Наложница гетмана

[Пелиас почти кофийский]

Вдоль южного побережья моря Вилайет тянуться бескрайние водные пространства, плавно переходящие из топких болот в пресное море. Эти пространства редко бороздят корабли; лишь рыбаки-юэтши скользят здесь на утлых лодчонках-каноэ. Мало находится охотников забираться в эти места: низменность кишит крокодилами, змеями и скорпионами, не говоря уже о мириадах мошек. Именно здесь, в лабиринте скал, болот, заливов, рек и озёр, и находится убежище изгоев цивилизованного общества – козаков, отребья, что вот уже который год дёргает могущественного короля Турана за его жиденькую бороду.
Туран – одно из самых могучих и древних государств по западную сторону моря Вилайет (поспорить с ним может разве что блистательная Аквилония) – и простирается оно от северных полутундр и степей до жарких пустынь, покрывая огромную территорию. Из Секундерама – крайнего форпоста Туранской империи текли отряды на юг, в вечной надежде покорить богатые земли юга. Граничащие с Тураном гиборийские земли стонали от тяжёлого ига. Сыны страны Шем, древнее царство Замора, города-государства между холмами Запада и бесплодной пустыней платили ему дань. Тяжёлые караваны с золотом, серебром и предметами роскоши шли в Замбулу, Акиф и далее – в Аграпур.
Но козаки бросили вызов гордому королю.
Странный сплав разбойничьей анархии и военной организации, существовал в этих землях давно, поскольку выкурить их из болот, гор и джунглей было почти невозможно. Ранее этого они не являлись могучей военной силой и не представляли серьёзной угрозы для туранского государства.
Однако два года назад к разрозненным разбойничьим шайкам присоединилась могучая сила с запада – более трёх тысяч наёмников, закалённых в военных баталиях и походах, и теперь, когда их численность изрядно возросла, они являли собой угрозу. Командовал ими пришлец с далёкого, почти мифического севера – могучий гигант киммериец, ловкий, как кошка и хитрый, как горный лев. Ему вот уже год удавалось избегать всех тех хитроумных ловушек, которые ставили на него наместники туранских городов и военные генералы.

В тот момент, когда сатрапы и командующие армиями мучительно придумывали, как им избавиться от этой досадной помехи, вызывающей бешенство у жестокого короля Турана, причина их беспокойства, могучий бесстрашный варвар искренне наслаждался жизнью в своей палатке.
— Октавия, — рокотнул он. — Во имя Крома, что с тобой, девочка? В последнее время ты ненасытна!
— Ох, Конан, — ответила она. — А что мне ещё остаётся? Вы, воины, сражаетесь на бранном поле и берёте богатую добычу, но у меня, слабой женщины, победы только в постели.
Конан расхохотался.
— Говоришь, как по писаному! Впрочем, почему бы и нет? Мой сброд немного обождёт, раз уж гетману пора поразвлечься.
Оторвавшись от жарких объятий козака, немедийка увидела, как в углу палатки что-то сгущается. В тот момент, когда Конан покрывал жаркими поцелуями её юную грудь, она увидела, как тени приобрели плотность, и из тьмы внезапно возник человек. Он был одет в багряную тогу и подпоясан восточным поясом. Казалось, он всегда там сидел, наблюдая за ними спокойным взглядом волшебных янтарных глаз.
Октавия слабо вскрикнула.
Уловив в её голосе неподдельный испуг, Конан поднял голову и с изумлением уставился на незнакомца: варвар не слышал, чтобы кто-либо сюда входил, а слух, как и у всех дикарей, у него был очень тонкий.
— Итак, легендарный гетман козаков и прелестная маркитантка, — с интересом сказал загадочный незнакомец. — Добыча в два раза лучше, чем я ожидал!
Конан рывком поднялся на ноги. Его сузившиеся глаза с гневом рассматривали незнакомца.
— Кто ты такой, что тебе надо, и откуда ты тут взялся? – прорычал киммериец. Его глаза угрожающе сузились, и в его голосе прозвучали угрожающие нотки. — Живо убирайся из моего шатра, пока я не передумал и не выкинул тебя из него самостоятельно, добавив вдогонку руки и ноги!
Октавия судорожно схватила его за руку, пытаясь предостеречь, но Конан лишь нетерпеливо стряхнул её руку, встал и решительно направился к нему.
— Не так быстро, мой темпераментный друг, — улыбнулся колдун и метнул ему в лицо щепотку какой-то пурпурной пыли. Могучий варвар внезапно зашатался, словно теряя опору под ногами.
Конану показалось, как будто он ослеп. Порошок пурпурного лотоса разорвал его связь с реальностью, заставив кружиться голову и покрыв поле зрения какими-то пятнами. Тем не менее, рыча от ярости и пошатываясь на каждом шаге, варвар направился в ту сторону, где сидел пришелец. Уверенность того на мгновение поколебалась. Волшебник понял, что если он сейчас не остановит варвара, тот, не смотря на действие порошка ядовитого растения, настигнет его и сломает, как сухую щепку. Пришелец легонько встал. Казалось, его рука лишь мимоходом коснулась виска Конана, но тот внезапно рухнул, будто подкошенный.
Колдун устремил на Октавию бесстрастный взгляд.
— Не бойся, с твоим возлюбленным ничего не случиться... если он, разумеется, поможет мне.
Он сделал загадочный жест рукой, и стены палатки внезапно поплыли перед глазами Октавии.

То, что в своё время не удалось наместнику Хаваризма, с помощью запретной магии осуществил чёрный колдун Шахпура Ксутмекр. Отважный вождь козаков сидел в подземельях Шахпурского дворца, занятого мятежными армиями шахпурского наместника, поддерживаемого мелкими королевствами, лежащими на границе Вендии, Иранистана и Турана и иранистанской антитуранской коалицией, которой было выгодно дальнейшее ослабление Турана.
Колдун намеревался использовать его в качестве козыря при торговле с королём Турана – ведь предводитель кочевых разбойников может быть грозной силой, если его таланты предводителя и полководца усилить отрядами закованной в броню конницы и подкрепить колдовством, чёрным, как сама смерть. Что думал или чувствовал по этому поводу киммериец, никого не интересовало

Октавия пришла в себя в камере.
На ней была короткая рваная роба, которую, очевидно, выделили ей тюремщики. Увы, её удобный хитон остался на полу палатки – ведь она сбросила его, целуя киммерийца… Пол камеры неприятно холодил кожу. Да, бывшая дочь немедийского барона была влюблена в могучего предводителя разбойников. И теперь за это поплатилась.

Внезапно в коридоре темницы послышались шаги.
Перед удивлённой Октавией предстала стройная гирканка, чем-то напоминающая гибкую опасную гюрзу. Она была одета в цветные одежды, в ушах – сердоликовые серьги, губы густо накрашены. В руках у неё был длинный кнут, свёрнутый в кольцо, а на ногах – кокетливые сапожки.
— Так это ты новая подружка Конана-варвара? — брезгливо сказала она. — Да, его вкус определённо испортился, после того, как он бросил меня.
Октавия онемела.
— Его руки ласкали тебя! Ты, дрянная девчонка! Ты мне всё расскажешь. Мой дружок…
— Так вы с ним тоже? — наконец, выдавила она.
— А ты думала, ты первая девица в его жизни? — ядовито рассмеялась южанка.
Её глаза внезапно блеснули.
— Колдун не знает, что я здесь, так что это только моё дело и твоё, потаскушка.
— Что тебе от меня нужно?
Туранка облизнула губы:
— Я хочу знать всё!
Её пальцы сжались вокруг кнута, побелели:
— Хочу знать всё, как он ласкал тебя, что ты сделала, чтобы привязать его к себе, мелкая шлюшка. Что в тебе есть такого, чего нет в Гуларе из Акифа!
Она подошла к решётке, поигрывая кнутом. Гордая немедийка лишь сверкнула глазами.
— Вот значит, как? — взбешенная гирканка зашипела. — Ну, погоди, я обучу тебя покорности!
И, яростно возясь, нащупала нужный ключ и рывком распахнула решетку.
И в это же мгновение Октавия бросилась на неё. Трудно сказать, что побудило её к такому действию. Ничему подобному её не обучали в лучших домах Немедии. Однако осознание того, что её варвара где-то, возможно, пытают, придало ей неожиданных сил. Как дикая кошка, прыгнула она на свою мучительницу и, ухватив её за волосы, ударила о прочную сталь решётки. Гулара вздрогнула и затихла. Октавия поспешно отыскала необходимый ключ и заперла высокородную туранку в своей клетке. Если повезёт, её никто не заметит в течение хотя бы пары часов.
— Его руки ласкали тебя, — напоследок не удержалась она, — а теперь он принадлежит лишь мне!

Октавия, вздрагивая, выглянула в коридор.
Колдун был любителем всяческих диковин. В некоторых клетках сидели огромные обезьяны – самые разнообразные, которых только можно было собрать в пустынных областях гиборийского мира: серые людоеды с восточного побережья Вилайет, дикие обезьяны Химелийских гор, человекообразные, обитающие в Кезанкийских горах на восточной границе королевства Заморы, ужасные обезьянобыки Пиктстких пустошей, павианы Чёрных Земель и даже те чудовищные создания, относительно которых нельзя было с уверенностью сказать, животные они или демоны, охраняющие покой стигийских гробниц. Их маленькие красные глаза смотрели с незатухающей ненавистью. Стигийцы вызывали их из каких-то невообразимых пучин, где разум и здравый смысл теряют свои права и водятся чудовища, которые не могут привидеться даже в страшном сне. Из мрака и воющей бездны приходят они.

Но не только обезьяны сидели в клетках.
Странные растения, от половины из которых Октавию бросило в дрожь, а от остальных тянуло на тошноту, росли в окованных сталью клетках. Некоторые из них шевелились, как будто змеи, другие поворачивали вслед ней свои пурпурные бутоны, третьи колыхались, словно их раскачивали порывы невидимого ветра – на самом деле так и было, ибо они отвечали порывам ветра, дующего в Аду. В других клетках растения мучили пленников, и одного взгляда Октавии хватило, чтобы понять – этим беднягам уже ничем не помочь.
А потом началось нечто и вовсе невообразимое. Как можно описать то, чьё тело тряслось подобно студню, и в то же время в нём проглядывали человеческие черты? Октавия едва с ума не сошла, глядя на него, и поспешно отвернулась. В другой клетке плавал туман, но у неё сложилось необъяснимое ощущение, что он смотрел на неё. Жадно, сладострастно, неутолимо, словно, если бы их не разделяла клетка, он сделал бы с ней нечто ужасное, о чём Октавия боялась даже подумать. Этих картин был не в силах вынести здравый рассудок, и Октавия, не оглядываясь, побежала. Вой, всхлипы, стоны неслись вслед за ней. Кощунственные уговоры; сладкие обещания; сладострастный шёпот и отчаянные мольбы, прерывающиеся безумным воем. Октавия остановилась, лишь когда выбежала из этого ужасного коридора.
Какая грешная алхимия породила этих существ? Октавия не могла и хотела этого знать. Мурашки бегали по её телу при одном воспоминании.
— О Митра! — прошептала она. — Помоги!

Дворец был убран с истинно туранской роскошью. Пушистые ковры укрывали стены и надёжно заглушали все звуки – любовной ли страсти или криков боли. Октавия, никем не замеченная, шла среди бесчисленных, выложенных коврами коридоров, скрываясь от туранских солдат и отчаянно пытаясь изыскать способ освободить своего варвара. Как найти Конана в лабиринте бесчисленных переходов? Октавии отчаянно хотелось стать невидимой. Мягкий ворс ковра щекотал её голую кожу. Октавия подумала о том, какое фантасмагорическое зрелище она сейчас представляет: прекрасная обнажённая девушка, крадущаяся по пустынным коридорам и вздрагивающая от каждого звука.
Коридоры не всегда были пусты.
Октавия отвернулась.
Один раз Октавия вжалась в стену, из всех сил желая оказаться незаметной. Отряд закованных в броню солдат протопал мимо неё, не обратив на неё даже малейшего внимания. Октавия замерла от изумления, но в следующий миг сообразила, что её приняли за одну из тех безропотных рабынь, которые служили для услаждения владык земных. Она горячо поблагодарила богов, хотя и несколько оскорбилась. И в то же время с облегчением перевела дух, обрадовавшись, что ни одному из солдат не пришло в голову поразвлечься с ней прямо здесь, в коридоре. Или уединиться в одном из бесчисленных альковов.
Дворец не был пуст.
Девушки с грустными лицами, одетые лишь в серебряные ошейники, иногда проходили по мягким шкурам, или стояли возле дверей, исполняя роль, мало отличимую от предметов мебели. Неподвижными изваяниями из чёрного древа застыли наёмники-кушиты. Надёжно укрытые от посторонних глаз альковы были выстланы пушистыми шкурами и выложены мягкими подушками. Тонкие покрывала из прозрачной ткани укрывали многочисленных прелестниц, ждущих своего часа. Один раз, выглянув из окна, немедийка увидела отправляющийся в поход отряд туранцев. Гордые ястребиные лица; сверкающая сталь шишаков, ослепительная белизна тюрбанов. Это шли тигры юга; львы-людоеды, готовые терзать северные народы ради рабов и добычи. Ничего, кроме хищной радости не отражалось на из лицах; весь мир был для них лишь средством утоления их честолюбивых амбиций.
— Где же ты, Конан, — шептала беглянка. — Как мне тебя найти?

И тогда судьба преподнесла ей поистине королевский подарок.
Знакомое имя почудилось ей из-за одной из дверей; она приблизиться к ней и прижалась ухом к гладкой тиковой поверхности, обитой пластинками из слоновой кости. И в этот момент она поняла, что они говорили о них: ней и её дорогом варваре.
Прижавшись к слоновой кости двери, Октавия жадно ловила каждое слово. Жёсткие сердолики из инкрустации впились в её грудь, царапая нежную кожу, но немедийка даже не подумала отдалиться. Зловещий акцент колдуна из забытого королевства заставил её содрогнуться. Его голос звенел среди стен, напоенный жестокой злой радостью, словно тревожный колокол.
Каждое его слово проникало сквозь дверь, доходя до сознания девушки и рождая в нём странные ассоциации. Они впивались в её существо, подобно раскалённым иглам. В этом голосе была какая-то необыкновенная сила, которая не могла принадлежать обычному человеку.
— ...а девушка послужит инструментом, который поможет нам его поработить.
О, если бы её мучители только знали, что она сейчас стоит только под дверью! Но разум величайшего из чернокнижников не может уловить всё происходящее, если он не сосредоточил на нём своё внимание.
Октавия затаила дыхание.
— Если же он откажется, то я призову чудовищ из воющей бездны, и они заполнят его тело. Они швырнут его душу в чёрные бездны мрака, там, где она вечно будет кружиться среди леденящего мрака, гоняемая ветром, и лишь пустая оболочка будет служить нам.
Сердце Октавии, казалось, остановилось, когда она услышала, что они собираются сделать с её киммерийцем.


Тем временем, собравшиеся по ту сторону двери люди обладали удивительной хищной красотой. Двое из них явно были гирканцами: их правильные аристократические черты носили отпечаток фамильной гордости. Происхождение третьего никто не смог бы определить. Его тонкие, правильные черты носили отпечаток какой-то чуждости, словно он родился далеко отсюда, в ином месте и в иное время. Он не был гиборийцем или туранцем, не был он и стигийцем, хотя на них походил больше всего. Во всём его облике была какая-то неправильность.
Он также был красив, но в его красоте было нечто зловещее. Глаза ярко сверкали из-под бровей, пронизывая своих собеседников насквозь.
— Если же он не захочет, — с нечеловеческим безразличием продолжил колдун, и его магнетические глаза блеснули, — что ж, тогда и бессловесная оболочка сгодиться нам вместо него.
Джалур Хан, повелевающий армиями, и видевший смерть на расстоянии вытянутой руки, вздрогнул от того ужасного смысла, который открылся ему в словах колдуна.
Сатрап уже проклинал себя за то, что связался с ним. Это было чудовище в оболочке человека, которому всё земное было чуждо. Он управлял людьми, как марионетками, дёргая за невидимые ниточки, и Джалур Хан сам однажды видел, как солдат, которому тот приказал посмотреть на себя, вдруг повалился на землю и без единого звука умер, корчась в муках ужасной агонии. Джалур Хану показалось, что он отчаянно пытался вдохнуть и не мог.
— Есть невидимые нити, которые связывают тело человека с его душой, — сказал колдун. — Иногда их можно похитить, и, например, заключить в глиняный сосуд, а иногда и вовсе – в жабу, кузнечика или паука. Безвольное же тело будет подчиняться своему мучителю.
Джалур Хан облизнул губы.
— И ты можешь сделать это, с помощью своего дьявольского искусства.
Колдун посмотрел на него презрительным взглядом.
— Может ли цветок раскрываться с восходом солнца? — пожал он плечами. — Я ведь не спрашиваю меня, сатрап, можешь ли ты поднести руку к кончику носа. Но не всякое колдовство можно вершить в любое время суток; ночь должна накрыть землю своими чёрными перьями, и тогда я совершу обряд.
— Как тебе будет угодно, — откашлялся туранец. — Дикарь всё там же, где и ранее – в западной темнице.

Октавия отпрянула от двери, как обожжённая.
Так вот что грозит её варвару!
Она должна спасти его до захода солнца.

Но как добраться до западной темницы?
Октавия снова выглянула в окно.
Солнце садилось, заливая кровью болотистые земли. Похоже, она и без того находилась в западном крыле – нужно было только спуститься вниз. И девушка решилась. Она свесилась из окна на руках, нащупав пальчиками ног бордюр внизу. Колени обдирал шершавый камень. Повисла на пальцах, отчаянно дыша и опасаясь сорваться. Медленно-медленно зашарила руками, ища, за что можно зацепиться. Благо, стена была прорезана множеством окон и украшена декоративными элементами. Ещё чуть ниже, ещё… Наконец, её ноги упёрлись в балкон. Дрожа всем телом от напряжения и обессилено рухнула на него. Всё дрожало от напряжения. Отдышавшись и проклиная всех богов и демонов, она поднялась.
Это лишь начало.
Предательская дрожь в ногах постепенно ушла. Она выглянула из-за окна. Представила, что сейчас увидят туранские солдаты, если посмотрят наверх: полунагая девушка карабкается по стене. Её сердце стучало, как сумасшедшее. Нужно спуститься ещё немного…
И вот, наконец, она вползла в окно на первом этаже. Ноги отказали ей, и она лежала какое-то время без движения. На её счастье, в комнате никого не было; только курились острые благовония. Она выглянула в коридор. Вход в темницы должен быть где-то здесь – но как его найти? Здесь не было никаких девушек; если она попадётся, то за невольницу её не примут – и она моментально окажется снова за решёткой!
Но выбора нет.
— Митра, Митра, спаси и сохрани, — шептала она, как заклинание.

Добавлено через 3 минуты
Два коридора ей удалось миновать без помех. Порой она слышала чьи-то далёкие голоса и бряцанье оружия, но так и не попалась. Да, это был уже явно не сераль: пол был каменным и холодным, даже грязным; помещения освещались коптящими факелами, а не коваными светильниками в форме лилий.
И здесь, наконец, она попалась.
Судя по звуку, в коридор вошёл целый отряд солдат: бряцанье доспехов, хохот, топанье тяжёлых сапог.
— Нет, нет, нет! — взмолилась немедийка.
Она спряталась за статуей спесивого туранского придворного – или какого-то гирканского божка? – но укрытие было явно смехотворным. Сразу ли её отдадут в темницу – или вначале потешаться всем отрядом? И что станет с киммерийцем? Сердце от ужаса шло какими-то рывками.
Октавия изо всех сил вжалась в стену... и внезапно провалилась куда-то во мрак. Шарнир потайной двери заскрежетал, дверь со щелчком стала на место, и она оказалась в кромешной тьме. Ни единого лучика света не сияло в этой богами забытой преисподней. Октавия на ощупь нашла ровную стенку, отполированную неведомыми строителями и пошла в неизвестном направлении. Возвращаться в битком набитый солдатами коридор не имело смысла, а вот... Октавия понятия не имела, куда её этот коридор мог вывести, но...
Прошло время, и тьма рассеялась.
Откуда-то, через сложную систему светопроводов, зеркал и отражающих механизмов, проникал свет. Октавия видела залы, уставленные мебелью прошлых веков. Раз или два она пересекала комнаты, где укрывающие стены гобелены рассыпались в пыль при малейшем прикосновении, а древние ковры шуршали под ногами, как мёртвые и давно опавшие листья. Очевидно, этими переходами уже не пользовались множество веков.
Октавия поняла, что оказалась в потайных помещениях дворца.
За происходящим в основных залах можно было следить с помощью сложной системы зеркал, крошечных глазков, сделанных из горного хрусталя, странно приближающих предметы – и через небольшие открывающиеся окна, заслонки которых скользили на шарнирах. Иногда вход в потайные коридоры вёл прямо из альковов. Октавия вздрогнула, увидев пятна засохшей крови на полу. Очевидно, не раз и не два здесь крались наёмные убийцы.
Но выхода она не нашла.
Некогда Шахпур был столицей молодого государства, о чём и говорило его название. Впрочем, столицами перебывали почти все из крупных портовых городов – Шахпур, Султанапур, Сатрапур и Ханипур, так что для последней столицы подходящего названия уже не осталось, и её решено было гордо наименовать Аграпуром (блистательным городом). Впрочем, Шахпур давно захирел. Этот дворец остался с тех древних времён, когда он ещё действительно служил резиденцией Шаха, и в нём осталось множество потайных ходов и секретных залов. Толстые стены дворца были буквально пронизаны ими. Фактически, тут было два дворца: один внешний, торжественный и пышный, и второй тайный, скрывающийся в толщине мраморных стен. Там были свои опочивальни, комнаты стражи, пиршественные залы и рабочие кабинеты. Ходами шли министры, сновали шпионы, спешные гонцы, поставлялись наложницы и посылались убийцы. Не одного из неугодных Турану людей удалось таким образом заставить послужить на пользу империи: объятиями ли и ласками нежной невольницы или острием и ядом заточенного клинка.
Нынешние правители города забыли о его старых тайнах.
Октавия была здесь одна.
Наконец, анфилада комнат закончилась. Лишь в дальней стене был круглый проход – как раз такой, чтобы мог пролезть человек, и не слишком толстый. Октавия вздохнула и решительно забралась в него.
Здесь было полно пыли и паутины – но какой у неё был выбор?

Октавия ползла по узкому коридору – а ведь ещё два года тому назад она не могла бы даже представить, что дочь барона Немедии будет полуобнаженной, обдирая локти и коленки, ползти по мраморной трубе, чтобы высвободить вождя степных разбойников! Как порой причудливо поворачивается жизнь…
Проход закончился тупиком. Свет едва проникал сюда, и Октавию охватило отчаяние. Но она не позволила себе отдаться ему целиком. Никто не мог построить такой ход шутки ради, а значит… Она вслепую зашарила руками по стене впереди – и точно! Вот он, шкворень. Октавия вытащила его – и буквально выпала на холодный пол.
Яркий свет после полумрака коридоров ослепил ей глаза – хотя на деле это всего лишь тускло горели факелы.
Она попала, куда хотела.
Это были подземелья.

Столь же жуткие, как и те, из которых выбралась она.
Нагие девушки скользнули к ней, пренебрегая препятствием в виде прутьев. Они облизнули свои прекрасные губки, и их глаза загорелись жёлтым светом. Октавия в испуге отшатнулась. Во тьме сверкнули белоснежные клыки. Октавия провернулась и побежала дальше по коридору, стараясь не обращать внимания на то, что происходит в проклятых клетках. Ядовитый презрительный й смех ещё долго нёсся вслед за ней по коридору.
Тьма словно кралась вслед за ней.
Создания следили за нею пронзительными горящими глазами. Прекрасные растения терзали нагих пленников, на руках у которых вместо ногтей росли когти. В некоторых камерах никого не было, только плавал искристый жёлтый туман. Иногда она словно чувствовала зов, исходящий из тёмных коридоров, но, не останавливаясь, продолжала бежать. Два или три раза она пошатнулась под гипнотическим взглядом вонзившихся в неё глаз. Но каждый раз она вспоминала о заточённом варваре, и это придавало ей сил разорвать путы наваждения, словно гнилую бумагу. И каждый раз разочарованное ворчание скрывалось во мраке.
Какие только ужасы ей не пришлось пережить в этих коридорах!
Но всё же ей повезло.
Наверняка, вход в подземелья охранялся; и только тот факт, что она попала в них окольным путём, помог ей избежать нежелательного внимания стражников. Должно быть, Митра всё же благоволит ко мне, решила девушка, и взмолилась, чтобы он не оставлял её и в последствии.

Но благой гиборийский бог, очевидно, решил, что она более не достойна его заступничества. Октавия прошла темницу вдоль и поперёк – но никого не нашла. Девушка в отчаянии прислонилась к стене. Её любимого варвара не было ни в западной, ни в восточной части темницы. Слёзы текли по её щекам.
Что ей теперь делать?
Камень холодил кожу. Она вздрогнула. Ей показалось, что она уже целую вечность блуждает по этим проклятым коридорам, прячется от солдат, сходит с ума от зрелищ мрака, пробирается по парапетам и прячется в шёлковых альковах. Она посмотрела на узкий проход в конце коридора, и внезапно отчаянная надежда вспыхнула в ней. Быть может, там, в этом надёжном закутке прячут столь дорого ей киммерийца. Решимость придала ей новых сил. Она оттолкнулась от стены и направилась к таинственно поблёскивающей решётке. Засов лежал на массивных скобах, легко откидывался с этой стороны, очевидно, строители полностью полагались на стражников на входе в темницу и на крепкие запоры на решетках самих камер.
Здесь не горели факелы.
Лишь нечто, в глубине самой камеры светилось слабым светом, будто гнилушка.
Октавия приблизилась, как зачарованная.

И в это миг когтистая лапа демона ухватила её за плечо.
Его голос звучал сладко, словно проклятые барабаны ада.
— Открой мне решётку, дщерь человеческая, — попросил он. — Открой, и я подарю тебе награду, о которой ты не смела бы даже и мечтать.
Его голос походил на звук серебряной флейты, он уговаривал, ласкал, качал на волшебных волнах…
Октавия прижалась к решётке, как зачарованная.
Огромные жёлтые глаза демона заглянули ей в саму душу. С его клыков капал яд, а когтистые лапы обхватили решётку, как мать – родное дитя. Но Октавии он более не казался отвратительным. Его голос звучал, как перезвон серебряных колокольчиков. Его чешуйчатое тело тоже припало к решётке. Более всего он походил на человека – но очень тяжёлого, массивного, в золотой чешуе.
— Если выпустишь его, навеки ввергнешь свою душу в кипящие океаны ада, — спокойным звучным голосом предупредил её человек, сидящий в камере напротив.
Октавия порывисто повернулась к нему.
Странное дело – когда она только входила в помещение, она его не заметила, словно что-то отвело её глаза – или он возник мгновением раньше.
Человек был одет в изодранную старую хламиду; его спокойные глаза казались глубокими тёмными морями.
— Он заключен здесь уже два тысячелетия, — пояснил он. — Отец короля Илдиза вывез его с берегов тёплого моря, что омывает роскошные города гордой Вендии, и ныне он…
Октавия словно против своей воли прильнула к второй решётке. Демон не удерживал её; лишь коготь царапнул кожу, и тоненькая струйка крови заструилась с плеча. Грудь немедийки прижалась к холодному металлу засова.
— Но что ты здесь делаешь? — поинтересовалась она.
— Я отказался служить новому королю Турана, — грустно усмехнулся юноша. — И вот, отныне вынужден делить свой досуг с этим несчастным созданием. Впрочем, могло быть и хуже: с ним мы хотя бы иногда рассуждаем на философские темы. Знаешь, это забавно: общаться об откровениях Вахелоса с тем, кто возможно, и свёл несчастного мудреца с ума.
Октавия облизнула губы.
Ей нужен был союзник, отчаянно нужен – так почему бы не освободить его? Быть может, он придумает, как добраться до киммерийца? Или она уже опоздала, и жуткий ритуал уже начался? При мысли об этом у неё заледенело сердце.
И в этот миг на лестнице раздалось бряцанье экипировки стражи.
В темницу кто-то вошёл.
Октавия рассеянно оглянулась.
Золотой демон лишь глазами, словно бы полными древними грусти, посмотрел на неё. Но юноша отреагировал иначе.
— Кзэоон таороош! — неожиданно выругался волшебник. — Скорее, пожалуйста, юная леди, освободите меня из этого проклятого плена. Засов зачарован, и сам я покинуть комнату не могу. Но если вы его вытащите…
Октавия помотала головой.
Что-то заставляло её сомневаться.
Что-то не так было с этим демоном – и этим чародеем. Какое-то, почти неуловимое ощущение фальши…
Волшебник ухватился за прутья.
— Ну же! Молю вас!
Его голос зачаровывал, словно погружая в волшебное подобие сна. Внезапно она заметила, что демон внимательно следит за их разговором, не делая, впрочем, попыток вмешаться. Неожиданно он запрокинул голову и издал долгий вибрирующий звук.
Лицо волшебника исказилось.
— Ты, трухлявое отродье Неграла, — завыл он, — Сейчас же придёт стража…
— Это верно, — неожиданно спокойно согласился демон. — Но пусть уж лучше прекрасная юная дама попадёт им в руки, чем в твои кошмарные лапы.
Волшебник бросился на решётку.
Как плащ в доме, с него слетело всё человеческое. Он завывал и тряс скрюченными пальцами, словно когтями, решётку. Потрясённая Октавия отступила на шаг.
Она беспомощно бросила взгляд в сторону демона.
— Он – это я, — грустно сказал тот. — Проклятые туранские колдуны поменяли его и мою душу местами, и посадили рядом, обрекая на вечные муки. И так я оказался в теле демона из преисподней, а он – в теле известного иранистанского колдуна. Ты вправе мне не верить: да кто бы вообще поверил в такую историю? В конце концов, я выгляжу слишком жутко, да и в колдовстве ты не искушена…
Бряцанье доспехов приблизилось.
Взор Октавии отчаянно заметался по комнате в поисках пути спасения.
Внезапно, решившись, она отбросила засов… и оказалась в камере демона.
Тот, потрясённо отступил на шаг.
— А если бы я тебя сейчас разорвал, — дрогнувшим голосом вопросил он.
— Пусть так, — прошептала она. — Лучше так, чем они сделают с Конаном то же, что и с тобой!
— Алебастровые бёдра Иштар! — воскликнул демон.
Казалось, он всё ещё не верит своим лазам.
— Ну же! — вскричала Октавия.
Она вцепилась в его когтистую лапу.
— Ты же колдун, — срывающимся голосом обратилась к нему она. – Сделай же что-нибудь! Спрячь меня! Или сожри, если я ошиблась, и ты и впрямь порождение мрака!
Демон помотал головой.
Взгляд его снова обрёл ясность.
— Спрятать? – ухмыльнулся он, и его глаза зловеще блеснули. – Ну конечно!
И, сплетя пальцы в какую-то сложную фигуру, он пробормотал:
— Куа наото, наагуи!
Внезапно фигуру в противоположной клетке на той стороне комнаты окутал мягкий туман. Демон издал душераздирающий вопль, а когда всё закончилось, человеческое тело лежало на полу камеры недвижимым.
— Он бы непременно выдал нас, — рыкнуло существо. — Увы, теперь мне никогда не вернуться в своё тело. Но это и не важно. А теперь…
Он протянул руку, и в ней, словно крохотный светлячок, загорелся яркий жёлто-зелёный шар. Он медленно рос и рос, пока не стал пылающим шаром.

А затем пламя факелом разогнало полумрак – из-за угла вышли пять стражников… и Ксутмекр.
— Рад приветствовать тебя, брат, — звучным голосом сказал демон. — Поприветствуй и ты меня.
Колдун остановился, как вкопанный, и его смуглое лицо в один миг посерело.
— Ты… но как ты…
— О, эта прекрасная дева выпустила меня. Не побоялась моих клыков и когтей.
Ксутмекр облизнул губы.
— Не думай, что ты одолеешь меня! Ты сидел в заключении тридцать тысяч лет, я же лишь набирался силы все эти века!
Его тёмное одеяние распахнулось, будто его развевали иные ветра.
— Боюсь, не той силы ты набирался, брат, — мягко сказало существо, и выдохнуло по направлению к колдуну.
— А-а-а-а! — закричал волшебник.
Внезапно его тело чудовищно изогнулось, хрустнул позвоночник, и он упал на пол – всё ещё не мёртвый, ибо на его лице горели адской мукой живые глаза. Стражников разметало, словно на них обрушился ураган; они ударились в стены и потолок и рухнули на пол без движения.
Демон склонился над колдуном.
— Мы оба видели сверкающую под звёздами землю Кут, — с грустью сказало существо. — Но я видел её немного меньше. Ибо провёл более сотни веков в темнице. Пребывание в заключении для того, кто владеет музыкой небесных сфер – ничто, ибо он может видеть сквозь покрывало иллюзии, накрывающей всё сущее. Но мне жаль, что я не повидал напоследок прекрасную землю Кут...
Он покачал головой.
— Наше время уже ушло. Пришла пора открывать двери новым народам. Старый ужас не должен царить над землёй. Наступает эра новых людей. Никогда больше не восстанут сверкающие башни Кут, и не пропоют песни с зелёных минаретов. Не принесут девушки, облачённые лишь в аромат благовоний, фрукты и вино, не пробегут белоснежные лошади по тёплым холмам Таолара. Старое уступает, и на смену ему приходит новое. Уходят в небытие империи снов...
У Октавии волосы зашевелились на голове. Страна Кут уже более пяти тысячелетий назад исчезла с карт цивилизованных земель. Немедийка слушала его, и странные видения проплывали перед ней.
А демон говорил:
— Нынешние народы остры и опасны, как острие клинка. А на смену им идут ещё более юные и дикие народы. Но когда-нибудь наступит эра, когда на земле воцариться равновесие, и прекрасные города расцветут на берегах озёр, и войны и страдания будут забыты, ужас и чёрное колдовство уйдёт в небытие. Не ты и не я ни доживём до этого времени. Ибо наступило наше время уходить в вечный круговорот Времени.
— Не-ет, — внезапно завыл колдун. — Я не хочу-у! Я...
Чародей обернулся к Октавии:
— Странно, как цепляются за жизнь те, кому пора на покой, — грустно сказал он. — Ибо только перед лицом смерти они понимают, что, в сущности, они и не жили. И сколь редко бояться смерти те, кто каждый день идут к ней навстречу. Ибо что есть смерть, как не второе рождение? Здесь мы – чужие, но там – мы дома.
Он улыбнулся улыбкой старого доброго бога.
— Не бойся. Я не причиню ему зла. Я лишь позову его домой.
И, взглянув чародею в глаза, он начертал в воздухе какую-то странную фигуру. И в тот же миг напряжение оставило лицо колдуна. Черты его лица разгладились. И на его лице появилось выражение покоя. Он негромко вздохнул и словно прилёг отдохнуть. Его ждал долгий сон – сон длиною в вечность.
Демон молча закрыл ему глаза.
И повернулся к Октавии.
— А теперь прощай, — улыбнулся он. — Наша пора прошла. Слишком долго мы цеплялись за жизнь. Наши миры ушли... И возврата быть не может. Теперь, когда моё настоящее тело мертво, я не проживу слишком долго.
Он уселся на пол.
— Я заключён здесь с тех давних времён. Пора мне вернуться в сад со старым зелёным кипарисом и вечным ветхим домом. Я возвращаюсь в Кутлан. Туда, где птичье пение не смолкает ни днём, ни ночью, и ни зимой, ни летом не отцветает жасмин. Я возвращаюсь в свой сад со своим зелёным деревом и своим колодцем.
Октавия потрясённо прижалась к руке мага.
— А ты не боишься умереть?
Демон лишь усмехнулся.
— А кто сказал, что умирать – страшно? Разве кто-то возвратился оттуда? Почему же мы боимся того, чего не знаем? Почему мы не обращаем внимания на намёки неба? Заметь – в этой жизни мы всё время чем-то болеем: то той болезнью, то этой. То нас донимают желудок, то болит нога. Со всех сторон нас словно преследуют: дыхание болезней, ярость зверей и зверство людей. Со всех сторон нас гонят отсюда прочь. Так бывает лишь с теми, кто не у себя. Почему же нам страшно возвращаться из гостей домой? Каждый из нас покидает тёплую материнскую утробу, и его овевает вольный воздух земли. И он кричит, почуяв страх перед неведомым. Почему же потом, когда мы готовимся предстать перед другим неведомым и покидаем теплую утробу мира – почему же мы так боимся? Ведь однажды мы уже испытали этот страх? Чего же нам бояться вновь? Девять месяцев нас готовила утроба матери для жизни в этом мире, почему же мы не понимаем, что весь срок нашей жизни от младенчества до старости – мы только зреем для какого-то нового рождения?
Демон покачал головой.
— Твой варвар в противоположном крыле, девочка, — мягко сказал он. —
Темниц в этом здании больше, чем людей. Пройди до комнаты стражников. Найди панель с изображением змеи и нажми её. И вот, возьми щепотку этого порошка. Если не будет иного выхода, брось её под ноги. А теперь прости, я должен идти. Ещё мгновение, и врата звёзд закроются навечно.
Он улыбнулся. И в следующее мгновение его не стало.
Демон истаял, исчез, словно дым.
И только оторопевшая немедийка смотрела на пригоршню зелёного порошка у себя в руке.

Добавлено через 1 минуту
Казалось, предел мук уже давно был пройден.
Слишком много испытаний выпало на её долю сегодня. Но сдаться она не могла. Пусть колдун мёртв – но как она могла оставить Конана в этом месте, там, где его легко могли четвертовать или сжечь живьём? И она поднялась на дрожащие ноги, и пошла. В ней больше не было страха; она не пряталась. В ней больше не осталось для этого сил. Она просто шла к выходу из тюрьмы.
Выход горел ярким светом – прямоугольником золотого огня, таким слепящим, что она прикрыла глаза рукой. Свет факелов показался ей ослепляющим после мрака подземелья. Она поднялась по истёртым ступеням – и оказалась в караулке. Десяток высоких воинов изумлённо уставился на неё.
— Гляди-ка, — сказал пожилой вояка с вислыми усами, в нечищенной кирасе. — Что тут делает этакая цыпочка из верхний покоев? Заблудилась, что ли? Или бежала?
Стражники загоготали.
— Я ищу Конана, — просто сказала Октавия.
— А, этого гетмана козаков, — сообразил другой, молодой худой стражник, чем-то похожий на пересушенную селёдку.
— Ну, красотка, здесь он и томится, но боюсь, проход к нему закрыт. И что ты там держишь в пригоршне, клянусь Эрликом? Что за зелёная пакость?
— Какая разница, — густым басом встрял третий. — Всё равно колдун сказал к нему никого не пускать. Так что иди-ка ты подобру-поздорову.
— Я должна его освободить, — шепнула немедийка.
Хохот солдат сотряс стены.
— Освободить? Кто? Ты?
Внезапно тучный тюремщик с густой бородой схватил её за руку.
— Ну раз ты не просто заблудилась, красотка, а совершаешь государственную измену, значит, мы можем тебя и наказать. Авось никто не хватится, а если и хватятся, то нескоро. Как думаешь, выдержишь столько мужиков за раз?
— А ты прав, Герс, — поддержал её ещё один стражник. — Так её, потаскушку. Пора попробовать, чем там наслаждаются господа в своих покоях.
— Ума не приложу, как она тут очутилась, — буркнул Герс. — Но раз я не соображу, то и другие её скоро не хватятся.
— Нет, — умоляюще прошептала Октавия. — Нет.
— Хватит вякать, шлюха, — стражник жестоко выломал ей руку.

И порошок просыпался на пол.
На мгновение всё сокрылось в зелёной дымке. А затем дым рассеялся, но Октавия подумала, не изменило ли ей зрение, ибо на лестнице, прямо перед ней стояло два прекрасных высоких воина в причудливых ярких одеяниях. Ни на Западе, ни на Востоке вот уже тысячелетия никто не появлялся в таких одеждах. В их лицах было что-то неуловимо восточное, хотя никто не решился бы назвать их вендийцами или гирканцами. И ещё – в них было какое-то ощущение невероятной чуждости, словно от настоящего их отделяли непреодолимые бездны времени и пространства. Единственного взгляда им хватило, чтобы оценить ситуацию, и они загородили хрупкую девушку своими могучими плечами. В их руках сверкнули изогнутые клинки; выражение непреклонной решимости озарило их лица, а глаза засверкали неукротимым пламенем. Словно кушафские львы бросились они на забивших проход туранцев, и звон стали вскоре смешался с воплями умирающих.
Спустя минуту всё было кончено.
Невыразимо прекрасные воины встали перед ней, подобно прекрасным изваяниям из храмов востока, церемонно поклонились со странной печалью, затаённой в синих глазах, и растаяли, будто дым.
Октавия осталась одна в залитой кровью караулке, гадая, что это было – явь или сон.
А затем она глубоко вздохнула.
Да, она осталась одна среди трупов – но ей было некогда думать о себе.

Вот она, морда змеи на стене. Она подпрыгнула и сжатыми кулачками ударила по барельефу, приводящему в движение потайную панель. Но увы, силы её, наверно, было мало; что-то скрежетнуло внутри стены, но она не сдвинулась. А затем в комнату шагнул огромный человек – в доспехе, с густой лоснящейся бородой, завитками спускающимися на грудь.
— Во имя всех демонов ночи, — прогудел он. — Что за чертовщина здесь произошла? Неужто это ты положила их, девчонка?
Октавия обессилено сползла по стене.
Неужто везение оставит её сейчас? Сейчас, когда она так близка к заветной цели? Но что она может противопоставить этой башне живой плоти?
— Кто ты? — словно в горячке, шепнула она.
— Я – Сарпедон Гемиогабал, — усмехнулся гигант. — Военачальник Джалур Хана. Но что тебе до того?
Его ноздри хищно раздувались.
— Я шёл за Конаном, это вожаком кучки сброда. Ксутмекр должен был ждать меня здесь.
— Чародей мёртв, — вырвалось у немедийки.
Сарпедон запрокинул голову и захохотал.
— Неужто? И хвала богам! Колдун убрался в ад, откуда и выполз. Мы справимся и без него. Как по мне, так у меня всегда от него были мурашки по коже.
Туранец положил ладонь на рукоять клинка.
При виде её обнажённого тела особое выражение появилось в его глазах. Он бросил на немедийку взгляд, от которого её передернуло – жадно, словно свою собственность, окинул с головы до ног.
— Клянусь Таримом! Не знаю, что здесь произошло, и не хочу знать. Не ты ли та подстилка гетмана козаков, которую он прихватил, убив сатрапа Хаварезма? Клянусь своей бородой, у него был вкус.
Он хохотнул.
— Иди ко мне, девка. Твоему покровителю конец, а Джалур Хану плевать на тебя. Со смертью Ксутмекра ты стала никому не нужна. Но Сарпедон позаботится о тебе. На рассвете мы выпустим кишки вожаку разбойников, раз уж он так упрям, а послезавтра выступим в поход!
Южанин ухватил её за руку.
Его пальцы были как клещи – они едва не раздавили ей кости.
— А ты станешь моей!
Он жадно прижал Октавию к себе. Её голую грудь обожгло прикосновение ледяного железа.
— Оставайся со мной, — пробормотал он. — Сбежавшая красавица из сераля. Я подарю тебе самые лучшие украшения…
По телу Октавии прошла дрожь отвращения и страха. Губы её предательски задрожали.
— Нет, — застонала она. — Нет, нет, нет, нет!
Сарпедон скривился.
— Ты, водяная крыса! — с холодным презрением посмотрел он на неё.
Великан прижал Октавию к себе, невзирая на её отчаянные попытки высвободиться. Жестокая улыбка посетила его покрытое шрамами лицо. Немедийка молотила его кулачками в бока, отчаянно пытаясь выбраться из стального кольца его рук. Гемиогабал громко расхохотался.
Его позабавили её тщетные потуги.
— Ты будешь согревать мне постель, даже если тебя будут держать четверо рабов-кушитов! — прорычал он, выплёвывая угрожающие ругательства прямо ей в ухо. — И никакой Конан тебе не поможет! А потом я сам отдам тебя на потеху своим рабам! — и он опять громогласно расхохотался.
Его зубы скрежетнули.
— Если же будешь упрямится, велю разорвать тебя лошадьми, мерзавка!
Воля покинула Октавию при этих словах, но в этот миг её ладонь сама легла на рукоять торчащего за поясом вельможи причудливо украшенного кинжала.
Мгновение – и её тонкая ручка выдернула его из ножен, взметнулась и ударила в узкую щель между богато изукрашенными пластинами червлёного доспеха. Октавия вложила в этот удар всю силу своего отчаяния. Закалённая сталь вошла в сочленение и, разрезав стёганый поддоспешник, вошла в тело. Гемиогабал захрипел, выпустив Октавию, сделал несколько шагов, шатаясь, как пьяный, попытался дотянуться до кинжала, а затем рухнул, в пароксизме предсмертной боли выгнувшись дугой. Последний клокочущий звук вырвался из его горла, и его короткая борода задралась к небесам – и его тело застыло. Ковёр под ним окрасился в алый цвет.
Дочь барона Немедии застыла, судорожно дыша, словно отчаиваясь поверить в ужас происходящего.

Но размышлять было некогда.
Привлечённая шумом, к комнате эмира уже стекалась стража. Бряцало оружие, звучали гирканские ругательства. Застонав от отчаяния, она снова прыгнула, снова и снова. Её кулаки били в стену, она промахивалась, разбивала их в кровь. Шум приближался. Ещё мгновение – и всё будет кончено. Её разорвут лошадьми, а варвара посадят на кол, или вздёрнут на рассвете.
Неужели всё должно кончиться так?
А затем её взгляд упал на алебарды и копья мёртвой стражи.
Пошатываясь, как пьяная, она вырвала алебарду из пальцев мертвеца. Упёрлась острием в зрачок каменной змеи. Тупой конец упёрла в свой живот. И изо всех сил надавила.
— Аааааа!
Раздался ужасающий хруст.
Что-то дрогнуло внутри многотонной стены, и потайная панель каменная плита медленно-медленно отошла в сторону.

Октавия рухнула рядом, почти теряя сознание.
Мгновение – и в комнату ворвалась стража.
Кто-то выхватил из её рук тяжёлую алебарду.


— Хха!
Помещение наполнили вопли раненых.
Октавия с трудом открыла глаза. Посреди комнаты сражался Конан. Зрелище было ужасающее. Он уже отшвырнул алебарду, и теперь сражался подхваченным клинком. Пол был завален неподвижно лежащими телами в блестящих чешуйчатых кольчугах. Киммериец походил на безумного бога возмездия. Его чёрные волосы слиплись, наполовину закрывая лицо. Руки и ноги покрывала дюжина мелких ран, и весь торс был в крови. При этом губы его кривились в ухмылке.
Он хохотал, как безумный древний бог войн.
И вот последний солдат упал на пол.
Конан развернулся – и сорвал со стены провисевшую тут десятилетия секиру. А затем рывком поставил Октавию на ноги.
— Шевели ногами, девочка, мы ещё не выбрались!
Конан с рыком выскочил в коридор.

Из его дальнего конца бежали ещё солдаты – добрый десяток.
Варвар легонько поднял Октавию и, прежде чем она успела что-либо возразить, поставил её в альков на высоте её собственного роста.
— Постой тут, пока я с ними справлюсь.

Глаза немедийки широко раскрылись от испуга.
Она знала, что Конан могуч, но сможет ли он справиться с целым отрядом солдат? Он был один, и почти обнажён, а из оружия у него была одна только древняя секира. Впрочем, она внушала уважение. Её чёрная рукоять была толщиной с её собственную руку, а лезвием, казалось, можно было перерубить ногу слона. Оно опасно серебрилось в мягком свете.
Солдаты уже подбежали, и Конан прыгнул им навстречу, и прежде чем они опомнились, стал наносить ужасные удары. Ошеломлённые солдаты не ожидали такого натиска. Несмотря на то, что, казалось, все преимущества на их стороне, они оказались беззащитны против звериной ярости варвара. Октавия зажмурилась и закрыла уши, не в силах смотреть на потоки хлещущей крови, обрубки плоти, страшный хруст костей и жуткие крики умирающих. Наконец, всё прекратилось. Конан стоял посреди коридора один, с трудом дыша. Вокруг его валялись поблескивающие серебром доспехов трупы.
Левой рукой варвар смахнул со лба пот.
— Проклятые трусы... — пробормотал он. — Всемером на одного... Погоди-ка, девочка, я сниму с одного кольчугу, и дальше пойдёт веселее.
Не в силах ничего сказать, она лишь молча кивнула.
Тем временем варвар отдышался, и интерес к жизни опять загорелся в его глазах. Октавия заметила, что он несколько раз ранен, но не опасно. Кровь текла из многочисленных порезов на руках и ногах. Конан, чутко прислушиваясь к шуму в коридоре, стащил с одного из солдат изящную тонкую кольчугу, лёгкую, но прочную, из знаменитой туранской стали, и поспешно нацепил её на себя. Довольно повёл плечами, и сразу же стал выглядеть гораздо увереннее.
— В этих коридорах полно солдат, — задумчиво пробормотал он. — Попробуем выбраться в сад, а там, может, и вовсе повезёт выбраться из этого проклятого места.
На миг он остановился, чтобы блеснуть страшноватой улыбкой:
— Клянусь Кромом! Ты тут так и разгуливала голая?
Октавия едва не разревелась от облегчения.

Но радоваться было рано.
Звуки сражения привлекали внимания стражи; вновь послышались ругательства и шум за углом.
Конан мрачно взвесил в руке топор.
Солдаты хлынули целым потоком.
Дикарь, подобно урагану, обрушился на врагов. Он передвигался молниеносно и смертоносно точно. Его враги не успевали уследить за ним. Пять воинов полегли кругом, как пшеница. Варвар оскалился сатанинской усмешкой.
И в этот момент провисевшее долгие века на стене оружие не выдержало. Топорище из чёрного кедра сломалось, сверкающий полумесяц по инерции сверкнул в воздухе, впиваясь в чьё-то живое тело. Раздался агонизирующий предсмертный крик – тяжёлая сталь пробила шахпурский доспех. Конан отшвырнул ставшее бесполезным топорище, и, не теряя ни мгновения, бросился навстречу атакующему его воину. Тот от неожиданности промахнулся, лезвие скользнуло по защищённому кольчугой боку, лицо побелело. Варвар в мгновение ока сломал ему руку, выхватил из его пальцев меч, и, как живой снаряд, швырнул его головой вперёд к подступающим врагам. Строй нападающих смешался.
Воспользовавшись заминкой, Конан выскочил в соседний коридор и, таща, как на буксире, Октавию, пулей пролетел несколько арочных проёмов. За ними слышался топот множества ног.
— Где здесь должен быть окна на парковые террасы, — лихорадочно бормотал он. – Ага! Тарим иль Игир!
Он одним могучим движением, словно легендарный туранский герой, вырвал из стены изящную золочёную решётку. И одним же движением, словно лёгкое пёрышко, высадил девушку на темнеющую внизу террасу.
— Беги! — сдавленно прорычал он. — Я за тобой.
Он покрыл её вихрем пламенных поцелуев.
И встал в проёме, щерясь на подступающих воинов.

Добавлено через 1 минуту
Но в этот миг из коридора донёсся крик.
— Сарпедон мёртв! — возвестил голос. — Ксутмекр мёртв!
Воины, среди которых было немало иранистанцев, неуверенно остановились.
— Колдун погиб! — крикнул один из них. — Его убили чёртовы туранцы! Там целая комната трупов!
Воины, ещё недавно преследующие Конана, зло уставились друг на друга.
— Джалур Хан нам не хозяин! — крикнул один из них. — Теперь каждый сам по себе!
— Сражайтесь, псы! — рявкнул высокий гирканец в спиралеобразном шлеме и тюрбане.
— Сам сражайся, пёс!
В замке нарастал хаос. Иранистанцы схлестнулись с туранцами. Каждый подозревал предательство. Конан и Октавия слышали нарастающие крики, звон стали, топот множества ног в мраморных коридорах.
Дикарь и Октавия были забыты.
— Идём, — рыкнул киммериец.
Варвар перемахнул через прямоугольный проём окна и оказался рядом с девушкой, в освещённом висячими фонарями саду. Белые язычки пламени трепетали во тьме. Со всех сторон слышались звуки сбегающейся стражи.
— Молодец, девочка! — он одобрительно хлопнул её по заду. — Спасибо, что освободила меня. Но чу! Что это?
Конан замер, прислушиваясь.
Внезапно его губы раздвинулись в усмешке.
— Клянусь своими потрохами, это мои псы! Они напали на город! Чу! Слышишь крики за стеной? А это? Огонь! Они подожгли здания!
Дикарь со свистом втянул воздух.
— Идиоты! Их мало! Всех перережут!

Дворцовый сад полностью погрузился в хаос. Повсюду выкрикивали команды, гремели доспехи, метались лошади. Отряды сверкающих доспехами гирканцев
в медных шлемах, украшенном перьями, бежали к стене. Проклятия смешивались с лязгающим металлом.
— Теперь им не до нас, — пробормотал киммериец. — Идём тихо, девочка, и мы…
И тут прямо на беглецов вылетел небольшой отряд.
Воины были одеты в богатые доспехи, на их плечи были наброшены алые плечи, а впереди бежал высокий туранец с жестоким худым лицом, в шлеме с белым тюрбаном. Он увидел Октавию и Конана, и его глаза расширились.
— Мерзавец! — воскликнул он. — Убейте его!
Октавия вскрикнула.
Она узнала его голос – это был сам Джалур Хан.
— Ул намаан кел нир! — выругался Конан на козакcком наречии, представляющем собой смесь туранского, афгульского и других языков.
Солдаты бросились к нему, но двое тут же полегли под ударами меча.
Конан осклабился.
Он преградил путь гвардейцам, встретив их звериной усмешкой. И столь мало человеческого было в его взоре, что солдаты Турана невольно попятились, не желая оказаться один на один с этим безумным северным зверем. Он казался опаснее льва-людоеда. За их спинами мелькнул белый тюрбан Джалур Хана.
— Атакуйте его, трусы! — свирепо рычал он. — Дикарь один!
Глаза Конана сузились, и, повинуясь безотчётному порыву, он могучим рывком, в который вложил все силы, метнул клинок, как метают боевые ножи. Лезвие сверкнуло в свете фонарей и, раздвинув кольца кольчуги, вышло из спины. Сатрап захрипел, не договорив, и повалился на спину.
Конан хохотнул.
Он прыгнул вперёд и вспорол брюхо ближайшему гирканцу в алом тюрбане.
Остальные попятились.
Потеряв предводителя, они утратили боевой дух. Сверху, из-за стены, вдруг посыпались стрелы – очевидно, бой шёл уже на улицах города.
— Во дворец! — крикнул кто-то. — Запрёмся в дворце!
Ломая строй, южане в панике бросились назад, забыв про девушку и киммерийца.

Утерев кровь, тот наскоро перевязал рану полотном атласного тюрбана.
Он быстро огляделся.
— Бежим, — ухнул он, они припустили по полутёмному саду, раскинувшемуся во тьме под дрожащими огоньками звёзд. Деревья и кусты казались смазанными силуэтами, словно заколдованными чудовищами во тьме шахпурской ночи. Конан, казалось, видел в темноте, подобно ночному зверю.
— Моих дураков сейчас всех перебьют, — выдохнул он на бегу.
Октавия потеряла счёт времени.
Удары, лязг, крики – ночь поглощало безумие.
— Направо, — брякнул варвар. — К воротам.
Они бежали.
Северные ворота внезапно выросли мрачной стеной. Над её фигурной верхушкой сияли звёзды. Перед тисовыми створками неуверенно переминались с ноги на ногу трое стражников. Массивный запор мог вполне удержать слона – чтобы его поднять, нужна была сила трёх человек.
Варвар обрушился на них, словно вихрь. Не прошло и мига, как двое из них умирали, растеряв своё оружие и атласные тюрбаны, а третий умер так быстро, что даже не успел этого понять. Конан напал на них так внезапно, материализовавшись из густой темноты, что стражники Ахрабана даже не успели понять, что же послужило причиной их смерти.
— Эти идиоты даже не знают – атаковать или защищаться, — захрипел он, упираясь спиной в тяжеленный брус.
— Ааааа!
С чудовищным скрипом брус поддался. Он вышел из бронзовых скоб и рухнул на траву. Конан упал на четвереньки. Он сплюнул на траву – как показалось Октавии, кровью. Тьма озарилась множество факелов – не только они добрались до ворот. Варвар, пошатываясь, поднялся на ноги.
Ухватив немедийку за руку, он плечом ударил в ворота, и они слегка приоткрылись. Варвар буквально вытолкнул её за створку, а затем протиснулся сам. За их спинами раздавались крики, а встретила их стена стали.
— Конан, — вскричал гигант впереди. — Мы пришли за тобой!
Отовсюду послышалось улюлюканье.
— Посторонись, мы разграбим дворец!
— Идиоты, — зарычал киммериец. — Их там трижды больше, чем нас! Вам повезло, что вы сюда пробились! А теперь назад! Зуарос! Уводи людей!
А город вокруг пылал.
Козаки подпалили множество зданий, и они выбрасывали в ночь языки багрового пламени.
— Нет! — рявкнул великан. — Какого демона, мы почти добили их!
Конан рванулся вперёд и ухватил его за ворот рубахи.
— Шакалья отрыжка! — зарычал он. — Джалур Хан мёртв, но, как только они оправятся, нам придётся несладко!
— Ты скис, киммериец, — прогрохотал козак. — Убирайся, поджав хвост, а мы идём на дворец!
Далее Октавия не вполне поняла, что произошло. Она слышала лишь, как с чудовищным треском сломался чей-то позвоночник, а затем Конан заревел, как стало буйволов.
— Вы, псы, всё ещё идёте за мной?
Рёв глоток был ему ответом.
— Тогда назад! Вы довольно пограбили Шахпур на сегодня. Клянусь своим мечом, мы награбим ещё немало богатств!

[Пелиас почти кофийский]

перечитал. честно говоря, слабенько, задел какой-то есть, но нужно переписывать и в полтора раза как минимум расширять

[Vlad lev]

Цитата: Автор: Пелиас почти кофийский нужно переписывать и в полтора раза как минимум расширять

ведь упреждал же: не читай Спыга!

[Monk]

Чувствуется, что из раннего...

[Пелиас почти кофийский]

Цитата: ведь упреждал же: не читай Спыга!

да это скорее влияние Зогаровских текстов

[Vlad lev]

Цитата: Автор: Пелиас почти кофийский скорее влияние Зогаровских текстов

эк куды занесло...

[Зогар Саг]

Цитата: Автор: Пелиас почти кофийский да это скорее влияние Зогаровских текстов

Эээ, начальник, ты на меня это не повесишь, у нас все ходы записаны)

http://forum.cimmeria.ru/showthread.php?t=637

Я тогда еще ни строчки про Конана не написал. Меня даже на форуме не было.

[Пелиас почти кофийский]

я имел в виду, желание переделать - влияние Зогара)))

[Vlad lev]

Цитата: Автор: Пелиас почти кофийский имел в виду, желание переделать - влияние

изменение не всегда приводит к улучшению

Добавлено через 7 минут
А ведь где-то ещё были тексты вроде Тень белого пламени и прочее...

[Пелиас почти кофийский]

мои, в смысле? ну пока рука не дошла их доделывать))))