Антология-посвящение Говарду

[Михаэль фон Барток]

Цитата: Автор: Scorp Chertoznai, ну я ни одного из перечисленных не читал, кроме твоих копытов, так что сомнительно мне, что сразу будет понятно.

форум то всегда в распоряжении

[Пелиас Кофийский]

Цитата: Забудь о них и пиши с нуля. С целью закончить и занять, абанамать, первое место!

Не тщеславен. Совсем

[Константин Ф.]

Цитата: Автор: Пелиас Кофийский Не тщеславен. Совсем

Я имел в виду установку для себя планки. А не надежду на пряники.

[Chertoznai]

Цитата: Автор: Пелиас Кофийский Не тщеславен. Совсем

тогда смысл в написании 50-ти расказов о Конане и ни одного рассказа нет в нашей библиотеке.

[Blade Hawk]

Цитата: Автор: Михаэль фон Барток если "небо станет черным от стрел - что ж, будем драться в тени" это в самом деле скорее всего я

Совсем не обязательно. Точно ты будешь, когда:
- Небо черным-черно от стрел - что ж, будем драться в тени! -сказал Главный Герой и отбил все стрелы своим мечом.

Добрая шутко.

[Михаэль фон Барток]

Цитата: Автор: Blade Hawk Совсем не обязательно. Точно ты будешь, когда: - Небо черным-черно от стрел - что ж, будем драться в тени! -сказал Главный Герой и отбил все стрелы своим мечом. Добрая шутко.

ну таки думаю пара пролетит и убьет пару неглавных героев
что б они помирая могли сказать что-нить типа "надо же в у них в ходу теперь граненые наконечники"

[Кел-кор]

Пелиас Кофийский, вот я тебе честно откровенно скажу, что по меньшей мере один рассказ у тебя очень классный, и в духе Говарда как раз. «Цокот в коридорах» называется. Я так думаю.

[Константин Ф.]

Цитата: Автор: Кел-кор Пелиас Кофийский, вот я тебе честно откровенно скажу, что по меньшей мере один рассказ у тебя очень классный, и в духе Говарда как раз. «Цокот в коридорах» называется. Я так думаю.

Да он вообще могёт. Ему б только организовать себя один раз... )

[Пелиас Кофийский]

Ладно, черти, вот вам рассказ
Демоны тьмы

1.

Песчаная буря пришла внезапно. Ещё недавно пустынное небо было безоблачным, безжалостным и пылающим, словно сапфир, а затем на горизонте внезапно сгустилась мгла, и едва измученные путники успели завязать кусками шёлковой туники, пущенной на лоскуты, рты и носы, как внезапно кругом потемнело, словно они оказались в пасти какого-то неведомого стигийского чудовища, и на них обрушились сотни золотых жалящих игл – его клыки.
В мгновение ока они очутились в адской печи. Безумие ветра несло клубящееся песчаное море; оно обрушилось на них и поглотило их без остатка. Их окружила своими палящими крыльями и закружила та самая Жёлтая Смерть, которой так бояться стервятники пустыни, зуагиры. Лишь немногие счастливцы, наполовину ослепшие, с почерневшими от нехватки воды и жары языками, переживают ужасную песчаную бурю. Сотни людей и коней, десятки караванов она скрывает под своей пеленой, словно даруя им последний саван.
Жутким символом смерти царят в западной части Кутшема песчаные бури. Словно чёрные демоны, уносят они слабые жизни людей. Шансов выжить в объятиях песчаных демонов невелики. Знали это и путники, оказавшиеся в царстве Желтой Смерти.
Пустыня скрылась от их воспалённого взора; её словно завесили утончённые кхитайские одежды. В спину их гнал ветер, но его раскалённые пальцы не приносили им облегчения. Песок под ногами, и без того мягкий и текучий, плыл, повинуясь безумству стихии. Один из спутников был высок и могуч, настоящий великан, сожжённый солнцем и овеянный ветром; его стать напоминала стать туранского льва. Густые чёрные волосы безжалостно трепал ветер; пыль и песок опустили на них угрюмый серый никаб. Но суровое лицо было непреклонно; и упрямо сверкали холодные серо-голубые глаза. Его спутница была невысокой, юной девушкой с приятными формами, совсем не скрытыми изодранной шелковой накидкой; её кожа, сожжённая солнцем до густого, почти фиолетового оттенка, была некогда нежной и золотистой, покрытой мягким румянцем, словно бархат персика из Каурана; а золото волос, что некогда струилось по ветру, обратилось в перепутанный бесцветный колтун. В отличие от её спутника, которого, казалось, не могли бы повалить даже порывы урагана, она шагала неуверенно, с трудом вытаскивая сандалии из вязкого золотого песка.

Добавлено через 2 минуты
Откуда взялись два эти путника на просторах мёртвой пустыни Шахрама? Куда брели они под безжалостным солнцем пустыни? Чего надеялись достичь? Это не записано в Книге Скелоса, не содержится в манускриптах Езуда и неведомо мудрецам золотого Офира; об этом не шепчут невидимки в зингарских колодцах; не бормочут духи среди удушливых испарений Кхитая. Но мы в силах рассказать вам эту историю – одну из многих, которые видел наш старый-престарый мир. Представьте, что это пергамент, где причудливой вязью повествуют о делах давно ушедших дней; где сплелась реальность и вымысел, правда и фантазия. Где неторопливо струится повествование о суровых мужах и прекрасных девах; о чёрном колдовстве и смелости, нужной, чтобы его преодолеть. Пусть всё это просто древняя сказка – но не сон ли вся жизнь человеческая? Что есть факты и вымысел, реальность и иллюзия, правда и ложь? Кто в состоянии провести между ними границу? Не исчезает ли она в покрывале майи, как утверждают мудрецы страны, которая даже не родилась ещё из утробы веков? И так ли уж она важна? И хотите ли вы её знать? Быть может, существует иная правда – сокрытая в чувствах и словах; быть может, эта правда важней тех, что начертаны в позабытых пыльных фолиантах. Правда сердца; правда души. О ней мы можем вам рассказать. И, если хотите, переверните страницу; и мы поведём свой рассказ….

Добавлено через 20 секунд
2.

Мы поведём рассказ о делах давно минувших дней; о веках, когда призрачные минареты сказочных государств всё ещё возвышались над пылью песков. О днях, что помнят могущество варвасркого Турана; угрюмые ложа стигийских гробниц и зловещие воды реки Стикс. О тысячелетиях, когда купола из порфира вставали над волнами теперь пересохших морей; о странах, что ныне обратились в прах. О тех причудливых, волшебных, неправдоподобных городах, в которых любили, сражались и убивали сотни и тысячи людей; о чёрном волшебстве, что рождалось в утробе вселенского зла; и о звёздах, что тысячелетия назад всё так же равнодушно взирали на далёкую, странную и чуждую им землю.
Многое покажется вам странным или неправдоподобным. Будьте снисходительны; представьте, что ветер волшебства, дующий из несуществующих Врат, принёс вам эту историю. Мы не скажем, правду ли поведаем вам; она произошла многие тысячи лет назад – или никогда.
Вам знакомы истории, которые рождаются как бы на границе яви и сна? Так вот, поверьте – это одна из них. Некий невидимый философ нашептал мне, что она могла бы произойти 15 000 лет назад, задолго до начала Ледникового периода, в мире, который никогда не существовал. И тем паче он не существует более; катаклизмы стёрли его с лица Земли, унеся знания и города. Лишь смутные отголоски забытых преданий сохранились в памяти людей. Гиперборея и Стикс, Киммерия и Туран, Офир и Кхитай… тысячи давно ушедших людей. Словно призраки из далёкого прошлого, взывают к нам их голоса.
В этом повествовании не встретите знакомых имён или названий, ибо всему в этом мире суждено меняться; лишь люди остаются неизменными. О них мы и поведём свой рассказ.

Добавлено через 17 секунд
3.

Конан и Натала оказались в этой безжизненной пустыне случайно. Они спаслись из атакованного зуагирами каравана, когда тот продвигался по западному краешку Чёрной Пустыни в сторону стобашенного Эрука; их верблюд прошёл ещё несколько часов и околел. Очевидно, стрелы, которыми пользовались стервятники пустыни, были отравленными, и даже крохотной порции яда, очутившейся в крови раненного царапнувшей его стрелой животного, оказалось достаточно, чтобы оставить его на поживу демонам пустыни. Шансы добраться до мест, заселённых человеком, без верблюда или коня были ничтожно малы; и всё же они упорно брели, пересекая курганы, брели по песчаному морю, почти без надежды на избавление. Вода медленно, но верно истекала во флягах, и вместе с ней исчезала надежда. Натала давно спотыкалась, почти вслепую переставляя ноги, уже не надеясь выбраться из цепких объятий смерти; и, пожалуй, уже жаждала прохладной тени её чёрных крыльев. Но Конан упрямо брёл, крепко стиснув зубы, иногда подхватывая слабеющую бритунку на руки, медленно переставляя ноги, взбираясь на вершины песчаных холмов и спускаясь вниз. Он родился и вырос среди суровых долин Киммерии, где суровые мужи привыкли каждый миг сражаться за своё существование – с дикими животными, с суровой северной природой, с яростными врагами – и с сами собой. Ибо не было единства среди киммерийских кланов. И никогда не было мира между ними и окружающими их племенами. На юге раскинулась блистательная Аквилония, чьи закованные в сталь эмиссары иногда приходили на исконные киммерийские земли, чтобы обрести там свою смерть. С холодного севера приходили закованные в сталь ваниры, огнём и мечом проходящие по киммерийским весям и сёлам. С запада, из угрюмых еловых лесов и пустынных вересковых равнин то и дело стекались орды вопящих варваров-пиктов, желающие лишь грабить и убивать. Лишь на востоке простирались земли асиров – древних союзников киммерийцев. Их не разделяла застарелая, въевшаяся в плоть и кровь вражда. Но за ними, ещё далее на восток лежала враждебная Гиперборея, и многие из сынов вересковых холмов там нашли свою смерть. Кром, бог мрачных курганов и Воронов Битв, забрал их в свой холодный чертог. Сейчас, когда жёлтая пелена песка скрыла от него текучие барханы, перед внутренним взглядом киммерийца на миг промелькнули видения его мрачной родины – видения боли и крови, обычаи багряной мести, боевые трофеи, слагаемые у походных костров; суровые ели, закрывающие солнце. Он лишь помотал головой.
Раскалённая монета солнца иногда прорывалась через пелену жестокой бури. Его пылающие лучи причиняли, казалось, почти осязаемую боль. Натала покачнулась и упала. Недолго думая, Конан подхватил изнеможенную Наталу на руки. И медленно зашагал, стиснув зубы, навстречу верной смерти. Ничего не лежало за пределами жестокой пустыни… ни зеркального блеска реки среди барханов, но стен укреплённого форта. Он, бывший предводитель восточных зуагиров, знал это точно. Но всё его существо противилось мысли о смерти – и, вопреки здравому смыслу и медленно агонизирующему телу, он сражался до конца. Он цеплялся за жизнь, как цепляется за неё умирающий волк у перебившего ему хребет капкана. Он держался за неё клыками, словно до последнего мига надеясь на причудливое провидение богов. Впереди ждала только смерть – но он шёл. Шёл, стиснув зубы. В голове словно пылала адская печка; жара и жажда сводили его с ума. Беспрестанная песчаная волна, обтекающая его, подталкивающая в спину, клубящаяся у ног, выпивала силы и жгла глаза. Всё труднее и труднее становилось дышать. Натала потеряла сознание; её тело безвольно обвисло. Конану тоже проходилось туго; казалось, золотобородые асиры били по его голове своими кузнечными молотами. Его окружили хоры хохочущих демонов; всё кругом слилось в бесконечную, мучительную, пылающую пелену, словно огненные океаны Ада. Но он шёл. Вопреки мучительной агонии тела; вопреки безумию угасающего разума; вопреки здравому смыслу. Он шёл.

[Пелиас Кофийский]

И его упорство вынесло его в место, которого не могло существовать. Подобно чудовищным богам древности, выросли перед ним могучие контрфорсы, пилоны и барельефы. Призраком исчезнувшего величия тысячетонные стены вынырнули из песчаного тумана. Нога киммерийца коснулась каменной ступени. Слабо вскрикнула бредящая в забытьи бритунка; и варвар на миг очнулся от предсмертного наваждения. Он помотал головой, словно раненный буйвол; медленно, медленно багряный туман, застилающий ему глаза, исчез, уступая место привычной песчаной пыли. Но отныне она ему почти не мешала; ибо прямо перед ним чернел вход в сумрачную обитель.
Не размышляя ни мгновения, он сделал первый шаг, и ощущая последний жаркий язык бури, рухнул на колени посреди пустынного зала, покрытого густым слоем песка и могильной пыли. Сделав неимоверное усилие над собой, он покачиваясь, поднялся, и прошёл ещё несколько шагов – дальше от бушующего безумия за спиной; от безжалостного, сжигающего дыхания пустыни. Бережно положил девушку на каменные плиты пола, прислонился к стене – и в тот же миг чёрные пальцы беспамятства поглотили его.

Добавлено через 16 секунд
4.

Сложно сказать, сколько прошло часов – или дней, но цепкие призраки безумия отпустили его, и варвар очнулся. Любой на его месте давно протянул бы ноги; лихорадка или истощение убили бы его. Ведь почти всю воду он отдавал умирающей спутнице; сражаясь со смертью и безумием, нёс её через смертельный песчаный саван. Но варвар чувствовал себя почти отдохнувшим; его сверхчеловеческая выносливость и долгий, похожий на смерть сон восстановили истощённые силы. Безумно хотелось пить; и глаза, казалось, пылали огнём. И всё же жажда жизни переполняла его; недавно они избежали почти верной смерти. Быть может, Кром не торопится встречать его в своих мрачных чертогах? Варвар мрачно усмехнулся, до крови разодрав пересохшие губы. Вкус солёной крови отрезвил его. Следует немедленно отыскать воду; призрак смерти от жажды не растворился, он лишь отступил ненадолго. С трудом поднявшись, он коснулся ладонью щеки северянки; под испепелённой солнцем кожей билась едва заметная тоненькая жилка. Она была жива – по крайней мере, пока. Конан хмуро огляделся. Они попали в широкий и высокий сумрачный зал; от просторного треугольного входа били яркие лучи солнца, заставляя щурить глаза. Буря закончилась, и пустыня вновь предстала в своём убийственном великолепии. Под величественными мрачными сводами зала было намного прохладней, и… Конан торжествующе зарычал: в воздухе висел едва осязаемый запах влаги. Зуагиры могут чувствовать воду за множество миль; прожив не один месяц среди их шатров, варвар наловчился ощущать на губах этот странное, ни с чем несравнимое прикосновение поистине бесценной жидкости. Это была вода – и несомненно, она была внутри храма.

Добавлено через 12 секунд
В том, что это был храм, Конан нисколько не сомневался. Его наклонные своды были характерны для угрюмых стигийских святилищ; некогда власть над древней пустыней принадлежала им. Стигия тысячелетия властвовала над золотыми песками; и лишь тысячу лет назад грозный ястреб Турана заставил уползти за болота Стиска стигийскую кобру. Давно миновали века её величия; теперь лишь мёртвые пески хранили тайны ушедших веков. На Конана со стен из отполированного чёрного мрамора взирали сумрачные лики богов; нечеловечески прекрасные – и нечеловечески злые. Многие жуткие тайны хранили стигийские храмы; в них не отважился бы войти ни один путник из гиборийских земель.
Но суеверия юга не были ведомы кимменийцу; и внутри храма его ждала жизнь. Ждала вода.
И, не сомневаясь ни единого мгновения, он сделал первый шаг в темноту.

Добавлено через 28 секунд
5.

Невысокий тёмный портал принял его в своё сумрачное нутро; по мере того, как он погружался во тьму, становилось всё холоднее. Казалось, он спускается в древнюю пещеру. Это вполне могло быть именно так; нередко древние храмы вырубались прямиком в камне. И всё явственней становился парящий в воздухе привкус воды. Ещё несколько десятков шагов, и Конан зашагал в полной темноте; осторожно ощупывая покрытые барельефами стены, он продвигался по истёртой пологой лестнице вниз, словно утративший сердце призрак в стигийский ад. Затем откуда-то сверху снова проник свет – через щели в скале, или, что более вероятно – через специальные хрустальные светопроводы, устроенные хитроумными стигийскими жрецами из особым образом расположенной системы зеркал и призм. Проход становился всё уже и уже, медленно закручивающейся спиралью спускаясь вниз. Становилось холодно до скрипа в зубах; Конану невольно вспомнились холмы и снега родной Киммерии. Стены стали скользкими; на них блестела вода – вода! Конан провёл ладонью по стене и жадно слизал соленоватую, резкую влагу. Где-то внизу текла река. Уже через 40 шагов очередной поворот донёс до него её приглушённый шум. Она плескалась и ревела, преодолевая невидимые ему пороги, словно ворочающийся зверь в темноте; словно подземные водяные пещеры стигийского ада.
Конан ускорил шаг, и через мгновение река предстала ему в своём варварском великолепии. Холодный мрамор сковал её берега, но внизу она была свободна; она бурлила на сглаженных временем камнях, фрагментах рухнувшего моста; она бурлила и пенилась, стонала и рычала. И скрывалась под тёмной полукруглой аркой. Конан поспешно наклонился, и зачерпнул её ладонями. Она была безумно холодной, такой, что у него заболели зубы; он осторожно сделал несколько глотков. А затем с сожалением опустил руки, и драгоценная влага стекла на мраморный пол. После долгого воздержания нельзя пить много; это может убить ничуть не менее верно, нежели смерть от обезвоживания. Он поднёс бурдюк и наполнил его водой; настала пора подниматься. Наверху его ждала Натала – и пустыня.

Добавлено через 11 секунд
Внезапный шум заставил его остановиться. Плеск реки полускрыл приглушённые, словно искажённые рокотом волн голоса. Они доносились из-за соседней мраморной галереи, словно тихие голоса умерших из загробного мира. Оттуда же лёгкими бликами лился свет факелов. Мгновение помедлив, Конан направился туда.
Пугающие барельефы и причудливая игра света и тьмы надёжно скрыли его от чужого взора; он же мог прекрасно рассмотреть все. В полукруглом зале, подобно демонам из преисподней, сидели неподвижные фигуры. Багровые блики факелов, вставленных в каменные держатели на стенах, ложились на их ястребиные лица, делая их похожими на чудовищ на барельефах. Их лики были ликами забытых фресок. Но грозный блеск начищенных кольчуг и угрюмых глаз говорил о том, что перед ним сидят живые наследники того мрачного царства, что некогда владело этими песками.
Между ними стоял маленький жертвенник зелёного камня; тугой искристой змеёй над ним вился зелёный дымок. Сладковатый запах походил на аромат тления. Конан поспешно отпрянул. Он знал о подобных обрядах, где священники древнего жуткого бога южан продавали душу за нечеловеческое могущество, погружаясь в чёрные знания; порошок чёрного лотоса, раскрывающего бутоны в удушливых болотах Стигии, даровал им пугающий сон. Его дым погружал в сон, похожий на смерть; жуткие откровения приходили в этих кощунственных видениях.
Что могли делать стигийские воины или жрецы в этой богами забытой пустыне – варвару было неведомо. Но стоит им выйти из наркотического транса и подняться по лестнице наверх – как они встретят Конана – и умирающую Наталу. Шансы слишком неравны. Конан на миг замер в нерешительности. Быть может, стоило перебить их спящими? Он задумчиво прикоснулся к рукояти клинка. Но кто знает, насколько глубок был навеянный лотосом сон? Сможет ли он сразиться и победить восьмерых? Если бы на кону стояла только его жизнь, он был начал действовать, не раздумывая. Но вверху ждала умирающая Натала; и, пробормотав проклятие, варвар отпустил клинок и начал подыматься. Но не успел он сделать и шага, как звучный голос, пульсирующим ударом гонга прилетевший из помещения, остановил его. Хотя познания в стигийском Конана были невелики, их смысл странным образом доходил до него, словно поднимаясь из глубин его подсознания. Слова звучали, подобно погребальному набату; и Конан невольно замедлил шаг.
— Братья мои, — звучно сказал неведомый. — Мы собрались здесь, следуя зову собственной сущности. Чтобы исполнить давно предначертанное, и открыть врата зла, что единственная реальность среди призраков мира. Сегодня звёзды откроют Алые Врата, и придёт в мир Тот, Кого нельзя называть. Змеёй вползёт он в Дом Слона, чтобы пожрать души осмелившихся противостоять ему. Воспоём же красоту безумия, братья! Аоэ!
— Аоэ! — отозвался ему хор голосов.
— Так совершим же обряд! Пусть придёт в мир тот, чьё дыхание заставляет замирать всё живое! Что подобен облаку пульсирующей тьмы; что царит за пределами миров. Тело подготовили мы ему; так возложим жертву и умертвим агнца; откроем пути посланцам тьмы. Они ждут за кругом света, чтобы выпить наши души; но наши души давно не принадлежат нам. Тьма грядёт. Аоэ!
— Аоэ!
— Аоэ! Так отверзнутся же врата зла!