ВНЕ конкурса - Последний любовник

[Пелиас Кофийский]

ну вот, то что пытался напсиать, но не закончил)

Год Газели, день двенадцатый месяца Льва.

Огни свечей трепетали. Угольные тени тянулись от мебели, чёрной сажей лежали на полу. Тонкая ткань валялась рядом с кроватью. На роскошном ложе, откинув покрывало, металась во сне баронесса Эльвиния. Юная грудь вздымалась и опадала, пухлые губы были приоткрыты, на лбу выступили капли пота. Аристократке снилось что-то неприятное. Губы шевелились, пальцы впились в одеяло.
Лёгкий ветерок дул от окна, развевал занавески. Заставлял вытягиваться огоньки свечей. Они удлинялись, потрескивали, изгибались. Вот уже два месяца баронесса спала при свечах. Страшные сны преследовали её.
Сильный порыв ветра заставил ярко вспыхнуть, зашипеть огни свечей на комоде. А следующий порыв – потушил огонь. Язычки пламени на фитильках замигали и погасли. По комнате поплыли струйки серого дыма. Ночь словно придвинулась, заползла через ставни. Тени насытились, загустели. Подкрались к кровати. Лишь две свечи ещё боролись с мраком – у самого изголовья. А потом и они погасли, и тьма воцарилась в комнате. Обняла спящую, укутала её тёмным одеялом.
Ветер гнал по небу косматые тучи. В разрывах мерцали звёзды. Крохотные, холодные, серебряные. Словно осколки льда, застрявшие в небесах. Небо было густо-фиолетовым. Далеко на западе, размываясь в облаках, потусторонним заревом догорал шафрановый свет заката.
Тучи сползли с луны, отчаянно цепляясь за неё своими лапами, неохотно отпуская. Призрачное сияние залило комнату, заполняя её смешением света и теней. Серебряные реки, заводи и старицы лунного мерцания дрожали на полированном дереве. А между ними разлились широкие рукава тьмы. Словно жадные руки, чёрные, когтистые, легли от алтаря Митры. Протянулись к кровати.
Девушка проснулась, с бешено колотящимся сердцем, пальцами, холодными, мокрыми и дрожащими. Предчувствие разбудило её. Толчком вырвало из сна.
Она просто лежала, вглядываясь в темноту. Сердце отчаянно стучало, кровь толкалась в горле, пульсировала, мешая дышать. Тело покрывала испарина. Комната казалась чужой – словно колдовство перенесло её в замок, населённый призраками и демонами. Холодное лунное сияние превратило комнату в место таинственное и враждебное. Стены словно придвинулись, мебель превратилась в затаившихся чудовищ. Ветер о чём-то зловеще перешёптывался с гардинами.
Эльвия съёжилась, словно слышала поступь невидимых гостей. Они приближались, поскрипывая половицами. Все затаённые страхи внезапно ожили в ней, древний, звериный ужас перед гостями из Тьмы. Напрасно она говорила себе, что это лишь детские, ненужные страхи, что никто не поджидает её под дверью, что кошмарные лапы не тянуться к ней из темноты – сердце отказывалось верить, оно захлёбывалось, пропуская удары. Она ощущала себя испуганной маленькой девочкой, оставленной на ночь одной.
Все дети боятся темноты. Но её страхи были намного темнее. Они прятались в потаённых уголках подсознания, обдавали её холодным дыханием за спиной, танцевали тенями на стене.
Эльвия ждала, но страхи не уходили. Она спустилась босыми ногами на холодный пол. Её ступни утонули в лунном сиянии. Сверкающий шёлк покрывала лежал на полу, словно сброшенная чешуя. Лунный свет играл на ней, превращая в драгоценность. Подушки на ложе тонули во тьме.
Она ступала босыми ногами по лужицам лунного света. Подошла к комоду. Коснулась одной из свечей. Нужно зажечь их, и тогда страхи отступят, отпрянут, затаятся в углах.
Так было всегда. Весь последний месяц – словно в силках чёрного страха, парализующего ожидания. Ужаса, скручивающего внутренности ледяной петлёй. Она взяла тяжёлый бронзовый канделябр. Если зажечь сразу десять свечей, темнота отступит. И она сможет заснуть – тревожным сном, полным кошмаров. Ноги мёрзли на холодном полу, полном призрачного, ледяного света. Она вздохнула, на миг обернулась к окну – и увидела прекрасное застывшее лицо, нечеловеческой красоты. Холодные бесстрастные глаза смотрели на неё. Эльвиния вскрикнула и потеряла сознание.

Год Газели, день девятый месяца Кабана.

Пышные ковры укрывали пол; широкая кровать была застелена шёлком. Бронзовая лампа в углу разгоняла тьму.
Великан швырнул на кровать перевязь.
— Неплохая берлога, — буркнул он. — За такие-то гроши.
Он обратил на южанку испытующий взгляд. Девушка была типичной уроженкой Турана – её тоненькая, смуглая фигурка, изящный нос и густые, чёрные локоны свидетельствовали о чистоте кровей. Тем более странным было её одеяние – шёлковые шаровары, полностью прозрачные, и серебряные браслеты на руках. К браслетам были прикреплены колокольчики, позванивающие при каждом движении. В её уши были вдеты кроваво-красные серёжки, а в волосы вплетён бисер. Более на девушке не было ничего.
Девушка была рабыней – но отчего туранка чистых кровей оказалась прислугой? Возможно, её продали за долги; а может, её отец или муж погибли во время битвы – и она сама продала себя в рабство, чтобы выкупить кого-либо другого. И не такие истории довелось наблюдать путнику в благородном Туране.
Собеседник являл разительный контраст со стройной, изящной невольницей: он был громаден и слегка тяжеловесен; девушка едва доставала ему до середины груди. На нём были просторные полотняные штаны и залатанная рубаха; короткие рукава открывали могучие, оплетённые жгутами мышц руки. Копна перепутанных чёрных волос наполовину скрывала лицо. Он говорил по-турански легко, без напряжения – но с неимоверным акцентом. Скупые, точные движения выдавали в нём воина. Он не был похож ни на шемита, ни на гиборийца, ни на гирканца – и, очевидно, прибыл из далёких, суровых краёв, о которых южанка никогда не слыхала. Безжалостное солнце сожгло его кожу до черноты, но глаза были светлыми, серо-голубыми.
Девушка боялась его. Она ощущала – перед ней человек, который без зазрения совести воспользуется клинком, который лежал на шёлке покрывала. Воспользуется в то же мгновение, как только ощутит угрозу. Находиться рядом с ним – всё равно, что в клетке с хищным зверем. Пока он сыт, не набросится…. но кто знает, что будет, стоит ему проголодаться.
Постоялец уселся на край кровати.
— Меня зовут Конан, — хмуро сообщил он. — По правде сказать, я и не думал найти такое место для ночлежки. У меня вместо денег в мошне гуляет ветер, хотя, может, я и раздобуду немного монет сегодня ночью.
Девушка послушно кивнула. Она была босой; и, очевидно, ей было зябко – несмотря на то, что тёплый ветер втекал в комнату через открытые ставни. Она обхватила плечи руками и переступала с ноги на ногу. Колокольчики издавали приятный звук.
— Господину Хорамису срочно нужны деньги, — пояснила она. — Его брат умер, как раз в месяце Льва, а голытьбой был, бедняк-бедняком. Вот господин Хорамис и сдаёт комнаты – надеется собрать денег побольше, чтобы со всеми приличиями похоронить брата.
Видимо, обратив внимание, с каким недоверием постоялец покосился на роскошную обстановку комнаты, невольница поспешно добавила, теребя край прозрачных шаровар, сбиваясь и проглатывая слова, словно опасаясь, что собеседник ей не поверит:
— А дом-то и не его – благородный Турпесет из Шанмары нанял господина, дабы тот приглядел за особняком, пока сам благородный Турпесет улаживает свои дела в блистательном Аграпуре….
Конан поморщился – от такого количества «господ», да ещё и благородных, у него возникла оскомина.
— Что-нибудь ещё нужно благородному господину? Чего он пожелает?
На небольшом столике стояло блюдо с фруктами; поблёскивал графин со шербетом. Конан покосился на них, хмыкнул, но ничего не сказал. Очевидно, посчитал, что нормальной еды проще заказать в таверне. А затем перевёл свой взгляд на девушку. Под его пристальным взором она зарделась. Несмотря на то, что южанка казалась очень, очень юной, но её тело уже успело налиться и оформиться. Небольшие нежные груди, тонкий стан и крутые бёдра манили взгляд.
— Едва ли меня можно назвать благородным господином, — проворчал он, — но я желаю тебя. Благородный господин Хорамис ушёл в свои покои, а сам сказал, чтобы ты помогла мне устроиться поудобнее. Что за невиданное гостеприимство? Словно я в вендийской сказке, а не в Туране. У меня завалялось несколько лишних монет….
Девушка затрепетала, словно осиновый лист.
— Да… но… я…. Конечно, как будет угодно господину…. Монеты, они…
Конан молча взял её за запястье и усадил рядом с собой, на кровать. Её глаза были широко раскрыты Она молча смотрела на него, словно испуганный зверёк. Он ощутил её дрожь, когда обнял и повалил на кровать. Но она не сопротивлялась, а спустя мгновение её тело стало словно плавиться, прижимаясь к нему. Варвар ощутил его жар.
Её губы ловили его поцелуи, и вскоре её охватила совсем другая дрожь.

[Пелиас Кофийский]

Год Газели, ночь девятая месяца Кабана.

— Что ты сделаешь для меня?
— Что угодно, мой повелитель.
Голос девушки был послушен и тих. Тутшехес провёл ладонью по нежной коже своей любовницы. Рабыня вздрогнула. Закусила губу. На миг её пальцы судорожно сжали покрывало – а затем отпустили его. Плечи безвольно опустились. Кнут и голод многому научили непокорную северянку.
Щёки были припухшими, словно рабыня недавно плакала. Она опустила голову, и золотые колечки волос скрыли её лицо. Окно было раскрыто, и горячие белые звёзды бесстрастно взирали на сцену её унижения.
Несколько тонких шрамов на плечах красноречиво свидетельствовали о цене смирения. Тутшемес, забавляясь, провёл кончиками пальцев по её высокой, юной груди. Жаркое солнце Юга не успело позолотить светлую кожу, и невольница по-прежнему была такой же нежной и вожделенной, как и в тот день, когда её впервые привели в покои Сына Сета.
Раскинувшись на ложе с высоким, затянутым чёрным бархатом балдахином, высокий, атлетически сложенный южанин лениво рассматривал свой подарок. Рабыню подарил ему Семушептес, в знак примирения в тех делах, о которых непосвящённым людям знать не стоит. Невольница была хороша, и Тутшемес простил Сына Сетеха.
Правда, с ней пришлось повозиться, пока она не стала шёлковой и послушной, как сейчас. Мисета, раб-кушит без языка, с удовольствием провёл новое «приобретение» через первые два цикла красного ада Ха-Меру, после чего незатейливые желания хозяина стали казаться ей невинными развлечениями. Она была готова на всё, лишь бы снова не оказаться в руках кушита. И тех тварей, которых он призвал из ада.
— Твои желания – радость для меня, господин, — тихонько прошептала северянка.
Девушка дрожала, как загнанная серна. Южанин наслаждался её близостью, доступностью и страхом.
Бронзовые лампы, оплетённые чеканными змеями, бросали на стены ворох танцующих теней. Прекрасная девушка у изголовья балдахина, опустившая голову, и кусающая уже кровоточащие губы, обнажённая и послушная – это зрелище радовало сердце Сына Сета.
Он неторопливо взял с подноса несколько фиников и забросил их в рот, запив светлым золотистым вином. И не подумав предложить что-либо невольнице. Чем несчастнее была рабыня, тем более она подходила для удовлетворения его желаний. Она должна была научиться выполнять любую его прихоть, даже ту, которую сиятельный повелитель и не соизволил высказать. И несчастная девушка была уже на пути к этому. Её пальцы дрожали, она дышала часто и прерывисто, не решаясь посмотреть на своего хозяина – человека, игрушкой которого она стала по воле судьбы.
Строптивая северянка попала в руки Тутшехеса откуда-то из западных городов Шема, и белизной кожи не уступала аристократкам из благороднейших домов Аквилонии и Немедии. Яркие, золотистые волосы, вспыхивающие, подобно огонькам, в неверном свете бронзовых ламп; большие голубые глаза, крепкие яблоки высокой груди – всё это свидетельствовало о чистоте крови северной невольницы. Возможно, она и вправду была дочерью нобиля, по злой воле рока оказавшейся в хищных лапах кофийских работорговцев. Или же в руках шемитских разбойничьих банд, грабивших границы Офира и Аргоса. Или и вовсе могла оказаться в рабстве за долги. Девственную красавицу мог передать в руки торгашам за небольшую мзду сам бессердечный отец. Человеческая подлость и жестокость уже давно более не смущали юного жреца Сета, которому в день Чёрной Змеи исполнилось от роду двадцать девять лет.
Не исключено, что Семушептес мог добыть невольницу и более экзотическим способом. Демоны ночи и порождения скверны были послушным инструментом в руках отступника из Луксура. Оба они были родом из Стигии, древнего королевства Юга. И оба были жрецами, изгнанными за вольнодумство. Впрочем, Тутшехес о том не жалел. В чёрных городах Южных Пустынь он нашёл Знание, перед которых истина сынов Сета – была подобна пламени на ветру.
Древнее знание, хранимое в проклятых развалинах вблизи Томбалку, даровало ему силу и мощь, позволяющую повелевать силами, о которых давно забыли на север от Реки Проклятых. Страшные создания из Мира Теней служили ему.
И здесь, в Чердруре, он был некоронованным королём песков. Сатрап Ал Шах покорно исполнял любую его приходить. Демоны из преисподней охраняли его дом. Никто не осмеливался перечить ему. Громадный особняк на окраине Чердрура был центром паутины, которую свил колдун. А теперь у него появилась новая игрушка. Она растянул губы, с удовольствием взирая на северянку.
Мрачный стигиец производил на рабыню пугающее впечатление. Высокий, атлетически сложенный, закутанный в тёмные жреческие одеяния, с пронзительным, острым взглядом чёрных, глубоко посаженных глаз – он был прекрасным образчиком жреческого сословия - один из настоящих повелителей той чёрной и древней земли, призраками которой её пугали с самого детства. Безжалостный и беспощадный.
Стигией правили отнюдь не короли и не высшая знать – ей правили жрецы. Жрецы жутких, кровавых культов, чёрные святители Змеиного Бога. Чудовищные ритуалы проводили они в подземельях полузабытых гробниц; бесчисленные жертвоприношения на вершинах облицованных чёрным мрамором пирамид.
На пыльных улицах Чердрура служитель кровавого и изуверского культа сохранял бесстрастное и горделивое выражение лица, окружавшее его фигуру мистическим ореолом – но сейчас, в тишине и уединении тайного покоя, его губы искривила язвительная усмешка. Он наслаждался мучениями своей беспомощной жертвы, как наслаждается хищный зверь, сознавая, что загнанной в тупик добыче уже некуда деваться.
Северянка дрожала от его прикосновений, как от прикосновения ядовитой змеи. О, несомненно, слухи о нечеловеческой жестокости культов Стигии уже успели коснуться её прелестных ушек. Злая улыбка растянула губы Тутшехеса – и заплясала тенями в его зрачках. Девушка могла бы поклясться, что увидела странные тени в его глазах – уродливые, страшные тени, словно его глаза на миг превратились в колодцы, на дне которых обитали страшные чудовища, поджидающие беззащитную жертву.
— Кто твой хозяин? — вкрадчиво спросил он у неё.
— Вы, господин, — ещё ниже опустила голову рабыня. — И любой, кого вы назовёте моим господином.
Тушемес с лёгкостью говорил на немедийском, без акцента.
— Многих ли тебе уже приходилось ублажать?
— Господин присылал ко мне своих рабов, — тихо сказала девушка, так тихо, что её слова показались стигийцу шёпотом ветра, что веял среди звёзд. Её губы дрожали. — Я не подумала, что их нужно считать… Господин может наказать меня, если посчитает, что я была неугодна…..
— О нет, — мелодично рассмеялся он, взяв её за подбородок и подняв её голову, погладил по щеке. — Скоро я познакомлю тебя с настоящим Хозяином, который научит тебя тому, что такое настоящее наслаждение и боль! Не стоит запоминать всё то, что было до Него – это были лишь невинные развлечения для тебя.
Тело рабыни вздрогнуло, словно в конвульсии, поблёскивающая слеза покатилась по щеке, но она ничего не сказала.
— Он заполнит тебя, наслаждением и болью, и тогда ты постигнешь Его истинное величие, — ласково поведал ей жрец. — Уже немного осталось ждать, дитя. Завтра тебя заполнит сияние истинного бога.
Он плавно и грациозно поднялся с кровати, словно хищный зверь. Одел расшитую бисером набедренную повязку. С жестокой улыбкой он провёл пальцами по её губам и с видимым сожалением убрал ладонь.
— Увы, более мне не придётся наслаждаться твоими ласками. Немногое остаётся от девушек после Поцелуя Змея. Прощай, и пусть предчувствие твоего предназначения заполнит тебя.
Девушка до боли стиснула кулаки, сжала простынь между пальцами. Страх, ненависть, отчаяние и зарождающееся безумие внезапно толкнули её на отчаянный шаг. Её пальцы сжали на ножке массивного сосуда. Тяжёлая бронзовая чаша с изображением омерзительного стигийского божка взметнулась вверх – неожиданно легко проломила голову жрецу. Раздался противный хруст. Кровь брызнула на её грудь, на покрывало, на пол. Тело жреца ещё некоторое стояло, словно отказываясь поверить в содеянное. А затем медленно рухнуло, застыв в нелепой позе. Судорога пробежала по нему – и оно затихло. На лице у жреца застыло выражение беспредельного изумления.
Он был настолько уверен в полной сломленности жертвы, что даже не озаботился защищать себя. Повелитель жизни и смерти, Владыка Кошмаров, один из могущественнейших магов к югу от Заморы лежал бездыханный у ног безвестной рабыни, убитый слабой ладонью северянки.
Девушка взирала на него, не в силах поверить своим глазам.
Даже в смерти он выглядел пугающе и прекрасно. С сердцем, которое, казалось, билось где-то у самого горла, с бешеной яростью и ненавистью бывшая невольница стискивала орудие убийства. Вся комната на мгновение словно стала странно чёткой, и она ощутила страшное, нечеловеческое удовлетворение от вида трупа своего мучителя. И только потом на неё нахлынул леденящий ужас. Пальцы стали ватными.
Кровь густой тёмной лужей растеклась по простыне, стекала на полированные плиты пола. Тягучими чёрными каплями. Кап-кап. Оцепенев, девушка разжала пальцы. С глухим звоном чаша покатилась по полу, в темноте и тишине. Тишина словно сгустилась, едва не разорвав ей перепонки. Она сжала голову руками, перепачкав волосы в крови. А затем внезапно нахлынувшее безумие отступило.
Она отступила от кровати. В панике прислушалась – но нет, всё было тихо в Дворце Сета. Ни единого звука не донеслось из-за обитых кожей тисовых дверей. Только масло в светильниках горело, тихонько потрескивая. Тело стигийца лежало на кровати неподвижное, и более она не испытывала к нему никаких чувств. Даже её ненависть утекла куда-то, словно вода через пальцы. Она выглянула из окна.
И в этот момент чья-то сильная рука ухватила её за запястье, а вторая ладонь зажала ей рот.

Год Газели, ночь девятая месяца Кабана. Около полуночи.

.........

[Jamal]

Аристократке снилось что-то неприятное.
Я бы написал что-то типа: Неприятный сон полностью завладел аристократкой.
Не ахти, но переделать можно. Просто у тебя получается, что ты сам не знаешь, что там и как. Вообще, эти неопределённые слова не очень импонируют читателя к тексту. Это я про то, что есть доверие к автору, а есть не доверие. Так вот, последнее рождать не нужно с самого начала.

Тучи сползли с луны, отчаянно цепляясь за неё своими лапами, неохотно отпуская.
Слово-паразит. Чужими не могли они цепляться.

Девушка проснулась, с бешено колотящимся сердцем, пальцами, холодными, мокрыми и дрожащими.
"Сердце" и "пальцы" лучше соеденить предлогом "и", иначе получается размытая разница.

Комната казалась чужой – словно колдовство перенесло её в замок, населённый призраками и демонами. Холодное лунное сияние превратило комнату в место таинственное и враждебное.
Повтор, его бы убрать. Можно заменить во втором случае местоимением, смысл не изменитться, так как связка про комнату.

Она ощущала себя испуганной маленькой девочкой, оставленной на ночь одной.
До этого есть привязка местоимений к сердцу, так что тут я бы изменил местоимение на "девушку" илил что-то в этом роде.

Более на девушке не было ничего.
Девушка была рабыней
Не нужен тебе этот повтор.

Собеседник являл разительный контраст со стройной, изящной невольницей: он был громаден и слегка тяжеловесен
Неверно использованное слово. он не был её собеседником, так как она не сказала ни слова.

несмотря на то, что тёплый ветер втекал в комнату
Он мог проникать, но "втекать" - это слишком сравнительно для ветра.

Очевидно, посчитал, что нормальной еды проще заказать в таверне.
Лучше использовать другую форму слов: нормальнУЮ едУ.

Не дурно написано. Довольно интересно и читаемо. Мне больше всего понравились описания - круть! Переход от сна к яви и эта вязкая зыбь между ними прописаны качественно. Атмосфера ловится сразу - тут никаких претензий.
Из минусов скажу только о слишком поднадоевшем стиле последователей Говарда. Так уже писали и писали не одну сотню раз. В остальногм пока претензий нет, но я не дочитал ещё последний отрывок

[Пелиас Кофийский]

дочитай)))

[Vlad lev]

Достаточно интересно. А чем вызвано неоднозначное многоточие?

[Пелиас Кофийский]

не закончено))))

[Vlad lev]

Ну приложите чуть-чуть усилий...По логике, или я ошибаюсь, развязка то близко?

[Пелиас Кофийский]

неее..... там ещё писать и писать... много, поэтому и плюнул))

[Конан-прогрессор]

н-да...
Такую прозу можно писать километрами...

[Пелиас Кофийский]

вы шото имеете против моей прозы? )))