Конкурс - Василиск

[Lex Z]

Василиск

— Где язычники? — Крив осторожно выглянул из кустов, услужливо раздвинутых отроком из княжеской дружины.
— Вот они, воевода, — Хватко, родом из древлян, был ловок и по лесу ходил бесшумно. За то и послали вперед, разведать капище языческое. Кроме него, никто не смог бы сделать это так же незаметно. Древлянин вернулся и провел за собой воеводу — убедиться в правдивости слухов, ходящих о тайном лесном селении.
— Здесь они жертвы василиску приносят, — прошептал древлянин. — Тьфу, мерзость! — он перекрестился, преданно глядя на воеводу. Тот, хмурясь и топорща бороду, всматривался в сгустившиеся над селением сумерки.
Жители деревушки столпились перед капищем, на видном месте которого возвышался идол. Не обычный, с грубыми чертами лица, принадлежащими Даждьбогу или Хорсу, коих воевода перевидал и пересжигал немало — здесь над низенькими, крытыми соломой и дранкой крышами возвышался огромный извивающийся двухголовый василиск. Отблески факелов играли на черном бугристом теле, обвившемся вокруг жертвенного столба, черного от засохшей крови, и Криву показалось, что чудище живое. Нет, этого не может быть...
Ночь спустилась, оседая на ветках предчувствием тайны. Люди в черных рубахах зажигали костры, окружая капище кольцом огня. Два старика с длинными седыми бородами ввели в центр круга девицу. Она была нага, распущенные волосы спускались с ее плеч до живота, не закрывая полную, часто вздымавшуюся грудь. Жрецы оставили ее у столба, на помосте из бревен, а сами затянули песню. К изумлению Крива, жертва не пыталась бежать и не дрожала от страха, а стояла, раскачиваясь, и подпевала жрецам. Зрители сели поодаль, образовывая круг, и в тени, в своих черных одеждах, казались огромной затаившейся змеей. Многие кланялись василиску и падали в исступлении, подобно змеям, извиваясь на земле...
В свете факелов воевода видел, как жрецы достали кривые черные ножи и надрезали запястья жертвы. Кровь заструилась с рук молодки, капля за каплей стекая в глиняную чашу, подставленную одним из стариков. Затем он поднес чашу к морде василиска, давая идолу напиться, остатки выплеснул на помост. Старцы взяли девицу за руки и осторожно опустили куда-то. Крив не видел, куда. Видно, в помосте прорезана дыра, а там вырыта яма: девица скрылась там с головой. Жрецы упали на колени и замерли.
Настала такая тишина, что воевода замер, боясь шевельнуться. Селяне ждали чего-то. Крив расслышал слабые завывания жертвы, и ему чудилось:
— Приди! Приди ко мне!
Старцы встали с колен, подняли деревянную крышку и закрыли яму. Голос девушки стал глуше — теперь воевода не мог разобрать ни слова.
— Идти надо, заметить могут, — прошептал отрок. Воевода, не глядя, протянул руку, нащупал загривок Хватко и с силой пригнул к земле, почти припечатав носом — не указывай старшим! Древлянин притих.
Из-под помоста взметнулся крик. Он был таким, что волосы на голове Крива зашевелились, и он, бившийся с самим Святополком на Альте, содрогнулся, зажав в кулаке нательный крест.
— Идем! — Крив поднялся и осторожно побрел прочь. Отрок семенил следом, стряхивая со лба налипшую хвою. Они вышли к опушке. Там их ждали.
— Ну что, Крив, правду Хватко сказал? — спросил один из воев, статный витязь в кольчуге и высоком шеломе с бармицей.
— Правду, Шелеп, — ответил воевода. — Мерзости такой быть не должно на княжеской земле! Зови кметей!
Шелеп свистнул. Из лощины выступили люди. Луна блестела на остриях мечей и рогатин. Воевода махнул рукой, и отряд тихо вошел в лес, следуя за древлянином. Воины медленно окружали селение. Крив опустил кованое забрало-полумаску с хищным совиным клювом и вытащил меч.
Отряд разом вышел из-за деревьев и ринулся вперед, сужая смертоносный круг. Язычники заголосили, стремглав разбегаясь, кто куда, и гибли от ударов мечей. Кмети не щадили никого — да и не следовало щадить: князь приказал мерзость языческую огнем и мечом искоренить! Шелеп с факелом ходил меж домов, поджигая крытые соломой крыши. Иногда делал быстрое, неуловимое движение рукой, и идолопоклонник падал, пронзенный сулицей.
Воевода шел к капищу, убивая всякого, оказавшегося на пути. Удар — и голова жреца покатилась в жертвенную яму, а тело упало на помост, дергаясь и заливая его кровью. Крив схватил пробегавшего мимо селянина, развернул и всадил меч в живот. Отбросил, с улыбкой глядя, как корчится язычник.
Вскоре все было кончено. Убили всех, кроме нескольких девок и детей. Их можно продать на товарище сурожанам, варягам или грекам. Крив приказал воинам сбросить тела убитых в яму и изрубить василиска в щепы.
Потом подозвал Шелепа:
— Утром вернешься и проверишь, не придет ли еще кто на капище! Думаю, не все они здесь...
— Понял, воевода.

Едва рассвело, Шелеп стреножил коня у опушки и вошел в лес. Дорогу он помнил и шел, не таясь. Селение встретило запахом дыма и догоравшими остовами домов. Ни души. Гридь обошел пепелище, подошел к яме, сдвинул тяжелую деревянную крышку. Туда воины сбрасывали убитых. Глянул — и челюсть медленно поползла вниз: в яме белели обглоданные дочиста скелеты! Четыре-на-десять трупов, не успело взойти солнце, превратились в кучу костей! Как?! Волки не подойдут к теплому пепелищу, да и сколько должно быть тех волков...
Из ямы послышался неясный шум. Воин отшатнулся, заметив тень, мелькнувшую между костями. Нет, не огромный змей, изображенный язычниками на идоле, что-то поменьше. Шелеп не испугался, он не боялся ни человека, ни зверя. Если уж Перун не поразил князя молниями, когда идол сбросили с холма в реку, то что мне сделает заляпанный кровью божок?
Шелеп склонился над провалом, вглядываясь меж обглоданных дочиста костей, и не почуял подкравшегося сзади человека. Удар дубины по голове оглушил воина.
— Не убивай его, Кунь! Не убивай!
— К чему он нам? Я сброшу его вниз, пусть Они примут от нас эту жертву.
Голоса звучали в голове гулкими колоколами. Кто это говорит? Что со мной?
Шелеп очнулся и приоткрыл глаза. Голова гудела, особенно болел затылок: тянущей, саднящей болью. Но боль отхлынула, когда он узнал Ладиславу. Одетая в простую темную рубаху, с длинной, подоткнутой костяным гребнем, русой косой, зазноба сидела рядом, а над ней стоял мужик, чернобородый, лохматый и опасный, как медведь.
— Гляди-ка, — усмехнулся он и пнул пленника под ребра. – Зыркает! Я уж думал: голову тебе проломил.
— Ладислава... – прохрипел дружинник. В горле пересохло, страшно хотелось пить, но еще страшнее было видеть ее на этом капище. – Ты... откуда здесь?
Девушка склонилась над ним, и Шелеп увидел ее глаза. Сердце прыгнуло: он понял, что она тут не случайно. И могла быть вчера, когда он и воевода Крив жгли и убивали всех...
— Кончу его — и уходим! – зло оскалившись, проговорил Кунь. Огромная дубина в его руках закрыла полмира, и Шелеп понял, что сейчас умрет. Он попытался встать, и понял, что накрепко связан.
— Ладислава, — сказал он, — ты же любила меня!
— И сейчас люблю, — ответила девушка. Из-под простого платья виднелись лыковые поршни — в таких удобно ходить по лесу. Глаза ее смотрели на Шелепа — и будто не видели. — Но ты не наш. Ты все расскажешь князю...
В ее руке оказался нож. Грубый, из черного железа, с пятнами запекшейся крови. Она подняла оружие, замерла и закрыла глаза. Шелеп увидел слезинку на ее щеке, и молился на нее, как никогда в жизни.
— Я ничего не скажу князю, Лада! – выкрикнул он, дергаясь в путах. – Чем хочешь, поклянусь!
— Этим своим богом? – спросила Ладислава, кончиком ножа поднимая с его груди нательный крест.
— Чем хочешь, поклянусь! С тобой уйду, куда скажешь...
— Велеречив гридь, — ухмыльнулся Кунь. – Как купец на товарище. Ты же гридь, зачем тебе с нами идти? У тебя все есть...
— Ее нет! – сказал Шелеп, глядя на Ладу. – Остального не хочу. Не любо мне у князя, Ладислава, и воеводе я ничего не скажу...
— А как же! – поигрывая дубиной, угрюмо сказал Кунь. – Вестимо, не скажешь...
— Ладислава, я с вами пойду, с тобой, дружину брошу! – Шелеп глядел на длинные русые волосы, плечи, милое лицо и не верил, что она — с ними... Но, не будь Лады здесь, он давно лежал бы в яме с проломленным черепом. — Я люблю тебя! Все для тебя сделаю!
— Кто князю о капище сказал? – спросила Лада.
— Хватко, древлянин, — признался Шелеп. Кунь зловеще оскалился, так, что воин понял: Хватко не жить...
— Хорошо, что правду сказал.
Нож упал вниз и перерезал веревки, но Шелеп не пытался встать – палица была слишком близко. Вот зачем они его связали: вызнать предателя, того, кто привел Крива к капищу! Что ж, ему Хватко не жаль.
Ладислава повернулась к язычнику:
— Кунь, он пойдет с нами!
— Это с чего? – процедил тот. – Он наших братьев вчера резал!
Лебединая шея повернула милую Шелепу головку, и полные, красные губы сказали так, что дружиннику стало не по себе:
— Им это неважно. Ты знаешь: многие были христианами или почитали Перуна и Мокошь. Но потом узнали Их, Истинных Богов. Тех, кто есть и были всегда... Кмети изрубили идола, но они не смогут убить Их...
Ладислава засмеялась так, что Шелеп испугался. Он никогда не видел ее такой красивой и страшной: подведенные углем глаза горели неясным огнем, губы яростно дрожали и, казалось, из-за них вот-вот покажутся клыки...
— Нас осталось мало, — сказала она, поднимаясь. – Нужно приносить жертвы, искать новых братьев и сестер. А еще Они хотят покарать Хватко. Ты поможешь нам?
— Да, я помогу! – Шелеп говорил искренне. Новая, страшная красота Ладиславы очаровала, он чувствовал ее власть, и не желал противиться. Что ему этот Хватко, мало ли он убивал... Убью всех, кого скажет.
— Тогда мы проведем обряд, перед Ними, — Ладислава глянула куда-то в сторону, и Шелеп услышал, как нечто шевельнулось в яме. Помост вздрогнул. «Они! Василиски!» — с содроганием подумал Шелеп. Дружинник вскинул глаза на Ладу: она улыбалась. «Негоже и мне бояться», — подумал он.
— Ты возьмешь меня здесь, на капище, — сказала Ладислава. – Перед Ними. И станешь одним из нас.
«А Кунь? – мелькнуло в голове гридя. – Кунь как проходил обряд? И с кем? Неужто с ней? Нет, не с ней. Мало ли тут девок было...»
— Тогда пусть он уйдет, — попросил Шелеп.
— Нет, — качнула головой Ладислава, — он наш, и он — свидетель перед Ними. Только так, Шелеп, любимый, только так...
Она склонилась над ним, тугие полушария грудей коснулись его лица, и Шелеп почувствовал неистовое желание. Ее глаза звали, горя сладким и страшным пламенем. Теперь ни полная мертвецов яма, ни стоящий неподалеку мужик с палицей не могли ему помешать. Он сжал Ладиславу, раздирая на ней рубаху.
Она засмеялась, сорвала и отбросила с его груди крестик:
— Больше не носи, отныне ты – мой, и Они — твои Боги...
Ладислава прижалась так, что у Шелепа потемнело в очах. Так жарко она не любила его никогда, и если для этого надо сорвать крест, что ж, он все равно не верит в греческого бога. Князь велел креститься, он и крестился со всей дружиной. А в душе не верил и оставался язычником, как и те, кого он вчера убивал...
Он застонал и блаженно выдохнул. Ладислава потянулась, ее пальцы, словно змейки, скользнули по спине Шелепа.
— А кто – Они? – задал он вертевшийся на языке вопрос. – Как зовут богов ваших?
Нож скользнул по груди Шелепа так быстро, что он не успел испугаться. Лада улыбнулась и слизнула кровь:
— Теперь Они и твои боги. Навсегда.
Шелеп скосил глаза: царапина. И не больно почти. Пусть...
— Как же мне их величать? Как молиться?
— Они не имеют имен, Они...
Что-то свистнуло, и Шелеп узнал этот звук. Гридь вскочил, натягивая штаны, и увидел хрипевшего, оседавшего наземь Куна. Из груди детины торчало древко стрелы.
— Бежим, Лада! – Шелеп подхватил с земли свой меч.
— Поздно, гридь, — сказал, выходя из-за деревьев, Крив. Его люди окружали капище. – И ты с ними, Шелеп, — усмехнулся он, поигрывая чеканом. – Что ж ты истинного бога оставил? Князя предал? Из-за этой ведьмы?
Воевода шагнул к Ладиславе, Шелеп выставил меч.
— Не трожь, зарублю!
— Ну-ну, парень, велю – и тебя пристрелят. Я здесь правёж. А девка хороша, будет, чем кметям позабавиться.
— Я сказал: отойди! – косясь на лучника, Шелеп выставил широкий меч. Ему случалось отбивать им стрелу — не оставила бы удача.
— Эх, Шелеп, Шелеп... Завела тебя ведьма на капище, окрутила, а ты готов жизнь за нее положить. Эх, дурак ты, дурак. Брось меч. Думаешь, отчего я тебя сюда отправил, а не другого? Знаю, как в церкви молишься, как службу несешь, и с красавицей этой тебя раньше видел. А люди сказывают: в лес она по ночам ходит... Ведьма она. Василиска жена.
— Не бойся, Шелеп! – чистым, звучным голосом произнесла Ладислава. – Со мной ты не умрешь!
Крив усмехнулся:
— Это как я решу, красавица. Вяжите их!
Воевода махнул рукой, воины пошли вперед. Шелеп понимал: всех не убить, но знал, что Крив не ведает жалости, и лучше умереть в бою, чем под пытками. А пытать воевода умеет.
— Шелеп!
Он оглянулся. Ладислава глядела спокойно и вызывающе. Разодранная на вороте рубаха приоткрывала полную грудь.
— Не бойся. Они спасут тебя, — проговорила она, улыбаясь, и крикнула так, что кмети отшатнулись:
— А вы умрете! Все вы!
И рассмеялась так, что Шелеп содрогнулся. Кого он любит? Ведьму? Одержимую? Почему она смеется?
Они отступили до края помоста, к останкам изрубленного идола. Дальше была выстланная костями яма. Шелеп держал клинок перед собой, не давая кметям приблизиться. Некоторых он знал, с кем-то пил брагу на праздниках и тризнах, но теперь он не пощадит их, а они – его...
— Пролей кровь, Шелеп, — тихо молвила Ладислава, — И ты получишь помощь! Защити меня. Докажи, что ты наш!
Гридь сделал выпад, дразня воинов. Один атаковал, ожидавший удара Шелеп увернулся и пронзил человека. Тело рухнуло на помост и, нагнувшись, девушка перерезала упавшему горло. Кровь заструилась по доскам, черным ручейком стекая в яму.
— Убейте его! – зло произнес Крив. Воины подступили, не торопясь нападать. Сам князь взял Шелепа в дружину и мечом наградил – и те, кто знал его, ведали, каков он боец.
Шелеп был без кольчуги и щита, но ярость придавала сил. Он кружил по помосту, рубя и отбивая удары, пока чье-то копье не вонзилось в плечо. Боль была такой, что меч выпал. Шелеп попятился. Что ж, вот и смерть...
Кмети приблизились. Теперь они не боялись. Один подобрал выпавший меч. Ладислава схватила Шелепа:
— Не бойся, они помогут! Они здесь!
Первого, протянувшего руку, Шелеп оттолкнул ногой. Плечо пронзила боль. Другой парень попытался схватить Ладу, и отшатнулся от мелькнувшего перед лицом ножа.
— Вот ведьма!
— Девку берите живой, позабавимся! – недобро усмехнувшись, велел Крив.
Шелеп глянул на Ладиславу:
— Прощай.
Сжав кулаки, он шагнул к воинам, но девушка рванула его за одежду:
— Нет! Прыгай в яму! Спасешься!
— А ты? — Он промедлил, и кметь успел схватить за рукав. Зная, что пощады не будет, Шелеп вырвался, и Ладислава толкнула его. Взмахнув руками, гридь полетел в яму. Вслед донесся яростный крик Лады. Воины Крива схватили ее...
Огромные лоснящиеся тела скользили рядом, задевая боками. Шелеп съежился на дне, едва дыша и ожидая конца, но василиски не трогали его. Утробно дыша, хлюпая покрытыми слизью головами, они терлись о ноги, как собаки. Выбраться он не мог – огромные тела непрерывно двигались, а стены ямы с раскрошенными человеческими костями покрывала мутная слизь — ни за что не уцепиться! Крик Ладиславы вывел из транса. Он здесь прячется, живой, а она там! Они мучают ее!
Шелеп закричал. Он уже не боялся. И не понимал, как, почему, но теперь пожиратели трупов стали ему братьями, он чуял каждого, и был един со всеми. Он не ведал, где он и жив ли еще. Знал одно: он не даст Криву того, что принадлежит ему и братьям! Теперь он мог двигаться, как они – быстро и ловко, проникая сквозь землю и плоть...
...И увидел огромную, сдвоенную голову бога. Четыре глаза, тусклым пламенем горящие на жуткой зубастой морде, смотрели на Шелепа. «Истинный Бог, — понял Шелеп, — да, это Истинный Бог, живой и могучий! Что ему стоит разметать дружину Крива! Иди же и убей их всех! Спаси Ладиславу!»
«Сделай это сам!» — велел бог, и Шелеп вырвался из ямы, одним движением проломив помост. Склонившиеся над обнаженной Ладиславой кмети вздернули головы. Он видел беззвучно раскрывшиеся рты, увидел державшегося за спущенные штаны Крива. Удар – и отрок подброшен в воздух. Зубы Шелепа сомкнулись на следующем, перекусывая надвое... Кмети побежали, вереща и роняя оружие. Подтянув штаны, воевода выхватил меч, но руки его тряслись. Шелеп навис над ним, медленно вытаскивая из ямы длинное бугристое тело. Он видел лежащую ничком Ладиславу – нагую, беспомощную, избитую, в крови — и тусклый клинок Крива у ее горла.
Хвост Шелепа выбрался из-под помоста с другой стороны, ударив воеводу по ногам. Крив с воплем упал, и Шелеп откусил ему руку. Кровь воеводы была вкусна, а плоть – восхитительна. Крив пополз, вереща от ужаса, за ним тянулся кровавый след. Шелеп рванулся и откусил ему ноги, а потом и голову.
Ладислава привстала, оглядываясь вокруг. Шелеп упал к ее ногам, обвиваясь вокруг белых, сладко пахнущих бедер. Ладислава обняла змея:
— Я знаю: это ты, Шелеп, — шептала она, гладя черное гибкое тело. – Теперь ты со мной, ты всегда будешь со мной. Как и остальные... А теперь – возвращайся к братьям. Нам еще много надо сделать...
Она встала, нагая, с распущенными косами. Шелеп видел улыбку на ее лице, ту, что свела его с ума когда-то. Когда-то. А было ли это «когда»?
«Теперь иди к нам!» — призвал бог, и василиск, махнув хвостом, нырнул в устланную костями яму.

* Текст выложен полностью.

Оценки судей:

[Vlad lev]

Оригинально.

[Kazak37891]

Цитата: Автор: Vlad lev Оригинально.

Абсолютно согласен. Рассказ хороший, хотя и не вызывает страха.

[Sibirjakov]

Достойный рассказ. Автор в теме, так сказать. Знает, как писать исторические вещи и умеет показать картинку былых времен так, чтобы и другим было видно. Но очень сложно присобачить к таким текстам приставку - хоррор. Историческая мистика, псевдоистория, темное славянское фентези...
Но,черт, атмосфера настолько затягивающая,что я аж вздрогнул, когда у меня зазвонил телефон во время чтения. Обожаю читать Василия Яна, обожаю историю, как теперь люблю и этот рассказ)

[Monk]

Цитата: Автор: Sibirjakov Обожаю читать Василия Яна, обожаю историю,

В детстве им зачитывался. А историю и я люблю. И рассказ неплох, да.