Обычаи страны бамбука

[Пелиас почти кофийский]

Обычаи страны бамбука

Солнце взошло над розовыми куполами Пайкана, осветило бамбуковые заросли и зеркала вод, и залило светом здание недалеко от дворца Императора. Его крыша была покрыта жёлтой глазурованной черепицей, карнизы выкрашены сине-зелёной краской, а стены и столбы – красным цветом. Лучи забрались в комнату, чьи стены были расписаны черепахами и танцующими журавлями, и упали на девушку, в изящном халате с длинными рукавами.
Девушка медленно развязала узорный пояс:
— Меня зовут Гуйлинь, господин.
Шёлк с шорохом упал к её ногам.
Он обнажил изящное тело кукольной красоты.
— Я готова служить вам.
Кожа красотки была нежно-перламутровой, с почти незаметным желтоватым оттенком; она была маленького роста, но вполне соразмерна: тугую грудь венчали ягоды сосков, широкие бёдра плавно переходили в пухлые ножки. Голова, с высокими скулами, и лукавым огоньком в миндалевидных глазах, была увенчана сложной причёской, утыканной деревянными палочками. Её ногти были выкрашены в красный; глаза и губы подведены.
— Ну и кто ты, к чёрту, такая? — поинтересовались у неё с подиума.
Там, на подушках и шелках подиума развалился настоящий гигант: пластины груди раздувались, как меха, бугры мышц перекатывались под кожей, хотя он всего лишь лениво взбалтывал вино в чаше. Внезапно он опорожнил её: послышалось бульканье – а затем и звон, когда великан небрежно отшвырнул сосуд.
— Меня послал Сай Фанг, распорядитель пиров, — низко склонилась девушка, прижимая руки к груди.
— И на кой бес?
— Государю угодно, дабы посланники короля Илдиза были рады пребыванию в великом Кхитае.
— Ха! — только и было ей ответом.
Если девушка являла собой порождение утончённой цивилизации, то перед ней предстал настоящий варвар: хмурое лицо изрезано шрамами, жёсткие волосы перепутались, падают на широкий лоб, и почти скрывают яркие, пронизывающие синие глаза. Рядом с ним валялся здоровенный меч – оружие, по меньшей мере, необычное в этой части мира.
Во всех его движениях скользила опасная, первобытная раскованность, которой едва ли могут похвастаться дети цивилизованных земель. В чертах лица у него не было ничего общего с восточной красоткой: он явно родился где-то на северо-западе мира. Дикарь ухватил стоящий на столике кувшин, и запрокинул его над глоткой: вино стекало по груди и плечам, однако не было похоже, чтобы его это особо заботило. Наконец, он утёр губы.
— Клянусь богами, а тут знают, как встречать воинов!
— Верность и мужество очень ценятся в Кхитае, — девушка опустила густые, тёмные, ресницы.
Она плавным движением села на пол у подиума:
— Дозволь послужить тебе, господин.
— Ба! — рык был ей ответом, — был бы я дураком, если бы отказался.
В этот миг шёлковые занавеси откинулись, и в комнате появился ещё один человек. Он был едва ли меньше белокожего варвара; почти вдвое пригнувшись, чтобы не стукнуться о притолоку, внутрь шагнул чернокожий воин, в красных шароварах, рубахе и кушаке; к поясу был приторочен огромный кривой ятаган. Взглянув на сброшенные на пол шелка, он растянул полные губы в белозубой улыбке:
— Развлекаешься?
Дикарь широко улыбнулся в ответ:
— А, это ты, Джума. Только посмотри, какую милашку послал мне Канг Сюн! Ну, не сам император, конечно, но клянусь, подарку от его слуги я рад ничуть не меньше! И она неплохо говорит по-гиркански – уж не знаю почему. А то от мяуканья этих служанок у меня уже живот свело. У этих кхитайцев не язык, а какое-то непотребство. А ведь я выучил с добрый десяток наречий!
Варвар снова запрокинул кувшин, в горле забулькало.
— Во имя Крома, следует всё же отдать должное некоторым дарам цивилизации! Особенно этому славному вину, и девицам, что вовремя скидывают одеяния.
Он подмигнул девушке, которой краска бросилась в смуглые щёки, и захохотал. Но негр нахмурился:
— Во имя Дамбаллы! Конан, я бы тоже хлебнул вина, но мы сюда посланы с дипломатической миссией. Тебе не стоит столько пить. Конечно, я тоже скучаю по тавернам и борделям Аграпура…
— Тю, — пренебрежительно отозвался его собеседник. — Я должен был доставить этого напомаженного павлина, секретаря Илдиза к трону Пай кана – и доставил. Джума! В армии Альмарика мы пили всю ночь и сражались весь день! И, клянусь, после попоек я разбил не меньше черепов и выпустил не меньше кишок, чем трезвым. Век воина должен быть коротким и весёлым. Так что я буду тискать столько девиц, сколько найду, и пить столько вина, сколько захочу!
Он потянулся, как большой кот.
И внезапно ухмыльнулся:
— Клянусь Кромом, похоже, тебя в этом городе уважают меньше, чем меня: вон, прислали рабыню, а тебя не удостоили подобной чести! Во имя всех богов, Джума, в должности начальника отряда есть свои преимущества!
Довольный своей шуткой, дикарь снова захохотал.
Джума покривился:
— В доме полно служанок, но ни одна из них не говорит по-турански, а лапать их без разбора – во имя Шанго, это может привести к политическому конфузу. Пёс его знает, какие у них тут, в Кхитае, обычаи…
Конан пожал плечами:
— Ну, эта пришла ко мне сама.
Девушка, всё ещё не поднимаясь с колен, робко предложила:
— Если угодно, я могу ублажить обоих гостей моего Императора…
— Как бы не так!
Стальной синевой блеснули глаза, и Конан, ухватив девицу за руку, моментально усадил её на своём возвышении.
— Не обижайся, малышка, но у нас не принято разделять такие дары, — ухмылка озарила его суровое лицо. — Джума, ты пришёл сообщить что-то важное, или просто навестить боевого товарища?
Негр только махнул рукой:
— Пёс с тобой, Конан. Поговорим, когда эта малышка вернётся в свои покои, а ты, надеюсь, протрезвеешь.
— Ба! — пробормотал дикарь. — Боюсь, тебе придётся ждать долговато, любезный сердцу Джума. Это вино, хотя и сладкое, как поцелуи южанки, однако ноги от него слабеют, будто пробежал милю без остановки. И, клянусь богами, меня это устраивает! А малышка проведёт в моей постели времени больше, чем рассчитывает!
Негр вздохнул.
Он повернулся к двери, поправил ятаган, обернулся, словно хотел что-то сказать, а затем снова махнул рукой и вышел.
— Скажи, — робко сказала девушка, — у вас на родине все так много пьют?
— Хотелось бы, — буркнул наёмник, пока его рука блуждала по её груди. — У нас, в Киммерии, хмельные напитки не в чести. Клянусь потрохами, мои сородичи только и делают, что поют заунывные песни и режут друг друга. Ну и чужаков, если уж на то пошло. Думаю, потому я и отправился повидать мир: много ли радости жить в стране, где нет охочих до ласк красоток, да терпкого южного вина?! Поначалу я немного повоевал среди асиров, уж эти-то пить умеют, будь здоров! А потом…
И в этот миг его губы накрыли девичьи уста.
— Мой повелитель, позволь мне говорить мало, но сделать многое.
— И позволю, — пробормотал киммериец. — Надо быть Джумой, чтобы от такого отказаться!


В другой комнате, где стены затягивал шёлк, расписанный рогатыми драконами, а мебель была из тёмного дерева, желтокожий человек в одеждах цвета пергамента задумчиво поглаживал ползающую по столу черепашку. Черепаха то и дело норовила упасть на пол, но он с безграничным терпением жителя востока возвращал её на середину столешницы.
— Любезный Шен Чи, — наконец, спросил он. — Ты уверен, что план сработает?
— Восходит ли солнце на восток от Пайкана? — был ему ответ.
Сидящий напротив кхитаец, высокий, с массивной, почти карикатурной головой издал губами пренебрежительный звук. В его облике было что-то отталкивающее, почти звероподобное. Облачён он был в белый халат, расшитый цветами чайного дерева; пальцы, толстые и похожие на черви, беспрерывно поглаживали длинный нож, в ножнах из парчи.
Он пожал плечами:
— Шпионы донесли мне, что варвар, конечно, убийца и дикарь, но при обращении с женщинами ему свойственно некоторое благородство. Забавное качество для наёмника. Если Гуйлинь украдут прямо из его покоев, он ощутит свою вину, и отправится выручать её, как свирепый тигр за своими детёнышами – не считаясь ни с чем на своём пути. Но для этого нужно, чтобы девица и впрямь ему приглянулась…
Его собеседник едва заметно дёрнул плечами.
— За это не беспокойся. Гуйлинь обучалась в храме Пионга, и способна довести до безумия самого искушённого аристократа.
— А варвар и подавно сойдёт с ума, — хохотнул Шен Чи.
Затем он нахмурился:
— Но не пойдёт ли он с жалобой к Императору? А, Сай Фанг?
Его собеседник поморщился:
— О, на этот счёт можно не беспокоиться. Хоть он и служит в армии короля Илдиза, но, как ты и сказал, это дикарь, висельник, практически животное. Ему и не придёт в голову воспользоваться дипломатическими путями. Нет, он вломится в мой особняк, всё разгромит, убьёт воинов, заступивших ему дорогу. Убьёт, но не всех. Даже если гвардейцы не смогут убить его, найдётся, кто сможет. И когда Конан испустит дух, мы используем это, как повод разорвать всякие отношения с Тураном, с этими крикливыми выскочками, не знающими о том, как должно вести себя, не ценящими благоволения Императора.
— А всё же?
Шен Чи наполовину вытащил кинжал из ножен.
— Может, он и дикарь, но ему могут дать совет.
Распорядитель поднял брови:
— Совет обратиться к сыну неба Канг Сюну?
Он вздохнул:
— Тогда Гуйлинь, боюсь, воссоединится со своей матерью в обители Девяти Драконов. В Царстве покоя, откуда нет возврата. Если Гуйлинь не заговорит, наши дела будут в безопасности.
— Но найдёт ли он твой дом, Сай?
Царедворец дёрнул уголком рта:
— Все слуги подкуплены, даже если он будет изъясняться на своей варварской тарабарщине, они приведут его ко мне.
— А Рио Гек немало нам заплатит, если мы испортим эту сделку! — захохотал большеголовый.
Сай Фанг улыбнулся:
— Здесь ты прав, мой любезный друг. Боюсь, Император давно засиделся на своём троне. И усиление его с помощью войск Илдиза нам совершенно не нужно. А Рик Гио, конечно, потный варвар, но даже дикарям нужны придворные…
— Порой не пойму, зачем, — буркнул второй заговорщик. — Дорогой Сай Фанг, не прирежет ли нас эта степная собака, когда получит трон? Канг Сюн, конечно, не подарок, но при нём я не опасаюсь за сохранность своих кишок!
Его собеседник слегка поморщился.
Казалось, вульгарность сообщника его раздражает.
— О, мой недогадливый друг. Кто же будет подливать им вино и подыскивать красивых девок для гарема? Когда орды Рик Гио войдут во Врата Дракона, которые любезно откроют наши люди, и дикарь из степей Кусана воцарится на троне, думаю, мы станем богатейшими из людей Пайкана…

Конан спал чутко – несмотря на то, что влил в себя вина с добрый бочонок. Лёгкий кхитайский напиток едва ли был способен свалить его с ног, а привычка хранить рядом с собой меч не раз спасала в его убийственных приключениях. Но встать он не мог – и это было отнюдь не следствием крепости напитка. Жёлтый порошок, размешанный в вине, был подмешан в ничтожной дозе. Тем, кто дёргал за ниточки этого действа, было нужно, дабы варвар всё видел – но не мог встать.
Когда Конан проснулся, перед ним стояли воины в традиционных кхитайских халатах – золочёных, из парчи, с копьями с длинными листовидными наконечниками, и крюкообразными топорами.
Гуйлинь, голой посапывающую на широкой груди варвара, бесцеремонно скинули на пол.
— Мэоалян тифай, лян, — сказал один воин.
— Нет, нет, — залепетала она на гирканском, не иначе потому, что целую ночь отвечала дикарю на этом наречии. — Не надо, умоляю! Я понесу вину за то, что убежала! Я сделаю, что угодно… я!
— Чсафай, — грубо сказал воин.
Он ухватил её за запястье и рывком поставил на ноги.
— На мэй, — заплакала девушка. — Ниа сунг тай!
Тем временем у Конана на лбу вздулись вены. Он понимал, что что-то происходит – но не знал что. Но хуже того: его не слушались мускулы. Даже язык казался каким-то не своим. Наконец, издав сдавленный рык, он сипло выдохнул:
— Какого дьявола!
Девушка бросилась к нему, насколько ей позволяла зажатая в запястье рука, свободной ладонью коснулась его груди:
— Я обманула тебя, западный воин! — сказала она на гирканском.
Конан зарычал. Слова давались ему с трудом. От невероятных усилий его лицо покраснело, глаза вылезли из орбит.
— Меня никто не посылал! Я захотела оказаться в объятиях настоящего мужчины! Довольно с меня вельмож с отвисшими животами! — выкрикнула она. — Но теперь, теперь… — она со свистом втянула воздух, — кто-то доложил Сай Фангу, и мне отрубят пальцы… а затем казнят!
И в этот миг девушку оторвали от киммерийца.
— Конан!
Она обернулась в последний миг – побелевшее, как мука, лицо. Конан засипел – как он не старался, ему не удавалось даже подняться на ноги.
— Смерть, смерть, смерть! — донёсся до него последний отчаянный крик из-за стены, и всё затихло.

Конан лежал в темноте.
Его зубы скрежетали, пальцы подёргивались. Варвар знал, до какой жестокости готовы порой опуститься люди, мнящие себя утончёнными. В золотом Кусане, где они с Джумой побывали с дипломатической миссией, провинившихся девиц распиливали пополам: раздетых догола женщин подвешивали за руки на кольца, а между ног помещали пилу. В Меру практиковалась казнь корытом: тело осужденного помещалось между двух корыт, но голова оставалась снаружи. Преступника насильно кормили, заливая ему в глотку жидкую пищу. Со временем в испражнениях заводились черви, которые живьем съедали тело несчастного.
Оставлять Гуйлинь на произвол судьбы он не собирался.
Действие пыльцы жёлтого лотоса проходило – внезапно закололо ноги, а затем вернулась подвижность к рукам. С хриплым воем Конан сел на кровати. Спутанная волна волос упала ему на лицо, скрыла налитые кровью глаза. Наконец, пошатываясь, как дерево в бурю, он поднялся.
— Бог и демоны!
Пальцы с трудом нащупали меч.
Сжались на гарде – и вытащили его, а затем выронили – тот покатился по полу из полированного мрамора, громко звеня. Дикарь стиснул зубы. Он надел набедренную повязку, сунул ноги в сандалии, и подобрал клинок. Перед глазами плавало какое-то красное варево, но оно медленно отступало.
— Джума! — заревел он.
До покоев негра идти было недалеко. Их поселили рядом – как командира отряда и его первого помощника. Прочий же отряд разместили в казармах, где им и место. У киммерийца и Джумы были ещё и служанки, цирюльник, и прочая прислуга – но сейчас они спали в соседних комнатах. Удивительно крепко спали – не было похоже, чтобы ночное происшествие кого-то разбудило. Рядом с комнатой Джумы, благо помещения не запирались и были отделены лишь занавесями, Конан остановился и сделал несколько пробных замахов клинком. Волчья улыбка прорезала его лицо. Его бросило в пот, но пальцы держали эфес вполне цепко.
Он шагнул внутрь.
— Клянусь Кромом! — стукнул он кулаком по подиуму. — Вставай, кушит!
— Какого демона?
Джума, как и Конан, спал с оружием у изголовья – и вот во мраке сверкнул здоровенный хищный ятаган.
— Конан, во имя девяти печей ада!
Негр сел, потирая лицо увесистыми кулаками.
— Я думал, это желтозадые обезьяны решили прирезать нас ночью. Или демоны из Чёрной Земли, наконец, нагнали меня в этих пыльных степях.
Конан хмуро покачал головой.
— Тогда что происходит, во имя Аджуджи?
— Гуйлинь, — невнятно прорычал киммериец. — Девчонка втюрилась в меня, или вроде того. Прибежала без спроса. И теперь её, кажется, должны казнить. Чтоб я сдох! У нас на севере, не спускают шкуру за поцелуй. Могут дать, конечно, тумаков. Я найду этих скотов и выпущу им кишки!
Джума фыркнул.
— А затем нам поджарит пятки Илдиз?
— Ты со мной? — последовал простой ответ.
Негр вдохнул, а затем рассмеялся.
— Мы не раз спасали друг другу задницу, как в бою, так и в подворотнях. Клянусь Дамбаллой! В который раз ты уже влипаешь в неприятности из-за девки? Если Император вышвырнет нас за пределы Кхитая, мы ещё легко отделаемся.
Негр долго раскачивался, а затем вдруг хохотнул – почти таким же густым басом, как и Конан.
— Клянусь сиськами Ане! В болота Ада политику! Не мужчинами мы будем, если бросим девку в беде.
Кушит впился глазами в лицо Конана:
— Но каков твой план?
— К бесам планы, — последовал ответ. — Спасём девку, а там, если нужно, с боем будем пробиваться из города! А может, Император сменит гнев на милость. Всё же тоже мужик, хотя и в этих смешных красных одеждах, смахивающих на платье! Одной девкой больше, одной меньше – от паршивого вельможи не убудет.
Конан зло ухмыльнулся:
— Они вломились ко мне в покои, Джума. Это тоже тянет на скандал. Ставлю свою шкуру против завалящего медяка, что Император отдаст мне Гуйлинь, чтобы не терять дружбу Илдиза. Туранский старик едва сидит на троне, но армия у него самая большая из всех, что хаживали в землях отсюда и до моря Вилайет.
Джума ухмыльнулся:
— А ты уже не такой дикарь, как год назад, Конан.
— Ба, — в раздражении сказал Конан. — Я никогда не стану таким мягкотелым дураком, как эти жители городов.
Он мрачно ухмыльнулся:
— Но врага нужно бить его же оружием, не так ли?

Джума взвесил в руке ятаган, а затем чертыхнулся – и вытащил из-под кровати здоровенный боевой топор. Такое оружие с одного удара отправляет к праотцам, даже если на воине кольчуга или пластинчатый доспех. Тёмное от многократно пролитой крови топорище; хищный блеск стали. Не всякий мужчина удержал бы его на протянутой руке; но кушит держал его легко, будто играючи.
Конан грубо потряс слугу, вчера подносившего ему вино. Слуга перепугано смотрел на него, и совершенно не казался сонным. Но с его губ слетала только непонятная тарабарщина.
— Кром и его дети!
Наконец, варвар поднял его на ноги, железной хваткой вцепившись в плечо, и прорычал ему прямо в ухо:
— Сай Фанг, — и недвусмысленно указал кивком на улицу.
Житель Пайкана поспешно закивал – кажется, он понял.

Невозмутимая стража даже не шелохнулась, когда они вышли из здания в сад камней. Мало ли чего желают чужеземные гости Императора? Возможно, лишь подышать свежим воздухом…
Но гости совершенно не проявляли праздности. Они целеустремлённо шагали по улицам Пайкана – ночью похожего на сотни других, гиборийских городов. Вот только фонари! Фонарей было множество: красные, зелёные, синие, они освещали изогнутые крыши дворцов и особняков, выхватывали из мрака фигурки тигров и драконов на углах крыш, которые защищали от демонов.
Но не от западных дикарей.
Джума и Конан не захватили с собой факела или лампу; оба варвары, они неплохо видели в темноте. Жители города не видели их, а если бы видели, испугались: солдаты армии Илдиза ныне немало походили на зверей. Конан шагал размашисто и упруго, через стиснутые зубы прорывалось угрожающее рычание; Джума был спокоен, но его пальцы крепко сжались на топорище.
Наконец, слуга остановился перед высоким зданием, украшенным золотыми драконами, с многоярусной крышей, покрытой цветной черепицей. Сад был разбит за зданием; фасад же его, обращённый к югу, по кхитайскому обычаю, был выполнен в виде деревянной ре¬шетки, заклеенной промасленной бумагой. Перед дверями, ведущими внутрь, располагалась крытая галерея – место встречи гостей.
Конан что-то буркнул и оттолкнул от себя слугу.
— Мэн ай фяолянг!
Тот поклонился, и поспешно растворился во мраке.
Здание не было оставлено без охраны: перед дверями стояли, в массивном ламеляре, с длинными копьями с крюками, усатые стражи. Их плоские лица с глазами-щёлочками недоброжелательно уставились на жителей запада. Джума предостерегающе положил ладонь на плечо киммерийца.
— Сам знаю, — буркнул Конан.
Он раздражённо фыркнул:
— Если просто украдём девчонку и скроемся, думаю, Канг Сюн нам это простит. Но если порубим людей ни за что, конец наше службе у Илдиза. Как пить дать, нас вздёрнут, или сдерут кожу с пяток.
— Вокруг сада ограда, — заметил Джума.
Его глаза блестели в ночи, губы кривились в радостной усмешке.
— В мой рост вышиной, — хмыкнул Конан.
Ночь в Пайкане была полна звуков.
Звякала сталью стража; цокали туфли на высоком каблуке, что носили знатные матроны; почти беззвучно шелестели плетёные из соломы башмачки; из тёмных проулков доносились звуки поцелуев. Никто не слышал, как две рослые фигуры без труда перемахнули через кирпичную стену и оказались в ароматном саду, где цвели пионы, чайные деревья, персики, абрикосы и хурма.
Во мраке сада, с дикарей, казалось, слетели последние остатки цивилизованности. Они ступали тихо, как звери на водопое, оба держали оружие наготове, ноздри хищно раздувались, они ловили малейший звук.
Они обошли здание по кругу; охрана в саду была, но она не заметила дикарей, бесшумно прислонившихся к стене, когда она шла мимо. Косматое пламя факелов скрылось в ночи. Конан, сузив глаза, обшаривал стены глазами. Окна в особняке были, но уж больно замысловатые – прорезанные в камне миниатюрные пазы в виде ваз, цветов или львов.
Наконец, они наткнулись на большое окно, без решётки, прикрытое лишь занавесями, с ало-белым рисунком. Конан бесшумно ступил внутрь – благо окно начиналось недалеко от земли. Он поразился беспечности хозяина дома, столь мало заботившего от сохранности своего жилища. Или же должность распорядителя сама по себе была достаточной охраной?
Конан сделал знак Джуме, и тот оказался в комнате вслед за киммерийцем. Производя шума не больше, чем листок, падающий с дерева. Комната была пуста; её освещали бумажные лампы, развешенные по углам. Стены были расписаны орнаментом; мебелью служили вазы, изящные бамбуковые стульчики и деревянные столики. На вазах стояли мандариновые деревья в горшочках. Дальняя стена комнаты была отделена ширмой из бамбука.
Конан остановился.
Он почти не сомневался, что стража есть и внутри, а значит, без крови нынешняя ночь не обойдётся. Но допустить, чтобы Гуйлинь причинили вред, он не мог. Шен Чи был совершенно прав на его счёт: солдат удачи, редкостный головорез, вор, а порой – и бандит с большой дороги, он неукоснительно следовал собственному кодексу. Дикарь никогда не брал женщину силой; не поднимал меч на стариков, детей, жалких крестьян, неспособных позаботится о себе.
Не мог и бросить женщину в беде.
Конечно, эта вылазка вполне могла стать концом его карьеры. Но, по правде, служба у короля Илдиза порядком ему прискучила. Вонючая казарма, муштра, походы, в которых приходилось пускать кровь пустынным оборванцам, а то и нищебродам-разбойникам, уже засела у него в печёнках. Если сегодня придётся разбить пару голов или выпустить кому-то кишки – так тому и быть.
Они находились среди поистине сказочных стран: Косала, Вендия, Уттара, Камбуя. Воображение дикаря манили бесчисленные сокровища, о которых шёпотом рассказывали воришки на площадях Аграпура: о золоте, россыпях опалов, тигриного глаза, лунных камней. Восточные девушки заставляли кровь быстрее бежать по жилам, манили своей экзотичностью. Они не походили ни на целомудренных гибориек, ни на распутных гирканок; полные губы сулили поцелуи, многообещающие улыбки – наслаждение.
— Во имя Крома, — пробормотал про себя киммериец, почти неслышно. — К чёрту Илдиза, заберу девчонку и свалю в Уттару!
Ступающий за ним по пятам Джума, очевидно, был сходного мнения. Рождённый в жарких саваннах Куша, он был куда ближе к Конану по духу, чем большинство солдат его отряда. Он обожал вино, доступных женщин и отчаянные схватки; много смеялся, тут же спускал жалованье, и был сильнее буйвола.

Конан сделал знак рукой.
Он вплотную подошёл к занавеске и медленно сдвинул её в сторону – почти беззвучно, что само по себе было немалым достижением, ибо множество тонких трубочек бамбука тут же зашелестели при касании. Он шагнул внутрь – а вслед за ним шагнул и Джума. И вот очередная комната, и опять пуста – мебель из красного дерева и зитана – твёрдого сорта сандала. Мозаика из фарфора и алебастра на стене; никаких признаков ни охраны, ни пленницы.
А затем тишина вдруг разлетелась на куски.
В комнату заглянул молодой воин в высоком шлеме, составленном из чешуй бронзы. Его грудь укрывала изукрашенная золотом пластина; кольчужная юбка дополняла наряд. Он изумлённо уставился на чужаков.
— Тийон яад занг! — звонко воскликнул он.
И занёс над варваром странное оружие, похожее на жезл с крюком. Конан выругался сквозь крепко сжатые зубы. Меч упал, как молния – и голова несчастного лопнула, словно дыня. Коридоры наполнились топотом и грубыми криками. Шанс найти Гуйлинь без побоища был утерян.
Не теряя времени, Конан прыгнул из комнаты; очутившись в коридоре с низкими кушетками из бамбука; он помчался вперёд, сбив с ног выглянувшего воина в кольчужном халате и войлочной шапке. В следующий миг его клинок вспорол живот солдату с тяжёлым копьём, сзади хохотал и ругался Джума, круша стражей, набежавших из других коридоров.
— Гуйлинь! — зычно крикнул варвар.
Эхо разнесло его крик по коридору.
Метеором он мчался дальше, опрокидывая стулья, круша ногами подставки и табуреты. Его рука была забрызгана кровью; на пальцах остались чьи-то мозги.
— Гуйлинь! — возглас напоминал рык дикого волка.
Вместе с Джумой они вывалились в какой-то зал, где горел очаг, перед ним стояли фарфоровые статуэтки. Стены были расписаны иероглифами, а воинов набилось в него, как сельди в бочку. Конан зарычал, и первый же удар пробил странные доспехи восточного воина, разрубил рёбра и застрял в позвоночнике. Резким рывком он выдернул его наружу, выпуская кишки, и тут же стукнул эфесом в лоб второго. Кость треснула. Кинжал из акбитанской стали принял на себя удар изогнутого клинка – Конан орудовал им вместо щита. Позади сопел Джума, чей топор крошил черепа, плющил рёбра, отсекал руки. Как кровавые боги смерти, они прорубились сквозь толпу кхитайских воинов.
— Гуйлинь! — заревел Конан, отсекая одному голову и насаживая на кинжал брюхо другого.
А воины всё не убывали.
Конан матерился по-чёрному, Джума поминутно поминал Уджура, Акебе, Шанго и других дикарских богов.
Прорубая себе путь, они вывалились в ещё одно помещение – с ярким и пышным убранством. Отовсюду скалились рогатые драконы из сандала, покрытые позолотой; со стен свисали сине-красные полотнища; в жаровнях курились благовония. В углу, на высокой подставке стоял гонг, сделанный из неведомого киммерийцу материала. Так мог бы выглядеть полированный агат, если бы был металлом. В комнату вели массивные двери; Конан и Джума влетели в него, в ореоле кровавых брызг, захлопнули двери и накинули сверху засов. Дерево содрогнулось от ударов снаружи.
— Боммм!
Оглушающий звон заставил Конана невольно поднести руки к ушам. В звуке были нечто дьявольское – казалось, само железо воет и стенает от непереносимой боли и ужаса. Он разрывал уши.
— Боммм…
— Шанго ла нао! — выругался за его спиной Джума.
— Кром и демоны! — последовал его примеру киммериец и обернулся.
На него смотрел тонкотелый человечек, прятавший руки в просторных рукавах ниспадающего одеяния.
— Гуйлинь здесь нет, — сказал он.
Киммериец изумлённо выругался.
— Ты ещё кто?
— Моё имя Сай Фанг, посланник короля Илдиза.
С рыком, полным ненависти, Конан одним прыжком оказался рядом с человеком, и ухватил его рукой за одежду, отшвырнув клинок и приставив нож к его горлу.
— И где же она?
— Боюсь, в своей комнате служанки, что выходит на улицу Синих Фонарей, — человек оставался безмятежным.
— Её казнь отложена на утро?
Желтокожий человечек поднял брови:
— Казнь? Думается мне, воин с запада, ты стал жертвой недоразумения. Гуйлинь слишком хорошо владеет искусствами Яшмовых Дев, и беспрекословно выполняет все мои поручения, за что же мне лишаться верной слуги?
Он покачал головой:
— Впрочем, ты отчасти прав: возможно, Гуйлинь всё-таки придётся поплатиться головой – но не за интрижку с тобой, а чтобы сохранить маленькую тайну, которую мы разделили с Шен Чи…
Потрясённый Конан даже отпустил одеяние.
Смутная догадка забрезжила в его сознании:
— Верная раба?…
Распорядитель пиров развёл руками:
— О да, друг мой варвар. Боюсь, ты пал жертвой небольшой интриги. Гуйлинь никогда не любила тебя; она лишь выполняла моё поручение. Не думаешь же ты в самом деле, что дева, рождённая под розовыми куполами Пайкана, способна влюбиться в немытого бродягу с Запада?
Дикарь зарычал.
На его плечо положил руку Джума, весь залитый кровью.
— Это ловушка, Конан. Желтозадые обезьяны нас подставили.
Кона сплюнул.
— Боюсь, что так, — тонко улыбнулся сановник. — А, поскольку моим воинам не под силу совладать с вами и, если будет с вами удача, покинете наш священный город – а этого я допустить никак не могу, и мне придётся прибегнуть к помощи моих преданных друзей.
— Каких ещё, к дьяволу, друзей?
И в этот миг острый запах коснулся ноздрей киммерийца.
В комнату вела не только их дверь; было ещё пять арок, лишённых ширм или украшений – и через них затекал сейчас сероватый туман. Вместе с туманом в помещение ступили пять фигур – высоких, в тёмных балахонах. Черты их лиц не были кхитайскими; но и на Западе ничего подобного не встречалось. Они будто не шли, а плыли в тумане; ниспадающие тоги не шевелились, на бесстрастных лицах не дрогнула ни единая жилка. Не спуская с фигур настороженного взгляда, Конан наклонился – и быстро поднял клинок.
Кхитаец легко поклонился ему:
— Я же удалюсь, мой дикарский друг.
— Ты удалишься отсюда разве что к вратам ада!
Он протянул руку, дабы схватить интригана, но в этом миг случилось нечто невиданное.
Словно воздух внезапно уплотнился – и оттолкнул киммерийца.
— Какого беса… — начал тот, и поперхнулся.
Один из вошедших поднял руку.
К Конану вдруг пришло странное, ничем не объяснимое знание: чудовище намеревалось сделать что-то противоестественное, и следовало остановить его любой ценой. Дьявольское лицо бесстрастно смотрело на него. Ни единая черточка ни дрогнула в его правильных чертах. Казалось, это всего лишь маска, скрывающая подлинную суть. Что ещё он прятал под своим балахоном? Его братья также простёрли руки, и что-то странное творилось в их рукавах, что-то жуткое происходило с самой материей, с самой её формой.
И, вместе с этим на Конана обрушился ментальный удар. Голову варвара словно зажали в тиски; казалось, прямо в череп забивают раскалённые гвозди. На миг он даже рухнул на колени; боль лишала сил к сопротивлению, ослепляла. Более слабый человек уже давно бы сдался; но Конан, привыкший преодолевать боль в сражениях, когда, покрытый множеством ран, он продолжал сражаться – и побеждать, нашёл в себе силы подняться заново.
Он встал на одно колено.
Жилы на висках вздулись, пальцы прочно обхватили нож.
Не тратя силы на то, чтобы подобрать меч, он набычился и пошёл вперёд – пошатываясь, будто преодолевая сильный ветер. Цивилизованный человек не одолел бы такой путь – но Конан им и не был. Нет, это была плоть от плоти варварской дикости; он сражался с напором, как сражаются с бурей моряки на борту корабля, как преодолевают усталость и боль опытные рубаки.
И спокойствие существ поколебалось.
Адепты зла закачали головами, словно безмолвно общаясь.
А затем то, что стояло напротив, указало на киммерийца.
— О, Кром! — вырвалось у него.
Край тоги сполз, послушно обнажая плоть... и это была вовсе не рука! Конан вздрогнул, борясь с неудержимым отвращением. Тёмная материя обнажила длинное, тёмное, извивающееся щупальце, устрашающих размеров и вызывая отвратительные ассоциации. Оно угрожающе извивалось, свиваясь в кольца, словно сгусток живой тьмы. Волна необъяснимой силы исходила от этой страшной пародии на руку. Она словно плыла вперёд, направляясь по направлению к киммерийцу. Телепатическая эманация усилилась, и в тисках невыносимой боли, он остановился.
Существа, чуть наклонив головы по-птичьи, с любопытством смотрели на него.

— Лвалабай севао та-Шанго, аламавару лао-джура са! — беспрестанно ругался позади Джума, не в силах поднять топор.
— Что вы за дьяволы? — прорычал киммериец.
Сай Фанг брезгливо поправил складки одеяния, чуть не разорванного Конаном.
Существа снова закачали головами.
А затем, один из пяти адептов зла вдруг ответил Конану.

Он не открывал рта, но его голос таинственным образом разнёсся по залу, словно гулкий удар колоколов.
— Миллионы лет назад пришли мы, через бездны космоса попали мы на вашу планету. Мы были изгнаны из миров, где под лучами солнца цветёт и благоухает сталь, вода течёт вверх, а деревья качают чёрными головами в свете синей Луны. Мы были изгнаны проклятой расой Тху-Янг. Тысячи лет мы странствовали в тёмных пространствах космоса, безжизненные и недвижимые, способные лишь ощущать. Но вот лёгкий космический ветер занёс нас на вашу планету. Долгое время мы были так слабы, что даже птицы могли уничтожить нас. Но шли века, и наша сила росла. Мы росли и становились всё могущественней. Однажды мы окрепнем достаточно, станем столь могучими, чтобы свергнуть мерзких правителей Мира Оол, чья мощь непостижима в мире людей. В один прекрасный миг мы уничтожим ваш мир, чтобы завоевать свой собственный.
Его голос был напоен жестокой радостью.
— Наш мир прекрасен. Чёрные волны мрака баюкают мир из Волшебной Ночи, и дивные создания Мрака и Тьмы плещутся в его кромешных волнах. Черный свет согревает всё сущее, и чёрный ветер ласково качает наши тела. Мы бежали сюда. Мы боимся страшных существ, что идут за нами из пустоты. И лишь неведение народа Тху-Янг о том, где мы скрылись, защищает нас.
Существо склонило голову:
— Есть ли что-то более прекрасное, чем ничто? — певучим голосом говорил неведомый. — Полное отсутствие всего, чёрная бездна? Неизмеримая, неописуемая пустота? Она словно наполнена музыкой. В ней играют неведомые трубы... И загадочные тайны нашёптывает на ухо некто из-за грани существования...
Конан застыл, усыплённый этим мелодичным голосом.
Повествование порождало странные видения, и варвар, казалось, наяву видел чёрный Оол, пристанище этих чудовищ, непредставимых человеческим разумом. Видел их странную чёрную красоту.
А затем все пятеро присоединились к нему в этом хоре.
Их голоса звенели, как металл.
— Нас нельзя убить. Здесь всё не является тем, чем кажется. То, что ты видишь – это лишь смутные тени, отброшенные на стене. Наша плоть не плоть, и кровь не кровь. Всё это лишь иллюзия, созданная разумом, дабы пребывать в этом месте и в это время. Прими же свою судьбу, варвар из севера мира!

Их голоса были голосом живого железа, они звенели и громыхали, словно разрезая и плавя воздух чудовищными нотами и обертонами. Пламя жаровен играло на их демонических ликах, плясало и извивалось, даря им ощущение дьявольской жизни.
Существо слева подняло руку.
Позади послушалось бешеное проклятие – Джума рухнул на колени, его глаза выучились из орбит. Кожа вокруг шеи продавливалась, будто его душило нечто невидимое. Три существа, плавно перемещаясь, словно плывя по реке серого тумана, приблизились и склонились над ним.
— Шанго-зула, Акебе а-тару сеонга!
Ругательства кушита перешли в сип.

Но Конан такой судьбы принимать не собирался. Невероятным усилием сбросив с себя телепатический захват, он ударил – но не туда, куда можно было предположить. Нож распорол тонкие одеяния, глубоко вошёл в тело. Сай Фанг охнул, сделал два неверных шага назад, в изумлении держась руками за живот. На жёлтых одеяниях стремительно расползалось пятно крови.
Кто знает, почему он до сих пор стоял здесь.
Быть может, полностью полагался на силу своих дьявольских помощников. А может, после долгих лет службы у Императора, уверовал в свою богоподобность и неуязвимость. Привык казнить и даровать жизнь; привык к раболепию и беспрекословному подчиненью. А может – и это показалось киммерийцу наиболее вероятным – не мог оторваться от сцены кровавой расправы, как тигр-людоед не может отказаться от кровавого пиршества.
— Конан, — прохрипел Джума.
Варвар зло выругался.
На миг он понадеялся, что смерть Сай Фанга убьёт, или по крайней мере, отвлечёт и этих существ; однако им было совершенно наплевать на конец хозяина. Да и повелевал ли он ими? Какие гнусный договор заключил распорядитель пиров, и твари из Бездны? Царедворец сел на пол, прислонившись к стене. Под ним натекла алая лужа. Но Конан не смотрел более в ту сторону. Настоящий враг был рядом – тёмные балахоны, лица, похожие на маски, кожа, подобная древней бронзе. От них словно исходили волны неведомой угрозы.
И вновь поднялась рука, медленно и плавно – но Конан не стал её дожидаться.
И снова ударил.
И снова не туда, куда можно было ожидать.
Кинжал упал и пробил тоги существ, терзающих его товарища, как стервятники. Да, он оставил спину беззащитной, но имело ли это значение, в этом безумном сражении, где попирались все законы природы, и здравый смысл таял, как свеча на ветру? Крепкая акбитанская сталь вошла в их тела; она резала, рубила и кромсала, оставляя от накидок лишь клочья. А вместе с тканью киммериец резал и другое – но не мог бы с полной уверенностью сказать, что это было. Плоть существ шипела под его ударами; она расступалась, как желе.
Окончательно обезумев, варвар срубил две из трёх голов; однако капюшоны не спали – в них заклубилась густая тьма, поддерживающая ткань. Мелодично смеющиеся головы покатились по полу, ударили в стену – и рассыпались ворохом искр. Существа, в которых не осталось ничего людского, обернулись к нему. Они оставили Джуму в покое, выпрямились во весь рост, казалось, даже выросли в размере.
—А-а-аргх, — хрипло завопил Джума, когда в его лёгкие поступил воздух.
А затем все пятеро кольцом окружили их двоих.
Но Конан и не собирался драться.
Чудовища были адски сильны, но медлительны – и именно это могло сыграть ему на руку. Ухватив Джуму за ворот рубашки, он, едва не надорвавшись от усилия, рывком прыгнул за пределы круга, увлекая за собой напарника. К чёрту эту обитель кошмара! Выбраться на воздух – вот всё, чего он желал. Сай Фанг пал жертвой своей же комбинации, а эти твари пусть ищут себе другую жертву. Гуйлинь не влюблена, а лишь исполняла волю господина – больше в этом доме Конана ничего не держало.
Буквально прорвавшись через заслон из колдунов, он выволок Джуму в соседнюю комнату – странную даже по меркам этого особняка.
В неё не было ничего, никакой мебели, даже светильников – а всё же смутный желтовато-серый полусвет заполнял её, словно сияние предрассветного неба. Пол, стены, потолок были сложены из абсолютно правильных квадратных плит; а плиты были вырублены из удивительного материала. Он был прозрачным, но будто заполненным тёмно-серым дымом. Когда Конан случайно коснулся его плечом, он обжёг, как горячие угли.
И только одна стена отличалась от прочих.
Она была стеклянисто-чёрной, и в то же время абсолютно прозрачной. За ней, впиваясь корнями прямо в плиты пола, росли самые диковинные растения, которые Конану только доводилось видеть. Металлические, покрытые футовыми шипами, они росли какими-то странными зигзагами, нарушая все законы земной природы. Но были и ещё одно отличие – они шевелились. Стебли извивались, цветы, которыми было увенчаны эти творения, обернулись к Конану, будто могли его видеть.
Лепестки трепетали.

Другого выхода комнаты не было.
Конан поднял голову и завыл.
Возглас его напоминал рык дикого волка, загнанного в западню. Да, здесь ему предстояло встретить смерть, и он хотел продать свою жизнь подороже. И в этот миг дверь, запертая Конаном и Джумой треснула, выпучилась внутрь – и свалилась с петель. В комнату ввалились преследователи – добрый десяток стражи. Стража была в уже знакомых варвару пластинчатых шлемах и доспехах с инкрустацией; в руках они держали диковинное оружие кхитайских воинов, ничем не похожее на то, что делают на западе – «чань», «фу» и «юэ».
— Мяо янз, лю нид, — заполнили комнату мелодичные голоса.
— Ле дао!
Фигуры в балахонах, прекратив преследование Конана и Джумы, повернулись к ним. Лишь трое из них сохранили подобие человеческого облика; двое стояли без голов, в разодранных тогах, и их тела были, словно само отрицание – не просто тьма, а какая-то извращённая версия чёрного света. Они бурлили, и казалось, там что-то скрывалось в кипящей бездне, что казалось, вот-вот станет понятным, но вновь ускользало от взора.
Конан не смог сдержать суеверной дрожи. Он не боялся ни одного противника из плоти, но у этих существ – плоть даже если была, то отличалась от той, что привычна и понята человеческому уму. Само их существование было глумлением над природой; оно ниспровергало всё, известное киммерийцу. Можно ли вообще убить этих тварей?
Тем временем, бывшие слуги Сай Фанга развлекались.

Воины, гурьбой вывалившиеся в зал, в панике попятились – очевидно, они знали о силе слуг распорядителя, и не желали с ними пересекаться. Существа, казалось, ничего не делали, лишь качали головами – но движения кхитайцев вдруг замедлились. Они стали странно сомнамбулическими, будто они на ходу погрузились в сон.
Впереди выделялся один воин.
Совсем молодой, безусый, он пытался вытащить клинок из ножен и сделать шаг вперёд. Пальцы его дрожали, будто выбивали странную пляску по рукояти. Ноги подёргивались, и всё же – он медленно шёл в их сторону.
Одно из существ протянуло руку.
И гулкий голос вновь заполнил помещение.
— Добро пожаловать, гость. Ныне ты вошёл в запретную залу, позволь же провести тебя в первую Долину Познания: через Врата Недоверия. Это – первый барьер, разрушающий всё сущее.

Голос существа огненным буром ввинчивался в голову Конана. Вместе с ним приходили странные картины, видения. Жуткая правда стучалась в двери его разума, издевательски хохоча и сладостно обещая.

Щупальце взметнулось – и чёрный дым вошёл в рот кхитайского смельчака.
Некоторое время он стоял, раскачиваясь – и Конан увидел жуткое превращение, которое произошло на его глазах. Форма его черепа странно искривилась, шлем лопнул, и он походил на страшную пародию на человека. Очертание его слегка дрожало, точно колебалось.
Кхитаец механически, как кукла развернулся – и пошёл на своих товарищей. Вот он замер перед невысоким, но коренастым кхитайцем с цепом в руках. Руки превращённого взметнулись вверх, ухватили его за шею – и резко дёрнули. Послышался отвратительный хруст. Гипнотическая сила Существ спала с несчастных стражников. Даже не помышляя о бегстве, они кривыми жезлами, топорами с крюками, какими-то невиданными орудиями, походящими на заступы, но с гравировкой – били и кромсали своего бывшего товарища.

— Вторые врата, — сказало существо в капюшоне, – это воплощённое отрицание всего, и рождение желание разрушать. Это – две ступени, ведущие в Ад. Между ними лежат комнаты Страха, Мучения, Отчаяния и Отвращения. Тот, кто пройдёт их все, уже никогда не вернется назад. Мы прошли их эоны назад.

Оно вновь подняло руку – и комната с кхитайцами странно искривилась. Будто серо-дымный материал из того помещения, где сейчас стояли Конан и Джума, затекли вперёд, в зал с гонгом. Пол, потолок, стены – всё покрыла стеклянистая поверхность. А дверь исчезла. Конан сплюнул.
Джума сидел на полу, закрыв лицо руками.
Суеверный, как все кушиты, он примирился с близкой смертью.
— Можно ударить сейчас, сзади, — буркнул Конан.
— Это дьяволы, дьяволы, — бормотал кушит. — Конан, нам не спастись.

Тем временем Пятеро забавлялись с кхитайцами.
Вот ещё один смельчак бросился на них с мечом;

Существа взялись за руки, образуя цепь, и от них ощутимо веяло древней жутью, от которой кровь застывала в жилах.
Движения кхитайца замедлились, а затем – он провалился по грудь в гладкий каменный пол и продолжал тонуть. Его широко открытые глаза выражали панический ужас пополам с отчаянием и. В следующий миг он со сдавленным криком исчез под поверхностью пола. Его сосед бросился к этому месту и эфесом меча ударил по гладкой поверхности пола, где мгновение назад исчезла голова солдата. Послышался звонкий стук – его рука уткнулась в твёрдую монолитную плиту.
Конан выругался.
Из-за туманной зеркальной поверхности пола на него взирали странные клонящиеся тени и искривленные фигуры. Следующего солдата затянуло в цельную стену. Волны разбежались по прочной поверхности материала. Остальные солдаты сбились в испуганную кучу.
Следующего схватил гигантский паук, невесть откуда взявшийся посреди зала – и втянувшийся стену, сначала мохнатое чёрное брюхо, затем – длинные шелестящие ноги.
Конан и Джума мрачно смотрели, как он колотил кулаком с той стороны, отчаянно пытаясь пробиться к ним.
Кхитайцы дрожали, как в лихорадке.
А пятеро существ всё также спокойно взирали на их страдания. На миг стало тихо, так что было слышно даже дыхание. Иногда к поверхности стен словно подплывали, проявлялись какие-то лица и звучали какие-то голоса. Вдруг один стражник приник к блестящей стене.
— Я вижу своего брата, — с оскаленной улыбкой заявил он, и отчего Конан стал понимать кхитайскую речь, как понимал слова Существ. — Он улыбается мне в аду! А вот мой отец... и моя мать...
И бешено захохотав, бросился на своих товарищей.

Конану показалось, что он сходит с ума.
Будто он стоял на краю тёмной пропасти – такой глубокой, что у неё и вовсе не было дна. Изредка в темноте возникали лишь пятнышки редкого света; возможно, он висел в древней пустоте космоса, на самом краю вечности, в хаосе нечеловеческой ночи. Здесь не было ни ветерка, ни волны, ни единого признака пробуждения; в этом древнем и чуждом мире были лишь следы и звуки, не похожие ни на что. Кхитайцы, металлические растения, пятеро в балахонах – было ли это на самом деле? Картинка происходящего всё дальше и дальше отдалялась от него, выцветала, как гравюры на манускриптах.
Ещё немного – и рассудок бы окончательно покинул киммерийца; но, зарычав, он до боли укусил себя за губу.
И реальность медленно, неохотно вернулась к нему.
Существа расправились со всеми стражами; и в тот же миг кошмарная иллюзия исчезла – в комнате снова появились стены, пол, жаровни, и дверь.
И в этой двери стояла Гуйлинь.

[Пелиас почти кофийский]

— Конан! — воскликнула она на своём мелодичном гирканском. — Конан!
Дикарь мгновение в сомнении смотрел на неё – не очередной ли это призрак, порождённый воспалённым рассудком, не новый ли отголосок кошмара, на сей раз намеренно посланный, чтобы мучить его?
Но нет, девушка была вполне земной и настоящей.

Гуйлинь была в пёстром жёлто-зелёном халате, но пояс не был завязан; её нагое тело будто светилось посреди зала.
— Убей растения! — отчаянно вскричала она. — Убей!

И в тот же миг в измученном мозгу варвара мелькнула поразительная догадка. «Нас нельзя убить. Здесь всё не является тем, чем кажется. То, что ты видишь – это лишь смутные тени, отброшенные на стене», — говорили слуги Сая. Всё верно: их нельзя было убить, ибо существо в капюшонах были лишь тенями растения за стеклом!

Зарычав, как безумец, Конан обрушил на чёрное стекло удар эфесом меча. Меч, звеня, отскочил от прозрачной панели – на ней не появилось даже царапины. Но растения за стеклом отреагировали на удар: на миг съёжившись, они тут же устремились к нему, лепестки цветов колебались. И вот ещё диво: хотя клинок Конана даже не задел Пятерых, они вдруг скорчились, шипение из-под капюшонов стало явным, рты хватали воздух.
Безумно захохотав, дикарь вырвал топор из пальцев Джумы – тот так до сих пор и не расстался с ним.
Удар – и по помещению пошёл такой звон, будто разбились тысячи зеркал. Удар – и массивное лезвие оставило на стекле длинную выщерблину. Удар – и полетели стеклянные крошки.
Со стороны фигур в тогах донёсся ужасающий вой.
Так мог бы выть металл, если истязать его на жаровне.

Иллюзии рассыпались, и теперь всё представало в истинном свете. Конан краем глаза увидел, как на полу соседней комнаты появились трупы кхитайцев – призрачные пауки вовсе не утянули их в стены. Нет, вот они все: задушенные, с вытаращенными глазами; зарубленные руками своих товарищей; со свёрнутыми шеями.
А он всё рубил и рубил.

Металл звенел, по прозрачной плите разбежалась череда трещин. Ни одно существо в мире не могло бы остановить его. Его удары были быстрее броска атакующей змеи. Осязаемое дыхание ужаса поплыло из-за стекла. Цветы изгибались, своими колючими чёрными ветвями размахивали в воздухе.
От них плыла волна безумной злобы.
Растения боялись, ненавидели, и – боялись, жутко боялись. Страх распространялся вокруг удушливыми волнами.
Растения защищались – Конан вдруг ощутил, новый ментальный удар, обрушившийся на его мозг. Но на это раз атака была иного рода. Они обещали ему невиданные дары, грозили жуткими карами. Насылали отчаяние и ощущение бессмысленности существования.
Но они ошиблись.
Против Конана сила Владык не возымела никакого действия. Очевидно, потому, что у киммерийца не было слабостей, которыми они могли бы манипулировать. У дикаря, конечно, было полным-полно слабых мест – любовь к выпивке и бабам, и к отчаянной сече, но не было ничего, что они могли бы обещать ему. Его слабости были вполне земными, и никакие черви неутолённых желаний не подтачивали его душу. Он брал, что мог, добивался, чего хотел, и радовался доброму окороку, крепкому вину и поцелуям, сладким, как мёд. Варвара не одолевали мечты о власти, и застарелая месть не тревожила его душу. Ненависть и отчаяние занимали ничтожно мало места в его душе. И Владыки, ошеломлённые, отступили. Варвар же не медлил.
Удар за ударом он обрушивал на стекло, ведомый яростью и гневом против чудовищ из преисподней, вмешивающих в людские дела. Кто дал им право предлагать людям страшные дары, которые не были предназначены для них? Кто дал им право распоряжаться человеческой душой и телом?

Панический ужас затопил всё помещение.
Стекло покрылось сеткой трещин.
Не обращая внимания на навязчивые миазмы страха, Конан ударил ещё раз. И тогда стекло лопнуло, разлетевшись на тысячу осколков. Подобно богу возмездия, Конан ворвался в дьявольскую оранжерею и одно за другим перерубил стволы демонических растений. Они шипели, извивались, пытаясь зацепить его ядовитыми колючками, обращая к нему в ненависти свои алые головы, но быстрый, как кошка, киммериец уклонился, лезвие описало сверкающую дугу, и перерубленные плетни гигантских растений упали на серый пол. Они лежали, подобно поверженным врагам. В последний раз вздрогнули их эбонитовые тела, затрепетали и увяли, скукожились лепестки. И тогда дыхание ужаса прекратилось.
Тонкий звон распространился по помещению, похожий на трепетание колокольчиков, и странная атмосфера безнадёжности покинула помещение. А затем всё внезапно стало рушиться.
С оглушительным грохотом распадались чёрные плиты, из которых было сложено помещение. Одни из них лопались, рассыпая фонтаны осколков, другие – истаивали, как дым. Словно высвобождались невиданные силы, рушились невидимые барьеры, лопались неосязаемые оковы, тысячелетиями державшие материю в плену. Невероятная сила чёрных уроженцев Оола извратила саму суть существования, и теперь она возвращалась к своему естественному состоянию.
Но ещё более ужасная метаморфоза произошла с Существами.
Они раскинулись на плитах пола, чёрными кляксами.
В них больше не было жизни – как, впрочем, не было и никогда. Щупальца разметались по блестящим ступенькам, а чёрные балахоны надёжно скрывали То, Что Никогда Не Должно Видеть – даже после смерти.
Лишь одно заметил варвар – Их тела искрились, но не как металл, а как камень, приглушённым буро-коричневым блеском.

Варвар склонился над Джумой, который всё ещё раскачивался на полу, что-то невнятно бормоча.
— Клянусь Кромом! — рявкнул он. — Если бы я не видел, как ты в одиночку перебил десять разбойников, я бы решил, что ты тряпка, мой старый друг. Вы, южане, всё-таки слишком мягкотелы.
Джума, утерев невольно выступившие слёзы, поднялся, ещё покачиваясь.
— Клянусь, я не боюсь ничего, что на земле! — пробасил он. — Но это… эти существа! Они словно забрались в моё сердце, говорили в моей голове…
Конан сплюнул на поверженных врагов:
— А теперь молчат.
Он хмуро воззрился на Гуйлинь:
— А ты чего пришла? Эта собака, твой хозяин, сказал, что ты лишь выполняла его поручение.
Краска бросилась в щёки кхитаянки, сделав их тёмно-золотыми.
— Да, я пришла по его воле! — отчаянно заломила она руки. — Но я сказала правду!
Девушка бросилась вперёд и, упав на колени, обхватила ноги варвара.
— Умоляю, не прогоняй меня! Куда мне идти? Законы Поднебесной гласят: если слуги пережили своего хозяина, должно похоронить их в общей могиле, дабы он мог повелевать ими и после смерти!
— Ха, — сказал киммериец.
— О, боги! Почему я должна умереть, когда я ещё столь юна, и в моих жилах течет горячая алая кровь! Я хочу жить, хочу чувствовать крепкие руки солдат на своей груди…. Хочу видеть ощущать тёплые лучи солнца, слышать плеск милой реки, вдыхать аромат доносящихся с поля трав, ощущать вкус чая…
Она всхлипнула.
Девушка уронила голову, и её волосы облаком окутали его ступни.
— Я много лет мечтала, что придёт воин, сильный, как Танабу из моей деревушки в горах, откуда меня забрали ещё ребёнком.
Она всхлипнула.
— Когда господин послал меня к тебе, я увидела, что ты велик и могуч, как и полагается воину. Должно быть, ты немалый господин в своих краях. Увези меня отсюда, молю! Я постигла многое в любовных искусствах, я могу мыть полы, стирать… — она с отчаянием застонала. — После смерти Сай Фанга меня не похоронят по пышному древнему обычаю! О нет! С меня сдерут кожу за то, что я ведала о намерениях господина – и молчала!
Конан взял её за плечо и поднял на ноги:
— Расскажи толком, что было.
— Ну, — торопясь, глотая слова, и в спешке вставляя кхитайские обороты между гирканскими, поведала она. — Вчера господин сказал мне, что я должна понравиться тебе, посланнику Илдиза, а затем разыграть сцену похищения. Если бы не сделала этого, мне бы и впрямь отрубили пальцы!
Гуйлинь задрожала мелкой дрожью.
— Вчера он был доволен, погладил меня по щеке. Но чуть позже я подслушала, что меня следует убить – чтобы никто не прознал о заговоре. О, господа помышляют, что мало знают о них слуги! Но мы всегда рядом – в коридорах за занавесками, в комнатах у изголовья, у дверей – с фонарями…
Она посмотрела на него перепуганными глазами:
— Когда я услышала звуки драки, то поняла, что они завлекли тебя сюда, дабы убить… но они просчитались! Вы вдвоём положили половину охраны Сай Фанга! Я шла по коридору мимо них – тела, тела, столько крови! О, вы многих оставили вдовами, у многих забрали сыновей в эту ночь!
Она вцепилась в его плечи руками.
— А затем я пришла к комнате Сай Фанга! Но не могла войти: проход будто затянуло стеклянной плёнкой… но я слышала вопли и стоны тех, кто умирал внутри!
Конан отцепил от себя её руки и хорошенько тряханул:
— А что это твари, которых мы убили?
Девушка снова задрожала:
— Это старые слуги Сай Фанга! Однажды он отправился в путешествие к южным границам Поднебесной… а привёз вот это! Он посадил их в особой комнате, а кормил неугодными ему людьми! О, сколько раз я видела, как эти мерзкие цветы присасываются к людям, высасывают кровь…
— Но кто они такие?
Она облизнула губы:
— Думаю, это демоны, некогда упавшие на землю из Великой Бездны. Чёрные цветы – вот их подлинная форма, а тела в капюшонах – лишь обманка!
Её глаза расширились:
— Хозяин Сай нередко спрашивал у них совета. Он говорил, что когда они появились на этой земле, людей ещё не существовало. Лишь человекообразные обезьяны бродили среди лесов и отрогов гор.

Конан хмыкнул, и внезапно привлёк девушку к себе.
Она спрятала голову на его груди, отчаянно всхлипывая.
— Думаю, император позволит мне забрать тебя, когда узнает, что здесь творилось. В качестве, как это говорят цивилизованные люди, компенсации. Но годится ли для тебя моя жизнь наёмника?
— Всё что угодно лучше того, что было здесь!
— Пусть так и будет.
Он сбросил с лица окровавленные волосы.
А потом буркнул:
— Одного не пойму – почему они убили стражу?
Гуйлинь передёрнула плечами:
— Кто поймёт поступки демона человеческим рассудком? Им нравилось упиваться криками и слезами жертв. А может, они решили, что со смертью господина их служение исчерпано…

Наконец, они вышли на улицу.
Совершенно потрясённые случившимся, они даже не потрудились выбраться через сад. Впрочем, предосторожность всё равно была излишней: двери не охранялись. Очевидно, стражи, привлечённые шумом, вошли внутрь – да там и остались. То ли рука Конана, то ли топор Джумы, то ли дьявольское волшебство Пятерых убило их – кто теперь знает.
Воздух во тьме дрогнул под ударом крыла летучей мыши; тихий ветерок легонько шумел в верхушках пальм. Красота Гуйлинь вдруг поразила киммерийца. Звёздный шатёр был раскинут над её головой, и, в волшебном свете звезд и текучем мраке, её тело было словно напоено ароматами горных ветров. Она обернулась и посмотрела на него своими тёмными глазами, в которых плескалась тьма – мягкими и добрыми, нежными и глубокими. Ночной ветерок взъерошил её волосы, словно прилетевший из далёких глубин вселенной. На миг она казалась ему неведомой богиней, в знак своей величайшей любви почтившей собою всё сущее.

…Возвращаясь от Императора, Конан невольно растянул губы в злой усмешке: у выхода из громадного царского комплекса, на всеобщее обозрение было выставлено грозное предупреждение: насаженная на бамбуковую трость, как на кол, в жуткой усмешке смерти щерилась голова Шен Чи, второго участника заговора…

Гуйлинь выбежала к нему задолго до того, как Конан дошёл до дверей особняка Сай Фанга. На этот раз она была одета сообразно приличиям: платье, вышитое птицами и цветами, с пышными юбками; а поверх него – безрукавка на пуговицах. В волосы вплетены цветы магнолии. Варвар, видевший служанку в чём мать родила, только хмыкнул в ответ на такие перемены.
— Конан, Конан! — девушка обхватила его руками и счастливо спрятала голову на груди. — Ты помог, помог!
— Ха, — сказал киммериец. — Как я и думал, хоть Туран и далековато отсюда, но ссорится со стариком Илдизом Канг Сюн не захотел. Так что не будет вам не казней, ни захоронения. Слуг я забираю, император наградил меня ими в качестве извинения. Хотя и посетовал, что вы, дескать, «утратили честь», или что-то в таком духе. Ха! Мало, конечно, чести служить негодяю, но ещё меньше чести – закапывать живых людей в землю! Понятия не имею, на кой чёрт мне столько слуг…
Варвар озадаченно хмыкнул.
— А впрочем, подарю по человеку каждому из солдат отряда! Парни не откажутся от такого подарка, тем более что половина слуг – девки.
— А я? — спросила она, заглядывая ему в глаза.
Варвар крепко хлопнул её по пышному заду.
— А что – ты? Ты сама сказала, что тебе надоели толстые аристократы! Ну, у меня ни шиша нет богатств, да и жизнь меня мотает по всему свету, но, если хочешь – можешь отправляться в Туран на моей лошади!
Девушка закусила губу:
— А когда вы выезжаете?
— Да хоть завтра! Что мне делать в вашей стране? То меня пытаются укокошить, то мою женщину четвертовать. Нет, довольно с меня Кхитая! А сегодняшний приём у Императора? Да у меня чуть голова не лопнула, пока мы добрались до сути! Весь этот пышный церемониал не по мне.
— Ладно, ладно, — взмолилась девушка. — Конан, я соберусь в мгновение ока! Но только позволь…
Она вцепилась в его руку:
— Что ещё? — удивлённо воззрился на неё Конан.
— Позволь мне отвести тебя к алтарю моего домашнего бога! Я хочу вместе с тобой воздать ему хвалу, что я до сих пор жива! И попросить его позаботиться о тебе!
— О! — закатил варвар глаза.
Девушка опустила голову:
— А я за это восемь дней буду делать совершенно всё, что ты хочешь…
— Ба, — хмыкнул киммериец, отстраняя её от себя. — Забавная сделка, только я же не ваш Сай Фанг, чтобы иметь какие-то экзотические желания.
Он покачал головой:
— И хватает же у девок в голове всякой дури! Хотя, ты покидаешь Кхитай навсегда – чёрт с тобой, наведаюсь к твоему божку.
Гуйлинь привстала на цыпочки и пылко его поцеловала.
— Ты не пожалеешь!

Чтобы попасть в комнату Гуйлинь, которая, как и прочие слуги, жила в кирпичной пристройке с севера, им снова пришлось пройти через весь особняк. Кровь расторопные слуги уже замыли; был даже наведён порядок – раздавленные киммерийцем и Джумой кушетки, табуреты, столы заменили на новые, пахло известью, которой посыпали пол там, где крови пролилось особо много. Конан не без интереса осматривал помещения, пытаясь оценить, какой они с кушитом нанесли ущерб.
Комната Гуйлинь, в отличие от покоев хозяина, была совсем скромной: в ней даже не было окна. Девушка повернулась к Конану, и внезапно избавилась от своих одеяний, поспешно расстёгивая пуговицы и путаясь в юбках. Её тугие маленькие грудки прижались к его груди. Свет от лампы обливал завитки её искристых волос. Она мягко потёрлась об него всем телом. Конан с ворчанием сжал её в объятиях, ощущая терпкий аромат умащенного тела.
— Сегодня я напомню тебе все искусства Дочерей Дракона, — шепнула она. — Но вначале – иди!
Девушка вывела его в коридор.
— Мы останемся вдвоём, — многообещающе прошептала ему Гуйлинь. — Но только сначала ты должен поклониться нашему древнему предку, символу мудрости. Идём со мной.
Она отбросила шёлковый полог и подвела варвара к глубокой нише, таящейся во тьме. Она приложила язык к губам.
— Каждый должен встретиться с богом наедине, — почти неслышным голосом прошептала она. — Прощай. Я буду ждать.

В Кхитае было много богов. Конан невольно задумался, перед кем же теперь ему надлежит предстать. Он знал, что в джунглях, на запад от Пайкана, стройные женщины с миндалевидными глазами изгибаются, танцуют перед статуей бога с головой слона; знал, что сам Император служит Богу Неба Пань-гу; знал, что немало почитаются богини рек и морей, едва ли не превыше главных божеств.
Конан откинул шёлковую занавеску и шагнул во тьму. Там было маленькое помещение; а в середине высился едва различимый во тьме алтарь.

Это помещение было куда богаче комнаты прислужницы: стены затянуты тканями изумительной работы, полной прихотливых оттенков и фантастических рисунков; на столиках из белой яшмы плоды востока громоздились пирамидами и зиккуратами в вазах из кхитайского фарфора.
Но не это привлекло внимание киммерийца.
Конан опасливо воззрился на алтарь.

По странной причине Конан ощутил себя рядом с ним неуютно.
Он даже передёрнул плечами – такая аура застарелого зла исходила от него. Хотя он и не мог этого знать, но интуитивно ощутил, что тысячи и тысячи людей умирали на нём в воплях и стенаниях, а густая алая кровь стекала по желобкам в подставленные сосуды, чтобы умилостивить жестоких богов. Алтарь был старым, как само зло. Даже чудовищная древность Пайкана, казалось, отступала перед ним. На нём приносили свои жертвы жрецы нечестивого бога, когда ещё Атлантида и Лемурия не погрузились в кипящие воды, навеки исчезнув с лица Земли.
Что он делал здесь, в особняке царедворца Сай Фанга?

Конан поднял повыше лампу, чтобы рассмотреть жертвенник – и свет упал на лежащее на алтаре существо.
У Конана волосы встали дыбом, и по спине заструились капли пота. На старом истёртом камне лежало подобие змеи, обвивая его упругими белыми кольцами, и в причудливой пляске теней оно казалось символом вечности, прикусившей собственный хвост. Очевидно, свет или шум, произведенный варваром, был услышан этим фантастическим созданием, и оно начало медленно, но упорно разворачивать своё невиданное тело.
И вот оно воздело себя ввысь!
Конан отшатнулся.
Тугие белые кольца были отвратительны, напоминая скользких земляных червей… но самое чудовищное было не это. На длинной, высоко изогнутой шее покачивалась самая настоящая, прекрасная человеческая голова!

Изрыгая проклятия, Конан бросился прочь.
Он видел подобную тварь в Немедии – но там это было чудовище, присланное стигийским колдуном в чаше, присланное из катакомб под пирамидами. А здесь его почитали, ему приносили дары, перед ним воскуривали благовония! Оно было домашним божеством! Варвар потрясённо затряс головой на бегу. Прочь, прочь! В Туран, Уттару, Вендию, Камбую – лишь бы подальше от этого проклятого, церемонного, стародавнего, пугающего Кхитая!
Если этим выжившим из ума желтолицым даже символом мудрости служит такое… Ноги его больше не будет в проклятой Поднебесной!

[Alexafgan]

Однако, батенька! У вас там, что ли, целое племя "литературных негров" вам тексты ваяет?
И как бы там не сложились итоги конкурса, вы уже в абсолютном лидерстве, хотя бы в плане "массированного нашествия" новых текстов
А про Кулла - слабо?

[Пелиас почти кофийский]

Цитата: Однако, батенька! У вас там, что ли, целое племя "литературных негров" вам тексты ваяет? И как бы там не сложились итоги конкурса, вы уже в абсолютном лидерстве, хотя бы в плане "массированного нашествия" новых текстов

за полтора дня этот текст написал))))
где-то 30% от текста - старые черновики, а 70% написаны заново.
а интересно хотя бы?))))

Добавлено через 1 минуту

Цитата: А про Кулла - слабо?А про Кулла - слабо?

пробовал. но как-то не очень получилось. т.е. в теории это возможно, но это опять же колоссальный труд, да и про Конана проще писать - Говард больше рассказов о нём оставил, легче представить образ))))

[Alexafgan]

Цитата: Автор: Пелиас почти кофийский а интересно хотя бы?

Да, я по слогам читаю, в сравнении с тем как Вы пишите...
НО обманывать не буду, пока не читал, но себе сохранил...
Опять же свои детки (переводы) покою не дают, у меня сейчас "жор" три произведения толмачу (по секрету)

Цитата: Автор: Пелиас почти кофийский в теории это возможно, но это опять же колоссальный труд

зато простор какой для фантазии , кстати у Брайана при встрече спросите, а мог ли Тезиас и с Куллом схестнуться , ну так между делом, у Неподвластного Богам были же скачки во времени, и это повлияло на...?
а Мистер Толуэлл ...?

[Пелиас почти кофийский]

ой, я русских вообще не знаю.
читал буквально крохи.
мне понравился только один роман про Кулла от Мориса Делеза, правда такое чувство что он его переделал из романа о Конане))) особенно меня поразило что там были, кажется, мастифы - это в Турийскую то эру))))) но кроме мастифов всё было неплохо)

Добавлено через 28 минут
к слову о Кампе. Только что прочитал Зубы Гвалура, а за ними - Волю богини Небетет от Кампа и Картера. Так вот, эта самая "воля", при всём моём уважении к Кампу - лютый, ужасающий бред, где местами перевираются идеи Говарда, а местами их просто плагиатят. Я недавно написал рассказ про Муриелу, так даже он лучше этого постыдного кошмара. Сделаю вид, что его было.

[Alexafgan]

Ну Толуэлл,то в доску тут свой , и вопросец про Кулла с Тезиасом спонтанно так вылез, думаю, что он сам, как прочтет, его мне как откомментирует...
Строго говоря, именно Толуэлл "виновен" в том, что я влез с потрохами в киммерийство и дАже стал любителем-переводчиком (прежде всего любителем), потому как именно его недописанные книги искал около года назад и зашел на данный форум, где, как оказалось сам я и регился года за два до этого, мимоходом...
А что касается Кулла, есть ли нечто подобное его биографии и хронологии прочтения изданного? Думаю, что сложность, но, одновременно и простор для деятельности в этой незатолпленности, что ли ...
А то жизнь Конана уже настолько исписана... Но вы правы, необходимо досконально знать тему(предмет, объект) чтобы качественно и "правдиво" писать об этом - "конанически"...

[Vlad lev]

Цитата: Автор: Пелиас почти кофийский Сделаю вид, что его было.

Этого -не надоть! Выложь, как есть!
Прошлый конкурс классно ж убожество Кампа продолжил

Добавлено через 7 минут

Цитата: Автор: Пелиас почти кофийский русских вообще не знаю. читал буквально крохи

и это - правильно и весьма похвально!

[Зогар Саг]

Блох ловить не буду, хотя по всему тексту их дохрена.
Но Конан у тебя тут уж слишком простой. Вот вообще простой как три копейки. Речь: "Ба!", "Ха!", "Тю".
Ну и рассказ слишком уж неправдоподобен даже для фентези. Только что были вроде как "интриги китайского двора" и тут ВДРУГ, ВНЕЗАПНО- говорящие инопланетные цветы, напускающие морок и прочая жесть.
Восточный колорит передан неплохо.
Джума у тебя уж чересчур "африканский".
Слишком много пафоса, не всегда уместного. Сравнения и эпитеты- ну я тебе уже писал вроде об этом.

Цитата: Край тоги сполз, послушно обнажая плоть... и это была вовсе не рука!

Ой.

Цитата: Тёмная материя обнажила длинное, тёмное, извивающееся щупальце, устрашающих размеров и вызывая отвратительные ассоциации.

Ой-ой.
Напомнило вот этот анекдот.

[Пелиас почти кофийский]

Цитата: Но Конан у тебя тут уж слишком простой. Вот вообще простой как три копейки. Речь: "Ба!", "Ха!", "Тю".

ну так он тут ещё молодой совсем же.
собственно, он и у Говарда не всегда сложный.
В Алом жреце, там Башне слона он тоже простой)))) Хотя, согласен, так уж получилось.

Цитата: Джума у тебя уж чересчур "африканский".

А какой надо?)))

Добавлено через 2 минуты

Цитата: и тут ВДРУГ, ВНЕЗАПНО- говорящие инопланетные цветы,