Секреты старого города

[Пелиас почти кофийский]

Конан и Натала шли по улицам ночного города. Над ними шатром раскинулось яркое звёздное небо, а оштукатуренные стены терялись, словно тая, во тьме южной ночи. Отовсюду веяло прохладой; доносились негромкие ночные звуки да горели редкие ночные фонари. Высоко над ними горели яркие южные звёзды. Натале город более не казался мрачной твердыней князей юга, но словно превратился в волшебный замок из доброй ночной сказки. Ночь словно превратила старые стены в величественные и таинственные строения, а массивные храмы, казалось, скрывали не мрачные и зловещие секреты, а причудливые и безобидные тайны, похожие на мистерии культов Иштар и Митры. Она более не опасалась атаки ночного змея, олицетворения самого Сета, или кинжала из-за угла, или мрачного вида стражи, с колышущимися страусиными перьями над гордыми и мрачными лицами.
Но всё же это был стигийский город, а в сих краях иноземцев не любят. Памятуя об этом, киммериец постоянно держал руку на рукояти меча. Сейчас им предстояло найти гостиницу, и остаться там на ночь. Так, по крайней мере, им не светит оказаться в желудке у большого змея, коих стигийцы выпускают на ночь. Насколько помнил Конан, подобные заведения в стигийских городах располагались намного ближе к сердцу города.

Хотя Натала и Конан этого и не знали, Себехтет был древним и страшным городом. Много тайн скрывали его толстые стены и множество секретов хранило его чёрное сердце. Горожане жили под покровом ужаса, и даже среди чёрных городов Стигии город пользовался дурной славой. Бывало, в нём бесследно пропадали богатые торговцы, номархи и даже короли.
Короли Луксура смотрели на происходящее сквозь пальцы, ибо всех, кто пытался насадить в нём истинный культ Сета, настигала неотвратимая смерть. Она проникала даже в закрытые покои, сквозь обитые золотом двери, и лишь благодаря именной печатке или заляпанным кровью одеждам удавалось определить, кому принадлежало при жизни то, что оставалось от осмелившегося. После смерти короля Сесостриса II, которого не смогли защитить все чародеи Чёрного Круга, южный Себехтет надолго оставили в покое. И он дремал в своей чёрной колыбели, покоясь на границе плодородных земель и песков пустынного юга, привлекая торговцев и купцов, которые не страшились древних проклятий – или же сами были готовы продать свою душу за груз чёрного дерева или слоновой кости.
Именно по этому городу шли Конан с Наталой. Конан поминутно оборачивался, однако по мере приближения к центру города и заветной цели его осторожность слегка ослабла, а потому он не заметил двух острых глаз, блеснувших в тёмном переулке под чёрным покровом ночи.

Днём город жил.
Ревели ослы в загонах; щёлкали кнутами надсмотрщики, полуобнажённые жёны ремесленников ткали, обмениваясь последними сплетнями и новостями из приграничных земель; копыта тонконогих стройных стигийских скакунов выбивали пыль из-под копыт. Но теперь, ночью, это был город теней. Странные существа крались под покровом ночи, и сияющие во тьме глаза заглядывали в душу, словно предлагая власть и почёт в обмен на тысячелетние муки в аду.
Закутанная в плащ фигура проследила за перемещениями киммерийца и бритунки, а затем растворилась в лабиринте узких улиц.

Конан и его спутница вошли в город на закате, как перед закрытием городских ворот и некоторое время им пришлось провести, дабы убедить городских стражей пропустить их через ворота. Наконец, взбешенный варвар поведал, что собирается поступить в ряды наёмников, в которых всегда есть нужда, или в ряды городской стражи, и тут уж постарается, чтобы его отправили на ночное патрулирование с теми солдатами, которые столь любезно помогают ему ныне скоротать время. Наёмники в городах юга Стигии процветали, а потому после столь недвусмысленного заявления отряд городской стражи оставил киммерийца и его спутницу в покое, добросердечно пожелав им поскорее найти себе место ночлега, поскольку ночью по улицам города разгуливает многое, с чем лучше не встречаться. На юге темнеет мгновенно, и к тому времени на улицы города давно опустилась тьма, а потому киммериец лишь недовольно оскалил зубы.

Наконец дикарю удалось обнаружить вывеску с грубо намалёванным рисунком двух сандалий под тусклым огнём жёлтого фонаря. Киммериец бесцеремонно затарабанил в толстенные тиковые створки, призывая всех богов юга на помощь тем несчастным, которые не соизволят отворить ему дверь. Наконец по ту сторону двери донеслись лёгкие шаркающие шаги, и в двери отворилось смотровое окошко.
— Открывай, убогий сын шакала!
Натала нервно поглядывала на улицу.
Ей казалось, что-то вот-вот из какой-нибудь подворотни вынырнет огромный голодный змей – и тогда, даже если киммериец его и убьёт, на них будет охотиться половина города.
— Во имя всех богов юга, чужеземец, — пробормотал мягкий южностигийский говор. — Мы не открываем после захода солнца. Ты не представляешь, какие твари ползают здесь ночью.
— Вполне даже представляю, — проворчал киммериец. — А потому, ради твоего же собственного спокойствия, прошу, открой эту проклятую дверь! Потому что, если ты этого не сделаешь, клянусь Кромом, я вышибу её ко всем чертям, и тогда ты вскорости сможешь полюбоваться на этих самых тварей воочию!
— Но, чужеземец…
— Мы одни! — взревел киммериец. — Посмотри внимательно, отродье Сета, и ты убедишься, что за нами не крадётся ожившая мумия или зажравшийся змей-переросток. Но если ты решишь во имя своей безопасности оставить уставших путников на улице, клянусь всеми богами севера, утром тебе придётся пожалеть о своём решении! Ибо если меня за ночь не сожрёт какое-нибудь изголодавшееся чудовище, клянусь, что завтра заявлюсь к тебе с первыми же лучами солнца и выпущу тебе кишки! И если мне не доведётся пережить эту ночь, клянусь, что достану тебя из самого ада!
— Во имя Сета! — содрогнулся обладатель голоса. — Не нужно богохульствовать, чужеземец. Я уже открываю.
Когда они вошли, Натала изумлённо покосилась на засов: он был из толстенной шемитской стали и мог, пожалуй, выдержать даже бешеный натиск киммерийца. Натала невольно поёжилась, представив, каких чудовищ опасаются стигийцы, ставящие на дверях такие замки.
Хозяином гостиницы оказался пожилой сухощавый стигиец. Гостиница «двух сандалий» была одной из самых уважаемых в городе. Её хозяин, почтенный Хоребу не разделял ненависть стигийцев к иноземцам. Предки Хоребу пришли через земли Косалы, с далёкого восточного моря, в эти земли, незадолго до пересечения реки Стикс слегка отделившись от основного потока стигийцев. И в большей степени сохранили чистоту древней крови и верность старым обычаям. Змеепоклонники были не в чести в Себехтете. Когда прочие стигийцы приняли культ королей-гигантов – отвратительных чудовищ, похожих на ожившие трупы, жители Себехтета не захотели присоединяться к мудрости былых хозяев этой земли.
Сет не был властен в городе. В нём царило другое зло.

Сам Хоребу исповедовал древний, почти позабытый культ стигийского бога Тота-Джехути, священного Бога-Ибиса, а также птицы Бенну и богини Небехтет. Эти божества, почти забытые, а некогда могущественные и весьма почитаемые, ныне почти повсеместно вытеснил могущественный культ Сета. Но некогда их весьма чтили в Луксуре и Кеми, принося в жертвы бабочек и птиц, и даже жертвенных быков. Древние обычаи стигийцев не поощряли человеческие жертвоприношения.
Культ Змея они заимствовали у исконных обитателей этой земли – древний культ, помнящий ещё времена Валузии – и, говорят, его жрецы были похожими на самого бога. Всё это поведал шёпотом старый стигиец Натале и Конану, который, впрочем, слушал его вполуха, поглощая порцию жареной говядины и запивая дешёвым просяным вином. Сам Хоребу боялся жрецов Сета и их тёмной власти, а также огромных змей, которых они выпускали по ночам на улицы города, но ещё больше он боялся могучих и страшных жрецов – жрецов бога, о котором он не осмеливался даже говорить.


Тем временем в другой части города высокая фигура скинула плащ – и оказалась сухощавым, налысо выбритым стигийцем. Он склонился перед тучным южанином, чьи полные губы говорили о примеси негритянской крови.
— Вы были правы, жрец Тотмекр.
Тот сочно хохотнул:
— Белокожая бритунка! — воскликнул Тотмекр. — Прекрасно! Я знал, что звёзды не лгут! Вот-вот совершится то, что предрешено.
Он отпил немного вина из золотой чаши.
— Это то, чего мы так долго ждали. Король обожает белых наложниц. Теперь мы можем осуществить свой план. Мы подарим её ему, а она принесёт ему смерть. Выбор звёзд пал на неё, а звёзды не ошибаются никогда.
Жрец с внезапной злостью швырнул чашу в стену.
Он поднялся с софы.
— Пусть эти глупцы поклоняются Сету, — рассмеялся Тотмекр. — Пусть чтят его чёрных и алых детей. Наш культ неизмеримо древнее Змея, что дремлет в глубинах чёрной земли… в незапамятные времена, когда змеи ещё не умели говорить,— в его глазах зажглись безумные огоньки, — по земле ходили и другие боги. Их могущество несопоставимо с ничтожными силами новых богов. — Древний тфугст’агни, что дремлет в старой земле Фавнии… Аи, тгфао – сау, хетех…
Жрец зашипел:
— Даже Гуллах сильнее этих змеепоклонников. Безграмотные жрецы в диких лесах юга, тряся страусиными перьями, призывают его на своих алтарях, и его сила превосходит силу адептов Чёрного круга. А Гуллах – это лишь младшее дитя Иргала Зага…
При упоминании этого имени дрогнуло пламя свечей в чёрвлёных подсвечниках.
— Но и Иргал Заг – это лишь подлинный бог Земли, бог тех времён, когда люди и звери по-прежнему понимали друг друга. Звери и дикари ещё помнят его, и пикты чтят его в своих чёрных шатрах, а колдуны чёрной земли призывают его забытых детей из далёких огненных земель. И всё же, эта сила – что соломинка на ветру по сравнению с той силой, которой владеем мы. Ибо наши повелители пришли из иных миров, пронзая покровы времени и пространства, и их сила – не плоть от плоти и не кровь от крови детей Геба. Они являются владыками своих собственных форм, и власть их ужасает и восхищает одновременно. Эоны назад опустились они на нашу планету из бездонных пучин Нут. Чёрное тело Нут исторгло их, и праотец Геб стонет под их кошмарными копытами. Сквозь миллионы лет прошли они, владыки подлунного мира, вечно молодые и вечно гневные… Порождение океана хаоса и воющей бездны – жизнь и смерть для них лишь слова, ибо они не живы и не мертвы. Добро и зло ничего не значат для них, ибо они старее добра и зла.
Их когти пронзают даже металл, а копыта оставляют следы на граните. Их плоть – не плоть, и дух – не дух. Они непостижимы человеческим рассудком. Они живут во многих мирах, и лишь страшные тени их видим мы в нашем мире. Если бы мы узрели их во всём их кошмарном великолепии, наш дух не выдержал бы подобного зрелища. Именно потому они всегда размыты: ибо это лишь тень их подлинной сути. В давние времена они сражались с богами и побеждали. Именно потому они – подлинные владыки земли.
С самого своего рождения люди чувствовали эту чудовищную тень; и звон кошмарных крыльев был первым, что они услышали. Сквозь века идёт этот страх, затаённый в самых глубинах человеческой сущности, ибо в глубине сердец мы знаем, кто подлинные владыки земли! И иногда мы просыпаемся со словами этого кошмарами на устах. Но ныне их времена проходят, они слабнут и теряют силу. Они спят, спят в гранитных саркофагах, под резными яшмовыми крышками, в глубинах алой земли, в бездонных пучинах морей.
Тотмекр перевёл дух.
— Но мы можем их разбудить!
Безумный огонёк, который горел в его глазах всё время во время этой вдохновенной речи, погас.
— Друг мой Тутмес, возьми вот это, — он протянул ему амулет в виде статуэтки с головой жабы. — Он должен оказаться в комнате, где ночует эта красотка.

3.

Конан уже поднимался наверх, когда до его ушей донёсся отчаянный долгий крик.
— Кром!
Варвар вихрем взлетел по лестнице.
Дверь в комнату была приоткрыта. И в ней явно происходило что-то странное. Помимо Наталы, в комнате был тлацитланин – представитель южного народа, что живёт на берегах озера Зуад. Но кроме него и Наталы, в комнате был ещё кое-кто. И испугалась бритунка явно не южанина. Прямо в тусклом воздухе гостиницы начало сгущаться Нечто, чему трудно было подобрать слова на языке людей. Мелькнула оскаленная морда, лязгнули клыки, когтистые лапы вспороли воздух. Чудовищное месиво из шерсти, щетины, жутких жёлтых когтей и клыков схватило Наталу – и превратилось в клуб чёрного дыма.
Наталы в комнате более не было.

4.


Натала очнулась в помещении странного убранства. С одной стороны – здесь было полно неслыханной роскоши – затканные золотом покрывала, диваны из слоновой кости, тяжёлые гобелены. С другой стороны – в убранстве проскальзывал какой-то странный, мрачный, извращённый, почти нечеловечески дьявольский колорит: изображения на покрывалах вгоняли в дрожь; ореол мрачности окутывал это место.
Со стен на неё скалились старые божки.
Натала вспомнила, что видела нечто подобное в храме Низиль-Мельбек, который стоял в её бытность в родном городе в Бритунии. Многие изображения были уродливыми, словно с них сорвали все маски и оставили их в своей неприглядной мерзости. Здесь хранились и изображения божеств, изображения которых в религиях Турана и Шема запрещалось создавать.
Рядом с ней стоял высокий тучный человек со змеиной улыбкой.
— О боги, спасите меня! — взмолилась Натала.
— Боги дремлют в подземельях нашего храма, — загадочно сказал толстяк. — И они не станут помогать еретичке.
Стигиец смотрел на неё с холодным презрением.
— Рабыня, твоё дело – умереть для меня.
Он щёлкнул пальцами.
— Тебе не стоит сопротивляться. Невольницы подготовят тебя для бога.
— Не надо, умоляю, не надо!
— Бог скоро придёт за тобой, — негромко сказал жрец и тихо прикрыл за собой дверь.

5.

Хоребу изумлённо ткнул пальцем:
— Конан, но что это?
Он указал на амулет причудливой формы. От него исходила такая аура осязаемого зла, подобная порыву холодного ветра, что Конан невольно вздрогнул. И лежал он точно в том месте, где материализовалась тварь.
На глазах у потрясённого варвара, амулет рассыпался в пыль.

Конан зарычал и, словно демон возмездия, ухватив тлацитланина за ворот туники.
— Ты кто ещё такой?!
Хоребу рассеянно побормотал:
— Это постоялец. Он исправно платил.
Конан встряхнул его так, что голова несчастного замоталась из стороны в сторону.
— Какого чёрта ты тут делаешь?
Тот заскулил, словно побитая собака:
— Тецкоти велел мне положить это.
— Тецкоти? Кто, во имя всех дьяволов, этот Тецкоти?
— Он трактирщик в квартале Старого Змея. Но Тецкоти здесь не причём, совсем не причём, — пробормотал тлацитланин, и его глаза заполнились выражением непередаваемого ужаса. — Это жрецы Старых Богов узнали, что вы пришли из пустыни, и их Бог захотел эту жертву. Проснулись Те, Кто Не Дремлют В Ночи… Старый ужас выползет на улицы города… — его глаза застлала мутная пелена, а тело, отказывалось повиноваться от ужаса.
Конан встряхнул его, чтобы привести в чувство:
— Старые боги? Что это, во имя Крома, ещё за старые боги?
— Это те, о ком нельзя говорить! Они хранят свои тайны в катакомбах под мостовой… Входы в их храмы скрывают двери с украшением в виде черепа… — его язык, казалось, против воли хозяина выталкивал эти чудовищные слова, а тело безвольно закачалось в руках киммерийца.
Глаза Конан сузились.
Он бесцеремонно швырнул тлацитланина на кровать и одним тигриным прыжком оказался у двери. Пинок заставил её распахнуться, словно раскатом грома прозвучав в ночи, а Конан в мгновение ока оказался на улице. И, не успело ещё стихнуть эхо, как уже мчался по направлению к старому кварталу города, где видел приметную дверь, украшенную жутковатым украшением в форме черепа.
Дверь была массивной и прочной, из тика.
Взлетев по ступенькам, варвар навалился на неё изо всех сил. Но всё было бесполезно. Дверь могла сдержать бы натиск даже слона.
— Кром, Имир и Сет!
Словно обезумев, киммериец обрушил на дверь ураган яростных ударов, но крепкий стальной нож лишь поцарапал дерево.
— Постой, незнакомец, — вдруг раздался звучный голос.
Конан с проклятием обернулся.
— Ты ещё кто?
Напротив него стоял человек, высокого роста, закутанный в тёмную хламиду. Из-под густых бровей горели умные тёмные глаза. У него было проницательное умное лицо с ястребиными чертами.
— Это не так уж важно, — спокойно сказал незнакомец.
Варвар зарычал:
— А что же важно?
— Наши цели совпадают. Боги сегодня повелели мне выйти на улицы.
— Боги? — зло хохотнул киммериец.
— Да, именно так. Я жрец, северянин.
— И что же нужно здесь жрецу?
Южанин улыбнулся.
— То же, что и тебе.
Он вздохнул:
Жрец пожал плечами.
— Если мы убьём священников этих тварей, в эти земли придёт культ Сета. Сет отвратителен, но те твари, которым поклоняются в этом городе, гораздо хуже. Многие тысячелетия их чудовищная тень осеняет человечество на пути всего его становления. Ныне они спят в нефритовых саркофагах, но искушённые в чёрных искусствах могут их разбудить. А потому я помогу тебе.
Конан помотал головой.
— Во имя Крома, о чём ты говоришь.
Жрец подошёл к массивной двери, и, выпростав руку из длинного балахона, приложил ладонь к поверхности из полированного дерева. На глазах изумлённого варвара толстая поверхность тиковой двери ни с того ни с сего набухла, вспучилась и с оглушительным треском лопнула. Массивный искорёженный бронзовый засов выпал из скоб.
— Это называется ладонью Сета, — пояснил он.
Стигиец протянул дикарю зажжённую бронзовую лампу.
Конан принял её.
— Дальше я не могу идти, — сказал жрец. — Иначе моя сила, дарованная мне Ибисом, придя в соприкосновение с тьмой внутри подземелья, разгорится в пожар, и мы оба погибнем. Но я дам тебе спутницу. Она проводит тебя.
Покопавшись в тесной набитой холщовой сумке, стигиец вытащил что-то и вложил в руку Конана. Это была маленькая статуэтка лягушки, вырезанная из большого куска прозрачного розового кварца.
Конан оторопело уставился на неё.
— Проводит? — повторил он.
Жрец улыбнулся.
Внезапно варвар ощутил какое-то шевеление в своей руке. Он с проклятием швырнул ожившую статуэтку на мостовую. И под взглядом клянущего всех богов киммерийца пульсирующая мягким розовым светом лягушка села и посмотрела на него своими блестящими выпуклыми глазами.
Конан потрясённо выругался на своём варварском языке.
Жрец опять улыбнулся.
— Иди. Она покажет тебе путь.
— Но кто ты, чёрт тебя подери?
Жрец обернулся на прощание.
— В Стигии есть не только Мастера Чёрного Круга. Я жрец Ибиса-Тота, извечного противника древней Змеи.

6.

И Конан пошёл.
Лягушка прыгала впереди него, стараясь держаться внутри круга света, отбрасываемого его фонарём. Зелёные резные ступеньки были покрыты странными иероглифами, а барельефы на стенах из зелёной яшмы изображали причудливые сцены из жизни богов и героев.

Откуда-то снизу повеял ветер.
Лестница шла и шла вниз, словно опускаясь прямо в преисподнюю. А затем он увидел то, что заставило его усомниться в собственном рассудке.
Вдоль стен потянулись решётки – это была тюрьма. Но тюрьма не для земных созданий. Пленники жалобно всхлипывали, пытаясь протащить своё тело сквозь прутья; они тряслись и завывали во мраке.
Конан пронёсся мимо этого кошмара.
Варвар старался не смотреть на ужасы, которые услужливо разворачивало перед ним подземелье – но иногда его взор всё-таки выхватывал картины происходящего: человеческое тело, растущее прямо из камня, извивающееся и стенающее, словно пытающееся избавиться от этой кошмарной обузы; огромные когтистые лапы, бесформенные и массивные, обхватывающие металл решётки. У Конана возникло ощущение, что эти лапы способны смять любую сталь, и отнюдь не камень и железо держит их в этих клетках.
Иногда в камерах никого не находилось – словно бы никого, но Конан ощущал чьё-то незримое присутствие. Возможно, проклятые колдуны извлекли из бездн мироздания то, у чего не было материальной формы, или оно почитали её непригодной. В других клетках огромные красные фигуры словно двигались в полумраке, а в других словно плавал золотистый туман; но никогда не подплывал близко к решётке. В другой камере было дерево, на ветвях которого, кривляясь и гримасничая, висели кошмарные человеческие головы.
Это было фантастическое собрание демонов преисподней.
А в одной из камер на полу сидел человек.
По крайней мере, так сразу подумал киммериец. Пленник чертил что-то грязным пальцем на плитах пола. Внезапно он поднял голову и посмотрел незваному гостю прямо в глаза.
— Выпусти меня, — попросил он.— Я здесь случайно. Я человек. Меня захватили в Вендии два года назад, эти проклятые колдуны, эти нечестивые порождения преисподней…
Конан задумчиво посмотрел на него, но не сдвинулся с места.
— Выпусти меня, — тот одним движением подхватился на ноги, и с фантастической быстротой оказался у решётки. — Человек облизнулся, и жёлтые искорки загорелись в неестественно круглых глазах. Он завыл, и его голос жалобно заплясал в гулких ночных коридорах. — Выпусти меня, и я подскажу тебе, где шах Хаски запрятал сокровища Игграпура! Я сам видел его.
Конан отступил от решётки на шаг.
— Игграпур уже три столетия как лежит в развалинах, — сказал он. — А о шахе Хаски упоминается лишь в легендах.
Человек захохотал и длинным языком, внезапно вывалившимся на добрый локоть, облизал прутья решётки.
— Глупый человек… Я – быстрая смерть… и лучше бы ты выбрал меня, потому как дальше тебя ждёт смерть, которой ты позавидуешь даже в аду…
Повернувшись, Конан побежал. Звуки демонического смеха замерли у него за спиной.
Остановившись, он успокоил сбившееся дыхание.
Наконец, он пришёл.
Коридор закончился дверью из чёрного дерева, обитой бронзой с изображением змей с головами жаб.
Конан приоткрыл её – и оказался на балконе, с которого вела лестница вниз – в громадную, наполовину обработанную пещеру. Внизу горели факелы в бронзовых треножниках. А посередине пещеры стоял саркофаг – из нефрита, с выделанной маской у изголовья. И прямо на нём, лежала распятая, обнажённая Натала. Она извивалась в оковах.
Конан скрипнул зубами.
Он потушил лампу.
Медленно, не производя лишнего шума, он начал спускаться.

Вокруг саркофага собрались странные люди.
Жёлтые человечки с лицами цвета пергамента, в просторных чёрных балахонах; чернокожие жрецы с лицами, похожими на маски из бронзы, над которыми нависали сутаны из пёстрых перьев, без малейших следов негроидной расы, бронзовокожие люди с пронзительно-зелёными глазами и чёрнокожие с белыми волосами; стройные и гибкие, как хлыст, люди с раскосыми глазами и умными жестокими лицами, больше похожими на лица пиктов, нежели выходцев из Кхитая. Большинство людей, собравшихся здесь, были представителями рас, неведомых киммерийцу. Остатки древних сказочных рас, память о которых сохранилась лишь в легендах.
Глядя на них, Конан усомнился, что все они – люди.

— Мы собрались здесь, братья, — звучным голосом сказал чёрнокожий гигант, в котором не было ничего негроидного, но чья кожа поблёскивала, как агат, в свете странных светильников. — Чтобы воскресить того, кто поможет нам вернуть наше утраченное могущество.
— Вы, братья из Тамалахама, — кивнул он удивительным раскосым чужеземцам, — и вы, потомки валузийцев, и вы наследники древней Косалы, потомки всех древних и давно позабытых рас, из земель Му и волшебных Семи Городов явились вы сегодня на мой зов.
Саркофаг веками хранился в Атлайе. А затем, когда настал срок, он вернулся, поднявшись вверх по течению Стикса и дивными путями прошёл через земли Иаа и древний Кутшем. Он сам пришёл ко мне в руки! И теперь я собрал вас здесь, чтобы вы могли узреть возвращение древнего могущества. Увидеть его и вкусить от него! Мы снова повергнем землю во мрак. Долгие века на нас охотились, словно на диких собак. И теперь мы все собрались сейчас здесь, в подземельях этого древнего и заброшенного храма, чтобы вершить свою судьбу – и судьбу мира!
Смотрите! Я пробужу то, что дремало уже тогда, когда человек только выполз из болот вечности. И он поведает нам тайны древних времён!
Жрец поднял сверкнувший кинжал.
— Взгляните на эту девицу, в крови которой течёт кровь тех, кто угнетал нас. Когда я перерублю эту чёрную свечу, она умрёт. Умрет, и предначертанное свершится! Душа её оторвётся от тела и окажется в одном из чудовищ в клетке. В её же тело вселится покорный мне дух. С его помощью мы уничтожим короля Луксура.
Но и это ещё не всё!
Жрец облизнул губы.
— Чёрное колдовство пробудит Тотелу. Того, Кто спит в саркофаге!

Конан напрягся перед последним прыжком.
Он понимал, что шансов у него почти нет, но не мог обречь Наталу на верную смерть. Весь его опыт говорил ему о возможности сверхъестественных сил влиять на происходящее. И он почти не сомневался, что если тускло поблёскивающее лезвие клинка коснётся причудливой чёрной свечи, девушке грозит неминуемая и зловещая смерть. Вокруг саркофага столпилось почти тридцать фигур. Конан понимал, что единственное спасение для Наталы – смерть их всех. Жаль, он не додумался взять с собой лук со стрелами. Один хороший стигийский лук и крепкий кинжал – и он мог бы перестрелять их из темноты. А ещё он мог бы поджидать их в чёрных коридорах. Он не испытывал ни малейшей жалости, взирая на эти бесстрастные лица, швыряющие младенцев в раскалённую печь или приносящие обливающихся кровью девушек на алтарях древним богам. Киммериец видел во тьме, словно кошка, а его противники растерянно поводили во все стороны светильниками.
И всё же справиться со всеми, с одним лишь ножом…

7.

Внезапно чей-то зловещий хохот раздался в коридоре – в одном из проходов, ведущих от пещеры во тьму. И столько в смехе было смертельного яда, что киммериец передёрнул плечами, словно ему за шиворот засыпали целый ворох пауков. Киммериец подумал, что жрецы разбудили какой-то древний ужас, дремлющий в катакомбах. Век за веком поджидающий свои жертвы. Он было нечеловечески, дьявольски хитрым. О, он не стал нападать сразу, позволило чёрному жрецу привести много, много добычи!
Собравшиеся вздрогнули.
Колдун вскинул свою увенчанную перьями голову.
Смех переливался дьявольскими обертонами, и походил на стон раненого ребёнка и зловещий хохот гиены. В нём не было ничего человеческого, словно сама ненависть смеялась над ними или боги забытых времён пришли через дьявольские пучины времени, чтобы ввергнуть их во тьму.
— Ждите меня здесь.
Жрец жестом отстранил двух прислужников и крадучись, шагнул во тьму. Его аколиты, похожие на раскосых дьяволов, обнажив ножи, вслед за ним исчезли во мраке.
Конан успел лишь втянуть в себя воздух.
Из тьмы вылетел страшный снаряд.
Он упал, сверкая бельмами, и покатился по крышке резного саркофага. И адепты чёрного знания дрогнули. А вслед за очередной головой вылетел посох чернокожего жреца, и, сверкнул в воздухе, со страшной силой пробил грудь бронзовокожего гиганта. Тот покачнулся и упал.
И аколитов охватила паника.

Негры, стигийцы, кхитайцы, прыснули по различным коридорам, словно бегущие от пожара крысы. Но уйти не удалось никому. Конан слышал топот множества ног, всхлипы и крики умирающих и мерный стук падающих тел. Спустя мгновение всё затихло.
Конан медленно спустился в пещеру.
Варвар голыми пальцами разорвал верёвки, которые держали бритунку привязанной к алтарю. Дрожащая, насмерть перепуганная Натала бросилась к нему в объятия.
— О, Конан!
— Рано радоваться, — буркнул киммериец. — Где-то в коридоре ещё сидит эта тварь.

Во тьме что-то шевелилось.
А затем тьма вздыбилась и стремительно ударила вперёд. Конан оттолкнул Наталу – та покатилась по полу пещеры. И только затем отпрыгнул сам. Мрак ударил прямо в стоящий за ним саркофаг – тьма промахнулась. Крышка саркофага треснула, раскололась на две половины.

Тьма недовольно заворчала.
Она не намеревалась отступать. Чёрное пятно тьмы, смотрящее на него из коридора словно удлинилось, вытянулось, трансформируясь в тонкое узкое копьё и ударило точно в Наталу.
Киммериец встал на пути у адской твари.
Чёрные щупальца обвили грудь киммерийца. Конан закачался. Невероятным усилием он выдернул правую руку. Блеснула сталь, и перерубленные чёрные жгуты, извиваясь, упали на холодные плиты пола. Но это не спасло его. Тьма вспучивалась, огромным горбом ползла в пещеру из коридора. Факелы, горящие вдоль стен, гасли один за другим. Но Конан не очутился в совсем уж кромешной тьме: саркофаг светился бледно-зеленоватым светом. Мрак обволакивал киммерийца, сдавливая его грудь, лишая воли к жизни.
И, когда Конан уже решил, что жить ему осталось немного, случилось это.
Странный шлёпающий звук раздался за его спиной.
Зелёное свечение усилилось.
Ржание, похожее на лошадиное, донеслось из-за его спины. А затем, нефритовый свет копьями ударил во мрак. И существо, убивающее Конана, заскулило. Непонятным образом факелы вспыхнули вновь. Воспрявший духом Конан кромсал и резал – и наконец, выбрался из скользких щупалец темноты. Скуля, как побитая собака, мрак уползал назад – в коридоры.
Но Конан не питал иллюзий.
Неведомый союзник помогал не ему.
Он лишь избавился от того, кто нарушил его сон.
Медленно, словно сомнамбула, Конан обернулся.

И в это миг в голове Конана словно заново прозвучали слова, которые давным-давно он слышал от одного студента в Офире.
— Верно говорят древние легенды, — говорил тощий студиозус, подрагивая о страха. — Порой боги лишь спят, они не мертвы. Дремлющие под усыпальницами небожители забытых народов, которых колдуны в древние Века Ужаса и Мрака призвали из Свистящей Бездны.


Конан сделал шаг назад.
— Конан, что там? — негромко крикнула Натала.
Массивная желеобразная туша ядовитого цвета жёлто-зелёного поднялась над резной поверхностью саркофага.
Туша чудовища зашевелилась, приподнялась и воззрилась на киммерийца одним-единственным сонным глазом. Тот замер, боясь пошевелиться. Туша заворочалась, пошевелила щупальцами и затихла.
Тихо, не дыша, киммериец сделал шаг назад.
— Что это? Что это было? — трясясь всем тело, прижалась к нему Натала.
— Оставим это тварям из бездны, — проворчал киммериец. — Человек не рождён для таких откровений.

Натала ухватилась за руку киммерийца.
Она вцепилась в его руку, словно надеясь обрести в ней последний оплот угасающего разума, стремительно скатывающегося в бездну. Остатки здравого смысла исчезали, оказываясь рядом с безжалостным, пронзительным ветром из бездны, несущим ей страшные откровения и безрадостные напевы. Конан грубовато обнял её – это живое, земное касание вернуло ей силы. Чудовищные сцены ушли, оставив после себя лишь пустоту.

Конан вытащил из крепления один из факелов.
— Идём, — сказал он.
И направился обратно по лестнице вверх. Они снова прошли жуткую тюрьму, полную плодов грешных алхимических экспериментов; путь в это страшное подземелье намертво отпечатался у Конана в памяти. Конан миновал жуткие тихие коридоры, где каждый его шаг отдавался раскатом грома, прошёл мимо высоких арок, в которых будто живая, плескалась тьма, обогнул чёрные колодцы, ведущие в никуда. Порой из них доносилось дуновение ветерка или слышался вой призрачных труб. У Конан пот выступил на лбу. Казалось, они бредут целую вечность.
Но вот тьма наконец расступилась, и впереди крохотными светлячками забрезжили звёзды. Стремительный рывок – и варвар оказался на улице города, волоча за собой Наталу.
— О Кром!
Варвар с силой втянул струящийся ночной воздух и ощутил ароматы цветущих трав. Липкие ночные кошмары остались во тьме коридора. Отбросив светильник, как ядовитую змею, Конан полной грудью вдохнул свежесть пригорода древнего хеттского города и счастливо рассмеялся.
— Куда теперь, — лязгала зубами Натала.
— Полагаю, к Хоребу, — резонно сказал варвар. — Если кто-то и хотел тебя укокошить, все они полегли в этом коридоре. Так что я намереваюсь запить свои потрясения глотком доброго вина! А потом, клянусь честью, мы как можно быстрее уберёмся из этой проклятой Стигии!