Horror-конкурс - Умершее время

[Lex Z]

Умершее время

Андрей и Таня не могли нарадоваться на новое жильё – небольшую двушку. В принципе, новой её назвать было нельзя. Здание постройки середины прошлого века пятьдесят лет пробыло больницей, ещё десять – заброшкой, столько же длилась вялотекущая перестройка. Подключили программу «Жильё – молодым семьям». Квартирки, суть бывшие больничные палаты, восстановили и переделали прекрасно, цену определили вполне подъёмную. И они разлетелись, как бабушкины горячие пирожки, за год до сдачи первого корпуса.
Таня начала петь за уборкой, готовкой, в душе; Андрей перестал мучиться по утрам головными болями: где ещё подзаработать денег на аренду жилья, помощь родителям, еду-одежду, что положить на накопительный счёт. После работы они, как новобрачные, летели в своё гнёздышко. Весело ужинали, часто с винцом, которое гармонировало с ощущением благополучия, потом Таня начинала вдохновенную уборку, а Андрей уходил в мастерскую на первом этаже.
Это надподвальное, во весь дом, помещение без окон, с санузлом в конце длинного, как взлётная полоса, коридора, было когда-то неизвестно чем, таким и осталось почему-то после сдачи-приёма здания. А сейчас в нём люди поставили столярные столы и верстаки, разбили на боксы, понаделали подсобок – занимайтесь кто чем хочет. Андрей стал мастерить шкафы матери на дачу, выполнять кой-какие заказы. Так что через десять лет после свадьбы он снова чуть ли не каждый день дарил жене цветы. И радовался, когда её взгляд то и дело застывал на вазах: эти цветы были символом новой жизни – в своём жилье, с определённым достатком и большими надеждами.
Всё сложилось так, как они мечтали. За исключением двух вещей. Первая – соседний корпус бывшей больницы, который стоял напротив их дома и когда-то соединялся с ним наземным переходом, правда, уже разобранным и существующим в виде бетонных плит. Второй корпус «глаза в глаза» уставился в окна их дома, назойливо наблюдал или демонстрировал чужую жизнь. Шторы почему-то не помогали, ощущение присутствия рядом других людей напоминало соседство по больничной палате.
И вторая вещь – отсутствие детей. Когда-то едва затеплившаяся жизнь в теле жены оказалась помехой, и от неё избавились. Теперь же появление нового члена семьи стало более чем желанным.
Осенним вечером Таня вскочила на плиту бывшего перехода между зданиями. Андрей залюбовался ею: щёки сияли здоровым румянцем, глаза светились, руки сжимали чудесные астры. Подумалось, что она сегодня сообщит о беременности… Ну или сделает супружескую ночь горячей.
Таня перестала улыбаться, между её бровей пролегла морщинка, так хорошо знакомая Андрею по годам, когда им было негде жить и аренда хорошей меблированной квартиры каждый месяц сжирала треть зарплаты. Жена опустила астры и прислушалась к чему-то.
– Малыш… – Шагнул к ней Андрей.
– Не подходи сюда, – сердито сказала жена, спрыгнула с плиты, слегка подвернув ногу, зашагала, прихрамывая, к нему.
Андрей обнял её:
– Что случилось? Ты так сияла и… погасла.
– Наверное, засохла? Как астры? – спросила Таня.
В самом деле, роскошные головки склонились на почерневших стеблях, листья скрутились. Жена швырнула букет в бак со строительным мусором, которого ещё было полно вокруг.
– Странно, – пробормотал Андрей. Ему было очень обидно: продавцы киоска, который был недалеко от жилого комплекса, знали его, встречали как родного, предлагали всегда свежайший товар.
Таня быстро уловила настроение мужа, взяла его под руку, прижалась:
– Понимаешь, у меня сегодня во всём теле была такая лёгкость… Случилась задержка! Я весь день носилась, как надувной шарик. А тут вскочила на эту плиту и слышу: женщина плачет, зовёт кого-то, просит показать ей дочку… Вот так и кричит: хоть взглянуть на неё дайте! Убийцы!
Таню затрясло, и Андрей обнял её, хотел закрыть поцелуем рот, но она отстранилась и продолжила:
– Я было напряглась, да только подумала, что под этим бывшим переходом могли быть коммуникации, трубы. Вода, ветер – вот тебе и крики. Но уж до того ясные!..
– Пойдём, малыш, домой. Сегодня ужин сервирую я. Без цветов и вина, зато с любовью, – сказал Андрей и подмигнул жене.
Но вечер тоже увял, подобно выброшенным астрам. Таня выглядела уставшей и больной. Андрей ласково за ней ухаживал, с надеждой глядел ей в глаза, легко касался живота.
Безрадостная ночь, как в зале ожидания на вокзале, не принесла сна и отдыха: Таня вставала и уходила в туалет, Андрей ворочался с боку на бок.
Утром в ответ на его вопрошающий взгляд жена ответила:
– Пока всё по-прежнему.
Так прошла целая неделя. Ни месячных, ни двух полосочек. И врач не нашла никаких изменений.
Но Таня мучилась, перестала есть, цветы даже видеть не могла. Идеально убранное жилище тоже выглядело хворым.
Через месяц они снова победили обстоятельства: тест-полоска порадовала, врач определила по анализу беременность. Впереди засияла ещё более счастливая семейная жизнь: агушечки, топотушки, детский сад… Они отмотают назад годы, заново проживут детство и юность со своим ребёнком.
Вечерние заморозки превращали мир в звонкую посеребрённую жесть, бодрили, звали на прогулку, и Андрей с Таней хрустели шагами по новым плиткам вокруг корпусов, гуляли и говорили про будущего ребёнка. Однажды забрались в бывшую зелёную зону больницы, где гигантские сирени вели бой с громадными акациями, и все вместе проигрывали клёнам и вязам.
Андрей споткнулся о трубу. Густой железный звук ушёл ненамного под землю и иссяк.
– Уу… А у нас доча будет! – крикнула Таня, нагнувшись к чёрному жерлу.
Эха не было, будто темнота проглотила её слова.
Андрей поёжился от неприятных предчувствий и быстро увёл жену из зелёной зоны. Таня разворчалась: гуляла бы да гуляла ещё. Видно, её стала привлекать темнота, потому что дома она откинула штору и открыла окно. Андрей прижал её к себе.
И вот же совпадение: в соседнем доме, прямо напротив, тоже было открыто окно. В нём обнималась молодая пара, мужчина гладил и целовал довольно большой живот жены. Странно, что они выглядели чёрными фигурами. Ни одежды, ни лиц, ни обстановки комнаты было не разглядеть. Только свет и чёрные силуэты.
– Ну, мне её не догнать, – засмеялась Таня, хлопнув по своему тощему животу.
– Догоним и перегоним, – возразил Андрей. Но ему не понравилась ни ситуация, ни шутка. Когда шторы были опущены, он понял почему: во всём соседнем доме горело только окно той целовавшейся пары. Через пять минут Андрей отодвинул штору: противоположное здание Титаником без единого светящегося иллюминатора тонуло во тьме.
Утром он вышел один: Таня взяла выходной для посещения перинатального центра. В лёгком осеннем сумраке соседний корпус обошёлся почти без освещения квартир. Вот же странность: два месяца назад дом активно заселялся. Куда все подевались-то?
Красивая плитка была экономно выложена только вокруг домов, дальше лежал взрытый, уродливый асфальт, сработанный, наверное, в последние больничные годы. Сегодня почему-то Андрею впервые не захотелось наступать на многочисленные трещины. Они походили на громадных чёрных змей. Более того, остатки асфальта вспучились, словно под ним проползли гадины.
Андрей, подсмеиваясь над своим впечатлением, аккуратно перешагивал трещины. Но так случилось, что изуродованная дорожка подставила ему именно вздутый кусок асфальта. Он не удержался и наступил. Нога провалилась в холодную темноту, пласт асфальта рухнул вниз. И Андрею показалось, что исполинская анаконда, которая рвалась из-под земли к свету, схватила его.
Андрей даже не успел испугаться, как по пояс оказался в земле. Снизу, в провале, сокращались мускулы мощной глотки, острые зубы намертво вцепились в икру.
Андрей закричал.
К нему бросились на помощь рабочие. Вытащить Андрея было очень трудно, пришлось разворотить вокруг него оставшийся асфальт. Образовалась яма с землёй и кровью: нога была зверски распорота.
– Вам ещё повезло, раньше на территории один рабочий совсем провалился и задохнулся, а второго пополам разорвало, вон там, подальше, где сейчас парковку делают, – ляпнул молодой рабочий с нетрезвым лицом и получил тумак от бригадира.
Андрея увезли в больницу, обработали и прооперировали. Сильнее боли было беспокойство о Тане: как ей-то ходить меж этих чёртовых змей? Он пытался себя успокоить тем, что раньше всё было нормально. Но было ли? Двое рабочих…
Его замучили посещениями представители строительной компании, полиции, городской администрации, страховые агенты. Несчастный случай. Никто не виноват.
Андрею было плевать на них. Его думы занимала Таня и их ребёнок. Он каждый раз наказывал не идти к центральному выходу, а выходить зелёной зоной и выбираться через дыру – упавший проём ограды. Прямо на нормальный тротуар.
– Через дыру? – смеялась Таня. – Так ты нас ещё до рождения хулиганками воспитаешь.
Материнство сделало её счастливой и беспечной. Андрей буквально выпросился на выписку. На костылях, но он будет сопровождать жену.
Пока Таня была на работе, он исследовал каждый метр вокруг корпусов. И обнаружил тревожные зоны. Так он назвал аномальные участки территории.
Первая зона – это бывший переход между больничными корпусами. Под вечер на бетонных плитах слышались голоса: ругань санитарок, вопли в перевязочной, звяканье инструментов. Откуда они доносились, неизвестно.
Вторая зона – среди вязов и клёнов, у трубы. В неё можно было крикнуть, и голос нёсся под землей. Бывало, что труба отказывалась принять звук. Однажды он, под влиянием глупого и странного порыва, сунул в жерло руку по локоть.
Чёрт подери, он почувствовал, как чьи-то ледяные пальцы легонько погладили его запястье! Андрей вскрикнул, подался назад и больно упал на копчик. Хорошо, что рваная нога была под защитой гипса. Дня два носил он холодную печать на синем запястье.
Третья зона обнаружилась совершенно внезапно.
Андрей прибирался в своей «мастерской» – местечке между двумя боксами, где он клепал из старья мебель. Подумывал, что это занятие нужно на время свернуть, но навесить кое-какие двери, чтобы не растащили материал.
По коридору загремели расхлябанные и несмазанные колёса тележки. Он обернулся: вроде народу-то с утра здесь не было. И не поверил своим глазам.
Две унылейших тётки с высоченными накрахмаленными колпаками, в белых халатах и тапочках, везли больничную каталку. На ней в ряд были уложены три свёртка, покрытых дырявой простынёй.
Картина была настолько сюрреалистической, что Андрей ахнул. В воздух поднялись мельчайшие частички дерева и фанеры, и он ещё чихнул вдобавок.
Глаза тёток стали осмысленными, они даже приостановились возле Андрея.
– Чё за хрень? – густым низким голосом спросила одна. – Кто здесь досок наставил?
– Здравствуйте, – сказал Андрей.
Зрачки второй стали колючими и злыми, она немного оттолкнула каталку от себя и рявкнула:
– Из травмы? Курить, поди? А ну марш в своё отделение, пока нарушение больничного режима не записали!
Андрей не отреагировал: он не мог оторваться от жалкого зрелища сползшей простынки, под которой лежал спеленутый младенец. Синий. С закрытыми глазами. В других свёртках наверняка тоже были мёртвые новорожденные.
– Почему? – рыдающим голосом спросил он.
Первая тётка вняла его чувству и сказала:
– Инфекция, что ли. Родильное на мойку и дезинфекцию закрываем.
А вторая снова проревела приказ срочно идти в своё отделение.
И они двинулись дальше.
Андрей постоял мгновение и выглянул из своего закутка.
Ни тёток, ни каталки не было. Слышался только звук расхлябанных колёс.
Он поговорил с соседом из бокса. Мужчина долго хмурился и отговаривался, но потом признался: однажды, подняв тяжёлый баллон с краской, надорвался до того, что всё виделось красным. Глянул в коридор, а там скопища кладбищенских венков и гробы рядами. Больше такого не повторялось.
Молодой выпивающий рабочий, который нечаянно нарушил запрет бригадира, признался, что раньше на первом этаже была ритуальная служба, а само здание – административным, с терапией и другими отделениями на верхних этажах.
– Прикинь, – сказал он, приняв с благостным лицом две бутылки пива, – однажды самому привиделось, что в гробу лежу. Неудобно так, жёстко, стружкой до тошноты воняет. Ну я и вылез из домовины. Рядом мужик откуда-то возник, весь такой из себя… прилизанный, в костюме. Ка-а-ак заорёт! Я ему: ты чего, щас освобожу твой ящик, не помял ничего и не запачкал. А он всё орёт. Так в воздухе и растаял орущий.
Андрей понял, что больница вполне могла закрыться из-за того, что люди видели и слышали будущее. А сейчас эта аномалия выдаёт обратный вариант: прошлое приходит к живущим сегодня. Но от этого не легче! Каждый житель комплекса на месте больничного городка может пострадать. Ну не батюшку же вызывать? А почему бы и нет? Уж свою-то квартирку он освятит, тем более скоро появится младенец.
Видно, такая мысль пришла в голову не ему одному. За неделю он видел трёх батюшек. Один приехал на ископаемом жигулёнке и поставил его у бетонного забора. В саржевом балахоне, с бородой, под которой он и прятал крест, держа его в кулаке, батюшка казался тем, кому самому нужна помощь. Второй встретился в мастерских, выглядел более импозантно, шёл вальяжно, позванивая колокольчиками кадила. Третьим был отец Вадим, настоятель новоотстроенного собора. Андрей видел его из окна. Отец Вадим был уже со свитой: дьячком и тремя певчими.
Уж не из разных ли времён были эти батюшки?
Андрей решил перезнакомиться со всеми соседями своего третьего этажа. Предлог – помощь в столярных работах. Люди были все молодые, с одним-двумя ребятишками. Такие радушные родители и поголовно куксившиеся дети! Оказалось, они отказываются играть в двух больших холлах, выходить на улицу. Андрей преодолел необщительность и почти навязался «в старшие»: давайте строить детскую площадку, через три месяца Новый год, нужно залить небольшой каток, поставить ёлку, соорудить горку, лучше деревянную, разборную, какая была в его детстве.
Родители радостно взвалили на него всё: от сметы до работ. Андрей разжился скупыми сведениями. В триста третьей квартире (нумерация осталась больничная – первая цифра номер этажа, далее – номер квартиры) в первые дни после заселения в туалете бежала вода. Хозяева заглядывали и видели старика, который злобно оглядывался и орал: «Только зашёл!» И тут же исчезал. Вонь после него была невыносимой. «Визитёр» перестал беспокоить после трёх встреч.
В триста двенадцатой квартире мальчонка уверял, что путает листы папиного диплома тётенька. Приходит и перекладывает их по-своему. Она же включала то и дело на кухне чайник. Мальца наказывали, но события повторились, когда он неделю жил у бабушки. Потом всё нормализовалось.
В триста двадцать четвёртой постоянно в шесть часов везде гас свет.
Андрей вспомнил слова рабочего: здесь была административная часть.
Что же делалось в тех квартирах, где раньше находились отделения?
Народ на верхних этажах отличался сварливостью, нежеланием общаться. Молодое поколение – склонностью к хамству и драчливостью. Никому не оказалось дела до ёлки и катка. А вот жалоб была тьма-тьмущая, более того, жильцы нескольких квартир покинули дом.
Андрей с удивлением узнал о смерти, которая вольного гуляла по этажам, особенно по пятому, где была хирургия. Неведение легко объяснялось тем, что в последние годы прощание проходило в ритуальных салонах, оттуда везли на кладбище, и соседи могли долго не знать о том, что кто-то из живших рядом умер.
Короче, прошлое, замешенное на болезнях, смертях, горе и другом негативе, получило прописку в настоящем. И в это злачное место он принесёт из роддома долгожданного ребёнка!
Зима наступила рано и примирила его с аномалиями: люди всё же стали работать по вечерам под светом фонарей над катком и горкой, Таня была здорова и весела, призраки не тревожили, первый этаж собирались сделать магазином и велели убрать все доски-загородки и боксы. Треклятый асфальт обрёл твёрдость железобетона.
Всем надолго запомнились пышные снега этой зимы. А ещё грянувшее под самые праздники несчастье.
Ребятня не могла дождаться горки и изъездила на лыжах и санках зелёную зону, которая сейчас представляла собой сказочно прекрасное кладбище мёртвых деревьев. Уже с наступлением темноты дом всполошился от женского крика: мать не могла дозваться сынишку, который с саночками вышел погулять под самыми окнами. Что могло быть безопаснее? Залитые светом фонарей деревья, родители и дети, ограда, правда, с упавшим проёмом…
Все рассказывали: вот только что видели Кольку, а потом он куда-то подевался. Вызвали полицию, поискали за дырой проёма – никого. С той стороны стояли дома, располагалась беседка, где молодёжь пила пиво, общалась или творила безобразия. Полиция в первую очередь занялась этой молодёжью, но они стояли насмерть: мелкие эти никому на фиг не нужны, никто мимо дыры из взрослых не проходил, вон у собачников спросите. Владельцы псов информацию подтвердили.
Таня всполошилась и отправила Андрея на поиски. Он возражал: чего топтаться всем вместе на пятачке среди деревьев, но потом пошёл, прихватив фонарик.
Несколько взрослых жильцов бороздили высоченные сугробы у деревьев, подозревая, что малыш просто увяз в снегу и замёрз.
Мать ребёнка, к которой вызывали скорую, снова выбежала из дома, с криком стала бросаться к поисковикам. Андрей внезапно вспомнил про трубу. Он подбежал к женщине, глянул в её красные глаза под вспухшими веками и спросил:
– Здесь должна быть труба. Труба! Если в неё крикнуть, звук далеко идёт по ней. Вы видели её? Я не помню, где она находилась…
– Была труба, – ответил один мужчина. – Но она же узкая! Ребёнку в неё никак не провалиться, тем более с санками.
– Нужно всё равно проверить, – поддержал Андрея его сосед с третьего этажа.
– Здесь всё меняет размеры… - прошептала мать Коли, и лицо её застыло.
Слёзы стали замерзать на её ресницах, щеках и верхней губе. Андрею помстилось, что влага отдаёт красным. Словно бы лицо женщины в крови.
Вышел её муж, который ездил в полицию, обнял жену, хотел увести. Она вырвалась из его рук, сумасшедшим взглядом обвела каждого, кто искал её ребёнка.
– А чё? Правильно она говорит! – заявил сосед сверху, выпивающий, но смирный. – Всё меняет размеры! Вчера полез кладовку оклеивать обоями – не хватило. Докупил – оказались лишние. И ещё: встроенные шкафчики у вас тоже есть? Во! Мой малец в таком любит играть. Зову его: иди ужинать! «Не могу!» – кричит. Я ему: постарайся, а то тебе манника не достанется. Заплакал, завозился так, что удары о стены послышались, выпал из шкафа с грохотом. Весь поцарапанный. «Шкаф не пускал!» – говорит, сам трясётся. С того вечера мимо этого шкафа бегом!
– Не слушай всяких забулдыг! – вдруг выдал отец пропавшего Коли.
Люди возмутились его грубостью, разбрелись в поисках трубы.
Всю весну, лето и осень каждый, кто бывал в зелёной зоне, сталкивался с трубой, но сейчас зловредный снег надёжно спрятал её.
Таня расстроилась до слёз, что малыша не нашли, а Андрей неожиданно для неё предложил съехать, продать двушку и купить себе другое жильё. Сбежать, одним словом.
Утром во дворе послышался скандал. Андрей выглянул в окно: Колина мать стучала в железную дверь соседнего здания, тыкала во все кнопки домофона и кричала, что её ребёнок в одной из квартир, она видела его. Ей никто не открыл.
Приезжала полиция, делала обход второго корпуса, ребёнка не нашли.
А поздним вечером Таня, любившая стоять в темноте у окна, позвала Андрея:
– Дюшес, глянь-ка: на третьем этаже в угловой какой-то малец стучит по стеклу. Куда мать смотрит? Вывалится дитя, как много раз бывало.
Андрей, он же Дюша или Дюшес, ПухВинни, Зануда, короче, по настроению Тани, без всяких просьб сбегал до корпуса напротив и воспользовался домофоном.
– Кто? – пропел мелодичный женский голос.
– Простите, у вас ребёнок стучит в окно, может вывалиться. Жена увидела и заволновалась.
– Нет у нас детей, – голос стал злым и резким. – Достали.
Андрей оглянулся на свой дом. Его Танечка стояла и смотрела, как её муж доблестно оказывает помощь людям.
Он поднялся к себе, Таня сообщила, что малыш исчез сразу же, как Андрей подошёл к подъезду. Они поговорили и решили, что тревожить мать Коли не будут, а позвонят в полицию.
Участковый резко, недовольно поблагодарил за бдительность и попросил больше не беспокоить ни граждан из той квартиры, ни его. Поисками пропавшего ребёнка занимается Следственный Комитет. А по указанному адресу мальчика нет и не было.
Так и встретили Новый год с незалитым катком и остовом горки. В начале весны она сгорела. Пожарники сказали: поджог. Поджигателя нашли, это оказался отец Коли. Он решил уничтожить горку, потому что его жена часами стояла, прижавшись к деревянным опорам, глядя на угловое окно соседнего здания, шептала: «Пусть только о нём заботятся, пусть ему будет хорошо… будет хорошо» А вчера что-то задержалась. Муж побежал и успел её вынуть из петли с этой горки. Ночью поджёг.
Вытаяла труба. В её жерло кто-то забил скрученные саночки, деревянные планки валялись рядом. Трубу проверили, тела не нашли. Убрать её оказалось невозможно, она уходила под фундамент. Ту часть, которая находилась в зелёной зоне, выкопали, обрезали и увезли. Дыру залили бетоном.
Для выкапывания понадобилось убрать поросль могучих деревьев и мощные стволы. Работники коммунальной службы жаловались: деревья будто из камня, деревья словно живые, так и норовят нанести травму. Почти каждый день к зоне подъезжала скорая.
После вырубки в зелёной зоне стало светло и приятно.
Только несколько лохматых клёнов у самой изгороди стояли, с угрюмой угрозой нацелив в прохожих ветви.
Танечка, ставшая к приближению родов совсем шарообразной, сказала, что деревья, которые листвы ещё не пустили, напоминают ей в темноте динозавров.
Андрей посмотрел – да ничего подобного! Превратил всё в шутку, хотя жена была не в настроении.
Именно деревья довели её до преждевременных родов. Но накануне случилось ещё одно событие, которое обновило ожидание ужасов и напастей.
Пара в окне соседнего дома появилась снова. Мужчина и женщина, вернее, черные их силуэты, грустно махали Танечке. Женщина была без живота. Ребёнка не наблюдалось.
Таня рассказала, что она месяца четыре назад активно обменивалась с парой приветствиями, поднимала шуточные тосты кружкой с молоком или чаем, исполняла нехитрые пантомимки – мол, кушай больше, рожать будет легче; иди спать и так далее. То, что женщина и мужчина безлики, всего лишь чёрные фигуры, её не смущало. Потом они исчезли, пару раз один муж мелькнул, стоял, не здороваясь и опустив голову. Появились без ребёнка, общаются неохотно, безрадостно, быстро уходят от окна, завидев Таню.
– Ну, ситуация ясна, – сказал Андрей. – Мне самому не захотелось бы ни с кем здороваться.
Ему почудилось, что у пары есть какой-то зловещий интерес к его жене, к её необъятному животу. Он попытался поговорить с ней, но случился маленький скандал: ты, как старая бабка, только о грустном и говоришь, словно беду притягиваешь, не смей при мне выдумывать неприятности, невыдуманных хватило…
Вечером Таня пошла пройтись без него, но Андрей из окна на кухне наблюдал за женой, обмирая от любви и беспокойства.
На месте бывших вырубок уже была площадка для мелкотни: грибок-песочница, каруселька, качели. Малыши стали охотно играть там. Одна девочка вынесла вертлявого котёнка. Он, ошалев от простора, количества других мучителей и их внимания, улучил момент и пулей рванул с площадки, забежал в гущу старых клёнов, которых тоже ожидала судьба собратьев, и затаился там.
Девочка подняла рёв, малышня побежала вызволять котёнка, ещё больше напугала его. Котёнок забрался на толстую ветвь и стал орать от двойного ужаса: непривычной высоты и толпы преследователей.
Таня засмеялась, неуклюже присела, придерживая живот, пригнула голову и забралась в заросли. Котёнок сразу прыгнул ей в руку, но тут непонятно почему стала дико кричать сама Таня.
Андрей не заметил, как оказался в зелёной зоне. Отогнул и обломил ветки, ожидая всего самого плохого. Но просто-напросто мелкие отростки запутались в Таниных рыжих кудрях. А она отчего-то испугалась. Точнее – пришла в ужас: сама бледная, глаза вытаращены, руки исхлёстаны ветвями.
Когда он вытащил её и успокоил, Таня призналась, что клёны поймали её, раздирали ей лицо, кричали: отдай нам ребёнка.
Андрей тут же вызвал скорую. Может, зря – выпила бы успокоительного, отдохнула… Фантазёрка. Но мало ли как отразится эта паника на ребёнке.
Таня оформила договор с самым лучшим акушером города. В перинатальном центре именно она взяла Таню в своё отделение.
– Полежит на сохранении. А потом сразу в родильное. Так что, папаша, идите домой, готовьтесь, не надоедайте! – сказал врач, в шутку сдвинула брови и чем-то щёлкнула в кармане своего халата.
Андрей вздрогнул.
– Все папаши вздрагивают, – засмеялась врач. – Значит, как у других, всё будет хорошо.
Андрей расцеловал жену, попрощался с ребёнком в животе и уехал домой. Ему будет намного спокойнее, когда Танечка, Малыш и в последнее время Наседка, будет под круглосуточным наблюдением.
Вечером он, как жена, стал вглядываться в окна соседнего дома. С ненавистью и вызовом, которые он не позволил бы себе из суеверного страха в присутствии Тани, сказал:
– Она родит, и мы отсюда смоемся. Чёртово место. Не хер нам здесь делать с малышом.
Ему показалось, что два чёрных силуэта – сначала мужчина, а потом женщина – мелькнули в окне.
Вечером он с цветами, фруктами и молочкой явился в центр.
Тани в отделении не оказалось.
Медсестра расцвела:
– Значит, в родзале! Сейчас посмотрю!
Посмотрела, позвонила – Тани там не было.
Андрей почувствовал, как пол уходит из-под ног.
– Где моя жена?! – заорал он, бросая на пол пакеты и цветы.
– Да в послеродовом она! Точнее, в реанимации! Тихо, мужчина, не скандальте. Поздравляю с дочкой! Три кило, пятьдесят сантиметров! Вы что, не поняли? Ро-ди-ла ваша жена. Дочь! – весело кричала медсестра.
Андрей поднял цветы и вручил ей.
– Где принимают передачи? – ошеломлённый, он еле шевелил губами.
– В реанимацию – нигде, – ответила девица. – Переведут в послеродовое – тогда и принесёте. Строго по списку!
Андрей сунул медсестре пакеты и только потом догадался спросить:
– А почему в реанимации?
– На эти вопросы ответит ваш врач! Завтра, с трёх до пяти.
– Завтра, с трёх до пяти… до пяти… до пяти… – шептал он, выходя из центра.
Послышался знакомый звук – скрежет несмазанных расхлябанных колёсиков.
Андрея будто пронзило током. Он вспомнил видение в мастерской. Почему в этом новейшем, современном перинатальном центре, где всё с иголочки, импортное, дорогущее, слышится невыносимый звук умершего времени – звук горя и потери?
Он кинулся снова в двери.
Не обращая внимания на посетителей, две унылых тётки в громадных накрахмаленных копаках толкали страхолюдную каталку, которая, казалось, вот-вот рассыплется. На ней топорщился небольшой кусок марли. Казалось, под ним и нет ничего.
Андрей замер.
Посетители: беременные женщины, их родственники, персонал, – которые сновали по холлу, похоже, тоже не видели ни тёток, ни каталки, не слышали ужасающего скрипа-скрежета.
– Вы видите их? – спросил Андрей охранника, схватив его за рукав.
– Кого? – удивился охранник. – Вы что, пьяны?
Тут кто-то вошёл в двери центра, и сквозняк, как бы издеваясь над Андреем, приподнял марлечку.
Под ней, свернувшись, лежала голенькая девочка. Мёртвая девочка.
Андрей оттолкнул охранника и бросился к каталке.
– В отделение! Быстро! – рявкнула одна из тёток, и перед Андреем развёрзся мрак.
Очнулся Андрей в приёмнике-распределителе, среди контингента, с которым лучше не сидеть на одной лавке. Да что там, лучше не находиться ближе пяти-десяти метров.
Утром его допросили. Не заводя дела, отпустили домой и предупредили приходить в роддом дня через три, восстановив здоровье.
Андрей ушёл, лишившись кое-каких вещей и денег.
Никаких трёх дней он ждать не стал. Помылся, переоделся, поехал в роддом. Таня была в отдельной палате. Его пропустили, сочувственно простив ему грубость в общении с персоналом.
Таня, увидев мужа, разрыдалась. Андрей понял, что её чем-то обкололи, иначе реакция была бы другой – в гневе она кричала, могла и дать пощёчину, и толкнуть.
– Она умерла, – сказала Таня, вытерев слёзы. – Она закричала, её положили мне на грудь. Хорошенькая… носик – мой, а глазки твои – голубые. Губки розовые. Привезли огромную каталку… Я ещё подумала: зачем такая для маленькой? Запеленали и увезли. Меня почему-то отправили в реанимацию, хотя всё благополучно: преждевременные роды, а ни одного разрыва. Крови тоже не потеряла. А потом приходят с тремя шприцами. Обкололи. И говорят: она умерла…
Андрея била дрожь, но он и слова боялся молвить. Вдруг снова сорвётся? А дел много: нужно написать заявление, чтобы расследовали смерть ребёнка. Нужно помочь Малышу, Малыш в опасности. Но ярость накатывала, заливала свет окна, Таню на кровати алым цветом мщения. Кровавого возмездия.
Вошла врач и почти утащила Андрея в кабинет.
– Я напишу заявление, – сразу сказал он и поднялся с низкого кресла, куда его почти втолкнула врач.
– Ваше право, – сказала женщина.
Её глаза были красными, лоб рассекла глубокая морщина, в которой скопился пот.
– Ваше право, – повторила она. – Но случилось кое-что непредвиденное. Роды начались от того, что ваша жена стала давить на живот дверью. Хорошо, что сестра вошла. Плод пострадал. Мы потеряли вашу дочь – заметьте, не только вы, но и мы. Зато мать была в очень хорошем состоянии. Мы подержали её в реанимации. Думали приглашать психиатров, но она больше не выдавала картины психоза. Нормальная страдающая женщина.
– Я вам не верю и забираю её от вас, – заявил Андрей и поднялся, понимая, что он готов удушить эту врачиху, которая свои ошибки маскирует состоянием Танечки, Малыша, любимой, честной и прямой. Самой нормальной из всех нормальных.
– А я не возражаю. Её физическое состояние прекрасное. Через два месяца вы снова…
– Пошла ты к чёрту! – сказал Андрей и вышел.
Выписки не было, они просто ушли из центра.
Таня не плакала, видимо, ещё действовали лекарства, которыми они её накачали. Андрей напоил её чаем. Таня с аппетитом набросилась на бутерброды. Андрей украдкой утёр слёзы: жена три дня, видимо, на одних медикаментах.
Таня наелась и повеселела, чмокнула мужа, подошла к окну.
– Смотри, наконец-то показали своего ребёнка, – сказала она.
Чёрные силуэты в доме напротив качали младенца, передавая друг другу.
Таня помахала им рукой. Силуэты поднесли маленький свёрточек к окну, поставили его «солдатиком» – дали полюбоваться на чадо.
– У дочки папины глаза, у дочки мамина улыбка, – пропела Таня и добавила: – Я уверена, у них девочка.
– Она что, забыла про Колю? Она не понимает ничего? Это наша, наша дочь украдена чёртовым прошлым, – подумал, окаменев, Андрей.
– Я думаю, не нужно ждать двух-трёх месяцев, как говорила врач, – лукаво прошептала Таня. – Хочешь, я тебе докажу своё мнение?
И она повела Андрея в спальню.
– Мир подменили, – подумал он. – Это не Таня. И это не я.
Через некоторое время, вконец измочаленный тем, что между ними происходило, он встал с постели и взял Таню на руки.
– Очень жарко, – сказал он. – Пойдём подышим воздухом.
– А потом продолжим, – ответила Таня, совсем сонная.
Андрей принёс её в кухню, к окну.
Напротив чёрные силуэты усыпляли младенца.
– Мы к ним сходим в гости, поздравим, – сказал Андрей.
Голый, он пододвинул ногой стул. Встал на него. Наклонил свою голову вниз, прижав к груди Танину. И шагнул в раскрытое окно.

[Нефидимка]

Здравствуйте, автор. Спасибо за рассказ. Всё вроде в порядке, но впечатления "ах!" нет. Из-за размытости этого больничного Нёх: тут и труба, и мастерские, и зелёная зона (а почему не парк?), и асфальт, и соседний блок. Ну прямо "Оверлук" какой-то. Если уж захотелось подражать нашему хоррорному "всему", так этот материал нужно вмещать в роман. А в рассказе выглядит "галопом по Европам". Чёрные силуэты жутенькие, вернее, могли быть жутенькими, если бы дожали сцену, когда ГГ понимает, что в их руках - его дочь.

[Разумный Я]

Очень громоздко. Через текст приходится пробиваться, повествование скачет, разветвляется (зачем? это же не роман, а рассказ), часть событий вообще можно убрать без ущерба для повествования. Написано приемлемо, ляпов не заметил, но сам рассказ не зацепил, увы...
В любом случае - удачи!

[Monk]

А мне понравилось. С одной лишь существенной оговоркой: опять же, надо не рассказывать, а показывать. Многие моменты можно было сделать - ух, пальчики оближешь), но не получилось. И концовка подкачала, надо было как-то сильнее, чувственней все описать. Но перспектива войти в десятку лучших у рассказа имеется.

[нмдживладимир]

Я только читать начал, а одни вопросы: что это за странная переделка больницы в жилой дом, чего это она после работы и винца хватается вдохновенно за уборку , судя по тексту, каждый вечер и кто это у нас расставляет верстаки и оборудование для пользования кем угодно? Что это за Простоквашино такое?

[нмдживладимир]

Ну не знаю. Что-то много всего.

[Дарио Россо]

Автор, ну вы чего блин)) кино не смотрите, книжки не читаете? Заявить в начале рассказа ужасов "их новая квартира была построена на месте старой больницы" все равно, что в начале детектива заявить "убийцей был дворецкий", а потом продолжить расследование

Правильно делается так: сначала ничего не подозревающие герои въезжают в квартиру, потом начинает твориться чертовщина, потом они начинают расследовать в чем дело и тут-то ВНЕЗАПНО выясняют, что раньше тут была больница, да не простая, а закрытая за темные делишки... ну вы поняли) это все тоже не особо оригинально, но в таком разе хоть какая-то интрига сохраняется. А не как у вас - "их квартира была в здании, которое 50 лет было больницей". Ммм, я даже не знаю, чего же может происходить в рассказе дальше...

Пугалки не нарастают к кульминации, а просто уныло появляются тут и там. Смекнув примерно к середине, что так будет идти и дальше, я просто пролистал рассказ до конца, проглядывая оставшуюся часть по диагонали. Похоже, ожидания меня не обманули.

Ну и язык, конечно, канцелярски-квадратненький.

В общем, как-то это совсем слабо ¯\_(ツ)_/¯

[Ґрун]

“Вытаяла труба. В её жерло кто-то забил скрученные саночки, деревянные планки валялись рядом”.

Хм. То есть зимой они немного поискали зимой эту трубу, а потом махнули на нее рукой?

Но текст хороший. А концовка неожиданная. Всё время герой производил впечатление вменяемого человека, а в конце совершил самоубийство, захватив с собой жену и позанимавшись с ней любовью напоследок. Вот это поворот.

Добавлено через 2 минуты

Цитата: Автор: Monk А мне понравилось. С одной лишь существенной оговоркой: опять же, надо не рассказывать, а показывать.

Я тут не согласен. Показывает живопись и кино, а у литературы есть уникальное свойство показывать мыслительные процессы героев. Это и есть ее главный козырь.

[Monk]

Цитата: Автор: Ґрун Я тут не согласен. Показывает живопись и кино, а у литературы есть уникальное свойство показывать мыслительные процессы героев

Мое замечание касается не мыслей героев, а авторского текста.))