Свист в ночи

[Lex Z]

Свист в ночи


Ночь накрыла своими крыльями обширный сад, обступивший большой дом, похожий на замок. Ни огонька, ни единого движения, указывающего на людское присутствие, не мелькало в черных окнах. Зарастающее бурьяном поместье долгие годы оставалось заброшенным словно склеп, населенный лишь совами, змеями и летучими мышами.
Но теперь кое-что изменилось - на окружившей сад полуразваленной стене, подобно черной горгулье, высился высокий негр, в алом кушаке и рваных штанах из парусины. Мускулистая рука покоилась на эфесе кривой сабли свисавшей с пояса. Темные глаза озирали освещенный Луной сад, особенно отмечая большую поляну меж апельсиновых деревьев. От нее поднимался слабый дымок – еще одно свидетельство, что здесь появились гости. За усадьбой виднелся все тот же сад и стена, за которой простирались заболоченные поля. Еще дальше начинался густой лес, тянущийся до Рабирийских гор, туманные очертания которых просматривались днем. За спиной негра, в пятидесяти футах от стены, текла широкая река, где у хлипкого причала, стояла узкая галера. На ее корме горел огонек, вокруг которого сидели на корточках еще две черные фигуры. Обернувшись, негр помахал им рукой и увидел блеснувшие в ответ белые зубы. Черный тяжко вздохнул - с куда большим удовольствием он бы охранял судно, поближе к котелку с похлебкой, вместо караула на стене. Со вздохом он повернулся лицом к саду и застыл на месте.
В одном из окон усадьбы мелькнула смутная тень и тут же зажглись два зеленых огонька. Даже на таком расстоянии чернокожий ощутил голодное вожделение и адскую ненависть этих жутких глаз. Каким-то образом негр понял, что неведомая тварь видит его. Он открыл рот, чтобы окликнуть караульных на галере, когда в воздухе, перекрывая все шорохи ночи, разнесся свист. Нежный, мелодичный, он таил в себе нечто умиротворяющее и одновременно манящее, сулящее избавление от всех страхов и тревог. Испуг в глазах негра медленно угасал, сменяясь тупой покорностью судьбе. Вот тень в окне растаяла – но следующий миг появилась у подножья стены, на краю сада. Нечто тощее, закутанное в черное одеяние, с бледным, как смерть, лицом взглянуло в глаза негра и исчезло снова. Оцепенение, охватившее караульного, растаяло, сменившись леденящим кровь пониманием происходящего. Древние страхи его далекой родины всплыли в памяти, превращая храброго воина в суеверного дикаря.
Негромкий свист раздался под ухом и, обернувшись, негр увидел тварь рядом с собой. Скалился окровавленный рот, словно болотные гнилушки светились два зеленых огонька и костлявые руки с острыми когтями тянулись к человеку. Он вскинул саблю, закачался и, не удержавшись, с ужасным криком рухнул вниз. Сидевшие на галере негры, подскочив, кинулись на помощь товарищу. От падения с сорокафутовой высоты не выжил бы никто, но когда караульные подбежали к телу, чернокожий страж встал из росших у стены высоких трав. Радостный крик замер на устах негров, когда они увидели, что глаза незадачливого часового пусты и бессмысленны, шея неестественно вывернута, а через голову тянется огромная рана, истекающая смесью из крови и мозгов. Объятые ужасом черные рассматривали расколотый череп соратника, не сразу заметив, что его рука по-прежнему сжимает рукоять сабли. Ее они увидели слишком поздно: когда восставший из мертвых, не меняя выражения лица, вскинул клинок над головой. Последнее, что услышали перепуганные пираты, перед тем как сабля обрушилась на их головы, был лившийся сверху мелодичный свист.
***
Там где Хорот впадает в Западное море, стоит Мессантия - самый многолюдный порт Хайбории. Ежедневно сотни кораблей бросают здесь якорь, привозя в столицу Аргоса товары от Зингары до Куша, да и сами аргосские купцы отправляются в самые дальние уголки света – от пиктских пустошей до южных островов. Но не только торговый люд считает Мессантию своей вотчиной - частые гости тут и пираты и контрабандисты и иные темные личности, с которыми любят водить дела нечистые на руку купцы. К западу же от Мессантии начинаются владения Зингары, где в море впадает река Громовая. В нижнем ее течении раскинулись владения надменных зингарских магнатов: презирающих аргосских «торгашей», но охотно ведущих с ними дела. Множество мессантийских купцов стекаются к устью Громовой, покупая зерно, вино и сахарный тростник. Взамен зингарские аристократы получают шелк, пряности и предметы роскоши со всего света, а также черных рабов - тысячи негров от заката до рассвета гнут спины на зингарских плантациях. Многие из них, не вынося тяжелого труда и издевательств шемитских надсмотрщиков, бегут, находя убежище в мангровых зарослях, отделяющих земли магнатов от побережья. Беглые рабы мстят бывшим хозяевам, убивая и зингарцев и аргосцев и прочих белых, имеющих несчастье попасться им в руки. Аргос и Зингара жестоко преследуют беглых невольников, под страхом смерти запрещая подданным иметь с ними дело. Любой свободный человек, изобличенный в нарушении запрета, подлежал еще более суровой казни, чем сами рабы.
-Клянусь Митрой, Конан ты выбрал не то занятие! Ты ростовщик, а не пират!
Плотный мужчина с лысеющей большой головой и бегающими черными глазами страдальчески воздел руки. Его собеседник - рослый черноволосый мужчина,- насмешливо фыркнул и отхлебнул из бурдюка с вином.
-Я и так рискую, как никакой иной купец от Кордавы до Кеми, имея дело с тобой и твоими головорезами,- продолжал жалобщик,- а ты еще и вгоняешь меня в убытки.
-Хватить ныть, Публио,- поморщился Конан,- а то я не знаю, что за мой товар другие купцы платят стигийцам серебром, а то и золотом по весу. А я прошу лишь по две золотые монеты за фунт – причем любого товара. Или, думаешь, я не знаю, какие цены на все это в твоей лавке? Давай деньги или я поищу иного покупателя!
С видом человека поднимающегося на эшафот, Публио бросил на стол глухо звякнувший мешок.
-Остальное – когда груз окажется на моем корабле,- сказал купец и Конан согласно кивнул.
Торг шел на купеческой галере, бросившей якорь в небольшой бухте, укрытой за поросшим пальмами мысом. На корме за большим столом сидели Конан, Публио и мулат Вако, сын надсмотрщика и черной рабыни. Он сбежал с плантации, после того как убил отца в пьяной драке, со временем став главарем одной из шаек. С недавних пор он еще и предоставлял место для сделок купца Публио и Конана-киммерийца, капитана черных корсаров.
Галера самого Конана стояла бок о бок с кораблем Публио. Когда спорщики, наконец, ударили по рукам, команда киммерийца принялась сноровисто таскать на купеческую галеру слоновую кость, тюки шелковых тканей, тщательно уложенные страусовые перья, черный жемчуг. Помощник Публио, Тиберио,- худощавый мужчина с шрамом через все лицо,- стоял рядом, проверяя каждый тюк. В трюме спешно освобождалось место - купеческий корабль имел фальшивое дно, куда и складывали пиратскую добычу. Поверх нее ставились амфоры с зингарским вином - именно за этим товаром, для отвода глаз, отправился Публио из Мессантии. Закупившись в устье Громовой, на обратном пути купец бросил якорь в манграх, чтобы встретиться с Конаном.
-Я возьму у тебя с десяток амфор,- сказал Конан,- вычтешь из оплаты. Ребята заслужили отдых, но черных корсаров просто так не заведешь в мессантийский кабак.
-По правде сказать,- Публио понизил голос,- тебе и самому не стоит появляться в столице. Аргос и Зингара заключили мир, чтобы совместными усилиями очистить свои воды от пиратов. За твою голову назначена большая награда. На твоем месте, Конан, я бы отсиделся в тихом месте, пока Аргос с Зингарой снова не рассорятся.
-Спасибо за совет,- кивнул Конан,- останешься на пир, что дает Вако?
-Я и так рискую головой, торгуя с черными корсарами,- нервно усмехнулся купец,- задерживаться мне не с руки. К тому же мне нужно успеть вернуться в город до утра.
-Тогда до встречи.
Купец кивнул и, повернувшись к своим морякам, принялся отдавать команды об отплытии. Конан перепрыгнул на свой корабль и встал перед командой.
-Ну, что бродяги!- рявкнул он,- работа закончилась. Самое время для веселья!
Молодой месяц, взошедший над манграми, осветил сцену разгульного пиршества. На небольшом острове, затерянном меж проток и лагун, весело полыхали костры. Перед ними, сверкая белыми зубами, танцевали полуголые негритянки, соблазнительно покачивая пышными бедрами. На вертелах жарились туши диких свиней, в пальмовых листьях запекались рыба и дикие утки, горой лежали апельсины, гранаты и финики. И конечно выпивка - как купленное у Публио вино, так и приготовленное черными пойло, которое они почему-то считали пивом. Быстро опьянев, негры то и дело норовили устроить драку из-за косого взгляда, не вовремя уступленного места или упругих прелестей черных девок. Почти каждый из беглых рабов носил топор или большой нож, поэтому редкая стычка обходилась без смертоубийства. Победитель садился у костра, чтобы выпить еще вина и закусить его сочным мясом, а труп проигравшего бросали акулам. Все эти стычки считались чем-то само собой разумеющимся и почти не омрачали празднество.
На самодельном троне, стоящем перед хижиной вождя, восседал Конан держа в одной руке амфору с вином, а в другой - увесистый окорок. Рядом с ним стояло еще два трона: в центре восседал Вако, ради праздника разрядившийся в шелка и бархат, снятые с трупа какого-то зингарского вельможи. С украшенного золотом пояса свисал длинный широкий нож, одинаково годный и для того чтобы прорубаться через заросли и чтобы резать глотки врагам. Слева от Вако сидел пожилой негр, увешанный амулетами из звериных и человеческих костей. Кожу его покрывали замысловатые татуировки, а лысеющую голову венчал головной убор из страусовых перьев: подарок из Куша, привезенный Конаном старому Нгоре, колдуну и жрецу Дамбаллы.
-Я бы рад дать тебе прибежище Конан,- Вако принял из рук черной девушки пиалу из кокосового ореха,- но место тут ненадежное. Мои люди - та еще сволочь и среди них найдутся те, кто захочет получить прощение и обещанное богатство за твою голову.
Он сокрушенно покачал головой и Конан кивнул, соглашаясь. Он и сам не обольщался радушием местных: даже если все люди Вако окажутся верными слову, - он не единственный вождь беглых рабов. Между собой черные банды враждовали еще сильнее, чем с зингарцами и иные главари были вполне способны объединиться с бывшими поработителями, чтобы уничтожить соперника.
-И все же есть одно место,- помедлив, произнес Вако,- где ты можешь укрыться.
Он переглянулся с шаманом и тот, криво усмехнулся, обнажив необычайно крепкие для его возраста, подпиленные зубы.
-Поместье Гарконо,- сказал черный жрец,- там уж точно никто не будет вас искать.
-Гарконо? - Конан хлебнул вина, роясь в памяти,- что-то знакомое.
-Я слышал об этой семье еще на плантации,- сказал Вако,- род Гарконо один из самых старых в Зингаре. Говорят, он восходит еще к временам Ахерона: якобы одна из тамошних семей удержалась в здешней глуши, приняв подданство Зингары.
-Такую легенду придумывает каждый второй гранд,- усмехнулся Конан,- а на самом деле его роду – от силы пара столетий и ведется он от бойкого оруженосца, а то и бандита.
-Бывает всякое,- усмехнулся шаман,- но род Гарконо и вправду из древних. Говорят еще пару столетий назад они процветали: их замок стоит на реке Эброта, что впадала в Хорот и графы Гарконо брали пошлины со всех купцов что спускались по реке в Мессантию. Но потом Аргос окончательно утвердился в нижнем течении Хорота и корона стала охранять купеческие суда. Беды Гарконо на этом не кончились: полтора века назад Хорот изменил течение, отклонившись к востоку. Старое течение Эброты заросло камышом, а потом и деревьями, а река нашла новое русло, растёкшись по плавням. Гарконо даже не могли торговать тем, что выращивали – большую часть их полей затопило, так что им едва хватало на пропитание. Род Гарконо увядал, пока, лет семьдесят назад, не остался последний живой отпрыск – граф Эмило Гарконо.
-И что с ним стало?- спросил Конан.
-Никто не знает,- усмехнулся шаман,- в последний раз графа видели полвека назад или больше. А потом он просто пропал - как и его рабы.
-Граф мог умереть от старости,- пожал плечами Конан,- а рабы разбежаться.
-Может и так,- не стал спорить шаман,- хотя граф не был стар, когда приезжал на плантацию где я работал. Меня тогда только продали зингарцам, но я его помню до сих пор: высокий мужчина с черной бородой. Еще запомнил герб на его камзоле: черная гарпия в красном круге со змеями вместо волос. После этого его и не видели. А рабы…обычно они бегут сюда. Но никого из рабов графа тут не видели – хотя, конечно, я не знаю всех. Не все говорят правду, откуда сбежали.
-И что, никто не предъявил права на это поместье?- спросил Конан,- никаких наследников?
-Граф не оставил детей, он даже женат не был, - пояснил Вако,- да и корона не заинтересовалась. Дикая глушь, далеко от столицы, беглые рабы и разбойники под боком, да и вообще у местечка дурная слава - до Рабирийских гор с их упырями рукой подать. Ходят слухи, что они-то Эмило и утащили, а другие говорят, что графа прибрали демоны за увлечение черной магией. В их роду такое часто случалось, ахеронская кровь дает о себе знать. Наши тоже держатся подальше от поместья – сам знаешь, черные люди боятся злых духов и упырей, еще больше чем белые. Но что точно в этом поместье не будут делать - так это искать тебя, Конан.
Киммериец немного думал – возможность получить укрытие пересилила варварские суеверия.
-А мой корабль? - сказал он.
-Тут есть протоки, по которым его можно провести в Эброту,- пояснил Вако,- рядом с поместьем.
-Хорошо,- кивнул киммериец,- Вако, я у тебя в долгу.
-Для чего еще нужны друзья?- усмехнулся мулат,- сочтемся, когда ты выйдешь в море.
-Договорились,- рассмеялся Конан и потянулся за непочатой амфорой с вином.
***
Сейчас же, стоя в воротах проклятой усадьбы, Конан мрачно думал, что поторопился объявить себя должником Вако. Скорей мулат теперь должен киммерийцу – за то, что посоветовал это проклятое место. Недаром ему сразу не понравился дом, хотя беглый осмотр вроде подтверждал слова Вако и шамана - это место давно не посещалось людьми. И все же, Конан поостерегся устраиваться в самой усадьбе, разбив лагерь в саду и выставив часовых. Предчувствие беды вырвало его из сна, заставив поднять команду и кинуться к кораблю. Но, как выяснилось, поздно.
На берегу реки лежали изрубленные на куски незадачливые часовые, но Конан смотрел не на них, а на свой корабль. Галера горела – занявшись от опрокинутой жаровни, теперь она была вся в огне. И среди языков пламени выплясывало жуткое отродье - то, что еще вчера Конан знал, как Мвари, отчаянно смелого рубаку, балагура и любимца всей команды. При жизни он любил танцевать – и после смерти не оставил своих привычек, исполняя жуткое подобие негритянских танцев. Из расколотого черепа вылетали красные брызги, голова нелепо дергалась на сломанной шее, да и все тело выглядело каким-то изломанным, с обломками костей, торчащими из кожи. Пламя уже объяло его тело, пожирая изуродованную плоть, но мертвец, не чувствуя боли, продолжал плясать, словно сломанная кукла в руках неумелого кукловода.
-Колдовство,- выдохнул кто-то позади Конана и тот мрачно кивнул. Ему не надо было оборачиваться, чтобы знать, что лица черных стали серыми, а по их коже бежит холодный пот. Только присутствие белого капитана удерживало их от того, чтобы кинуться наутек, но все боги джунглей не заставили бы их сейчас подойти к галере. Не стал ее тушить и Конан - огонь охватил весь корабль, парус и мачты сгорели, так что судно уже не спасти.
-Колдовство,- проворчал он в ответ, сплюнув на землю,- и вправду проклятое место.
Словно в подтверждение его слов над ним прокатился раскат грома, где-то на юге блеснула извилистая молния. Конан посмотрел на небо, стремительно заволакиваемое тучами, и замысловато выругался. Первые капли упали на землю предвестниками грядущего ливня.
-Укроемся в усадьбе,- бросил Конан,- быстрее, пока еще можно спасти что-то из вещей. Там, глядишь и разберемся с тем, что за дрянь тут водится.
Он развернулся и направился к воротам. Негры, боязливо оглядываясь на полыхающий корабль, двинулись за ним. Вновь грянул гром, но лишь очень чуткий слух мог различить в оглушительных раскатах отзвук далекого барабана.
Конан мрачно смотрел на серую пелену дождя, почти застившую вид из окна. Как он и предполагал едва они вернулись в сад, небеса разразились нескончаемым ливнем. Дождь шел весь день, не ослабевая ни не миг, потоки воды пробивали даже самую густую листву, почти сразу не оставив в саду сухого места. Скрепя сердце Конан приказал идти в дом, что черные корсары исполнили беспрекословно, но и без большой охоты: никто не желал укрываться в проклятом месте. Но делать было нечего - раздувшаяся от дождей Эброта уже выходила из берегов.
Вблизи дом еще больше напоминал замок, с сторожевыми башнями и крепостными стенами. Войдя во внутренний двор, корсары увидели незапертые, покосившиеся двери. За ними оказался приемный зал, от которого поднимались сразу три лестницы. Две из них вели в сторожевые башни, третья выводила в хитросплетение коридоров на втором этаже. Конан и его люди потратили почти весь день, чтобы обыскать все комнаты с факелами, вышибая заколоченные двери и ставни. Однако они так и не нашли ничего подозрительного - только ветхие тряпки и сгнившую от старости мебель. На всем лежал толстый налет пыли лишний раз подтверждавший, что это место давно заброшено. В конце концов, пираты обосновались внизу, запалив костер из обломков мебели. Разгоревшееся пламя осветило на одной из стен большое резное панно из потемневшего от времени дерева. Панно изображало высокого чернобородого мужчину, с резкими чертами лица, позирующего на фоне поместья. На черном камзоле виднелся красный круг, с вписанной в него черной гарпией. Судя по всему это и был Эмило Гарконо, последний хозяин поместья. Внизу, там, где на обычной картине стояла бы подпись мастера, красовался причудливый символ, при виде которого Конан помрачнел еще больше.
Киммериец обосновался в одной из сторожевых башен, куда отнесли и заранее вынесенное с корабля золото. Когда они выберутся отсюда, каждый получит свою долю, а пока негры доверили добычу своему капитану, зная, что он их не обманет.
Стемнело, но Конану не спалось, - отчасти из-за обуревавших его мрачных дум, отчасти из-за разгулявшейся за окном стихии. Не прекращаясь, лил дождь, молнии распарывали небо, словно огненные плети преисподней, а в оглушительных раскатах грома слышался демонический хохот. И снова, уже совсем ясно, где-то вдали слышалось, как в раскаты грома вплетается барабанный бой. Угрюмая усмешка искривила губы Конана.
-Проклятый пес,- словно выплюнул он. Он, расстелил в углу плащ, перекусил куском соленого мяса и запил глотком вина из тех припасов, что они вынесли с корабля в первый же день. Подтянув поближе меч, киммериец провалился в тревожный сон.
Он проснулся резко, словно выныривая из омута. Почти сразу он понял, что его разбудило – дождь стих, тучи рассеялись и полная луна светила в окно, заставив Конана зажмуриться.
Потом он услышал - негромкий свист, исходящий, казалось одновременно от окна и двери. Странный, завораживающий, свист невольно сковывал его движения, ввергая в пугающее оцепенение. И тут на подоконнике, словно соткавшись из лунного света, возник черный призрак с полыхающими зеленым огнем глазами. Вновь разнесся свист и тварь, соскочив на пол, странной переваливающейся походкой, направилась к киммерийцу, отчаянно пытавшемуся преодолеть злые чары. Уродливая заря придвинулась совсем близко – жуткая, нечеловеческая личина, чье сходство с человеком, лишь оттеняло ее уродство. Раздвинулись тонкие губы, обнажая черные зубы и из окровавленного рта вырвался издевательский смешок. Но это стало и ошибкой твари - охватившая Конана ярость дала ему сил разорвать сковывавшие его путы. Он ощутил, что вновь обрел власть над телом, когда жуткое существо растаяло, а вместо него возникла готовящаяся к броску огромная змея из тех, которыми кишели болота. Холодно мерцали неподвижные глаза и раздвоенный язык мелькал меж истекающих ядом зубов. Тварь опоздала лишь на миг – Конан успел ухватить гада за шею, чуть ниже смертоносной пасти. Сильные пальцы с хрустом переломили змеиные позвонки. Швырнув на пол издыхающую тварь, Конан подхватил меч и изрубил змею на куски. Посмотрел на подоконник - на нем лежал толстый слой пыли, годами, казалось, не нарушаемый ничьим прикосновением. В пыли на полу виднелись следы Конана и извивы змеиного тела – но ни единого следочка призрака.
Конан еще пытался осознать все происходящее, когда снизу вдруг раздались крики боли и страха, перемежаемые громким шипением. Перепрыгивая через три ступени, Конан опрометью кинулся вниз, но еще до того, как он вбежал в залу, понял, что опоздал. На полу, корчась в смертных муках, погибали его пираты, судорожно зажимая следы укусов на руках или шее. А от дверей слышалось шипение и шелест чешуй уползавших в сад змей.
Недвижный и безмолвный Конан стоял в зале глядя как полыхает костер из стащенной со всего дома ветоши и обломков мебели. На костре лежали тела мертвых пиратов: единственная услуга, которую киммериец мог оказать погибшим товарищам, чтобы спасти их от мерзкой участи живых мертвецов. Отвратительный запах горелого мяса бил ему в ноздри, от дыма слезились глаза, но Конан упорно оставался на месте, не отводя глаз от огня. Лишь пламя разгорелось так, что оставаться рядом становилось опасно, Конан вышел наружу. В голове царила удивительная ясность: сейчас, после потери всей команды, все ужасы вчерашнего дня сложились в целостную картину. Сидя на опушке сада и проверяя большим пальцем лезвие меча, Конан смотрел на вырывавшиеся из окон клубы черного дыма, хорошо понимая, что этим все не кончится. Откуда-то, - не то из глубины дома, не то из глубин его сознания раздавался зловещий хохот: зло окопалось в этом доме столь основательно, что перед ним оказался бессилен и огонь. Последний удар возмездия киммериец должен нанести сам.
Словно в ответ его мрачным мыслям над его головой прогремел гром - небо снова застили тучи и тяжелые капли упали на землю. Спрятавшись под разлапистым деревом, Конан смотрел, как под проливным дождем угасают вырывавшиеся из окон языки пламени. Выждав когда огонь потухнет, а дым рассеется, киммериец снова вошел в дом. Стены и пол покрывал слой копоти, почти все, что могло гореть, сгорело, в том числе и тела черных корсаров - даже самая сильная магия не оживила бы эти обгорелые кости. Выгорело и резное панно, открывая покрытую сажей стену, а в ней - обугленную дверь из толстых досок. Подойдя, Конан со всей силы ударил ногой и дверь рухнула с оглушительным грохотом.
Раздув одну из обгорелых головешек, Конан осторожно вошел в открывшийся проем. Перед ним предстали вырубленные в камне ступени, спускавшиеся в кромешную тьму. Как Конан и предполагал, огонь почти не затронул подземелье, с каждым шагом становящимся все более темным и сырым. Вскоре кирпичная кладка стен сменилась голым необработанным камнем, как в пещере. Над головой пищали летучие мыши, какие-то многоногие существа прятались от света факела по щелям в камне. Коридор петлял, делая неожиданные повороты, но Конан, не колеблясь, шел вперед, готовый спуститься до самой преисподней. Жажда мести выжгла в нем осторожность и суеверный страх, под внешним спокойствием Конана скрывался свирепый варвар, жаждущий напоить меч кровью неведомой твари.
Коридор вновь свернул налево, потом направо и вдруг вывел в небольшую пещеру. В ноздри Конана ударил невыносимый запах гниения – миазмы, наполнявшие это место, были почти физически ощутимы. Под ногами что-то чавкнуло и киммериец, посветив вниз, с омерзением увидел под ногами расползавшееся месиво, в котором он опознал сгнившие человеческие останки. У стены стояли выстроенные в пирамиду человеческие черепа.
За спиной киммерийца послышался знакомый свист и Конан, ждавший этого все время, обернулся навстречу выступавшему из тьмы уродливому силуэту. Вблизи существо выглядело еще ужаснее: бледно-серая кожа покрывала тощее тело, распространявшее трупный смрад. Окровавленный рот скалился черными зубами, когтистые лапы тянулись, чтобы вцепиться в грудь Конана, глаза мерцали зеленым гнилушечным светом. На уродливом теле виднелись обрывки черного одеяния с почти стершимся символом: змеевласая черная гарпия в красном круге.
Свист становился все громче, почти оглушая Конана, пробуждая знакомое оцепенение. Стало заметно темнее: бросив взгляд на факел, Конан увидел, что он стремительно угасает, будто приближавшаяся тварь поглощает свет. Борясь с гипнотическим внушением Конан опустился на колени и неверной рукой начертил в грязи некий символ. Свист стих и Конан, восстановив контроль над своим телом, отступил на несколько шагов. Пламя факела разгорелось снова, осветив застывшую на месте тварь. На уродливой морде появилось нечто похожее на опасение.
-Когда много времени проводишь среди чернокожих,- усмехнулся Конан,- можно и нахвататься разной колдовской дряни. Тебе ли это не знать, граф Гарконо?
Тварь вздрогнула, как от удара и ее глаза встретились с глазами Конана. Черты ее неуловимо изменились: будто сквозь маску монстра проступило нечто почти человеческое.
-Нам есть что обсудить,- сказал Конан, присаживаясь на пирамиду и втыкая факел в глазницу одного из черепов, - похоже, у нас объявился общий должник.
***
Спустя еще несколько дней в сад вокруг усадьбы Гарконо явились новые гости. Перед домом горел костер и чернокожий колдун в убранстве из страусовых перьев, выплясывал в диком танце, вскидывая руки то по направлению к замку, то вверх, к Луне. Как у хищного зверя сверкали глаза Нгоры, скалились заостренные зубы, с искусанных губ лились призывы к Темному Аджуджо и Великому Змею. Рядом стоял великан мулат, недвижный словно статуя из черного мрамора. У его ног лежала связанная зингарская девушка, полумертвая от ужаса.
Колдун выкрикнул последние слова заклятия и стая летучих мышей закружилась у него над головой. Мулат ухватил девушку за волосы и швырнул к колдуну, а тот вскинул руку с ножом, готовясь перерезать ей горло. Однако сделать это он не успел: вылетевшее словно неоткуда копье, ударило его в грудь, отбросив в чащу. Раздался громкий смех и мулат с изумлением увидел, как на пороге усадьбы вырастает знакомая фигура.
-Конан!- с ужасом выдохнул он,- не может быть.
-Ждал кого-то другого, Вако?- киммериец улыбался, но это была улыбка тигра, приближающегося к намеченной жертве,- клянусь Кромом, ты не представляешь, как я рад тебя видеть.
Смуглое лицо Вако потемнело.
-Ты мертв,- выплюнул он,- сгинь, пропади, ночной призрак!
-Разве призрак может так метнуть копье,- рассмеялся Конан,- и разве он мог донести вот это?!
Киммериец швырнул к ногам Вако глухо звякнувший мешок.
-Ты все подстроил из-за этого, да Вако? - продолжал киммериец,- ради золота Публио и награды за мою голову? Я начал догадываться, что за тварь окопалась тут, когда увидел мертвеца на моей горящей галере, а окончательно убедился, увидев панно. Колдун из страны Куш, которому я спас жизнь, рассказал мне о зувемби: мерзких тварях, которых создают жрецы Дамбаллы. Колдуны могут повелевать зувемби, заключив их души в некое изображение обращенного ими человека. Так, как это сделал Нгуру с графом Эмило Гарконой, по его собственной просьбе. Ты же знал, что Нгуру пришел на болота именно отсюда – мне сразу показалось, что он слишком много знает о поместье. Граф, помня о своих ахеронских корнях, увлекался черной магией, мечтая о вечной жизни и магической власти. Колдун рассказал хозяину о Черном Зелье, превращающим людей в зувемби – бессмертную тварь, владеющей колдовской силой. Шаман уговорил Эмило создать это панно, сказав, что необходимое условие для свершения ритуала - и граф, в безумии своем, согласился. Вместе с несколькими слугами Эмило заточил себя в подземелье, оставшееся еще от ахеронских катакомб, где и принял зелье. И так Нгоро обрел над ним власть: сначала он заставил графа убить своих слуг, а потом стал использовать его в своих целях. Лишенный памяти о прошлом, питающийся болью и страхом живых, зувемби и впрямь обрел новые силы: отделять от тела свой дух и отсылать его на поверхность, повелевать ночными тварями, поднимать мертвых, пока их тела не остыли. Но сам граф оставался в заточении в подземелье, а всеми его действиями руководил колдун - пока я не сжег панно и не вернул графу его душу.
-Когда ты понял мой замысел? - спросил Вако, тайком нащупывая рукоять кинжала.
-Когда начался дождь,- сказал Конан,- я услышал барабанный бой и вспомнил о заклинателях погоды на Черном Побережье. Я понял, кто вызвал этот дождь, чтобы задержать меня в поместье. Кое о чем я догадался сам, памятуя рассказ старого колдуна, ну а остальное мне поведал…
Дикий блеск глаз мулата, выдали Конану его намерение, когда Вако с криком, напоминающим звериный вой, сорвал с пояса нож и метнулся к Конану, целя в горло. Конан отразил этот выпад и ударил в ответ. Рука с ножом бессильно повисла вдоль тела мулата, пытавшегося второй рукой зажать рану на предплечье. Конан, ухватив Вако за горло, швырнул полузадушенного, истекающего кровью врага, к подножью исполинского кипариса. Подняв выпавший нож, Конан по самую рукоять вогнал лезвие в смуглое предплечье, пришпилив закричавшего Вако к дереву.
-До утра ты может, и истек бы кровью,- задумчиво сказал Конан,- но ты столько не проживешь. Я оставляю тебя в компании колдуна… и кое-кого еще, с кем тебе давно пора познакомиться. Я хотел убить его за смерть моих людей, но потом понял, что он – такая же жертва. Да, а золото, кроме этого мешка, лежит в той башне: возьми, если сможешь. Я беру только свою долю.
С этими словами киммериец подобрал с мешок с золотом и, подойдя к связанной девушке, мечом разрезал ее путы. Он помог ей встать и, заставив не смотреть на корчащегося на земле колдуна, подтолкнул дрожащую зингарку в сторону сада. Вскоре оба исчезли между деревьев.
Вако не знал, сколько времени после ухода Конана, он, скользкими от крови пальцами, пытался выдернуть нож. Наконец, раскачав лезвие в ране, он вырвал нож и встал, едва держась на ногах от жуткой боли. Перетягивая рану обрывком рубахи, он, не отрываясь, смотрел на башню, на которую указал Конан. Золото, если варвар не соврал, лежит там, золото, что сделает его богачом.
Негромкий стук послышался позади и Вако, обернувшись, увидел неуверенно ковыляющую меж деревьев фигуру в страусовых перьях.
-Нгоро? - хриплым голосом спросил Вако, но тут же похолодел от ужаса: колдун брел, не видя дороги, ударяясь о деревья торчащим из груди копьем. Глаза его были пусты и бессмысленны.
Позади раздался мелодичный свист и мулат, повернувшись, словно окаменел, не в силах двинуть и пальцем. На пороге поместья возникла жуткая фигура с горящими зелеными глазами. Ужасный рот скалился, обнажая черные зубы и из пасти лился чарующий свист, навязывавший мулату чуждую, нечеловеческую волю. Похолодевший от ужаса Вако шагнул вперед , не способный сопротивляться зову твари. Вслед за Вако, неуклюже ковылял мертвый колдун. Вот пленники колдовской силы подошли к зувемби и все трое растворились во тьме.
Вако и Нгоро прибыли к поместью втайне от остальных невольников, не желая делиться добычей. Сейчас приведенная ими пирога, шла верх по течению Эброты , направляемая большим веслом в руках киммерийца. Рядом, работая веслом поменьше, сидела зингарка , смотревшая на своего освободителя со смесью страха и восхищения. Сам же Конан неотрывно смотрел на исчезавшее за деревьями поместье Гарконо. Вот из недр замка вырвался истошный крик, полный смертельного ужаса и следом - нечеловеческий хохот. Конан мрачно усмехнулся и налег на весло, уводя судно от проклятого места, одержимого древним злом, выползшим из джунглей и болот Черных Королевств.

[Ґрун]

Есть сюжетные параллели с рассказом Голуби преисподней Говарда.

[Зогар Саг]

Цитата: Автор: Ґрун Есть сюжетные параллели с рассказом Голуби преисподней Говарда.

Я бы даже сказал весьма заметные параллели

[Тусек]

Эту галиматью невозможно читать! С первых же строк автор погружает читателя в мешанину причастных и деепричастных оборотов.
Вот прям самое первое предложение:
"Ночь накрыла своими крыльями обширный сад, обступивший большой дом, похожий на замок. "
Не хватает только добавки ", который построил Джек".
Идём дальше. Впрочем, совсем недалеко, в следующий абзац.
"на окружившей сад полуразваленной стене, подобно черной горгулье, высился высокий негр, в алом кушаке и рваных штанах из парусины."
О да! Высокий высился! Прям поэтика, мать её, слова. А был бы негр низкий, как бы автор выкрутился? Он бы низился или что?
Текст изобилует запятыми, поставленными не так и не тогда. Такое ощущение, что кто-то плеснул на текст из банки с запятыми. Куда упали - там и легли. А куда-то и не упали.
"Мускулистая рука покоилась на эфесе кривой сабли свисавшей с пояса".
Но и этого бардака мало! Оказывается, Конан занимался астрофизикой! Никак иначе невозможно объяснить, что обычная луна превратилась в Луну, то есть в астрономический объект.
Читать дальше бессмысленно. Интереса ради я прочёл ещё один абзац ближе к финалу.

Цитата: Дикий блеск глаз мулата, выдали Конану его намерение, когда Вако с криком, напоминающим звериный вой, сорвал с пояса нож и метнулся к Конану, целя в горло. Конан отразил этот выпад и ударил в ответ. Рука с ножом бессильно повисла вдоль тела мулата, пытавшегося второй рукой зажать рану на предплечье. Конан, ухватив Вако за горло, швырнул полузадушенного, истекающего кровью врага, к подножью исполинского кипариса. Подняв выпавший нож, Конан по самую рукоять вогнал лезвие в смуглое предплечье, пришпилив закричавшего Вако к дереву.

Все те же родовые травмы начинающего графомана: запятые не там, по два деепричастных оборота на один глагол, и апофеоз - запятая между подлежащим и сказуемым! Да блин! Это же полный п... Как можно поставить запятую вот здесь:
"Дикий блеск глаз мулата, выдали Конану его намерение". Впрочем, если блеск (ед. число) выдали (мн. число), то стоит ли удивляться запятой?

Увы, этот убогий текст невозможно прочесть. Не говоря уже о том, чтобы оценить. Впрочем, за грамотность можно поставить твёрдый кол.