Horror-конкурс - Пастор и боккор

[Lex Z]

Пастор и боккор

ДУМ! ДУМ!ДУМ!
Черная рука бьет по натянутой на барабан коже, взрывая ночную тишь. В рокоте тамтамов голос духов – духов насилия и похоти, с острыми клыками и железными когтями, всегда окрашенными кровью. Шепот лоа – в шелесте ветра средь густых зарослей, в крике ночной птицы, в отдаленном рокоте морских волн. И такой же волной поднимается в ответ монотонное бормотание негров, собравшихся на большой поляне в глубине джунглей. На черной коже – застарелые шрамы от плетей и колодок, все без исключения носят на себе клейма рабов. Лихорадочно блестят белки глаз, полные губы кривятся в злобной ухмылке, обнажая подпиленные зубы. Гортанные голоса становятся все громче, превращаясь в бессвязные выкрики, средь которых явственно слышится одно имя.
- Симбалло!Симбалло!Симбалло!
Посреди поляны полыхает круг из костров, в центре которого высится уродливый идол с козлиными рогами и большим фаллосом, толщиной в руку. Перед истуканом лежит черный козел, увешанный гирляндами красных цветов. Налитые кровью глаза уставились на полуголых негритянок, что, соблазнительно покачивая бедрами, танцуют перед живым воплощением божества. Босые ноги топчутся по трепещущим обезглавленным курицам, меся кровавую грязь. А перед идолом, привязанная к нему, словно к кресту, стоит белая девушка. Стройное тело почти не прикрывает разорванная ночная рубашка, на губах играет бессмысленная улыбка, широко распахнутые глаза пусто смотрят на беснующуюся толпу.
-Папа Геде Локо! – выдыхает дикарское сборище, - Симбалло Азака Эшу!
Рокот барабанов становится все громче – и толпа приходит все в большее исступление, срывая скудные одеяния и расцарапывая лица до крови. Из рук в руки переходят скорлупы кокосовых орехов, наполненные дрянным местным ромом. Черные танцовщицы двигаются все быстрее – и в этот момент над кострами вырастает новая фигура: полуголый черный гигант с причудливыми татуировками на коже и большим мачете в мускулистой руке. Вот нож взметается вверх, опускается – и тут же взмывает снова, залитый кровью. Отрубленная козлиная голова катится по земле, теплая кровь хлещет под ноги не прекращающих танца жриц. Рокот далекого прибоя вдруг становится громче, перекрывая грохот барабанов и крики толпы. Сквозь густые заросли смутно забрезжило призрачное синее свечение: вот язычки синего пламени заплясали в кронах могучих деревьев, разлились по поляне – и в этот миг валяющаяся на земле голова козла зашевелилась, вращая глазами и дергая ухом. Из распахнутого рта вырвалось громкое блеянье. Чернокожий гигант ухватил голову за рога и поднес к лицу белой девушки. Похотливая улыбка искривила алые губы и девушка запечатлела глубокий поцелуй на окровавленной морде.
Семью месяцами ранее
Утро началось шумно: гортанными криками снизу, звоном цепей и оглушительным стуком по доскам палубы. У открытого люка нерешительно мялись матросы, не решаясь спуститься в межпалубное помещение, где размещались рабы.
Расталкивая людей, к люку подошел грузный мужчина в красном камзоле и широкополой шляпе. Какое-то время он вслушивался в доносящиеся снизу звуки, потом досадливо сплюнул.
- Держу пари, это опять проклятый шаман, - процедил он, - Иоганнсен, разберись!
-Слушаюсь, капитан, - светловолосый мужчина в белой рубахе кивнул нескольким матросам и те принялись открывать стоявший рядом с люком ящик, доставая ружья. Вооружившись, с десяток человек, во главе с боцманом Иогансеном начали спускаться в черный зев. На первых же ступеньках их обдало невыносимым смрадом пота, экскрементов и просто немытого тела. В вонючей темноте почти неразличимы лица черных невольников – лишь по блеску глаз да угрюмым ухмылкам белые люди могли понять, что со всех сторон окружены неграми. Пинками расчищая дорогу в набитом битком помещении, датчане спустились на нижнюю палубу. При появлении вооруженных европейцев возбужденный гомон несколько утих.
-Ну, чего разорались, черные ублюдки? – бас Иогансена прозвучал неожиданно громко в наступившей тишине. Негры молча расступились, - насколько это позволяло тесное пространство, - освобождая свободное место. Глаза белых людей уже привыкли к темноте и они смогли увидеть неподвижное тело с неестественно вывернутой шеей и растекшейся под ним загустевшей лужей. Иогансен пинком перевернул труп и грязно выругался: мертвый негр в агонии прижимал руки к страшной ране внизу живота.
- Док, глянь, что с ним,- бросил боцман судовому врачу и повернулся к остальным невольникам, - ну и кто это сделал?
В ответ он услышал лишь гробовое молчание. Боцман клацнул затвором и вскинул ружье, направляя его на жавшихся к стенам черных.
-Я спрашиваю, кто это сделал? – повторил он, - что вы не поделили?
-Капитан, у него нет печени! - изумленно сказал врач.
-Кто-то соскучился по домашней пище? - глаза датчанина подозрительно сузились,- бобов с салом вам уже мало? Так кто?!
-Никто его не убивал,- послышался вдруг издевательский голос,- он просто лег отдохнуть.
Иогансен повернулся на голос, уже зная кого увидит. Обычно в открытом море датчане расковывали невольников, обстоятельно разъяснив, что будет с ними, оставшимся посреди моря на никем не управляемым корабле. Но для некоторых смутьянов все же делали исключение – у дальней стены, скованный по рукам и ногам, сидел высокий негр лет сорока. Даже тяжелые условия содержания и скудная кормежка не убавили силы в его могучих мускулах. Лицо негра покрывали ритуальные шрамы, на плечах и груди белели замысловатые татуировки, среди которых особенно выделялся козлиный череп.
-Считаешь меня идиотом, Бреффу? – произнес Иогансен, - это ты вырвал ему печень?
- Разве ты снимал с меня это, Иогансен? - негр поднял руки, лязгнув цепями, - его никто не убивал, потому он и не мертв. Свою печень он подарил Владыке Перекрестков, дабы тот помог ему воссоединиться с убитой родней.
-Скажи еще, что их убили мы, а не такие же черномазые ублюдки, что продали вас сюда,- сплюнул Иогансен,- ничего, с тобой еще будет разговор,- боцман коснулся висевшего на поясе кнута,- ребята волоки наверх эту падаль. А вы,- он обернулся к остальным невольникам, - останетесь без вечерней кормежки.
Четверо матросов ухватив мертвеца за руки и ноги, потащили его вверх по лестнице, остальные с ружьями прикрывали отход. Все настолько торопились покинуть помещение, что никто не заметил, как закованный в цепи негр откинулся на стенку, закатывая глаза так, что видны были одни лишь белки. Тело его обмякло, губы беззвучно зашевелились, кожа затряслась мелкой дрожью, отчего козлиный череп на широкой груди кривился в жутких гримасах. Сидевшие рядом чернокожие смотрели на Бреффу со смесью ужаса и раболепного почтения.
Датчане поднялись и капитан подошел ближе, чтобы рассмотреть утраченный товар. Рот его удивленно приоткрылся при виде страшной раны, но сказать он ничего не успел: мертвец вдруг распахнул глаза, полные живой, дьявольской силы. Из распахнутого рта вырвался оглушительный хохот и, вывернувшись из рук остолбеневших матросов, оживший труп кинулся на капитана. Со всех сторон загремели выстрелы, сам капитан выхватил пистолет и разрядил обойму в голову мертвеца. Но тот, не чувствуя боли, прыгнул на капитана, истошно заоравшего, когда острые зубы вгрызлись в его шею. Отшвырнув бездыханное тело, оживший мертвец кинулся на остальных матросов, а те, отбросив оказавшиеся бесполезными ружья, схватились за тесаки. Но и почти изрубленный на куски труп, успел убить еще одного матроса и покалечить второго, прежде чем бесформенную груду плоти сбросили за борт. Перепуганные матросы бросали боязливые взгляды на крышку люка, осматривая синяки и раны от зубов.
Снизу раздался гортанный смех.
-Я предупреждал тебе, Иогансен,- послышался глумливый голос, - он живой!
-Надо бросить проклятого колдуна акулам,- позже говорил судовому врачу принявший командование боцман, - пока он не извел нас всех.
-Это будет слишком легкая смерть, - ответил врач, - за убийство белого он заслужил участь куда хуже. Кажется, я уже знаю на него отличного покупателя.
Иогансен недоуменно посмотрел на врача, потом, словно догадавшись, довольно осклабился и перевел взгляд на море. На горизонте уже появились зеленые холмы Санта-Круса, жемчужины Датской Вест-Индии.
К вечеру корабль работорговцев вошел в порт, а наутро негров повели на невольничий рынок. Иогансен поначалу продал по дешевке самых слабых, измученных диареей и лихорадкой, после чего направился на аукцион, чтобы предложить лучший товар более солидным покупателям. Бреффу не видел этого – он и еще пару десятков отборных рабов оставались на корабле, под усиленной охраной. Уходя Иогансен принял особые меры предосторожности: не только заново заковав негра в цепи, но еще и воткнув кляп ему в рот, велев матросам «пристрелить чертово отродье как собаку» при малейшем признаке неладного. Черный колдун угрюмо провожал взглядом соплеменников – гордых сынов Аквамму, наводивших ужас на соседей своей воинской доблестью, изуверской жестокостью и черным шаманством. Несколько лет государство Аквамму осуществляло кровавое господство над племенами Золотого Берега пока, те, объединившись с датчанами и голландцами, не свергли своих тиранов. Кровавая вакханалия мести захлестнула империю Аквамму, где бывших господ резали недавние подданные. Многих продавали в рабство – в том числе и вождей, некогда державших в своих руках всю торговлю рабами на побережье. Теперь Бреффу видел, как уходят, чтобы стать рабами лучшие люди Аквамму. Такая же судьба ждала и их верховного жреца.
Оставшиеся с ним рабы были выходцами из некогда покоренных племен, ненавидевших бывших хозяев еще больше чем белых. Иогансен предусмотрительно не стал оставлять Бреффу с соплеменниками, понимая какую власть он имеет над ними. Вернувшись под вечер, довольный и слегка хмельной, бывший боцман приказал поднять якорь и судно медленно заскользило вдоль берега. Бреффу, выведенный на палубу, молча смотрел на проплывавшие за бортом холмы, сменившиеся мангровыми лесами, подступавшими к самой воде. Все это напоминало ему навсегда утерянную родину и Бреффу несколько прибодрился – возможно и в здешних краях у него представится случай в голос заявить о себе.
Уже стемнело, когда из-за ближайшего мыса забрезжило странное свечение – ярко-синее, оно разливалось по воде, озаряя и ближайший берег. Свет становился все ближе – теперь Бреффу видел, что это мерцает вода, будто наполненная синими искрами. Разные морские обитатели сновали вокруг, окруженные все тем же свечением, делавшим их похожими на ночных призраков. Казалось, корабль плывет по морю жидкого синего огня. Вот судно завернуло за мыс и взору шамана предстала большая бухта, озаренная все тем же сиянием. На левом берегу простирались мангровые леса, однако на правом виднелась большая усадьба, окруженная бескрайними полями. От берега отходил длинный причал, возле которого стояло несколько больших лодок и один бриг. Когда судно работорговцев подошло ближе, Бреффу увидел, что на причале их встречает около двадцати вооруженных людей. Иные походили на датчан, со светлыми волосами и кудлатыми бородами, с ружьями в руках. Другие выглядели как мулаты, вооруженные большими мачете. Но и белых и цветных объединяла одна общая черта: бьющее в глаза безобразие. Всего в них было «чуточку больше», нежели в людях любой расы: чуть выше рост, чуть шире плечи, более крупные черты лица, причудливо удлиненные волосатые уши и большие зубы. Налитые кровью глаза, - что голубые у белых, что карие у мулатов, - были одинаково велики и слегка навыкате. Именно эта «малость», отличающая столпившихся здесь существ от обычных людей, придавала их внешности особо отталкивающее уродство.
Позади этой толпы виднелось и с десяток обычных чернокожих опустивших глаза в пол. Только один человек смотрел прямо: молодая пышная мулатка в цветастом платье. Вот ее глаза встретились с глазами Бреффу и полные губы тронула легкая улыбка.
От всех собравшихся на причале резко отличались двое, стоявшие чуть впереди остальных. Бреффу с удивлением заметил, что один из хозяев – тоже женщина, точнее девушка в белом платье, с волосами столь светлыми, что они тоже казались белыми. Большие голубые глаза с живым интересом рассматривали выведенного на нос шамана. Рядом с ней стоял худощавый мужчина, лет шестидесяти, с ярко-рыжими, едва тронутыми сединой волосами и темно-синими глазами. Мужчина носил черное облачение, подобное тому, что Бреффу видел у миссионеров прусских и датских фортов Невольничьего Берега.
Шаман перевел взгляд на Иогансена и тот злорадно улыбнулся в ответ.
-Добро пожаловать в ад, черномазый,- сказал он, - если бы ты знал, где окажешься, то предпочел бы сам вырвать себе печень вместо того бедолаги.

- Этот черный не похож на других.
Хелле подняла руки, давая служанке стянуть с нее платье, оставив девушку в легкой сорочке. Датчанка встала перед большим зеркалом, придирчиво разглядывая себя, пока стоявшая за ее спиной мулатка расчесывала черепаховым гребнем светлые волосы.
- Его вели в кандалах и заткнули рот, - рассуждала вслух молодая хозяйка, - будто боялись его больше чем он их. И эти рисунки …ты знаешь, что это значит, Марта?
-Мать говорила, - подала голос служанка, - что козлиный череп – символ Симбалло, Черного Козла, самого коварного из всех обличий Эшу, Владыки Перекрестков. Только самые сильные и злые колдуны осмеливаются служить ему.
-Тогда понятно, почему его продали именно сюда, - кивнула девушка, - и что, он силен?
- Не могу знать, фрёкен, - ответила мулатка, - я же никогда не была в Африке.
- И все же ты знаешь больше меня,- задумчиво протянула датчанка, - а знаешь, этот дикарь меня заинтересовал. Попробуй с ним подружиться.
- Как пожелаете, фрёкен Хелле, - мулатка склонила голову, чтобы девушка не заметила блеснувшей в ее глазах недоброй искорки.
Усадьба Лофта Сэмундсона отличалась от особняков других плантаторов, проживавших в изящных зданиях с колоннами, верандами и балюстрадами. Здесь же стоял неказистый, но крепкий каменный дом, с покрытой дерном крышей, где росла густая трава и вились колючие лианы. Рядом стояло несколько домов поменьше, где проживали надсмотрщики, еще дальше находились хижины рабов, помещения для скота и хозяйственные пристройки. За ними же на несколько миль окрест простирались плантации индиго, табака и сахарного тростника.
С Бреффу сняли цепи и освободили от кляпа сразу после того, как новый хозяин расплатился с Иогансеном. Звероподобные надсмотрщики повели его вместе с остальными рабами к хижинам. Никто из них не проронил ни слова: даже между собой они общались невнятными звуками, напоминавшими скорей звериное рычание, чем человеческую речь. В новом «доме» рабам дали по плошке с кашей и кусок сахара, после чего надсмотрщики удалились.
Местные невольники быстро прознали кто такой Бреффу, проникнувшись к нему боязливым уважением. Сам пленник старался не привлекать к себе внимания: послушно он вставал по рыку надсмотрщика, съедал свою миску кормежки, после чего с утра и до ночи работал в поле вместе со всеми. Но после наступления темноты, когда рабам позволялось заниматься своими делами, черные собирались в хижине Бреффу, где шаман лечил их недуги, говорил с духами и совершал жертвоприношения полузабытым в неволе богам Африки. Если надсмотрщики и замечали это, то виду не подавали – пока рабы выполняли рабочую норму, их личная жизнь не интересовала хозяев. Не настораживали их и звуки монотонных песнопений и бой самодельных барабанов, под которые чернокожие тряслись в бешеной пляске, завывая как тысяча чертей.
Рабы рассказали Бреффу все, что знали о своем хозяине. Усадьба принадлежала его сводному брату: датчанину, женившемуся на вдове голландского плантатора. Двадцать лет назад она родила дочь Хелле, но сама скончалась от родов. Ее муж ненадолго пережил супругу – через два месяца он погиб от змеиного укуса. А спустя еще несколько дней в гавани Санта-Крус бросил якорь корабль Лофта Сэмундсона. Как поговаривали, родом он был не из Дании, а с покрытого льдами острова далеко на севере. На берег он сошел в облачении пастора, да пастором и представлялся, но за всю жизнь на острове не отслужил ни одной службы. Странным выглядело и его равнодушие к верованиям своих рабов, отделавшихся лишь формальным крещением. Ходили слухи, что Лофт лишился сана еще на севере, за свои занятия колдовством. Но как бы то ни было, его родственные связи с покойным плантатором подкреплялись всеми нужными бумагами, а потому датский губернатор дал согласие на вступление Лофта во владение плантацией, на правах опекуна племянницы. Лофт сразу уволил всех людей брата, взяв на их место привезенных людей – тех самых, что нынче служили надсмотрщиками. На корабле прибыли только белые слуги, но за эти двадцать лет появились и черные, точнее мулаты, куда моложе белых собратьев. И черные рабы, боготворившие Бреффу, испуганно замолкали, когда тот спрашивал, откуда взялись новые надсмотрщики.
Другой загадкой поместья была слабая охрана рабов – после наступления темноты за ними никто не следил, а сами надсмотрщики исчезали непонятно куда: в домах, окружавших усадьбу, не горело ни единого огонька. Бреффу беспрепятственно бродил по полям ночью, доходя до странных насыпных холмов, окаймлявших границы хозяйских владений. На вершине каждого холма красовался лошадиный череп, насаженный на острый кол. Черные панически боялись этих черепов, рассказывая о страшном заклятии, от которого не спасут и все боги вуду. Не меньший ужас на них наводили осторожные намеки Бреффу о возможном побеге – для рабов «покинуть плантацию» звучало, как предложение покончить с собой. Бреффу и сам был озадачен пропажей нескольких рабов, проданных вместе с ним, но сразу же исчезнувших – в рабских хижинах они так и не появились. Старые рабы, говорили, что такие жуткие странности начались с тех пор как на остров пришел Лофт: многие негры – и жившие тут десятками лет и купленные недавно, - просто исчезали неведомо куда. Никто не знал, что с ними происходило – но иные говорили, что слышали раздающиеся в ночи страшные крики, а наутро у подножия холмов находили примятую траву, заляпанную кровью.
Накануне той ночи, когда Бреффу узнал страшную правду, тоже пропал раб – вернее рабыня, полногрудая смешливая девчушка, недавно вошедшая в пору зрелости. Не раз она делила ложе с шаманом и тот, хоть и не испытывал к ней особых чувств, все же расстроился узнав о пропаже любимой игрушки. Вернувшись с полей, он несколько часов сидел в углу, бормоча заклятия и прихлебывая краденный ром, а потом, не сказав никому не слова, вышел в ночь.
Крик он услышал уже подходя к холмам – в приглушенном, будто доносящемся издалека вопле, слышались боль и смертельный ужас. Бреффу взбежал на вершину холма и, презрительно сплюнув на лошадиный череп, вгляделся в расстилавшуюся перед ним чащу. Крик раздался снова, но шаману показалось, что он доносится не из шелестящего моря листвы, а словно из-под земли. Озадаченный, уже протрезвевший Бреффу, спустился с холма. Новый крик, раздавшийся куда ближе, помог ему в поисках: у подножия холма, меж густых зарослей, он нашел вход в сырую нору, пахнущую мертвечиной. Негр осторожно заглянул внутрь и увидел зеленоватое, словно гнилушечное, свечение. Бреффу пробормотал молитву Симбалло и шагнул внутрь.
Тусклое свечение бросало отблески на осыпающиеся земляные стены, выхватывало на полу странные белые предметы – присмотревшись, Бреффу понял, что это обглоданные человеческие кости. Но не боккора вуду пугать человеческими останками и Бреффу шел дальше, пока перед ним не открылась большая пещера, пол которой усеивали человеческие черепа. Меж них ползали бело-зеленые светящиеся черви.
А в центре пещеры, жалобно крича, корчилась девичья фигура - та самая пропавшая рабыня. На нее, похотливо сопя, навалилась уродливая тварь, вдвое, а то и втрое больше обычного человека. Громоздкое тело покрывала грязно-белая, свалявшаяся шерсть, уродливую голову венчали острые уши с мохнатыми кисточками, огромные лапы оканчивались длинными когтями. Массивные ягодицы, с длинным голым хвостом, ритмично двигались, когда чудовище терзало окровавленное лоно огромным, как у коня, членом. Рядом толпилось с десяток подобных существ, явно ожидающих своей очереди. Выпученные глаза горели нетерпеливым предвкушением, ноздри мясистых длинных носов шумно раздувались. И только слепой не увидел бы на искаженных скотским вожделением мордах сходства с чертами звероподобных надсмотрщиков.
Чья-то рука легла на плечо Бреффу и тот едва удержался от крика, вовремя сообразив, что коснувшаяся его маленькая ладонь не может быть когтистой лапой чудовища. Обернувшись, он увидел красивую мулатку, что была на причале в день его прибытия. Шаман уже знал, что ее зовут Марта и что она служанка племянницы хозяина.
-Теперь ты знаешь правду, - сказала она, когда они незамеченными выбрались наружу – все еще удивляешься, что никто не бежит отсюда?
-Что это за твари? – спросил шаман.
- Говорят, таких много в той стране, откуда явился Лофт, - сказала Марта, - он привел их с собой. Здесь они сторожат поместье – и всех кто живет в нем.
- И тебя тоже? – спросил Бреффу.
- И меня, - кивнула Марта, - и мою госпожу. Она такая же пленница, как и мы: дядя удерживает ее, не давая выйти замуж - ведь тогда он перестанет быть ее опекуном и потеряет права на усадьбу.
- Так это она послала тебя ко мне, - рассмеялся Бреффу, - думает, что колдун из рабов поможет ей вступить в права наследницы. Но зачем мне рисковать жизнью, чтобы сменить старого господина на молодую госпожу?
Лицо мулатки исказила злобная гримаса.
-Эта сучка мнит себя очень хитрой,- процедила она, - но я не собираюсь рисковать ради нее и не предлагаю это тебе. Не ради нее – но ради нас.
- Нас? – Бреффу внимательно посмотрел на мулатку.
- Да,- Марта ухватилась за подол платья и резко сняла его через голову. Под ним ничего не было - только соблазнительное тело, налитое, словно спелое яблоко. Боккор, перед глазами которого еще стояло скотское соитие в пещере, ухватил служанку за талию и привлек к себе. Высокая трава сомкнулась над их головами, когда черные невольники, срывая одежду, сходились друг с другом, рыча словно африканские львы.
Лофт Сэмундсон восседал за большим столом, занимавшим половину его комнаты. Голый по пояс, он носил лишь «штаны мертвеца» - искусно выделанную кожу с нижней части трупа. Рядом горели свечи из человеческого жира, освещая большую книгу, переплетенную в черную кожу и с такими же страницами. Язык записей был разным: вслед за каждой страницей на латыни, следовала вторая со старательно выведенными рунами, перемежавшимися изображениями гальдраставов и эгисхьяльмов, а также рисунками звероподобных существ, пожиравших трупы. Одну из таких страниц сейчас и дописывал Лофт, заканчивая очередную главу «Свартурскинни» - «Черной кожи». Самые жуткие легенды Ледяного Острова ходили о двух колдовских книгах: «Красной Коже», «Раудскинни», написанной золотыми рунами на кроваво-красном пергаменте и «Граскинни», «Серой Коже». Эти колдовские книги полнились призывами к языческим богам и христианским демонам, поминавшихся в заговорах и обрядах, посвященных одновременно Одину и Сатане, Фрейру и Асмодею, Эгиру и Левиафану. Но книга Лофта грозила превзойти прежние своей злокозненной силой, ибо посвящалась она величайшему божеству, властному над всеми силами земли, неба и преисподней – Хель, Богине Смерти. Ее символизировал стоявший на столе череп: левая часть его пребывала в своем первозданном виде, зато правая была искусно раскрашена под милое девичье личико. Двадцать лет писал Лофт и сейчас его труд близился к завершению: страшная книга, со страницами из кожи черных невольников и письменами, начерченными их кровью, смешанной с краской индиго. Лофт никогда не скупился на покупку новых рабов: молодые негритянки отдавались могильным троллям, а с мужчин Лофт лично сдирал кожу, добавляя все новые страницы в «Свартурскинни».
За его спиной послышались легкие шаги и девичья рука поставила на стол серебряный кубок, с прозрачным, как слеза бренневином, настоянном на тщательно отобранных травах.
-Спокойной ночи, дядя,- тихо сказала Хелле. Небрежно кивнув, Лофт взял кубок и залпом выпил обжигающий напиток. Хелле забрала опустевший кубок и молча покинула комнату. Этот неизменный вечерний ритуал длился уже больше десяти лет и Лофт не мог и помыслить, что сегодня Хелле не отправится спать, но украдкой выскользнет за дверь и, петляя между хозяйственными постройками, устремится напролом сквозь заросли сахарного тростника.
Кожа девушки зудела от вставших дыбом волосков, тело снедало странное томление, не дававшее ей покоя, после того как утром служанка шепнула ей пару слов. С тех пор Хелле не находила себе места, обуреваемая незнакомым чувством, столь пугающим сколь и сладостным. Лишь с наступлением ночи, смутное, не до конца понятное чувство, оформилось в зримый образ, выступивший перед ней с непререкаемой ясностью. Не в силах противиться могучему зову, Хелле устремилась в поля, дрожа от страха и возбуждения.
Он появился неожиданно: вдруг расступились высокие заросли и она узрела зримое воплощение своих самых сокровенных и постыдных желаний. Мускулистый черный гигант, с клочком ткани на бедрах и пугающими татуировками на пахнущей мускусом коже. Не говоря ни слова, он взял ее ладонь и вид белой ручки утонувшей в черной длани превратил ноги Хелле в желе. Колени ее подкосились и она чуть не упала, когда негр ухватил ее талию, привлекая к себе. Магнетические черные глаза встретились с голубыми и Хелле всхлипнув, обмякла в могучих объятьях.
-Это…плохо, - запинаясь, выдавила она, - меня не должно быть здесь.
- Должно, раз ты здесь,- ответил Бреффу и тут же прикрывавшая его бедра тряпка упала. Хелле сдавленно вскрикнула, покрывшись алым румянцем. Бреффу направил ее руку вниз и Хелле вздрогнула как от укуса змеи, когда ее пальцы сомкнулись на чем-то упругом и скользком. Как со стороны она услышала треск разрываемой ткани, не ощутив ночного холода, когда белое платье опало на землю. Ее междуножье стало горячим и влажным, девушка подалась вперед, когда черные ладони, ухватив упругие ягодицы, вздернули ее вверх. Крик боли и страха сорвался с алых губ, когда порвалась плева, но вскоре боль сменилась столь же острым наслаждением, когда она ритмично двигая бедрами, насаживалась на черный ствол. Белые ноги обхватили талию Бреффу, острые ногти царапали в кровь его кожу, а язык Хелле выписывал замысловатые узоры на могучей груди, слизывая струйки пота со щерившегося в похотливом оскале козлиного черепа.
Спрятавшаяся в тростниках Марта с довольной усмешкой смотрела, как черный шаман похищает тело и душу датчанки. В падении белой госпожи была и ее заслуга – именно Марта подмешала в утреннее кофе зелье, приготовленное шаманом из змеиной крови, кошачьей слюны, яда древесной лягушки, а также растолченных в порошок волос и ногтей самой Хелле, что подобрала мулатка во время уборки в комнате.
С тех Бреффу и Марта обрели сообщницу по исполнению своих планов. Болезненная страсть к черному шаману, по своей силе могла соперничать только с лютой ненавистью и страхом, который Хелле испытывала к дяде. Она, как никто другой, знала о его тайных занятиях, делясь этим знанием с боккором. Бреффу поначалу опасался колдовства Лофта, однако Хелле успокоила его, сказав, что ее дядя, захваченный окончанием своего многолетнего труда, мало что замечает вокруг. Но скоро «Черная кожа» будет закончена – и тогда колдун может заинтересоваться сборищами в хижинах рабов.
Хелле стала постоянной участницей тех сборищ – теперь на них допускались лишь немногие, те, кому Бреффу полностью доверял. Он творил темные обряды, используя в качестве алтаря тело датчанки: чуть ли не каждый вечер ее грудь, живот и лоно орошала жертвенная кровь – сначала кур и козлят, а потом и рабов – тех, в чьей верности шаман сомневался. В завершении обряда разгоряченные ромом невольники сходились в неистовой оргии, центральным местом которой было соитие Бреффу и Хелле. Но сам шаман не чувствовал к Хелле привязанности или влечения – для него она была лишь орудием выполнения его замыслов. Как женщина она казалась ему слишком худой, с маленькой грудью и узкими бедрами, кожа цветом напоминала тесто, как и блеклые, бесцветные волосы. Куда больше его привлекала Марта с ее округлыми грудями и по-африкански большими ягодицами, упругой черной кожей и полными губами. Мулатка оказалась страстной и умелой любовницей, в отличие от неопытной Хелле, только познававшей свое тело.
Марта ненавидела молодую хозяйку, о чем проговорилась Бреффу после очередной ночи любви. Мулатка была незаконнорожденной дочерью отца Хелле и красивой рабыни из племени фон, открывшей тайну дочери, когда той исполнилось десять лет. Через месяц мать забрали твари Лофта и Марта возненавидела его и Хелле - за то, что мулатка из-за цвета кожи лишена всего, что полагается законной наследнице плантации. Она примкнула к Бреффу, потому что считала, что он поможет ей расправиться с хозяевами. Но пока их объединял общий враг, Бреффу и Марта были подчеркнуто ласковы с Хелле, не спеша делиться с ней всеми своими планами.
Все это время шаман готовил яд – сильнейший из всех, что он знал, убивавший не только людей, но и колдунов с демонами. На изготовление яда требовалось время – но Бреффу надеялся, что создаст его раньше, чем Лофт закончит книгу. И вот этот день настал – точнее ночь, когда в небе сияла полная луна, а море мерцало синеватыми искрами, волнами набегавшими на берег. От негритянских хижин гремели барабаны, а боккор сидел в своем обиталище, заляпанный жертвенной кровью и глядевший пустыми глазами, видевшими нечто, понятное только ему.
В это же время Лофт поставил последнюю руну на странице книги и откинулся на спинку стула. На губах его играла довольная улыбка – он, наконец, закончил Свартурскинни.
За его спиной стукнула дверь и в комнату вошла Хелле, держа в руке кубок с напитком. С трудом сдерживая дрожь, она поставила кубок на стол и развернулась, чтобы уйти.
-Останься,- вдруг сказал колдун, разворачиваясь с племяннице, - подойди!
На подкашивающихся ногах девушка подошла к дяде, борясь с паническим страхом, перераставшим в желание рухнуть на колени и во всем признаться. Лофт смерил ее насмешливым взглядом и взял кубок.
- Великий день, - задумчиво сказал пастор, вертя в руках кубок, - труд всей моей жизни почти закончен – остался лишь завершающий штрих. Чтобы заклятья «Черной кожи» обрели силу нужна последняя, самая важная деталь…- он замолчал.
-Что же это дядя? – спросила Хелле, поняв, что от нее ждут вопроса.
-Чем можно заплатить Владычице Смерти,- усмехнулся Лофт,- кроме как смертью?
Он глянул в широко распахнувшиеся глаза Хелле и вдруг расхохотался, оскалив острые зубы. Залпом он осушил кубок и тут же захрипел, схватившись за почерневшее горло. Глаза его налились кровью, вены на руках набрякли и потемнели, но он все еще смеялся – пока не захлебнулся черной пеной. Взгляд Хелле упал на раскрашенный череп – в пустых глазницах мерцали синие искры, разгораясь все сильнее. Перепуганная девушка кинулась вон из комнаты.
Истошный женский крик разорвал ночь, заставив Бреффу очнуться от своего транса. Мгновение он сидел, хлопая глазами, в которых изумление сменялось болью и гневом. Вдруг шаман, издав дикий вопль, вскочил и кинулся наружу, размахивая окровавленным мачете. Остальные негры, еще ничего не понимавшие, но уже разгорячённые ромом, устремились следом, ухватив первое, что попалось под руку. Из соседних хижин, поднятые шумом, выбегали другие рабы, присоединяясь к растущей толпе. Их не остановило даже то, что их боккор бежал к проклятым курганам – у подножия которых три уродливых твари затаскивали в свою нору отчаянно отбивавшуюся женщину.
Раньше черные не осмелились бы сунуться на курганы ночью, но сейчас им словно передались гнев и боль Бреффу – с гневными криками рабы устремились в сырой, промозглый ход. Вскоре перед ними предстала заваленная черепами пещера, где с десяток мохнатых существ склонились над кричащей жертвой. С воплями, в которых уже не было ничего человеческого, толпа устремилась на них. Каждая тварь была много выше и сильнее самого рослого из невольников, но негры превосходили чудовищ числом. Рассыпалась паутина суеверного страха, которой годами оплетал Лофт своих рабов – и они обрушились на тварей, мстя за все прошлые унижения, готовые отдать по десять своих жизней за одного тролля.
Они не успели совсем чуть-чуть: когда последняя из тварей рухнула мертвой, все увидели Марту. Она лежала меж черепов, умоляюще глядя на Бреффу и пытаясь что-то сказать – но изо рта лишь выплескивалась струйка крови. В животе ее зияла страшная рана – кто-то из тварей успел вцепиться зубами, вырвав половину кишок, по которым уже ползали светящиеся черви. Шаман печально покачал головой и закрыл остекленевшие глаза.
Путь до усадьбы Бреффу проделал с мертвой женщиной на руках – так его и встретила Хелле, стоявшая на крыльце, в окружении домашних слуг. Вся плантация уже знала о смерти хозяина и его подземных тварей, восстав против многолетнего ига суеверного ужаса и тяжелой работы. Застигнутые врасплох надсмотрщики были растерзаны вопящей толпой и сейчас их головы торчали на кольях с вершин курганов вместо лошадиных черепов. Из подвалов усадьбы выносились тела невольников – изуродованные, освежеванные словно свиные туши. Горестные стоны оглашали плантацию – и горели костры, сопровождающие погребальный пир, рекой лился ром и жарились на вертелах капающие жиром куски мяса, когда освобожденные негры оказывали последнюю честь и последнее погребение погибшим собратьям.
Рабы разграбили и сожгли дома надсмотрщиков, но даже Бреффу побоялся войти в комнату, где все еще сидел за столом, уронив голову на «Свартурскинни», мертвый Лофт. У входа в колдовское логово боккор принес в жертву черную свинью, после чего приказал рабам покинуть поместье, заявив, что им нужно уйти до того, как сюда нагрянут датские солдаты. Перед уходом он лично поджег усадьбу, предавая огню все ее мрачные тайны.
Они уходили вверх по течению реки, протекавшей меж мангровых зарослей. Слава бежала впереди них – и из леса выходили отощавшие, озлобленные мароны – беглые невольники. Все они собирались на поляне в глубине джунглей, где Бреффу вместе со своей белой сообщницей творил новое, еще более страшное колдовство.
Он поднес ожившую голову козла к лицу Хелле и та с готовностью поцеловала ее. Черная рука сорвала с нее сорочку, и девушка невольно застонала, когда сильные пальцы стиснули ее сосок. Бреффу подбросил козлиную голову в воздух - и она повисла над головами любовников, похотливо разглядывая их соитие. Датчанка привычно оплела ногами талию Бреффу, впуская в себя его огромную черноту, наполнившую ее сладкой болью и острым, болезненным наслаждением. Похотливые стоны оглашали поляну, сопровождаемые воплями черных рабов и козлиным блеяньем. Хелле уже не видела, как опускается к поясу рука Бреффу и поднимается вновь – уже с окровавленным мачете.
Стон наслаждения вырвался изо рта Хелле, она бессильно обвисла в путах, чувствуя как пульсирует напрягшаяся плоть, наполняя ее теплой жидкостью. В этот же миг Бреффу, откинувшись на спину, что есть силы полоснул датчанку по горлу. Белокурая голова покатилась по земле и тут же козлиная голова подлетела к обезглавленному телу – и приросла к обрубку шеи. Жутким цветом зажглись глаза чудовища – и блеющий хохот вырвался из козлиной пасти. В ответ раздались душераздирающие девичьи рыдания, - это плакала Хелле, чья голова ныне покоилась на шее козлиного туловища.
От плантации к плантации неслась весть – в джунглях восстал древний бог, пришедший освободить чернокожих от тирании белых. Тех, кто распространял эти слухи нещадно пороли, самых злостных смутьянов вешали, но тщетно – новость распространялась с быстротой лесного пожара, сея пламя смуты и мятежа. Негры убегали с плантаций, поджигали тростниковые поля, уничтожая урожай и убивая надсмотрщиков. Из леса выходили шайки маронов, сжигавших плантации, убивавших европейцев и освобождавших рабов. Среди последних оказались и люди Аквамму, узнавшие черного шамана и признавшие его своим королем. Остальные невольники также склонились перед Бреффу - да и могло ли быть иначе, коль сами боги помогают ему? Любому усомнившемуся в этом достаточно было взглянуть на саму армию, во главе которой шел черный козел с головой белой девушки, а верхом на нем – обнаженная белая девушка с рогатой головой на хрупких плечах.
«Шаман Аквамму победил белого колдуна и взял его духов на службу» - такая весть поднимала все новые восстания. Вскоре и белые увидали, кто идет во главе армии рабов – и весть об этом посеяла великий ужас в их сердца. Посланные против рабов солдаты были разбиты – причем выжившие рассказывали, что даже мертвые, с обеих сторон, пополняют армию Бреффу, поднятые его колдовством. На стада и поля нападал неведомый мор, разящий и людей, дома наполняли полчища змей, крыс и ядовитых насекомых. Плантаторы бросали свои усадьбы и бежали с острова, тех же, кто не успел это сделать, ждала поистине жалкая участь - они сгорали в пожарищах собственных домов или погибали в страшных мучениях от рук восставших. Их дочери и жены становились наложницами черных хозяев, молясь всем богам, чтобы не разделить участь первой из них, ставшей зримым и страшным свидетельством поражения белых.
Некоторые еще надеялись на помощь метрополии, но вскоре пришла весть об очередной войне в Европе, не позволяющей Дании отправить дополнительные войска в далекую колонию. Власть белых на острове рухнула – и армия рабов вошла в Кристианстад, переименованный в Новый Аквамму. «Даннеброг» пал в грязь: вместо него взметнулось трехцветное знамя восставших. В нижней его части изображался повешенный белый, в центре – негр на троне с короной на голове и обнаженной белой женщиной в ногах, а вверху – голова черного козла.
После нескольких дней грабежей и попоек, город уснул, отдыхая от свалившейся на него свободы. Спал и сам Бреффу - в бывшей резиденции датского губернатора, чей гниющий труп еще болтался в петле посреди невольничьего рынка. С обеих сторон к нему прильнули две черные женщины – одна, дочь вождя Аквамму проданная в рабство губернатору, после освобождения была признана «принцессой Аквамму». Вторая – наложница богатого плантатора, его дочь от мимолетной связи с черной рабыней. Когда армия рабов приблизилась к усадьбе, она перерезала глотку своему хозяину и, вышла к Бреффу с головой датчанина в руках. В ногах новых хозяев лежала третья женщина – красивая блондинка, юная дочь губернатора. На ее обнаженном теле виднелись следы от плетей и потеки засохшего семени.
Бреффу не понял, что его разбудило – вдруг он проснулся, с криком сев на кровати. Что-то ужасное снилось ему, дурной сон, от которого его сердце бешено колотилось, а по спине тек холодный пот – но он никак не мог вспомнить этот кошмар. Он потряс за плечо одну из спавших женщин, но та даже не шелохнулась, погруженная в беспробудный сон, похожий на смерть.
Потом он услышал. Приглушенный цокот копыт на пороге, потом, уже ближе - в коридоре. Мерзкий запах разложения ударил ему в ноздри и Бреффу, не в силах пошевелиться, смотрел, как медленно отворяется дверь и по комнате разливается мертвенно-синее свечение.
Он уже не нуждался в своем творении – достигнув цели, шаман собирался упокоить жуткое создание в море. Теперь оставалось сожалеть, что он не сделал этого раньше. Мерно цокая копытами к нему подходило созданное им двойное чудовище – черный козел с головой Хелле и восседавшая на нем Хелле с головой козла. Глаза обоих светились синим светом – также как и глазницы черепа в руках козлоголовой дьяволицы. Половина этого черепа оставалась нетронутой, зато вторая половина была искусно раскрашена под лицо красивой девушки. Существо подошло ближе – и Бреффу вдруг понял, что на черепе вовсе не краска. Правую часть его покрывала живая плоть – тогда как левая половина лица Хелле превратилась в гниющий труп. Обе личины кривились в одинаково издевательской ухмылке.
Козел забросил ноги на кровать, поставив копыта на спящую датчанку и Бреффу увидел, что скалящийся череп покоится на раздутом животе Хелле. Налитый шар бледной плоти тяжело колыхался, то раздуваясь, то опадая, будто внутри него билось, ища выхода, живое беспокойное существо – и шаман вдруг вспомнил, что минуло ровно девять месяцев с тех пор, как он впервые познал Хелле.
Леденящий хохот ударил ему в уши и набухший живот прорвался с влажным хлюпаньем, выпуская нечто склизкое, грязно-белое, покрытое сгустками крови. Девичье тело упало со звуком, который производит падающая на пол мокрая тряпка, тогда как череп взлетел к потолку, повиснув над кроватью. Но Бреффу не смотрел на него – его взор был прикован к уродливой твари, восседавшей на спине черного козла. Внешне это существо напоминало младенца - вот только ростом он был уже с пятилетнего ребенка, а глаза имели выражение осмысленной, вполне взрослой жизни. Существо улыбнулось, обнажив острые, как у акулы зубы и Бреффу вдруг признал в его чертах необычайное сходство с Лофтом Сэмундсоном! Вороньим карканьем разнесся новый хохот – и гигантский младенец кинулся на шамана. Тот, внезапно обретя дар речи, издал хриплый крик – и в следующий миг зубы твари вгрызлись в его горло.
Ворвавшиеся на крик «королевские гвардейцы» не сразу узнали Бреффу и трех женщин в кровавом месиве, простершемся на разоренной кровати. Пока они пытались понять, что произошло, послышался треск досок и из-под взломанного пола, распространяя невыносимый смрад, поднялись полуразложившиеся трупы. И в это же время по всему городу, из ям и подвалов, куда сваливались тела казненных белых, вставали иссиня-черные драугры, разрывавшие в клочья упившихся дармовым ромом негров. За ними поднимались могильные тролли и кладбищенские вепри, утбурды и скессы, жадные до человеческой плоти. А над всем этим, с хохочущим воплем, летал огромный череп, на котором, поджав ноги, сидел младенец с взрослыми глазами, читающий заклятия из «Черной кожи».

[нмдживладимир]

Ещё не дочитал, но скажу не таясь - Зер гут!

[Нефидимка]

Здравствуйте, автор. Спасибо за рассказ. Читалось живенько, с интересом. Картинки красочные, в меру кровищи и секса. Противостояние двух тёмных религий подчёркивает суть колониальных распрей, причём дело не в правоте, а в силе: кто кого. Экзотики столько, что ближе к финалу текст надоел, хотелось истории, а не ужасающих деталей, которые вдруг перестали ужасать. Желаю благодарных читателей, а меня поданные картинки повеселили. Но авторское старание заметно, да.

[Крюков Олег]

Ах датчане, тоже отметились в международной работорговле! Не ожидал от земляков Андерсена такого! Хотя все западноевропейцы служили мамоне, оставаясь христианами лишь внешне.
Меня, как историка, интересует другое. Деревянная палуба подразумевает парусник? Или я не прав? Самый поздний период ношения камзолов - первая треть XIX века.
И вдруг "сам капитан выхватил пистолет и разрядил обойму". Простите, какую обойму? Пистолеты с патронными магазинами появились в конце XIX века, первый револьвер сконструировал Сэмюэль Кольт в 1846-м. Пули были в барабане и после каждого выстрела, надо было заново взводить курок. Не помню, кто сказал. "талант - это подробности"
Но рассказ написан неплохо, правда соглашусь с предыдущими рецензентами, немного перегружен. Да и тематика довольно интересная.

[нмдживладимир]

Можно сразу писать продолжение в стиле зомбиапокалипсиса.!))

[Monk]

В фантастичную концовку не веришь, и это плохо. В остальном рассказ интересный, в десятке будет точно.

[Зогар Саг]

Цитата: Автор: Monk В фантастичную концовку не веришь.

Как и практически во все, что написано в представленных на конкурс рассказах.
Летающий череп с НЕХ на нем ничуть не правдоподобней Санты-гомофоба, околокинговского "Тумана" или картошки-людоеда.

[Monk]

Цитата: Автор: Зогар Саг Как и практически во все, что написано в представленных на конкурс рассказах.

Просто автор явно перегнул. Закончил бы на нужном месте - было бы супер, но тут пошло восстание зомби-рабов, всемирный апокалипсис и прочая хня...

[Дарио Россо]

В персонажей не верится, встречаются анахронизмы, текст тяжеловат, однако согласен - в принципе неплохо и даже интересно.

[Ґрун]

Во многих местах предыстория и события пересказываются телеграфным стилем, слишком сжато. Возможно, автор сокращал текст, чтобы количество знаков не превышало допустимого максимума? Этим грешит и концовка. И это идёт во вред атмосферности.