгновенно загорелась маленькая лампа на полу, осветив странный резной каменный саркофаг. Медленно колдунья потянула надгробие, пока то не скользнуло внутрь неземным, ловким движением. Через несколько мгновений надгробие закрылось с глухим скрипом.
Свет от небольшого костра, освещавшего местность, танцевал перед варваром, который без особого желания наблюдал за саркофагом, в котором покоилась его госпожа. Подойдя к месту упокоения волшебницы, Конан задел свой пояс, и из одного из потайных отверстий в нём выпал металлический предмет. Металлический звон с любопытством привлёк внимание варвара к земле: это была золотая монета. Он вяло взял его, поглаживая полированную поверхность, словно вспоминая какое-то событие из прошлого. Постепенно его душа стала светлеть, вырываясь по своей воле из колодца тьмы, в который он погрузился, и Конан мысленно вернулся в таверну в Ахалии несколько лет назад, где женщина дала ему эту монету.[2] Варвар вспомнил, что этот предмет принес ему удачу, и с тех пор он бережно хранил его в одном из потайных уголков пояса. Внезапно в сознании киммерийца начал возникать поток воспоминаний, внезапно притупивших его рассудок. Северянин опустился на колени, опустив голову, пытаясь прийти в себя, и крепко сжал монету, словно нуждался в её помощи. После нескольких минут напряженной борьбы он восстановил контроль над своим сознанием и рухнул на землю, измученный и мокрый от пота. Варвар задохнулся, и холод, пронизывавший его мышцы, начал обездвиживать его. Северянин устало сел, но когда перевёл дыхание, сила вернулась к его могучим мышцам.
Он огляделся, настороженный скрытым звуком позади него, но не смог обнаружить никакой аномалии, хотя его физические способности всё ещё были ослаблены. Передохнув несколько мгновений, варвар положил руки на холодное надгробие, под которым отдыхала чародейка, и приложил все свои силы, чтобы медленно сдвинуть его. Тяжелая плита заскрипела, и Конан понял, какой силой должна была обладать Йойана из Ахерона, если она смогла сдвигать тяжёлый камень одним лёгким касанием руки. Но когда ему самому удалось отодвинуть камень достаточно, чтобы заглянуть внутрь саркофага, он с изумлением обнаружил, что тот пуст. Северянин услышал рычание у своего меча, и кошачьи рефлексы варвара помогли ему быстро повернуться и увернуться от ужасного когтя, который нёсся на него, как предвестник смерти. Лицо волшебницы превратилось в маску сверхъестественного гнева и ненависти, её глаза сверкали, как у адского зверя, а руки превратились в острые когти, как у разъярённой тигрицы.
— Глупый невежа! — завопила она гротескным голосом. Как ты посмел бросить мне вызов, жалкий смертный? Сегодня вечером я насыщусь твоей кровью, а не кровью слабых дикарей снаружи!
Тварь бросилось на киммерийца, и варвар молниеносно развернулся, хотя и не смог избежать ужасающего удара когтями, разорвавшего край его кольчуги. Его враг излучал сверхъестественное присутствие, которое замедляло действия Конана, как будто по прошествии нескольких секунд его конечности были скованы невидимыми узами. Его ноги стали тяжёлыми и холодными, и он несколько неуклюжим движением вытащил из ножен свой кинжал, словно ребёнок перед взбешённым взрослым. Прикосновение к золотой монете, которую северянин почти бессознательно держал в левой руке, дало ему прилив энергии, достаточный для того, чтобы ещё раз увернуться от когтей волшебницы. Ведьма приблизилась к нему, бледная гротескная маска, превратившаяся в её лицо, расплылась в мрачной улыбке.
— Я признаю, что твоё сопротивление и устойчивость к магии замечательны, смертный, — пронзительно прошипела колдунья. — Но это не продлиться вечно!
Она набросилась на киммерийца и сумела схватить его за шею обеими руками. Могучие мускулы Конана напряглись, ослабленные этой смертельной хваткой, и варвар почувствовал, что его отрывают от ног, как если бы он был лёгким предметом. Он сильно брыкался, пытаясь ударить свою противницу по лицу и груди, но это казалось просто бесплодным движением. Недостаток кислорода начал ослаблять северянина, но его дикое сопротивление дало ему вспышку энергии, и северянин нанёс страшный удар кулаком по лицу женщины, которая издала сдавленный стон и в шоке отпустила свою добычу. Конан понял, что ударил колдунью рукой, держащей золотую монету...
Йоана из Ахерона выгнула спину, яростная, как буря тьмы и зла, её одежды были разорваны, словно от ненависти. Взоры её глаз, двух мощных, глубоких, тёмных омутов зла, устремились на смертного, который растянулся на земле, пытаясь отдышаться. Внезапно сухой треск привлёк внимание колдуньи к глиняным табличкам, расположенным в дальнем конце комнаты. Волшебница вздрогнула, словно получив смертельный удар, и поспешила в ту сторону. Там Мёрнес ударил мечом (который Конан выронил, когда привлекал внимание колдуньи) по другой табличке. Ведьма снова вздрогнула, явно получив сильное ранение, но подняла одну из своих когтистых мечеподобных рук и приготовилась ударить аквилонца, который не заметил атаки, так как собирался уничтожить третью табличку.
Но Конан не оставался без дела. А напал на колдунью сзади, и его кинжал вонзился ведьме в затылок, сломав её шею быстрым, цепким движением. Кровь из раны не хлынула, хотя пострадавшая яростно наклонилась вперёд, не спуская глаз с Мернеса, который расколол ещё одну табличку. Йоана из Ахерона издала пронзительный вопль боли и ярости, и Конан снова полоснул по рассечёной шее свирепым ударом кинжала. Но эта странная женщина резко повернулась, когда её рана быстро зажила, и гордо встала перед Конаном.
— Глупые насекомые! — завыла она, вздымая руки, и вокруг неё начало образовываться и сгущаться плотное тёмное облако. — Я отправлю ваши души в самую глубочайшую бездну, даже если это снова будет стоить мне тысячи лет покоя!
Мернес повернулся и в ужасе наблюдал за демонстрацией силы колдуньи.
— Таблички, Мернес! — крикнул Конан. — Надо завершить их уничтожение!
Но аквилонец не обратил внимания на слова Конана, так как не сводил глаз с темной волшебницы. Киммериец выругался и подошёл к полукругу глиняных табличек. По ногам северянина ударили хлыстом, и он был поражён, обнаружив, что щупальце тьмы обвилось вокруг его нижних конечностей, не давая ему двигаться вперёд.
— Будь ты проклят, Мернес! — отчаянно вскрикнул Конан. — Я не могу пошевелиться, мне нужно, чтобы ты расколол таблицы!
Но внимание его спутника, казалось, было поглощено волей чародейки. В отчаянии киммериец раскрыл левую руку и глубоко вздохнул, прежде чем бросить монету в лицо заколдованному аквилонцу. Тот, когда получил небольшой удар, подпрыгнул и взял предмет в руки, словно очнувшись от жестокого кошмара. Глазам Мернеса вернулась осмысленность, и он прекрасно понял, что должен делать. Конан, повернувшись с вызывающим жестом, медленно подходил к колдунье, пытаясь привлечь её внимание, что он и сделал, когда заметил, что та удовлетворённо улыбается... Затем глаза Йоаны из Ахерона внезапно открылись, влекомые сильным спазмом, и незримые щупальца, сдавливающие Конана, мгновенно рассеялись. Он бросился на ведьму, как воющий волк, чтобы начать безжалостно рубить её, в то время как Мернес закончил уничтожать остальные таблички. Изрубленное, безвольное тело волшебницы мягко рухнуло наземь, и Конан сделал глубокий вдох, прежде чем осторожно попятиться. Его кольчужная рубашка была полностью разорвана, и могучая грудь вздымалась, когда он пытался отдышаться. Северянин вытер пот с лица одной рукой, глядя на труп Йоаны из Ахерона, который пролежал в этой гробнице тысячи лет.
— Давай сожжём останки тела, — рыча, посоветовал Конан. — кто знает, вдруг она вновь сможет подняться через много лет.
Мужчины положили останки в саркофаг и бросили внутрь две лампы, освещавшие комнату. Пламя почти мгновенно превратило всё в пепел.
— Теперь пора возвращаться наружу, — сказал киммериец, направляясь к выходу из комнаты, — если подавляющие чары Йоаны из Ахерона исчезли, то снаружи наверняка обнаружим горстку пиктов вместе с аквилонскими поселенцами. Я крайне опасаюсь, что они попытаются зарезать друг друга...


[1] За Чёрной рекой / Beyond the Black River// [= По ту сторону Чёрной реки] Р.И.Говард.



[2] Авторская повесть La moneda dorada [Золотая монета].



Добавлено через 1 минуту
завершение:

Третья глава

Тени ночи начали редеть, когда Конан и Мернес достигли внешней стороны руин. Там, как и опасался киммериец, пикты и аквилонцы вступили в яростное противостояние. Дикари, люди среднего роста, но с сильными и ловкими конечностями, сражались голыми руками, изредко используя подручные сучья. Вооружившись палками и камнями поселенцы, закалённые опытные мужчины, привыкшие сражаться за свою жизнь в неблагоприятных обстоятельствах, укрепились вокруг трёх составивших группу женщин, и сражались вместе с Вальбериосом и его товарищем. Дородный аквилонец умело владел каменным топором, который он нашёл после освобождения, и возглавил оборону аквилонцев, несмотря на явное невыгодное положение: двадцать пиктов против всего лишь восьми мужчин и троих женщин. Трупы трёх пиктов и двух белых мужчин усеивали землю своей кровью.
Мернес владел мечом Конана, а киммериец взял в правую руку тяжёлый пиктский каменный топор, а в левую — кинжал. Оба ворвались в драку из тыла удивлённых дикарей, нанеся им тяжёлые потери. Северянин двигался со скоростью ночного хищника, и прежде чем выжившие бежали в пустыню в ужасе от зверского вида рыжевато-коричневого гиганта, он усеял землю дюжиной трупов пиктов.
Когда солнце начало светлеть, Конан безжалостной рукой прикончил своих раненых древних врагов. Он заметил испуганные взгляды некоторых колонистов, которые бросали в его в сторону косые взгляды, но пренебрежительно игнорировал их: ведь они были ещё живы лишь благодаря его киммерийской свирепости и дикости.
— Горстка пиктов бежала, — сказал он, чистя топором одежду одного из павших. Вскоре они вернутся в сопровождении подкрепления.
— Надо немедленно уходить, так используем преимущество и немного опередим их, — указал Мернес.
Конан посмотрел на пёструю группу поселенцев, медленно покачав головой.
— Женщины и двое раненых, которых они лечат, слишком сильно задержат марш. Пикты выследят нас до того, как мы с наступлением темноты доберёмся до форта Каноа.
— Мы не можем оставить раненых, — возразил Мёрнес.
Взгляд киммерийца стал жестче.
— Я бы никогда не оставил живого белого человека, — отрезал он. — Я знаю, что бы они с ним сделали, и никому не желаю таких страданий. Пикты должны прийти сюда, если хотят выследить группу. Я останусь и задержу их достаточно надолго, чтобы вы смогли добраться до безопасного места. Но тебе нужно двигаться вперёд, словно сам дьявол преследует вас, потому что я не думаю, что смогу сдерживать тебя слишком долго.
Мернес медленно кивнул и проследил за тем, чтобы группа немедленно начала марш. Прежде чем отправиться в чащу, он бросил последний восхищённый взгляд на киммерийского капитана, который решил пожертвовать собой, чтобы дать им время, необходимое для спасения их жизней. Конан поднял руку в ответ на приветствие и начал складывать трупы в ужасную погребальную кучу.
Действительно, он был готов оказать горячую встречу своим древним врагам...

Джунгли начали восстанавливать жизнь, истощённую странным присутствием подземного кургана. Некоторые птицы вернулись в свои брошенные несколько дней назад гнезда; гиены и другие падальщики проявили интерес к пиршеству, которое спровоцировало столкновение на эспланаде, но дикое и устрашающее присутствие помешало им приблизиться. Вплотную к входу в подземелье поднялась небольшая стена из деревянных реек, и головы павших пиктов украшали её концы гротескными и зловещими гримасами. Тела дикарей были свалены вместе с телами поселенцев в груду обмякших конечностей и запекшейся крови. Открытая эспланада у входа в тысячелетний курган, казалось, источала зловонное, тёмное дыхание смерти и ужаса, и два разведчика-пикта приблизились к ней, их волосы вздыбились, а души сжались от страха. Следы было невозможно идентифицировать даже самому опытному следопыту, но эти первобытные люди родились в джунглях и сохранили древние знания, накопленные за тысячелетия, поэтому они, не колеблясь, определили место отправления аквилонских поселенцев. Один из дикарей издал гортанный членораздельный крик, и полдюжины мужчин ринулись к нему из подлеска идя в назначенное место. Они присели, почти выжидательно, и бросали взгляды в лес, как будто боялись присутствия в нем затаившегося врага. Один из убегающих пиктов рассказал им о киммерийском великане с загорелыми каменными мышцами и горящими глазами, который вырезал их товарищей. Они издали резкий крик, полный боли и тоски, когда обнаружили головы своих приятелей и сородичей, насаженные на концах планок. В традициях пиктов головы павших имели особое значение, так что стена из разбитых голов была особенно болезненным оскорблением для дикарей. Остальная часть группы выслушала жалобы двух пиктов и вступила в лихорадочную дискуссию на их родном языке. Конан, стоявший в зарослях недалеко от входа в курган, медленно улыбался, понимая причину разговора: казалось, пал вождь клана Волка, и его сын желает почтить его труп перед смертью. Его сожрали паразиты. Лидер группы из клана Медведя выступал за выслеживание беглых поселенцев и охоту на них. К месту происшествия подкралось больше членов клана Медведя, и теперь группа насчитывала более дюжины дикарей. Даже для киммерийца открыто сражаться с таким количеством врагов было безрассудно, поэтому он дождался окончания обсуждения, зная, что даёт Мернесу и остальным драгоценное время для начала. Прошёл уже час с тех пор, как они отправились в форт, и Конан прекрасно понимал, что это преимущество будет быстро поглощено дикарями, ибо после киммерийцев пикты были самыми известными следопытами. Через несколько минут группа разделилась. Сын вождя клана Волка остался на поляне в сопровождении четырёх членов своего клана, а остальные пикты, принадлежащие к клану Медведя, ушли в чащу в поисках следов поселенцев.
Конан вел себя как пантера, преследующая свою добычу. Он украдкой следовал за пиктами сквозь густую растительность джунглей. Северянин двигался бесшумно, не спуская глаз со следа своих предшественников, и был настолько осторожен, что его присутствие даже не насторожило птиц, гнездившихся на деревьях. Его взгляд, свирепый и даже более свирепый, чем у его врагов, показал, что пикты продвигаются беспорядочно, ведомые одним из самых опытных разведчиков. На его изможденном лице расплылась кошачья ухмылка, а накопленная усталость от бессонной ночи испарилась в предвкушении любимой добычи киммерийца: пиктской плоти...
Ноги северянина были способны двигаться быстрее, чем у его древних противников, более коротких и неуклюжих, и вскоре он опередил бесформенную линию врагов, преследовавших проходивших мимо колонистов. В этот момент все следы цивилизации и здравомыслия, приобретенные за годы контакта с цивилизованным миром, исчезли, чтобы предложить его неукротимому и дикому духу удовольствие беспощадного боя. Конан появился из леса, как лесной дух, и выпотрошил одного из несчастных пиктов так быстро, что спутник упавшего человека едва смог различить источник нападения; его глотка окаменела, когда он увидел, как циклопическая фигура поднялась рядом с ним и нанесла смертельный, безошибочный удар по его шее, обезглавливая. В нескольких метрах и мгновении спустя резкий и отчаянный вой новой жертвы остановил продвижение пиктов, которые оставались неподвижными и безмолвными, вглядываясь в глубины в поисках источника этих атак. Затем, словно кровожадная пантера, Конан бросился на двоих из них с вершины одной из покрытых листвой берёз. Бульканье двух новых жертв насторожило группу дикарей, собравшихся под укрытием густой заросли ежевики и съёжившихся, подобно животным, оказавшимся на пути хищника. Их лица, раскрашенные яркими красками, отражали невиданное напряжение, и они уже не помнили, зачем начали эти поиски. Конан приблизился к ним с хитростью и ловкостью змеи и с низким, нечеловеческим рёвом снова возник будто из ниоткуда, чтобы отрубить ещё три новые головы, прежде чем его перепуганные враги обратились в бегство. Амра, лев киммерийских холмов, рыскал по этим землям, и его ярости страшились все земли пиктов.
Киммериец проскользнул обратно в подлесок и остановился у небольшого ручья. Отражение прозрачной воды показало ему лицо человека с жесткими и мрачными чертами, синеватым взглядом, похожим на сталь меча, и могучим телом, обагрённым кровью его врагов. Утолив жажду, он решил осторожно вернуться к руинам кургана, чтобы шпионить за пиктами. День клонился к закату, и, по расчётам варвара, группа поселенцев во главе с Мернесом достигла бы безопасного места через несколько часов. Пикты больше не могли их выследить, и северянин ухмыльнулся.
Но эта улыбка превратилась в гримасу изумления, когда он посмотрел на толпу дикарей, сбившихся в кучу на поляне перед проклятыми руинами. Он различал перья клана Сокола, клана Орла и плюмаж клана Хоря рядом с плюмажами кланов Медведя и Волка. Сорок или больше дикарей взвыли от ярости и указали пальцами в сторону зарослей, где прятался Конан. Вскоре тишина распространилась, как тревожный сигнал, и группа начала формироваться широким веером, продвигаясь в джунгли к киммерийцу. Конан проклинал свою удачу, так как ему удалось воссоединить воинов кланов, которые питали к нему наибольшую ненависть и злобу, сформировав огромный охотничий отряд. Северянин стиснул зубы и повернулся, как одинокий волк, преследуемый стаей врагов. Охотник стал добычей...

Четвёртая глава

Но добыча была могущественной и неумолимой, и пикты прекрасно это понимали. Они сформировали тесную, устойчивую линию наступления, охватив широкую полосу земли, где киммерийцу было бы невозможно спрятаться. Дикари хорошо знали это место и знали, что Конан не сможет избежать осады, которой они его подвергают. И они продвигались с огромной скоростью, молчаливые, как смерть, с мощными мышцами и хмурыми лицами, освещенными ненавистью их нечеловеческих взглядов. Киммериец не мог атаковать кого-либо из своих врагов с целью прорвать линию наступления, так как пикты обрушивались на него со всех сторон, окутывая его плащом смерти, зато не продвигаясь беззаботно по следу беззащитных поселенцев: они охотились на самого ненавистного и страшного демона для всей нации пиктов, и воин, сумевший покончить с ним, обретал вечную славу и уважение.
Ноги Конана начали отягощать его, показывая усилия, которые он приложил за последние три дня. Накануне он едва откусил кусок, и его желудок урчал от ярости, но он мчался сквозь густую листву, готовый вернуться в форт до того, как пикты поймают его. Но он уже не продвигался так быстро, как несколько часов назад, и знал, что если пикты не прекратят преследование, они набросятся на него, как гиены. Эта земля была эвакуирована поселенцами после падения форта Тусцелан несколько недель назад, и разведчики под командованием Конана возвели пограничный частокол под названием Форт Каноэ. Если он сможет добраться к окраинам форта до того, как на них наступит ночь, часовые наверняка заметят его прибытие и прогонят врага. Солнце начало садиться, удлиняя тени деревьев на своём пути, и вдруг северянин обнаружил, что чаща открывается в широкую поляну. Он вспомнил, что именно здесь освободил Мернеса и его товарищей, и на мгновение остановился. Его сердце колотилось в задыхающейся груди, покрытой кровью и потом, он сосредоточился на поиске своего врага. Щелчок ближайшей ветки предупредил его о присутствии поблизости пиктов, и варвар решил направиться на поляну на полной скорости, понимая, что в этой местности он будет очень уязвимой добычей для своих преследователей, но не имея выбора для другой альтернативный маршрут.
Едва Конан преодолел несколько ярдов, как многочисленные радостные вопли сменились сворой пиктов, вырвавшихся из спины киммерийца. Прыгая мимо трупов пиктов, которых он свалил накануне, северянин чувствовал, как враги шаг за шагом сокращают расстояние. С новым ревом ярости он остановился и обнажил свой меч, чтобы встретить пиктскую смерть, которая захлестнула его, как волна древней ярости. Враги были вооружены примитивными копьями, железными и стальными ножами, награбленными у врагов, каменными топорами и грубыми кожаными щитами. Они также остановили свое продвижение, прекрасно понимая, что их добыча разорвёт на части первого из их числа, кто посмеет атаковать без осторожности. Дикари образовали полумесяц обнажённых и раскрашенных тел, и тишина повисла над местом, как будто это древнее столкновение породило пустоту ненависти и негодования. Конан затаил дыхание и смотрел на своего врага, слегка расставив ноги и вызывающе убийственным взглядом пантеры, загнанной в угол гиенами.
Но вдруг звук со спины он привлек внимание свирепых пиктов: это было пронзительное шипение, которому предшествовал глухой щелчок многочисленных луков. Полдюжины стрел пронеслись по небу, унося жизни диких пиктов, к изумлению их собратьев. Конан осторожно повернулся, наблюдая из зарослей позади него, как продвигается компактная группа атакующих вооруженных людей во главе с Мернесом. Луки поселенцев снова щелкнули, и пикты начали отступать от новой ситуации, с которой они столкнулись. Конан снова ухмыльнулся и завыл, как бронзовый дьявол, когда он бросился через головы своих древних врагов с радостью битвы и пиктской кровью на кончиках пальцев...
Столкновение было жестоким и кратким, поскольку ярость, высвобожденная как варваром, так и солдатами под предводительством Мернеса, заставила сбитых с толку пиктов бежать, которые прекрасно понимали, что сражение на открытом воздухе против цивилизованных людей невыгодно им. Когда на них начала опускаться ночь, они решили немедленно вернуться в форт Каноа и не давать противнику возможности устроить им засаду.
— Ты действительно отличаешься от аквилонских следопытов, Мернес, — с улыбкой сказал Конан, когда они проходили через ворота Крепости.
— Я бы сказал, что никто из нас, которые составляют гарнизон этих земель, не простые люди, капитан, — ответил тот, пожав плечами.
— Ну, ты дважды спас мне жизнь, — прорычал киммериец. Он дружески положил руку на спину аквилонца, — и, клянусь Кромом, совсем не привык, чтобы спасали мою шкуру. Я в долгу перед тобой, друг Моэрнес из Тарантии[1], и Кром знает, что дружба киммерийцев драгоценна.
— Эта война будет долгой, капитан, — ответил аквилонец тоном, полным сожаления, — и я боюсь, что Митра представит тебе возможность отплатить тем же.
Конан из Киммерии разразился глубоким смехом и сильно хлопнул своего товарища.
— Посмотрим! Сейчас будем до упаду есть и пить, а завтра вернёмся к боям с пиктами. Сегодня они более чем выплатили свой долг, но моя жажда пиктской крови неумолима. И наверняка это чувство взаимно!

[1] Их встреча предстоит в Sangre sobre el dertes – Кровь на Дертесе – авторской версии рассказа о получении трона Аквилонии Конаном.