Конкурс - Семя демона

[Lex Z]

Семя демона

Рев труб и цокот множества копыт на рассвете разбудил жителей Хоршемиша. Горожане, богатые и бедные, знатные и простолюдины, с одинаковым жадным любопытством смотрели, как в столицу Кофа въезжает величественная процессия. Герольды оповещали о королевском въезде, специально нанятые слуги метали лепестки роз под ноги белому жеребцу, на котором ехал обрюзгший, но все еще сильный мужчина, со смуглым лицом и жидкой черной бородкой. Плешивую голову украшала роскошная золотая корона, усыпанная драгоценными камнями, так же, как и бархатные одеяния. Но, несмотря на всю эту роскошь, всадник все равно терялся на фоне великана в черной броне, ехавшего рядом. Суровое лицо, покрытое шрамами, резко отличало его от улыбающегося короля Кофа, как и простое воинское облачение, лишенное драгоценной мишуры. Голубые глаза мрачно смотрели на шумную толпу. Конан, король Аквилонии, еще не забыл, как такие же зеваки, смотрели на иной кортеж, ввозивший его в город – скованного по рукам и ногам, плененного королем Кофа Страбонусом, королем Офира Амальрусом и колдуном Тзота-Ланти, истинным владыкой Кофа. То и дело взгляд Конана поднимался к нависшей над городом горе, увенчанной крепостью из красного камня – Алой Цитадели, бывшей резиденции Тзота-Ланти.
С тех пор минуло два года. Давно были мертвы оба короля и колдун, а сам Конан вновь сел на трон Аквилонии. Коф же, оставленный Страбонусом без наследника, погрузился в пучину междоусобных войн, пока враждующие бароны выясняли, кто из них более достоин носить корону. Один из них, Морантес, барон, восставший против Страбонуса, еще при жизни последнего, воззвал за помощью к соседу, и Конан, по некоторому размышлению, решил помочь ему занять престол. Великан-киммериец явился во главе сорокатысячного войска, менее чем за год разбил соперников Морантеса и лично короновал барона на залитом кровью поле. И сейчас в город въезжали не только смуглые кофийские рыцари и шемитские лучники – славу от победы с ними делили черноглазые рыцари из Пуантена, светловолосые пикинеры из Гандерланда, лучники-боссонцы. Страусиные перья плюмажей покачивались над аквилонским рыцарством, а еще выше гордо реял стяг с золотым львом Авкилонии.
Чуть позади Конана ехала светловолосая женщина, в мужской одежде. Серые глаза с любопытством рассматривали красоты города, прозванного Жемчужиной Юга: мраморные колонны храмов и золотые минареты дворцов, шумные базары и роскошные сады, с ломящимися от плодов фруктовыми деревьями. Но с особым интересом, смешанным с боязнью, она поглядывала на Алую Цитадель.
Меж тем, дорога свернула направо, выходя к занимавшему целый квартал королевскому дворцу, утопавшему в зелени и окруженному облачками серебристой пыли, создаваемому непрерывно бившими фонтанами. Вновь протрубили герольды, им в ответ раздались фанфары со стороны дворца, встречавшего короля и его царственного гостя.
Кортеж уже въезжал в ворота, когда к великану-киммерийцу подошел невзрачный человек в сером одеянии, невесть как преодолевший кольцо охраны. Побагровев от злости, король Морантес велел зарубить наглеца, но Конан жестом остановил его. Молодой человек не выглядел угрожающе, а во всей его манере было видно нечто, вызвавшее интерес короля. Нежданный визитер поклонился обоим монархам и, не разгибая спины, протянул Конану небольшой сверток. Конан развернул его и бегло просмотрел затейливые кофийские письмена. Затем, не меняя выражения лица, он протянул сверток обратно и оглянулся через плечо, словно высматривая кого-то.
- Троцеро! - рявкнул он.
- Да, ваше величество? - темноглазый граф, в доспехах, украшенных изображением леопарда, подъехал к нему.
- Сегодня ты будешь представлять Аквилонию на королевском пиру, - небрежно бросил король, - прошу меня извинить, ваше величество, - обратился он к надувшемуся от обиды Морантесу, - сегодня у меня иная встреча.
- Могу я поинтересоваться, - капризно протянул король, - встреча с кем для вас важнее, чем пир с владыкой Кофа?
- С тем, кто действительно правит этим королевством, - сухо сказал Конан, отбрасывая притворную учтивость, - маг Пелиас, нынешний хозяин Алой Цитадели, приглашает меня разделить с ним чашу вина. Думаю, эта встреча много больше даст для взаимопонимания между Кофом и Аквилонией, чем сегодняшняя пьянка.
- Ваше Величество, - оттеснив заметно оробевшего Морантеса, Троцеро выехал вперед, - я должен быть рядом с вами.
-Ты должен быть там, где велел твой король! - рявкнул Конан и добавил уже мягче, - не волнуйся, мне ничего не угрожает. Пелиас мне кое-чем обязан и, хотя о нем ходят разные слухи, я не слышал, чтобы кто-то называл его неблагодарным. Вела, поедешь со мной!
Троцеро неохотно посторонился, пропуская короля, направившего своего коня к Алой Цитадели. Вслед за ним двинулась и любимая наложница Конана, гандерка Вела. Уроженка самой северной провинции Аквилонии, она прекрасно ездила верхом, неплохо обращалась с ножом и луком, чем и заслужила особое расположение киммерийца, часто сопровождая его в поездках.

***
Небольшой зал был полон крикливой роскоши: бархатные алые портьеры покрывали стены, отделанные слоновой костью, гагатом и яшмой. Двери, инкрустированные золотом и серебром, украшали резные изображения рогатых демонов, переплетавшихся в сладострастных объятьях с соблазнительными дьяволицами. Вместо глаз у этих порождений пекла блестели черные опалы и зеленые изумруды, а вместо сосков на пышных грудях красовались алые рубины. Воздух наполнял дым редчайших благовоний, тлевших на углях нескольких жаровен. Тут же стоял и столик из черного дерева, уставленный золотыми блюдами с всевозможными яствами, кувшинами с вином и бокалами из чистого хрусталя.
Хозяин всего этого великолепия вальяжно развалился на устланном подушками диване – высокий, изящный мужчина, облаченный в шелковые одеяния, с тонкими кистями рук и темными, загадочно мерцавшими глазами. С двух сторон к нему прильнули две полуобнаженные девушки – одна смуглая, с черными, как ночь волосами, вторая – пышная голубоглазая блондинка.
Пелиас походя представил их – блондинка, по имени Ливия была родом из Офира, а смуглянка Лаодика – из Заморы. Скудные одеяния не столько скрывали, сколько подчеркивали округлые груди и стройные ноги прелестниц. Обе девушки игриво посматривали на киммерийца, восседавшего на диване напротив, явно забавляясь недовольным взглядом Велы. Сам Конан, посмеиваясь про себя, потягивал вино, ведя неспешную беседу с одним из величайших магов Хайбории – Пелиасом Кофийским.
- Если пожелаешь, одна из девушек разделит с вами ложе, - предложил колдун, - блондинка у тебя уже есть, но как насчет Лаодики? Она воспитывалась в храме Деркето в Заморе и была любимой наложницей в гареме Страбонуса. Она хорошо знает, как доставлять удовольствие и мужчинам, и женщинам.
Конан окинул взглядом девушку. Сказать по правде, если бы не Вела, он предпочел бы Ливию – та была моложе и куда милее заморанки. Но и смуглая красавица производила впечатление – блестящие, словно смазанные маслом, черные волосы, огромные темные глаза, обведенные сурьмой; алые губы, словно созданные, чтобы дарить удовольствие мужчине. Пышное тело могло удовлетворить самого взыскательного ценителя женской красоты. Киммериец посмотрел на Велу, чьи прекрасные глаза разве что молний не метали, и подмигнул гандерке.
- Думаю, нам не нужна компания этой ночью, - сказал он, - пусть побережет пыл для тебя.
- Как пожелаешь, - колдун пожал плечами.
Ливия разочарованно вздохнула, зато на лице Лаодики отразилось явное облегчение. Словно большая кошка она потерлась о руку мага и тот, потрепав наложницу по волосам, отломил кусочек туранского щербета и поднес к губам заморанки. Та ухватила сладость, но проглотить не успела – вторая наложница, перегнувшись через колени Пелиаса, выхватила губами лакомство изо рта заморанки. Спустя миг обе красавицы уже сливались в сладострастном поцелуе, бросая томные взгляды на залившуюся краской Велу.
- Говорят, Морантес тоже ест у тебя из рук? - Пелиас наполнил вином оба кубка и протянул один из них киммерийцу.
- А что ему остается? – буркнул Конан, залпом опрокидывая свой кубок, - Своим троном этот прохвост обязан мне. Или ты против?
- О нет, - Пелиас небрежно отмахнулся, - союз Кофа и Аквилонии меня вполне устраивает. Сам я не стремлюсь вникать в дела государства – лишь бы король не мешал мне наслаждаться всеми теми благами, что может предоставить богатство и знание тайных наук.
- Морантес был бы последним дураком, если бы стал мешать тебе жить в свое удовольствие, - усмехнулся Конан, - а он все же не дурак. Да и я тоже.
- Я знаю, - кивнул Пелиас, снова наполняя кубки, - я был уверен, что у нас не возникнет разногласий. Надеюсь, ты не станешь возражать и против того, чтобы он сделал пожертвование в храм Иштар, верховным жрецом которой я являюсь?
- С чего бы мне возражать, - пожал плечами Конан, - а большое пожертвование?
- Полмиллиона лунов золотом, - небрежно произнес Пелиас.
Конан задержал у губ кубок.
- Королевская сумма, - сказал он, - именно столько Морантес должен выплатить в аквилонскую казну в обмен на помощь. Найдется ли у него миллион для нас обоих?
- Король должен демонстрировать благочестие, - медовым голосом произнес Пелиас, - народ любит нашу Богиню, и я забочусь о том, чтобы храм не знал нужды.
Конан был уверен, что все пожертвование Пелиас положит себе в карман. Ему была омерзительна роль базарного торгаша, но и отступиться он не мог – этого не позволяла ни его собственная гордость, ни государственные интересы Аквилонии. Собственное войско не поймет его, если они вернутся домой ни с чем.
- И что ты предлагаешь? – небрежно спросил киммериец.
- Кому-то из нас придется обождать со своей долей, - улыбнулся маг.
Вела бросила беспокойный взгляд на разом помрачневшего Конана. Что же до обеих наложниц, то они, почувствовав неладное, сидели по краям дивана, тихо как мышки.
- Ты не бедствуешь, - сказал киммериец, обводя рукой роскошное убранство зала.
- А ты король, - парировал Пелиас, - причем корону ты сохранил благодаря мне, помнишь?
- Отлично помню, - кивнул Конан, - как и то, при каких обстоятельствах мы познакомились. Ты висел, оплетенный щупальцами адской лианы, которая выпила из тебя все соки, не хуже, чем из сушеной трески. Не вспомнишь, заодно, кто тебя избавил от пыток Тзота-Ланти?
- У меня хорошая память, мой друг, - маг улыбнулся, - кстати, раз уж ты решил поминать старое – позволь мне кое-что показать вам.
С этими словами он поднялся с дивана и отодвинул одну из бархатных портьер. За нею обнаружилась массивная бронзовая дверь. Пелиас достал связку ключей и, открыв дверь, жестом пригласил гостей следовать за ним.
За дверью открылся узкий проход, отделанный черным мрамором. В полу виднелись ступени, уводящие куда-то вниз. В коридоре было темно как в могиле, но Пелиас произнес несколько слов на незнакомом языке и под потолком вспыхнул шар серебристого пламени, похожий на маленькую Луну.
- Прошу, - сказал Пелиас и, не дожидаясь ответа, принялся спускаться вниз. Конан, пожав плечами, двинулся за ним. Рядом с ним шла Вела, а замыкали небольшую процессию наложницы, тихо перешептывающиеся между собой.
- Это напоминает коридор, которым рабы несли меня в подземелья Тзота-Ланти, - заметил Конан, - кстати, что ты сделал с его тварями?
- Повелеваю ими, как и прежний хозяин, - усмехнулся колдун.
- Каким образом?
- Увидишь.
Король промолчал, но его рука непроизвольно легла на рукоять меча. Сколь бы силен не был Пелиас, вряд ли он успеет соорудить заклятие от трех футов заточенной стали. Но врожденный кодекс чести взял верх над осторожностью – Конан не мог ударить в спину хозяина дома, где он был гостем. Пусть Пелиас больше не считал себя обязанным Конану, однако, явной враждебности он не высказывал. Поэтому король продолжал идти вперед, только что удвоив бдительность.
Коридор кончился перед дверью, над которой устрашающе скалился голый череп. Пелиас, подобрав ключ из связки, сделал пригласительный жест, впуская гостей. Серебристый шарик над их головами взлетел к потолку и взорвался, разлетевшись на несколько небольших огней. Они упали в бронзовые чаши, подвешенные к потолку на длинных цепях. Спустя миг в них уже плясало серебристое пламя, освещая все вокруг.
Конан, уже догадываясь, куда привел их Пелиас, настороженно озирал небольшую комнату. В центре ее стоял круглый стол из черного камня, по краям которого золотом блестели астрологические символы. Тут же лежала и раскрытая книга в переплете из кожи некоей огромной рептилии. Ее страницы покрывали знаки незнакомого письма – неприятного вида закорючки сцеплялись друг с другом, словно множество пауков или иных многононогих тварей. А в самом центре стола…
- Кром и демоны! – выругался Конан.
Позади него вскрикнула одна из наложниц, а Вела судорожно вцепилась в рукав короля.
Перед ними стоял большой хрустальный сосуд, до краев наполненный некоей прозрачной жидкостью. А в ней плавала отрубленная голова с жидкой черной бородкой. Голова эта была живая: яростно сверкали черные глаза, тонкие губы кривились, словно извергая невидимые проклятья.
-Узнаешь, Конан? - насмешливо протянул Пелиас.
- Кром, - повторил ошеломленный Конан, - это же Тзота-Ланти.
- Именно так, - произнес Пелиас, наслаждаясь смятением своего гостя, - ты помнишь, как Тзота хвастался, что раз он полудемон, то и умереть не может, продолжив жить, даже рассеченный надвое. Ты отрубил ему голову, а я забрал ее и поместил в этот сосуд, предварительно скормив тело Тзоты чудищам из его подземелий. Однако его дух по-прежнему обитает в этой голове и он же, повинуясь мне, дает возможность пользоваться знаниями Тзоты для моих целей.
Маг еще раз посмотрел на лица всех четырех и расхохотался, наслаждаясь их оторопелым видом.
Пелиас продолжал играть роль гостеприимного хозяина – когда они вернулись из колдовских покоев, маг представил Конану и его спутнице роскошную опочивальню, с золотистым сводом и посеребренным полом. Стены из ляпис-лазури контрастировали с черным гранитом изящных колонн, меж которых раскинулось обширное ложе, убранное шелковыми покрывалами. Рядом с кроватью стоял столик из слоновой кости, где стояли графин с вином и золотое блюдо с засахаренными фруктами. Однако Конан не обманывался этим радушием, прекрасно понимая, что в колдовской келье Пелиас демонстрировал ему свое возросшее могущество, чтобы принудить киммерийца отказаться от золота Морантеса.
- Если колдун думает, что напугал меня этим куском дохлятины, значит, он все еще плохо знает Конана из Киммерии, - раздраженно говорил король Веле. - Это золото оплачено аквилонской кровью, пролитой, чтобы усадить на трон здешнего королька.
-Может, уедем? – предложила Вела, - если нам тут не рады.
-Уедем, но позже, - пробормотал Конан, - а то он и впрямь решит, что мы испугались. Не думаю, что Пелиас решится на какую-нибудь пакость – даже если он и считает, что ничем мне больше не обязан, он понимает, что сделают сорок тысяч аквилонских рыцарей в Хоршемише, когда узнают, что с их королем что-то случилось. А если он захочет взять меня в заложники, - Конан мрачно усмехнулся, - пусть попробует.
- Но, - Вела хотела еще что-то сказать, но Конан уже сгреб ее в охапку, и впившись губами в ее губы, повалил на кровать, срывая одежду. Скоро возражения наложницы сменились громкими стонами и оба любовника забыли о Пелиасе.
Вела не сразу поняла, что ее разбудило – просто внезапно она проснулась, как от толчка, лежа на кровати с открытыми глазами. Рядом с ней храпел Конан и его могучая рука даже во сне обнимала девушку за плечи. Это немного успокоило девушку и она, закрыв глаза, попыталась снова уснуть.
И тут услышала.
Плач. Откуда-то из-за дверей раздавались негромкий, но столь жалобный женский плач, что Вела почувствовала как ее сердце разрывается от внезапно нахлынувшей жалости. Выпрямившись, она осторожно потрясла за плечо Конана.
- Что? – вскинулся киммериец.
- Тихо, - шепнула ему девушка, - послушай.
Конан замер – теперь и он услышал жалобные рыдания. В тот же миг он изменился в лице – и кубарем скатился с кровати, на ходу одеваясь.
- Что такое? – встревожено спросила Вела, но в этот момент из-за дверей послышался крик ужаса. Кричала женщина – и тут же по Цитадели разнесся чей-то глумливый хохот.
Одевшись и нацепив на пояс меч, Конан покинул комнату, настороженный, словно вышедший на охоту зверь. За его спиной испуганно оглядывалась по сторонам вооруженная гандерским кинжалом Вела.
Источник воплей обнаружился довольно скоро – рядом с комнатой Пелиаса, прямо в открытых дверях, лежала Ливия. Лицо ее не пострадало – и даже сейчас оно еще оставалось прекрасным. Зато тело… Вела невольно отвернулась, подавляя рвотные порывы. По лицу Конана прокатились желваки, пока он рассматривал туловище девушки, покрытое язвами, напоминавшими ожоги от кислоты, на удивление круглой формы. Часть тела покрывало множество порезов, еще сочившихся кровью. Истерзанный труп, также, как и пол вокруг него, покрывали лужицы дурно пахнущей слизи.
Пока Конан и Вела рассматривали тело умершей страшной смертью наложницы, снизу послышались душераздирающие всхлипы, внезапно перешедшие в похотливый хохот. И тут же раздался крик мучительной боли, в котором киммериец уловил знакомые нотки.
- Стой здесь! - бросил он Веле.
- Нет, я…
- Стой здесь, тебе говорят! - рявкнул он оторопевшей девушке, после чего, ухватив меч поудобнее, принялся спускаться на нижние ярусы. Искать было не сложно – на ступеньках оставался кровавый след, позволявший без труда проследить путь неведомого убийцы. Вскоре Конан оказался перед залой, где они пировали вечером. Повсюду виднелись кровавые потеки, смешанные с разлитым из кувшинов вином и все той же слизью. Дверь в потайной коридор была распахнута настежь – и кровавый след вел в нее. Без колебаний Конан шагнул внутрь.
Снизу брезжил слабый синевато-зеленый свет, позволявший королю видеть в окружающей тьме. Свет становился ярче с каждым шагом, а вскоре снизу раздались и чьи-то голоса.
- Все-таки пьянство тебя сгубило, Пелиас Кофийский, - женский голос буквально сочился ядом, - иначе ты не попался бы дважды на один и тот же трюк. Тзота рассказывал, как поймал тебя, упившегося вином – и сейчас ты вновь оказался в плену, потому что перебрал лишнего. Но даже не надейся, что я повторю ошибку брата…
Осторожно Конан заглянул внутрь, уже догадываясь, что он увидит. В бронзовых чашах по углам комнаты горело сине-зеленое пламя. На колдовском столе, связанный по рукам и ногам, лежал Пелиас – абсолютно голый, с кляпом из собственного же одеяния во рту. Тело его покрывали многочисленные порезы, стекавшая из них кровь заполняла магические знаки. Над головой плененного чародея, стояла чаша с головой Тзоты, ухмылявшегося в злобной гримасе. А перед столом расхаживала Лаодика – тоже не обремененная одеждой, выставляя напоказ свои соблазнительные формы. Стоя спиной к Конану, она с упоением рассказывала Пелиасу, что его ждет.
- Ты знал эту историю, верно? - она злобно рассмеялась, - о шлюхе из Шадизара, что уснула на холме Дагота, а проснулась в объятьях черного демона? Но она была не простой блудницей, а священной танцовщицей Бога-Паука из Йезуда. И на холме она оказалась не случайно – явившийся во сне бог повелел ей прийти в священное место. В руинах заброшенного храма она зачала детей Дагота, Демона Глубин, - и родила двойню. Одним из близнецов был Тзота-Ланти. Та танцовщица – моя мать! Тзота-Ланти, став подлинным хозяином Кофа, устроил меня в гарем Страбонуса, чтобы иметь лишние глаза и уши возле трона. Пьяный дурак: в день, когда ты решил взять лучшую королевскую наложницу, ты подписал себе смертный приговор.
Конан не стал слушать дальше – все, что нужно уже и так сказано.
- Отойди от него! – прорычал он, шагая вперед.
Мысль о том, чтобы поднять оружие против женщины была ему отвратительна, однако сейчас он не видел иного выхода. И все же король не мог пересилить себя настолько, чтобы вонзить меч в спину заморанке.
Лаодика резко обернулась, на губах ее змеилась порочная улыбка. Теперь Конан видел, что она много старше, чем показалось сперва, хотя и не выглядела ровесницей Тзоты. Глаза ее полыхнули ненавистью при виде киммерийца.
- Ты убил моего брата и хочешь убить меня, король Аквилонии? - прошипела она, - но ты не учел кое-чего важного. У моей матери было ТРОЕ детей – причем я родилась намного позже, уже от обычного человека, жреца Бога-Паука. Тзота – мой единоутробный брат, но его сестра-близнец…она куда больше походила на отца!
Одинаково, как в зеркале, отразилась злобная гримаса на лице Лаодики и Тзоты, сделав их родство еще более заметным. За спиной Конана раздался глумливый смех, и в тот же миг что-то скользкое, холодное и в то же время обжигающее обвилось вокруг его тела. Чуть не вывернув шею, Конан обернулся и увидел ночной кошмар из прошлого – слизистую тварь с короткими щупальцами. Колыхавшееся бесформенное тело венчала уродливая голова, похожая на жабью. Это чудовище король уже видел в подземельях Алой Цитадели, когда его пленил Тзота-Ланти. Вновь приоткрылись багрово-алые губы и с них сорвались хорошо знакомые королю жалобные рыдания, перешедшие в похотливый смех. Напрягая все мышцы, так, что вздувшиеся вены, казалось, вот-вот лопнут, Конан высвободил из скользких объятий руку с мечом и, вложив все силы в один могучий удар, обрушил лезвие на тело твари. Сталь без труда прошла сквозь колышущийся студень и распавшиеся половины тут же срослись снова. Скользкие щупальца вновь оплели руку Конана, лишив его возможности двигаться.
- Первую ошибку Пелиас совершил, когда не убил до конца Тзоту, - губы Лаодики искривились в злобной усмешке, - а вторую сегодня, когда похвастался перед тобой своей тайной. Несколько месяцев я терпела его пьяные ласки, чтобы узнать судьбу Тзоты – и вот, наконец, я знаю наверняка! С помощью брата я свершу обряд, что перенесет душу Пелиаса в голову Тзоты, а душу самого Тзоты – в тело Пелиаса. Тзота воскреснет в новом теле, тогда как его старая голова отправиться в пасть чудовищам – и пусть Пелиас перед смертью прочувствует то, на что обрек моего брата. Впрочем, ты этого уже не увидишь – сестра насытится твоей плотью!
Она дико расхохоталась и в этот миг, что-то, свистнув в воздухе, вонзилось в ее тело. Выражение злобного торжества на лице жрицы сменилось недоумением, она посмотрела на свою грудь, из которой торчала рукоять гандерского кинжала. Конан поднял глаза на дверь – там стояла Вела, и прекрасное лицо было преисполнено отвращением.
- Убей ее! – выкрикнула Лаодика, - убей эту шлюху, сес…тра.
Ее глаза закатились, изо рта выплеснулась кровь, и колдунья повалилась на пол. Но омерзительная тварь, опутавшая Конана своими щупальцами, услышала ее призыв и откликнулась на него. Из пухлых губ послышались надрывные рыдания, и тварь метнулась к гандерке. Чудовище находилось в каком-то шаге от нее, когда Конан, наконец, выдрался из обволокшей его слизистой массы. Кожа его горела, покрытая множеством кровоточащих ранок, смрадная слизь, проникавшая в них, жгла, как огнем, однако киммериец не обращая внимания на это, рванулся к ближайшему светильнику. Сорвав чашу с крюка, он метнул ее в нависшее над Велой чудовище. Тварь издала протяжный визг и заметалась на месте, пока колдовское пламя яростно пожирало ее тело. Спустя мгновение от чудовища осталось только жирное черное пятно на камне.
Конан, подмигнув Веле, перешагнул через тело Лаодики и подошел к все еще связанному Пелиасу. По лбу мага потекли струйки пота, когда Конан занес над ним меч.
- Похоже, мы с Велой спасли тебя от кой-чего похуже смерти? - усмехнулся киммериец, вырывая кляп изо рта Пелиаса.
В следующий миг лезвие меча рассекло путы мага.
- Что же до этого куска дерьма, - киммериец вскинул меч над забившейся в сосуде головой Тзоты. Но прежде чем клинок варвара обрушился на живущий противоестественной жизнью кусок плоти, Пелиас перехватил руку варвара.
- Это будет слишком легкая смерть, - торопливо сказал маг, - он мучил меня десять лет, а ты хочешь, чтобы он уже получил покой? Отдай его мне – и клянусь белоснежными грудями Иштар, я придумаю для него поистине вечную кару.
- Как по мне, ты делаешь ошибку, - проворчал Конан, - но дело твое. Я позволю тебе выкупить эту тухлятину за… скажем полмиллиона лунов. Достойная плата за спасение.
Пелиас неохотно кивнул, соглашаясь.