Коварное предательство – Potměšilec

[Vlad lev]

Роман Лонарда Медека "Конан: мечи измены" — Conan: Meče zrady (Leonard Medek)

Состоит из четырёх самостоятельных историй из жизни Конана, от юности до старости. Они косвенно связаны с Коринной (ослепшей по воле жестокого отца – графа Борга – владыки крепости на озере Ворона, отдавшего её зрение взамен услуг вызванному из бездн демону Гротвзеку) встречаемой Конаном в наиважнейших переломных моментах своей жизни, и все – с необычными клинками – мечами, подводящими своих обладателей в самые критические мгновения.

Эта рецензия - о первом рассказе :

Коварное предательство – Potměšilec.




Медек использует нестандартный приём: рассказы «разорваны во времени» и первый ведётся от лица некоего летописца, рассказывающего в корчме (таверне) о событиях 40-летней давности…

Действие первой истории «Коварное предательство» = (Вероломство) происходит непосредственно похождений Конан через несколько дней после описанного в рассказе Лайон Спрэг де Кампа и Лина Картра «Тварь в склепе» / Thing in the Crypt [= В склепе; Хозяин древнего меча; Страшилище в склепе; Поединок в гробнице].




История незатейлива: оголодавший Конан находит в лесу заброшенную лачугу, там его застают несколько вооружённых людей – разбойники, возглавляемые бывшим дворяниномЮро (Iuro). В ходе ссоры с одни из них – Дидином (Didin) киммериец вырывает кинжал оскорбившего его негодяя и завязывает ногу железного треножника на его шее, две осталные направив в горло. Старый седой аэсир Герд интересуется, был ли варвар в Венариуме. Получив утвердительный ответ, рекомендует более не ссорится. Главарь всё же выясняет, не шпион ли Конан от графа Борга, потом приглашает совершить набег на крепость, заманивая необходиым в пути золотом. Киммериец соглашается…
На трёх лодках и паромом посредине через ночное озеро 50 человек идут на штурм… Но средине разбойников оказался предатель, оставивший огонь на берегу… Граф Борг готовит ловушку… Конан, случайно заметивший огонёк, в последний миг ускользает, но идёт на выручку попавшим в беду приятелям…
В замке сталкивается со слепой дочерью Борга – Коринной, обладающей даром предвидения и ждущей его…
Предателем оказался Дидин, и варвар тащит мерзавца в подземелье, куда воины замка Борга уже загнали уцелевших пятерых разбойников (в числе которых Юро и старый Герд Оданссон (Odansson). Бандитов предназначили в жертву Гротвзеку – чудовищной слизеобразной твари с кинжалообразными клыками…Герд, чтобы выиграть необходимое время, швыряет предателя Дидина в пасть чудищу… Позже и сам Юро жертвует собой для спасения нескольких уцелевших (Конана, Герда, Коринны и помогающего влюблённого в неё бывшего лейтенанта Борга – Турмуса и ещё нескольких человек) – мстит за поруганною графом Боргом честь его возлюбленной Амилии (Amilii), ставшей женой графа-негодяя.
Однако Медек обрамляет историю о Конане своеобразной канвой.




Вот несколько фрагментов начала и концовки первого рассказа «Коварное предательство» = «Вероломство» (Potměšilec)**:

«Первая остановка – První zastavení

Корчма (Таверна) на главной дороге – Krčma na hlavní silnici

– Да, это правда, – сказал королевский летописец. – Конан Аквилонский, прежде чем стал королем, частенько странствовал и исходил весь известный свет(мир) с востока на запад и с севера на юг, крест на крест... И по крайней мере один раз навестил (посетил) и Бритунию (Brythunii).
– И когда же это было, старец?– Спросил из угла голос сиплый от яблочного бренди. Летописец спокойно посмотрел в ту сторону, взял пинту и сделал глоток, тонкая струйка пива капая по усам, заканчивалась на стариковской куртке и создавая новые пятна среди бессчётно-бесчисленных брызг краски и каплями чернил и чётко проступающих почти вековыми засохшими следами разных соусов.
– Это было, когда король Конан еще очень молод, – ответил он с достоинством, когда отставил свой опустевший кувшин обратно на стол. – Прошло с той поры ровно сорок лет...
– Ой, держите меня, – загыкал человек в углу. – Это тебе, после того, что о Конане рассказывают, мог бы рассказать (баять) любой из нас, как и то, что сидящий здесь, побочный незаконнорожденный королевский сынок! Это твои басни старик! И уж не ворчи и не бурчи, сидя на корточках в таверне, а то и я расскажу, что однажды был момент, когда я мог тоже сидеть на троне, ха-ха! – Энергично хлопнул ладонью по дубовой столешницы и икнув рассмеялся.
– Заткнись, Горделл,– окрикнул кряжистый коренастый пахарь, тряхнув плечами. – Нам наши матери рассказали, от кого народили нас, так что не раздувай свои губы. Это первое. И второе – в конце концов, посмотри на себя: если твоя мамка выглядела в молодости, как ты, то такой парень, как Конан не позорился бы с такой вообще никогда!
–Требуется ещё разобраться, выйди-ка сюда, ты плевок, – ответил ему Горделл (Gordell). Встал и дико размахивая кулаком, как будто своим словам хотел придать больший вес: – И вообще! Моя мама была больше, нежели обычная известная красавица!
– Ну, скорее прозываемая красавицей,– произнёс кто-то тихо вполголоса, Горделл к счастью не расслышал его. Из стола летописца встал человек в пыльных шкурах, подошел к Горделлу, вытащил из кошеля массивный серебряный кругляш и сунул под нос качающемуся пьянице.
– Знаешь, что это, глупец? – спросил Он холодно. – Нет, ты бы такого в жизни не выслужил... Это аквилонский серебряный двух-фунтовик, а тот господин, что на нём так прекрасно выглядит, сам король Конан. Видишь это чело и его нос? Это лицо орла, лицо владыки – и не важно, что его обладатель не родился на бархате или как работяга-поселенец. Но ты, Горделли (Gordelli), или как там тебя именуют, ты имеешь харю, как сортир, на который попадала подгнившая вишня. Так качни назад – обратно на свою задницу и умолкни, заткнись!
Горделл моргнул, потом нехотя отошел и сел; самосохраняющим пьяным инстинктом учуяв, что если бы учинил ещё хоть что-то, то закончит на полу, с разбитым лицом в луже собственной крови. Человек в шкуре был предводителем большого каравана, разбившего лагерь вне города, верзила, привыкший к затяжным непрекращающимся схваткам с разбойниками от Эйглофианских (eiglophianských) гор до Кецанкианских (kezankiánské) перевалов, не нанесёт удар впустую.
Однако похоже глава каравана более даже не проявил к задире интереса. Подкинул монету в пальцах с отсутствующим выражением, словно думая о чём-то далёком в пространстве и времени ... Внезапно опомнился и кинул обнадеживающе-одобрительный взгляд на старого летописца.
– Прости, господин Пентиан (Pentiane), – изрёк он. – Эти пьяницы действительно иногда несносны. Так что тогда приключилось с королём Конаном?
Мастер пера – рассказчик пробормотал что-то и грустно посмотрел в пустую пинту. Давно странствующий мужчина уразумел: упрятал серебряный двухфунтовик, а выбрал небольшую медную монету и повелевающим жестом бросил её прислуживающему корчмарю.Мигом позже перед Пентианом на столе громыхнули полной кружкой,летописец ненасытножадно отпил, и только тогда, когда стер пену с бороды, снова заговорил.
– Большое спасибо, мой друг Руфио (Rufiji), – произнёс он с достоинством.– При рассказах пересыхает в горле ... Так вот: даже тогда, когда Конан был королем, князем или нет – это просто юным бездомным бродягой, беглым рабом только что вырвавшимся из гиперборейского рабства ... С ходу преодолевал заснеженные хребты Грааскальских гор и по южному склону спустился в края озера Ворона, это ныне самые северные владения нашего господина, милостивейшего светлейшего князя Валия Тоски (Tosquy). Тогда ещё окрестности озера Ворона ещё не принадлежали Тоскам (Tosquům), а по-прежнему были родовым поместьем графов семейства Борго. Только тогда, когда Борги исчезли, владыка назначил хозяйкой тех земель Гиерону Тоску (Tosquů); Гиерон (Hierones) был его любимцем-фафоритом, кроме того, - как мне шепнул один из очевидцев, который публично бы стал это громко отрицать – он мог не только потешить его сердце за столом, но также ублажал Зефайрию (Zefyria) – жену Гиерона в постели... – злорадно и озорно ухмыльнулся рассказчик. – Ну, разумеется, наш сиятельный добрейший князь о своей бабушке не захочет знать ничего больше, это Конана Аквилонскогопотешило бы сообщение о появлении такого его сынка как Горделл, а князю ещё менее было бы приятно, что о подобном узнали и другие,так что в моей хронике об этом не появится ни слова.История Великих родов, семейств и домов вообще зачастую складывается не из событий, которые на самом деле произошли, но их никто не записал, потому что никто не проверял, а из – иных, которые записаны, хотя на самом деле не происходили. Мы – летописцы – великие мошенники и обманщики.
Довольно хохотнул над высказанным парадоксом, не обращая внимания на то, что большинство из присутствующих не смогли это даже понять, не говоря уж о том, чтоб оценить. Впрочем, некоторые не понимали вообще ничего. Например, Горделл.
– О, прошу, – загыркал он и снова горделиво вынырнул из угла, чтобы провозгласить свою правоту всем, кто услышит. – Собирайтесь вокруг! Старец Пентиан также говорит, что я сын Конана!
Руфий устало взглянул на него, затем отвернулся и сразу выпил кувшин.
– Что ещё, Пентиан? – Потребовал Гордалл. – Ты теперь про это продолжай, говори!
Очевидцы позже согласились, что это произошло невероятно быстро. Руфийодно время спокойно сидящий за столом с пустым кувшином в кулаке, внезапно вскочил и другой рукой сжал ухо нахального крикуна; в воздухе ещё затихал громкий треск расколотой взорвавшейся керамики, а Горделл смешно закатив глаза, скользнул на пол обрушась, как снеговик.
– Извините, сожалею, магистр Пентиан, – невозмутимо спокойно произнёс глава каравана, когда присаживался. – Продолжайте. Ныне уж нам та шантрапа мешать не будет.
– Вы уверены, что не убили его? – Ответил вопросом летописец. – Не то чтобы было жалко и стыдно, но ...
– Нет, просто спит, – успокоил Руфий. – Такие обычно имеют кости вместо мозга...Вернитесь к повествованию, господин Пентиан. Что общего у короля Конана с постельными похождениями (приключениями) бабушки князя Валия?
Летописец воздел палец. – Вообще ничего, – изрёк он. –Насколько знаю или не знаю... но молодой Конан встретился с последним графомБоргом – и невольно способствовал прекращению владычества (лен) этого рода ...

Коварное предательство (Potměšilec)

Боги, какой меч! Для мужчины с таким мечом нет недостижимых целей и не доступных высот.С мечом, как этот, даже полуголый молодой варвар из дикой Киммерии может пройти кровавым путём, чтобы завоевать мир, и занять наилучшее первое место среди королей всего мира!**
(Лин Картер и Л. Спрэг де Камп «Тварь в склепе»)

Нижние ветви ели несколько опустилась, придерживаемая грязной рукой, и в пространство между иглами осторожно выглянул. Долго рассматривал лесную поляну с лачугой (хибарой) посередине, ничего не упуская и отмечая каждую мелочь.Казалось, что хата ещё недавнобыла обитаема, но сейчас наблюдатель не обнаружил никаких следов чьего-либо присутствия. Тихо, как тень, выскользнул из укрытия под ельником и пригибаясь перебежал открытое пространство поляны.У дома еще раз прислушался, но внутри не услышал ничьего дыхания, а затем проскользнул в обветшавшую дверь.Когда оказался внутри остановился и встал, напоминая сперва осторожно крадущегося озирающегося любопытного лесного зверя, и выяснилось, кем он на самом деле был: юноша, который, возможно, еще возможно не зарос бородой, шестнадцати или семнадцати лет, в крайнем случае, неопытный неоперившийся птенец, едва вывалившийся из гнезда ... Только глаза, морозно-ледяные синие под чёрными бровями и не зажившие шрамы на запястьяхпоказали, что парнишка, хотя, возможно и недавно, вырос из детского возраста, уже вытянулся почти на семь стоп,но уже видел и испытал больше, чем большинство людей цивилизованных стран.
Кроме того, его конечностям не хватало ребяческой неуклюжести, характерной для его возраста; двигался плавно, грациозно и уверенно, как пантера, как огромная кошка, даже в моменты кажущейся мнимой расслабленности готовый в любое время нанести удар. Пожалуй даже лицо и весь облик парня сквозил бесстрашием, силой и навыками, выдаваячеловека – мужчину столь же опасного, как мир, который его окружал.
Одним беглым взглядом окинул внутренности строения. Там не было ничего необычного и удивительного: планировка представляла глубокую яму, по её краям возвышались низкие каменные стены, образовывающие наружные стены, на них сверху располагались расходящиеся в ширину как лучи стрехи – основа крыши, весь остальной внутренний интерьер (обстановку) представляли плотно утоптанный утрамбованный земляной поли огромный дымник, поднимающийся кконьку крыши над очагом кострища, площадь от фасада к задней глухой стене на другом конце образовывала единое помещение.Таким или подобным образом строили свои дома все северные племена (народы) и не было никакой причины, почему люди у подножия Грааскальских (Graaskalských) гор поступили бы иначе. Иногда, площадь используемого помещения для лучшего прогревания разделяли на два или три отделения, но эта хибара в лесу была слишком мала, чтобы устраивать перегородки...Все убранство состояло из спальных лавок по периметру и посерёдке обложенный камнями камин с ржавым железным трёхножником,и ничего более – ни молью погрызенных шкур, ни облезлых мехов, ни грубых одеял, чтобы укрыться. Не казалось , что здесь кто-то жил, – но юноша приметил, что крыша вновь отремонтирована в нескольких местах и кучка дров на растопку, недавно дополненную свежими поленьями всё ещё прыскающих соками... И пепел на огневище очага не мог быть старше, чем две или три недели.
Пожал плечами. Даже если здесь кто-то жил, то теперь он ушел, – но то, что молодой человек искал, осталось.И не видя, но от природы врождённым инстинктом еще и усиленно обострённым из-за длительного голода чуял : запахкопчёнойоленьейноги, висящей на крючке под дымником,давал знать о себе прекрасным призывно-манящим знакомым ароматом... Запах, достающий аж до мозгатого, кто не ел ничего уже три дня, кроме найденной в подтаявших снежных сугробах прошлогодней брусники, выгонял мысли о чём-то ином.
Отложил тяжёлый меч и пружинисто вспрыгнул на гибкую поперечную балку. Оттуда перелез поднявшись на верхнюю стреху (стойку) чуть пониже угла крыши, с которой, встав, с места дотянулся до мяса, и начал рвать его прямо зубами, откусывая ожесточённо как голодный волк, и глотая, почти не разжевывая. Погрузился в поглощение пищи настолько,что даже не расслышал шагов приближающихся мужчин – а потом уже было слишком поздно.
Дверь распахнулась, и в полусумрак лачуги влился поток света,прервавшийся контурами возникшей плечистой фигуры, почти полностью скоро закрывшей без остатка весь прямоугольник входа. За первым мужчиной сразу же зашли ещё трое, и юноша на балке- растерялся, теперь поняв по шуму перед лачугой, что там находятся по меньшей мере ещё пятеро.У всех были доспехи и оружие; и несмотря на свой потрёпанный вид явно не являлись ни углекопамини лесорубами, и, конечно, – не охотники, потому что кто сам наденетна себя на охоту и погоню тяжёлые кирасы, панцири и шлем? Но и для солдат регулярных войск они были слишком грязные и разнородные…»**
Медек предполагает некое негативное действие добытого Конаном в гробнице древнего магического меча:
«Боскус (Boscus) пояснил:
– в Бритунии рассказывают древние предания о древних короля и принцах, которые владели мечами власти. Эти мечи называются Коварными – лукаво-вероломными, предательскими, потому что они плохие – всегда оборачивается против тех, кто захватил их.
Конан нахмурился.
– Чепуха,– прорычал он. – Меч это только инструмент. Хорошо или плохо сделано, но не добрый или злой сам по себе. Единственно важна рука, которая держит его!..
«Пораниться своим же собственным оружием! Кром, возможно ли это? Что за злая ирония судьбы, неужели с ним произошло нечто вроде этого? Столкнулся с вероломством, подлым предателством, трусостью, невезением...» – варвар остановился. – «Сокрытое» Тайна.»– Слово, которое он слышал лишь миг. В памяти возникло много моментов, связанных с этим оружием: забыл меч и это выявило его присутствие для убийц в лачуге, вес того же меча его тянул на дно в ледяном озере, и снова его тяжесть, почувствовал в особо неудобный момент, когда взбирался на башню; лезвие внезапно ударило о каменную стену, когда он повернулся, чтобы нанести первый удар поГротвзеку (Grotwzekovi) и, наконец, оно чуть не привело к гибели, когда им воспользовался у решётки...
…Разъярённый злой варвар поднял обломок ножа и дико посмотрел вокруг. Тут его взгляд упал на лампу на вершине лестницы, в то время пока они боролись за свою жизнь, та сияла мирно и спокойно, как будто под ней ничего не произошло ... Киммериец чувствовал, что свет издевается над ними – и не думая о том, что фактически делает, просто сердито швырнул туда обломок рукой.
Повреждённая лампа дико качнулась, и горящее масло брызнуло огнем – прямо на Гротвзека. Чудище, которому не причиняло боль железо, с ужасающим свистом мучительно крутился, и так барахтаясь упал на лестницу, свалился с неё вниз и извиваясь в ужасающих конвульсиях со страшной силой врезался в стену. В каменных стенах появились первые трещины.
В тот миг Конана озарила внезапно вспыхнувшая пугающая мысль, что все они на самом деле всё еще значительно ниже поверхности озера…»**

Рассказ завершается расставанием выживших героев.
Сам по себе рассказ неплох, но и не отличен. Кроме того он, как и остальные три истории из книги "обрамлён" канвой из описаний похождений окружающих киммерийца персонажей.
Фактически это то негативное, что позже переросло ещё в нескольких произведениях Медека в "гиборийский синдром".


Кому то также может показаться пикантной, а для меня - попросту противной, сценка вначале где один из разбойников -Дидин пристаёт к юному Конану с секс-предложением. Повторюсь: варвар, не долго думая, отбирает оружие бандита и завязывает у него на шее железную треногу. Позже этот же бандит окажется изменником, выдавшим план нападения на замок его хозяину - Боргу.





**перевод с чешского для форума и сайта В.Ю.Левченко